Укрепляя международные связи

      Год пролетел незаметно. Как оказалось, не существовало терапии для всезнайки лучше, чем хорошая академическая встряска. Зубрежка и штудирование конспектов оказывало на нее по меньшей мере медитативный эффект, что подтвердил и ментальный целитель. Если бы кто назвал Рону такое лекарство от душевных травм, он бы отправил советчика в Мунго, и хорошо, если одним куском. Уизли навязался в помощники к близнецам, и, судя по письмам, был более чем счастлив. Гарри, устав от бесконечного внимания общественности, взялся за Мастерство по ЗОТИ в болгарском Министерстве, к нему же присоединился затем и Виктор. Гермиона, закатив глаза, даже не стала ничего у этих двоих спрашивать. Себе дороже. Парни отзывались об учебе с восторгом, а это было самое главное. Поттер от приглашения погостить отказался, объяснив это тем, что все еще любил захаживать к Уизли, потому связал Гриммо напрямую с Министерством и в жилье не нуждался. К немалому, пускай и тайному облегчению Виктора. Несмотря на совместную учебу и дружбу, свое болгарин оберегал рьяно. И не только он. Через Гарри к Гермионе порой наведывались в гости и другие старые знакомые, но сам замок из раза в раз не замечали – как оказалось, Гермиона не просто так столкнулась с этой аномалией по приезду. И сейчас проведенной границей была эгоистично довольна.       Виктор, помимо учебы, вернулся к тренировкам и матчам, но больше не терпел долгих международных чемпионатов. Мать ласково называла сына «курицей-наседкой», а затем брала лишний раз отгул сама, чтобы снова сопроводить Гермиону в Хогвартс за очередной порцией книг, которых не нашлось в библиотеке Крамов или Блэков. Грейнджер старалась не смущать наставницу благодарностью. Но даже научившись вновь ходить без трости, так и не выпустила ее из рук. Родовое гнездо превратилось для нее из просто уютной, надежной крепости еще и в персональное святилище знаний. А вместе с ней там поселился и Живоглот. Слишком уж соскучился по хозяйке. А может, и сам бесстрашно подкармливался здешней магией, кто этого старого пройдоху знает.              Таким образом все встало на места. Гермиона, убедившись в благополучии друзей, вновь примерила роль прилежной студентки, довольно сооружавшей бастионы из книг для очередного многочасового сеанса познания. Она, как и годы назад, царственно восседала за столом в окружении пергаментов и конспектов, свитков и брошюр, перьев и чернил, поскрипывая ими, роняя кляксы и терпеливо переписывая заново. Почерк оставлял желать лучшего, но рука уже почти не дрожала. Достаточно, чтобы Гермионе хотелось писать. И делать это вдвое больше, изредка бросая взгляд на море за окном. Шум прибоя все еще был самым умиротворяющим звуком из всех, под которые ей доводилось учиться. За окном бушевала стихия и кипела жизнь. А внутри лениво кружились золотистые пылинки. Темный камень крепости на свету был серым, успокаивал зрение, магией грел руки. Дерево стеллажей и шкафов сладковатой ноткой лака из года в год хранило запах безопасности. Просторная светлая библиотека с несколькими широкими письменными столами у окон и парочкой читальных мест с маленькими столиками, была, бесспорно, самым красивым местом в замке. И если раньше Гермиона занималась тут домашними заданиями с неизменным сожалением о том, что скоро это умиротворение кончится, что она – гостья здесь, что нужно сдерживать свои аппетиты и не захламлять все вокруг своими вещами, то теперь… Теперь она была дома. Настолько дома, что ленилась уносить книги, закончив с учебой на день. Даже не дергалась на услужливо поданную домовиком кружку чая. Без просьб или напоминаний. Ее любимый чай с имбирем и медом, крепкий, именно так, как ей нравилось. Домовики восторженно шептали «молодая хозяйка», стараясь угодить лишний раз, и гордо выпячивали грудь. Как если бы это они привели ее в семью. Приносили плед и забытые в спальне вещи, помогали с аппарацией, готовили закуски и сладости, передавали послания или новости из деревеньки вейл. Заботились о ней, как о своей. Впрочем, она и была тут своей, поселив замок в уме точно так же, как и сама поселившись в нем. Став самой настоящей принцессой с капризами и ордой слуг.       Грейнджер чувствовала дух викторианской эпохи, как-то нахлынувший на нее со всей этой чарующей медлительностью. И ровно по этой же причине год и пролетел для нее в один миг. За днями в уютном одиночестве и вечерами в любимой компании, наблюдая за оживленной жестикуляцией мужа во время очередного рассказа с учебы или тренировки. Наслаждаясь теплой, любящей улыбкой, наглым подбородком на своих конспектах и обезоруживающим мальчишеским взглядом, без слов говорившим «заканчивай уже там со своим занудством, я по тебе соскучился», и все равно опрашивавшим ее по теме с дотошностью ее же самой. Как и обещал. Чтобы затем вознаградить за труды, и не раз, и даже не совсем соразмерно. Ее муж после свадьбы стал еще большим щенком, льнущим и игривым. Гермиона думала, что, с таким воодушевлением, на летном поле он будет показывать что-то совсем невообразимое, но реальность оказалась совершенно противоположной. Виктор куда больше внимания уделял ЗОТИ и дуэлям, а остальное время тратил на жену. Петр, захаживая в гости, говорил, что именно так из спорта и уходят, намекая на себя, но Гермионе не хотелось в это верить. Крам был рожден для полетов. Он любил летать, любил небо и азарт погони. Неужели она отнимала у него крылья, привязывала его к земле, сама того не желая? Неужели из-за беспокойства о ней и злополучных событий он больше не сможет целиком отдаваться своей страсти? Неужели он всякий раз будет оглядываться на нее? Если бы Гермиона не знала наверняка, что Виктор с ней счастлив, то начала бы беспокоиться. Но она доверяла своему партнеру. А потому решила вернуться к этой теме после ЖАБА.       Которые она сдала уже спустя полгода. Март, почти год с момента ее пленения – и вот она отвоевала свой последний курс учебы, которого ее лишили. Сдала все предметы на высшие баллы – и в ЗОТИ ее тренировали аж два самых заядлых дуэлянта. В Трансфигурации они с Викторией давно перешли на курс выше ЖАБА, потому экзаменатор Министерства с удовольствием позволил ей показать себя без привязки к программе. С Зельями помогал Аид, но во всем, что касалось сложных объяснений и теории, учитель из него был даже хуже Слизнорта. Они успели разнести три котла, пару раз изрядно напугав семью. Но Гермиона упрямо верила в Борислава, тот старался изо всех сил, а охотно ассистировавший Виктор, с тех пор нарезавший за жену самые трудные ингредиенты, оказался чертовски приятным бонусом. Безупречно справившись с письменной частью, Грейнджер старалась беречься на затратных по магии предметах, но, к счастью, экзаменаторы не стали ее мучить. Вот где помогла репутация. Добив весь перечень предметов на Рунах, Гермиона с гордо поднятой головой приняла поздравления от комиссии и МакГонагалл, сожалевшей, что ее любимой ученице пришлось пробежать последний год экстерном.       О чем совершенно не сожалел Виктор. И Гермиона до сих пор краснела от мысли, что именно ее хитрый болгарин выдумал ей в награду – и дело там было далеко не в одной библиотеке. Но, к его чести, вкус на пошлости у него был отменный, так что жаловалась гриффиндорка лишь для вида. Да и на то не имела права, положа руку на сердце, учитывая, что устроила ему сама в Дурмстранге – от этих воспоминаний она краснела даже сильнее. Но кто был виноват в том, что Виктор в школьные годы имел такие очаровательные романтичные фантазии? Которые просто требовали срочного исполнения... В той или иной вариации. Да, наверное, Гермиона сама поучаствовала в развращении детства своего рыцаря не меньше. Впрочем, никаких сожалений, как всегда.              ***              — Виктор! Витя, Витя, постой, послушай! – Гермиона, спотыкаясь, расталкивала прессу и охрану с менеджерами да организаторами, прорываясь наконец в раздевалку.       Виктор не слышал и не видел ее, ослепнув от слез и от горя, от горечи поражения, застлавшего и изрезавшего глаза хуже пустынного ветра, изорвавшего собственного сердце громкими словами об уходе из спорта, изменив его судьбу. Он проиграл, вновь добравшись до самого верха вместе с командой четыре года спустя, на этот раз добившись равного счета, сделав все правильно... и проиграв. Даже хуже, чем тогда. Позволив выскочке-египтянке увести из-под носа снитч в решающий момент. Так прежде его не сокрушал никто. И Гермиона не помнила себя от ужаса и разделенного горя, торопясь вдогонку, тростью отражая заклинание одного из организаторов. Не узнали сейчас – узнают потом. Все это было неважно. Был важен лишь…       — Виктор, — выдохнула она в тишине. Вернее, том подобии тишины, что позволила им остальная команда, мрачно расположившись поодаль. Кто-то из них запер за гостьей дверь. – Витя, прошу, я знаю, что ты хочешь побыть один, но мы уже как-то говорили на эту тему помнишь?       Ловец наконец застыл, узнавая голос. Немного пробуждаясь от живого кошмара, захватившего разум и органы чувств.       — Гер-ми-вона, — сбился на коверканье, хрипло прошелестел Виктор, так и не повернувшись. Пытаясь собраться, торопливо утирая глаза. Его мир продолжал рушиться, и Грейнджер, дойдя до него последние шаги, впервые за четыре года совместной жизни не знала, что делать. Она застыла, желая дать любимому время и не желая сильнее задеть его гордость своими утешениями. Но все еще не в силах оставить его одного. Ей нужно было что-то сказать, да только, ровно так же, как и на Святочном балу в отношении нее, сейчас любое ее неосторожное слово могло разбить самого дорогого ей человека на кусочки. Она стояла в шаге от него, слышала его тяжелое дыхание, обоняла пот и соленый запах слез. Он дрался, как лев, как дракон, но еще… В этот раз ему не повезло. Возможно, отчасти виной тому были все мелочи, все послабления, что он позволял себе эти годы, отвлекаясь на жену, на хобби, учебу и работу. Он распылял свою концентрацию, когда квиддич – жестокий спорт. Этот спорт не прощал неверности.       — Я – неудачник, — дрожащим голосом выдохнул Виктор, не поднимая взгляда, когда понял, что Гермиона не уйдет. Она жила в его сердце, потому закрываться от своей пары было бесполезно. – Хвастливый, самодовольный… Считал, что выше меня в небе никто не летает. Думал, что в этот раз победа у меня в кармане. Самовлюбленный болван. Доигрался. Так мне и надо.       На глаза Гермионы вновь выступили слезы. Она и не помнила, когда в последний раз ей было так больно. Ни один, даже самый мерзкий скандал в Министерстве с участием Амбридж, гадившей ей последние три года, не вызвал в ней и толики той бури, что сейчас разрушала их обоих изнутри. Ее храбрый, сияющий, добрый рыцарь получил копье в грудь. И этого ужасного боггарта было не отогнать никаким Ридикулусом.       — Витя… — она со вздохом обогнула его сгорбленную спину, замечая стиснутый в кулаке до треска край форменки. Цепляющиеся за шкафчик, белые от напряжения пальцы. Заплаканное, столь любимое лицо мрачнело от горя и поражения. Теплые глаза были холодны и пусты. Аура вокруг темного мага сгущалась, потрясение было настолько велико, что, казалось, было вполне способно вызвать стихийный выброс. В двадцать шесть. Гермиона знала лишь один способ удержать его. – Виктор, посмотри на меня.       Она бесстрашно положила свою ладошку на эту кроваво-алую глыбу из мышц и безвыходной ярости, смертельной слабости и тьмы, не узнавания и непредсказуемости. Наверное, она сейчас была единственным человеком, кому Виктор Крам бы это позволил. И он позволил, лишь тихо выдохнул, опуская голову ниже. Потому что за множеством слоев случившегося, в руинах детской мечты и большей части своей жизни в нем был тот, кого Гермиона выбрала, назвав своим.       — Никаких сожалений, Виктор, ты помнишь? – она вцепилась крепче, чувствуя, как опора уходит из-под хватки. – Я приму любое твое решение, но нельзя делать подобный выбор, хорошенько все не обдумав. Как бы ужасно тяжело ни было. Витя… Витя, посмотри на меня.       Темные, больные глаза поднялись на нее.       Гермиона открыто смотрела в них, не сопротивляясь своим слезам и лишь поддерживая дыхание. Стараясь прислушаться к его пульсу, справиться с собственным потрясением. А ведь она уже и забыла про припадки. Благодаря своему очаровательному, несчастному рыцарю, которому сейчас ничем не могла помочь. И все равно собиралась это сделать.       — Ты точно этого хочешь? – внимательно, серьезно спросила Гермиона. – Ты правда хочешь бросить квиддич?       Виктор скривился, стиснул зубы, как от боли, его кулак ударил по дверце, кто-то из команды вздрогнул от звука. Но не девушка. Она смотрела в его глаза, дожидаясь ответа.       — Я уже это сделал, — глухо процедил он. Слезы не остывали на его щеках, пока дыхание искало ритм, находя его в нарочито громком и медленном дыхании любимой. – Во всех моих стараниях больше нет смысла. Один раз – случайность. Два – закономерность. В этот раз… В этот раз я даже снитч не поймал.       — Ох, Витя… — сдалась Гермиона, приникая ближе и утыкаясь лбом ему в грудь. Достаточно близко для утешения и недостаточно для взрывной реакции. Виктор бы никогда себе не позволил – и не позволял прежде, но ни к чему проверять его на прочность. – Ты же знаешь, что я на твоей стороне. И с моей стороны будет… — она замерла, вспоминая, как Виктор говорил нечто подобное в день, когда она подарила ему подвеску. Уголки губ чуть дрогнули, договаривая, — сейчас нечестно утешать тебя своим расположением, да?       Она поняла, что угадала с фразой, когда услышала под собой резкий вдох. Наверняка она вызвала то самое воспоминание и в Викторе. Вот только радость не продлилась долго. Грудь под ней тоскливо сжалась, даже хуже, чем раньше.       — А ведь я посвятил эту победу тебе, мое сердце, мое сокровище, — она чувствовала, как партнер вновь начал дрожать, а слезы – литься ей на затылок. – Я же пообещал тебе то, на что попросту не способен…       Гермиона сквозь острый укол между ребрами отстранилась, хватая за плечо, заглядывая в глаза.       — Виктор, да что ты в самом деле! Ты правда думаешь, что мне это… — начала она прежде, чем поняла, на какой тонкий лед ступила. Темные глаза вспыхнули.       — Я знаю, что для тебя это – глупость! Всего лишь прихоть самовлюбленного мальчишки! Но я не такой, как ты. Я всю жизнь жил другими ценностями, другими потребностями. Я ждал эту победу так долго, и так хотел… Мне не похвастаться красивым лицом или начитанностью – вот я и мечтал… Поделиться со своей женой кусочком славы Крама, — горько, едко выплюнул он. И тут же осекся, замечая боль на девичьем лице, новые ответные слезы. Его затрясло еще сильнее. – Гер-ми-вона, милая, сейчас не лучшее… — но тут новый раскат грома в его душе озарил и без того темное, как грозовая туча, лицо. Взгляд упал, напряженные плечи бессильно поникли. Голос упал вслед за ними. – Может, оно и к лучшему, что ты не взяла мою фамилию. Теперь тебя хотя бы не будут связывать с именем неудачника.       Гермиона ахнула.       — Виктор, как ты смеешь! – воскликнула она, встряхивая его за плечо. – Даже я испытала на себе твой талант, ты лучший в небе, слышишь? И то, что я… Квиддич тут был совершенно ни при чем, и ты это знаешь!       — Вот только факты говорят об обратном, — по-настоящему нахмурился болгарин. Он играл желваками, цедя горечь по слову, не рискуя заглядывать в карие глаза. – Тот самый Крам проиграл новичку. Подростку. Сколько ей, шестнадцать, семнадцать? Ни разу до этого о ней не слышал, считал себя самым молодым ловцом, вундеркиндом, кто добрался до финала в восемнадцать… А она увела мой снитч с первого раза.       И то, как болезненно он прошипел последние слова, прогнало по спине стаю мурашек. Гермиона сглотнула, понимая, что должна была что-то сказать. И вновь терялась в чужой для себя теме. Несмотря на то, что ей удалось побывать в шкуре ловца самой, она так и не смогла понять эту тягу к соперничеству. Но это было важно для Виктора. Потому она не позволит себе еще одну ошибку.       — Всегда найдется кто-то лучше, мой хороший, — тихо и печально произнесла Гермиона. – В чем угодно, в учебе, в магии. Тот же профессор Дамблдор в моем возрасте был куда могущественнее и начитаннее меня. Или профессор МакГонагалл. Или, Мерлин знает, сколько волшебников еще. И что до спорта… Многие профессиональные ловцы, что претендовали на вершину спортивной карьеры до тебя, точно так же считали «того самого Крама» малолетним выскочкой, которому просто повезло, — она осторожно подцепила пальцами подбородок мужа, приподнимая, заставляя взглянуть на себя. – Ты уже должен был понять, что в том, что касается экзаменов… тех или иных, я не буду поддаваться. Или льстить. Ты меня знаешь. А я знаю, что ты всех их заткнул, из раза в раз доказывая свой талант. Ты трудился ради этого, годами развивал свои природные данные, потратил изрядную часть жизни, сражаясь вопреки – потому твоя слава совершенно оправдана, — Гермиона звонко чеканила слова, и даже ее буйные локоны, казалось, воинственно шевелились в такт речи. – Да, эта египтянка – новая выскочка, да, она может со временем доказать свое мастерство так же, как это сделал ты. Но сейчас… — Грейнджер почти рычала, гипнотизируя своего собеседника, сверля его гневным взглядом. – Сейчас ей просто повезло. И если ты бросаешь любимое занятие, что принесло тебе столько гордости и счастья, только потому, что испугался какой-то там выскочки и неудачи…       Гермиона почти угрожающе наступила на мужа, отчего тот невольно выпрямился, ошарашенно глядя в ответ. Но она не договаривала, зная, что тот прекрасно дочитал в сверкающих глазах молчаливое «тогда я буду в тебе очень разочарована, Виктор Крам».              Тот смотрел на нее во все глаза, оглушенный едва ли меньше, чем самим проигрышем. Пара последних слезинок, оплакивавших его потерю, скатились по щекам. Но тьма, что клубилась в темных глазах грозовым облаком, окончательно рассеялась. Магия успокоилась, привычно лаская пару, переплетаясь. Виктор пытался найти слова. Это было видно по его растерянному, пристыженному виду, вырванному из бури персональной трагедии. Да, ему придется пройти ее до конца в тишине и спокойствии дома, остыть, переварить события дня, и, возможно, переваривать еще не одну неделю. Но сейчас он был с ней. Был властен над собой, не позволил отчаянию поглотить все его существо. Вот, что было так важно для Гермионы. И она намеревалась закрепить успех. Но едва она раскрыла рот…       — Мне уже двадцать шесть, пик формы позади, так что… Я правда принял решение, Гермиона, — вдруг совсем по-другому заблестели глаза Виктора. А на его губах появилась горечь улыбки. Девичье сердце забилось чаще, а сама она подалась вперед, не веря этому чуду. – И оно чуть менее спонтанное и ужасное, чем тебе кажется.       Горечь обратилась настоящей улыбкой, пускай и совсем слабой. Виктор положил руку ей на щеку, отогреваясь, успокаиваясь. Что ж, если он, уже будучи в ясном уме, все еще желал этого, то Гермиона не видела причин не поддержать его. Или, честно говоря, не просто поддержать.       — Я горжусь тобой, Витя, — искренне и открыто сказала Гермиона. Наверное, и ее собственные глаза блестели. Она положила свою ладошку поверх его, нежно улыбаясь в ответ. – Помнишь, я обещала во время своей клятвы? «Даже в момент сомнения». Ты, может, запамятовал, но я все еще считаю тебя самым лучшим парнем на свете, самым талантливым, умным, очаровательным и… да что там ходить вокруг да около, самым сексуальным. Не знаю, что ты там себе надумал, мой любимый рыцарь, но я выбрала тебя. Я горжусь тем, что являюсь твоей женой, и сглажу любого, кто посмеет причинить тебе боль неосторожным словом. И то, что я из-за Министерства побоялась брать твою фамилию – не стоило оно того, знаешь? К дракклам Министерство. Я сделала все, что могла, и если во время моего отсутствия Амбридж и ее клика умудрятся вернуть все назад… Что ж, легальные методы я в любом случае исчерпала. К черту их всех.       Виктор удивленно замер.       — Ты уходишь из Министерства? – на всякий случай уточнил он.       Гермиона решительно кивнула, сверкая глазами.       — Это хороший повод. Мы оба уперлись в потолок в своей работе – пора заняться чем-то другим.       Крам поднял вторую руку, заключая ее лицо в ладони. Он медленно осознавал, что это значило.       — Больше никаких бессонных ночей за дурацкой бюрократией, никаких пролитых слез? Больше никаких войн за оборотней и домовиков?       Похоже, какая-то часть вины за его поражение все-таки лежала на Гермионе. Она смущенно вскинула подбородок.       — Чтобы ты знал, я в ней победила, — упрямо настояла она. – Каждый хозяин домовика подписал магический контракт, а сам Отдел уже начал потихоньку перестраиваться на болгарскую модель, где прекрасно можно работать оборотням и другим…       Виктор мягко поцеловал ее.       — Ради такого и квиддич бросить не жалко, — выдохнул он.       Гермиона скромно улыбнулась. Потому что еще не перешла к самому главному. Она, борясь с хитрецой в тоне, склонила голову набок.       — Знаешь, Виктор… — начала она, намеренно отведя взгляд. – Ты вот упомянул свою фамилию. И то, что уже прошел пик физической формы, да все без меня… — губы дрогнули, почувствовав, как на щеках замерли мужские пальцы. Ее взгляд сокрушительно и триумфально стрельнул в темные глаза. – А я ведь, вообще-то, хочу от тебя детей, Виктор Крам.       Ахнула вся раздевалка. Виктора так вообще с тем же успехом можно было поразить со спины Ступефаем.       — Но я… — забывал дышать он. На его скулах начал проступать румянец. – Гермиона, погоди, я же еще не…       Та просто вскинула бровь. Виктор сглотнул.       — Правда? – пробормотал он. – Даже если я ничего в жизни не добился? Дети, что они будут обо мне… Погоди, все-таки дети? Не один, а несколько? От… от меня? Моих? Наших?       Гермиона вздохнула, принимаясь, мягко гладить его плечи. Конечно, был способ успокоить его лучше, но для него было многовато свидетелей.       — Дыши, любимый, — мурлыкнула она, повторяя его же слова с церемонии. – Во-первых, чтоб мы все так ничего не добились в жизни, как ты, мой Чемпион Дурмстранга, Мастер ЗОТИ, один из лучших дуэлянтов Болгарии и гениальный воздушный акробат, совершивший «кобру» с пассажиркой, не умеющей летать, — аудитория присвистнула. – Нашим детям еще надоест слушать истории обо всех твоих подвигах и наградах – да, детям. Я хочу двоих, — Гермиона с улыбкой вздохнула, опуская взгляд. – Полагаю, мы оба никуда не денемся от твоих родителей, что хотят внуков – а за одного они точно передерутся. Так что выбор, по сути, невелик. Жалко их как-то.       Виктор прыснул. И сам осекся от собственного смешка. Он все еще задыхался от храбрости и чувственного откровения своей пары.       — А во-вторых, — продолжила Гермиона, зная, что сама была уже красной. – Целители не так давно признали меня готовой для таких нагрузок. Конечно, нужно будет соблюдать осторожность…       Ее прервал поцелуй. На этот раз куда менее невинный — благодарный, жадный, неверящий. Гермиона поддалась, с охотой отвечая, ныряя в объятия любимого, забывшего про квиддич и свое поражение. Она знала, что была в безопасности. Что Виктор будет самым лучшим отцом, а их детей уже жаждет баловать целая орда родственников. Что ее саму берегут, как зеницу ока.              Знала, что она с удовольствием вернется к познанию, взявшись как следует за Мастерство по Трансфигурации, что будет под присмотром своего Мастера, наслаждаясь солнцем и морем, нежась в тепле магии родового гнезда, получая столько ласки и любви от своего драгоценного рыцаря, что ни одна преграда не помешает их семье стать только счастливее и больше. Что Виктор, уйдя из спорта, все еще будет следить за успехами сборной – но со временем успокоится, найдя себе новое занятие по душе. Гермиона раньше и не подозревала, а теперь была недовольна тем, что не догадалась сразу. Конечно, Виктор прятался от нее. Это хобби было для него, спортсмена и воина, несвойственным. От него бы ожидали артефакторику или увлечение метлами, виноделие, игру в плюй-камни на худой конец. Но не переплетение книг. А ведь подсказка была у нее перед носом все это время, с ее же помощью она сдала ЖАБА, в конце концов. Виктор чертовски хорошо обращался со знаниями, и ему доставляло особое удовольствие приведение информации в порядок. Его Протеевы чары все еще превосходили чары Гермионы – а это уже о чем-то говорило. Не беря в расчет дотошность, с которой он сшивал хрустящие, ароматные, печатные листы, трансфигурировал и зачаровывал обложки, тщательно подбирая материал и заклинания. Как, как она проглядела такой удивительный талант своего мужа? Да она бы наблюдала за его работой часами! Наверное, именно поэтому он и скрывался. Знал, что любимый книжный червь вис бы на нем со своими восторгами целыми днями. А он бы не мог отказать, как всегда.       Так что за Виктора Гермиона не волновалась. Она знала, что найдет применение его золотым рукам, отыщет занятие и себе помимо воспитания детей да научных изысканий. В конце концов, она обожала книги. И раз уж магическая Британия сопротивлялась ей… Кто знает, возможно, наступит тот день, когда они с Виктором пополнят книжные магазины хорошим учебником или сборником сказок. Или самоучителем болгарского для англичан. А может, подробным справочником разумных магических существ, их жизни и потребностей — руководством, призванным разрушить предрассудки и объединить способных к состраданию существ. Помочь принять друг друга. Это была почти недостижимая цель. Но Гермиона в любом случае попытается.              ***              12 лет спустя              — «Прежде, чем я умру»! До сих пор поверить не могу в твой драматизм – и из-за чего! – скрестила руки на груди Гермиона, сердито глядя на мужа. Тот улыбался во весь рот, еще более мускулистый и дикий, давно перегнав в габаритах даже отца. От макушки до пяток бесстыжий плут, и даром, что тридцать восемь. С годами пират в нем окончательно вытеснил рыцаря. – Весь в мать, честное слово!       Они снова были в раздевалке, на этот раз где-то в патагонской пустыне. Только теперь команда боязливо топталась в стороне, поглядывая на своего внушительного капитана и по совместительству тренера. До начала решающего матча, которого ловец так долго ждал, оставались считанные минуты, и именно тогда чета Крамов не погнушалась приняться выяснять отношения. Впрочем, этот Виктор давно уже разбирался с недовольством супруги одной своей обезоруживающей ухмылкой. И Гермиона снова сдалась.       — Ладно, — фыркнула она, разглаживая несуществующие складки на его форме. – На этот раз у тебя все получится, я не просто в это верю – знаю, понял?       Пиратская ухмылка стала шире.       — Не сомневаюсь, любимая, — ласково боднул ее лбом Виктор, нетерпеливо дыша, мыслями уже в небе. В его темных глазах горел азарт погони, зрелость, уверенность. Он был готов. – В конце концов, Бог любит троицу, верно?       Гермиона, услышав поговорку, не так давно ставшую проклятьем всего ее существования, немедленно взбрыкнула.       — Я тебя так скоро сглажу, Виктор Крам! – пихнула она пальцем упругую грудь. – Мне почти тридцать пять! Сам рожай себе третьего!       Но хохотнувший мужчина попросту заткнул ее поцелуем, увлекая свою строптивую жену в объятия.       — Дядь Вить, ну дядь Вить, заканчивай уже! – застонал рядом Боря Волчанов, успевший вымахать до роста отца. – Нас вот-вот объявят! Потом налижетесь!       — А ну цыц, шкет! – немедленно по-тренерски рявкнул на него Виктор. – Не видишь, что у меня важное совещание с самим Министром магии?       Остальная команда прыснула, Боря закатил глаза, Гермиона шлепнула мужа по наглой ягодице.       — Идите вперед, капитан вас догонит, — она кивнула молодняку на выход, и команда, гораздо более впечатленная ее негромким приказом, быстро протиснулась в дверь, роняя неуклюжие «мэм».       Они остались наедине.       — Женился на Министре магии Британии, подумать только, — качал головой Крам, нежно гладя щеку любимой. – Кто мог себе представить, что ты окажешься такой выгодной партией, моя английская роза? Вот это у меня глаз-алмаз.       Что могла на это ответить Гермиона? Все равно им никогда не переспорить друг друга в том, кому из них больше повезло с партнером. Сейчас и начинать не стоило.       — Тебе пора, Виктор, — огладила она грудь любимого, заставляя его приосаниться. – Иди и сделай так, чтобы Роза этой осенью стала самой популярной девчонкой в Хогвартсе. Чтобы каждый знал, чей папа выиграл Чемпионат мира.       Виктор доблестно сверкнул глазами, принимая этот замечательный вызов, а затем оба родителя заговорщицки усмехнулись. Они прекрасно понимали, какой кошмар навлекли на детей своей известностью, и не жалели об этом. Потому болгарин щелкнул каблуками, шутливо кланяясь, после чего подхватил метлу и зашагал на выход. И торопливо вернулся, чтобы урвать еще один поцелуй, самый последний.       — Иди уже, ну! – рассмеялась Гермиона, пихая своего несносного здоровяка. – Иди и поймай нам наконец этот снитч.              Гениальный ловец в ответ лишь сверкнул глазами. За один удар сердца собираясь, перестраивая дыхание, становясь воином, которым он всегда был, и наконец покидая раздевалку. Послышалось оглушительное «КРА-АМ», заставляя восторженно замереть от пробравшей дрожи. Толпа ревела, весь магический мир был здесь, чтобы поддержать если не кумира, то его страсть к спорту, его упорство, его мечту. Гермиона знала, что у него все получится, как если бы вернулась в этот момент при помощи Маховика. Сегодня он преодолеет свой последний барьер. Гермиона улыбнулась своим мыслям, покидая раздевалку следом.              Все-таки удивительно, чем в итоге обернулась одна маленькая международная связь.