Укрепляя международные связи

      Рон все-таки досмотрел матч. И, разумеется, вопил от восторга вместе со всеми. А обида за «Виктора», как оказалось, совсем не помешала тому самому обиженному впоследствии выпросить через Гермиону у кумира автограф. Похоже, «любовь», вспыхнувшая на Чемпионате, так и не отжила свое – как со смешком прокомментировала казус Джинни. Впрочем, Рона было трудно винить. Если до этого Крама подвергали фанатичному преследованию – то теперь на ушах стояла абсолютно вся школа.              Еще бы, одно дело, когда видишь звезду квиддича вживую – и другое дело, когда эта самая звезда квиддича устраивает Чемпионат мира прямо у тебя во дворе.              Другими словами, фанаток стало не просто больше. Гермионе с мадам Пинс пришлось занимать оборону, укрепляя библиотеку как самую настоящую крепость со всеми видами защитных и заглушающих заклинаний даже на самые хитрые уловки. Библиотека, конечно, была общественным местом, но она еще никогда не видела такой аншлаг.       От обилия досужих глаз, которые, разумеется, пришли в обитель знаний по назначению и никак иначе, кружилась голова. А еще не получилось за неделю перекинуться с Виктором хоть словом. Тот, дабы не тревожить Гермиону, садился как можно дальше – да и приходил не каждый день. Не то чтобы Грейнджер было обидно. На самом деле, она за эту передышку была даже благодарна.       На нее свалилось разом слишком много чувств. Еще на кону маячило первое испытание, но даже не оно стало виновником внутренней баталии с давящей со всех сторон совестью.              В Хогвартс приехал Чарли.       И четырьмя огнедышащими аргументами вправил младшему брату мозги.              Так что, пускай мальчикам все равно пришлось использовать Гермиону в качестве совы – на что она им в гневе указала – начало миру было положено. Разве что… Разве что теперь, когда переживать за обоих мальчишек больше не было надобности, волнение за еще одного друга мигом дало о себе знать. Крам и так влип из-за нее. Добровольно навлек на себя еще большее внимание, что не могло не сказаться на его учебе и подготовке к испытанию. А Гермиона сомневалась, передала ли новость Каркарову мадам Максим. Знал ли об опасности Виктор. И от потребности, отчаянной нужды предупредить дорогого друга гриффиндорка не находила себе места. А вдруг он окажется единственным, кто выйдет на арену вслепую?       От несправедливости и невозможности помочь девушка готова была взвыть. Гарри убеждал ее, что уж Каркаров точно позаботится о своем чемпионе и выведает все сам, но совестливая гриффиндорка не унималась. Несчастный случай прошлого Турнира никак не шел из ее головы. Более того, Поттер даже сообщил новость Седрику, а потому дал добро и ей. Но тут уже взыграло чувство вины перед Роном, ведь если тот узнает, что Грейнджер действительно передала тайну соперничавшей школе…              От безысходности Гермиона проплакала несколько ночей. Но так и не смогла рискнуть тем хрупким миром, что начал заново выстраиваться между тремя лучшими друзьями. А Виктор, ее отзывчивый, заботливый, бескорыстный Виктор…       Девушка не чувствовала ни малейшего права на его дружбу и общение. Она была себе отвратительна. И только помощь Гарри в поиске способа победы над драконом хоть как-то отвлекала ее от падения успеваемости и сокрушительного груза вины. Впрочем, даже она не была железной. Ведь Рита Скитер – эта ядовитая змея под видом репортерши – никуда не делась после интервью с чемпионами Турнира. Она все это время вынюхивала и вынюхивала свежую сплетню. Она выжидала, чтобы сенсация пришлась на самый волнующий момент. Ее не удалось сбить со следа товарищеским матчем – о нет, она использовала его лишь, чтобы подогреть ажиотаж читателей и использовать в качестве насыщенной приправы к главному блюду.              А Гермиона, так и не оказавшись в итоге полезной, все это время от тревоги почти не спав, вымотавшись и доведя себя самоугнетением до отчаяния, не придумала поддержки лучше, чем вытянуть Гарри из палатки и накинуться на него с объятиями.       И, разумеется, попасть в объектив.       Она видела, как вытянулись лица невольных свидетелей, директоров и чемпионов, привлеченных звуком, какие выводы сделали все, кто тогда был в палатке. Куда Гермиона не имела права приходить. Как Виктор, ее бравый Виктор, сориентировавшись первым, мгновенно набросился на репортершу, непримиримо гоня взашей своим внушительным видом – и какой жалкой почувствовала себя Грейнджер, ведь она успела заметить его боль. А ведь он вот-вот должен был пойти на дракона.              Она пропустила момент, когда Седрик и Флер заполучили свои золотые яйца и покинули арену. Но не сумела недооценить степень опасности ящеров, с которыми те сражались. Ей довелось ранее прочитать кое-что про Китайского огненного шара. И про его излюбленное блюдо. Но то, какой дракониха оказалась в реальности, даже превзошло ее опасения. Зверюга начала плеваться огнем еще до того, как Виктор успел полноценно зайти на арену и выбрать укрытие. Гермиона не дышала, сжавшись в страхе. Она понимала: если с дурмстранговцем что-то случится, вина будет на ней и только на ней. Она подвела его дважды.       И тем сильнее было ее удивление, тем шире распахнулись ее глаза, когда она увидела, как сражается выходец школы дуэлей и боевой магии. Гости Дурмстранга не зря щеголяли подготовкой и выправкой. Извечный красный кафтан сменился на черную куртку, хорошо скрывшую Виктора на фоне серых камней и почвы, когда он, точно рассчитав время между залпами, менял укрытия рывками и перекатами. Как предполагали комментаторы, он ждал окно для контрудара. Но дракониха была не так проста – она решила сократить дистанцию. Обычные заклинания вроде режущих и взрывных были против драконьей шкуры бесполезны, отчего по спине Гермионы разом сбежали мурашки. Неужели Виктор, периодически жаливший дракониху из укрытия, этого не знал? Не замечал? Сердце оборвалось, когда опасная зверюга сокрушила камень, за которым прятался Крам – только когда пыль рассеялась, его уже не было.       Недоумевающая дракониха, потерявшая след, развернулась, рванула к гнезду – и в следующую секунду арену окрасила яркая красная вспышка да оглушил яростный звериный рев. Гермиона, оглохнув и ослепнув, моргала, тщетно пытаясь осознать, что же произошло. А затем зрители вокруг нее вскочили с места и оглушили повторно не менее яростным криком «КРА-А-АМ!», сопровождаемым пылкой речью комментатора и присуждением чемпиону Дурмстранга очков.       Оказалось, его тактика была простой. И до ужаса эффективной. Он ждал истощения огня, чтобы обезопасить себя, а также выманить раздразненную дракониху. Применял заклятия с наиболее яркими вспышками не чтобы поразить цель, но вывести из себя – заодно убедиться в том, что дракониха больше полагается на зрение, чем на обоняние. После того, как рептилия перешла на физические атаки, он использовал Дезиллюминационное заклинание. И скрылся в поднявшейся пыли, дабы обеспечить себе путь до заветного яйца. А когда между ним и выходом оказалась сама дракониха, Виктор использовал против нее Конъюнктивитус, и ринувшаяся на него зверюга лишь слепо перетоптала половину настоящей кладки. Сам же чемпион невредимым покинул арену.              Он не полагался на удачную случайность или наследственность, как предыдущие участники. Это был холодный расчет. Перед лицом мордредова дракона. Теперь становилось понятно и вполне объяснимо лучистое самодовольство на лице Каркарова, аплодировавшего своему чемпиону громче всех. Походило на то, что даже не знай Виктор о противнике, неведение для боевого мага проблемой стать не могло. Не зря чемпион упоминал свою тщательную подготовку – вопреки кошмарной репутации Дурмстранга, кое в чем этой школе следовало отдать должное.              Гермиона переключилась на Гарри, проходившего испытание последним. Тот сумел выучить Манящие чары только в последний момент – но она испытывала гордость за него не меньше. Пускай четверокурсник Гриффиндора и не мог похвастаться такой же серьезной подготовкой, храбрости и ему было не занимать. Он сумел ускользнуть от хвостороги, облетев, наверное, весь замок, и забрать заветное яйцо. Оба ее друга справились. И Гермиона не могла сдержать себя, крича и смеясь от счастья вместе со всеми.              ***              А после был объявлен Святочный бал. Не сказать, что Гермиона ждала его с блеском в глазах, но царившая атмосфера грядущего праздника, романтики и надежды подтачивали ее стремление во что бы то ни стало помочь Гарри хотя бы со вторым испытанием. Кругом поджидали хихикающие стайки девушек, звучали предложения и регулярные отказы, разбивались сердца и объединялись судьбы. Одиночество же преследовало заучку в каждой сплетне соседки. Пациент: Гермиона Грейнджер. Диагноз: полное отсутствие личной жизни.       Зато слухи об их с Крамом романе поутихли, ввиду полного отсутствия доказательств оного. Неудачно скопившиеся досадные мелочи своей общей массой подняли между ними новый барьер, натянув их и без того хлипкую международную связь. Виктор так и не сел за ее стол. А она слишком боялась пересечься с ним взглядом и найти в них укор, чтобы найти момент для разговора без свидетелей, поздравить да принести извинения. Так снежный ком начал схождение с горы. Кроме того, на кону маячили экзамены, оттого общий энтузиазм значительно портил настрой на учебу. Конечно, девушка была не настолько оторвана от общества, чтобы не мечтать о том, как хорошо было бы провести время и проникнуться атмосферой романтики в приятной компании. Как хотелось бы испытать на себе тот самый трепет первого танца, изысканность благородных жестов и церемоний, стать чьей-то дамой сердца хотя бы на вечер. Почувствовать вкус симпатии, если не любви.       Но сначала, конечно, экзамены.              Дни шли за днями, переходя в недели. Гермиона все глубже закапывалась в учебники и все отчаяннее гнала от себя мысли, что за их пределами ее не существует. Ни Гарри, ни Рон так и не нашли себе пару – и даже не помыслили о том, что их подруга могла бы ей стать. Что она, вообще-то, тоже девушка. Подтверждать свои опасения было обидно. Чертовски обидно. Особенно после искренних, прекрасных — и затертых до оскомины от частых воспоминаний — комплиментов Виктора, которого она… Чьих слов она попросту не заслуживала.       Однако какая-то тонкая, жалкая струнка души продолжала надеяться, что ее дорогой друг все еще приходил в библиотеку из-за нее. Что всего лишь ждал, пока интерес к его персоне поутихнет, чтобы заговорить с ней и спросить, в порядке ли она. Потому что она была ни черта не в порядке. Потому что ей уже поперек горла встала проклятая учеба. Потому что ей надоела она сама.              В один из таких дней она с силой захлопнула учебник, вызывая недоумевающий взгляд мадам Пинс. Но Гермионе было все равно. Весь ее мир превратился в печатные строчки, ожидание экзаменов, галдеж соседок о бале и выборе платья, хвастовство партнерами, и нытье Рона о том, какие же девчонки бессердечные создания. Он даже не стеснялся говорить это в ее присутствии. Он ее попросту не замечал. Будто Грейнджер носила мантию-невидимку – а хозяин как раз такой вот мантии в эти моменты молчал или порой кивал. Приятно, конечно, что мальчики нашли общую тему для разговора. Только сделали они это за ее счет.       Грейнджер уже собирала вещи, когда обнаружила в одной из книг закладку. Которая точно ей не принадлежала. Да и книгу она не брала. С удивлением оглянувшись по сторонам, Гермиона осторожно вытянула сложенную бумажку из монографии «Учение учиться. Как не погубить здоровье в студенческие годы» за авторством Ленни Ленивого. Подняв брови на странный выбор книги – уж она-то точно в подобной графомании не нуждалась – гриффиндорка развернула бумажку.       И прочитала старательно выведенные, кривоватые слова:       «Будет очень жаль, если с тобой случится то же, что когда-то случилось со мной. Экзамены уже трясутся в страхе перед твоими знаниями, так что подумай о хорошем отдыхе как о второй части подготовки. У нас в школе говорят: «Уставший боец – мертвый боец». А после экзаменов жизнь продолжается, знаешь? Я еще хочу увидеть тебя на балу. Если испытываешь проблемы со сном – пей на ночь тот чай, он помогает. Твой В».              Грейнджер перечитала записку еще несколько раз, после чего с предательской улыбкой прижала ее к груди. Ох уж этот Виктор. Сердце радостно забилось, чуть не выпрыгивая от нежности и благодарности к другу. Даже несмотря на ее отвратительное трусливое поведение, даже несмотря на собственную усталость и занятость, на вечных зевак, мозоливших глаза в ожидании бесплатного шоу, Виктор улучил минутку и написал ей ободряющие слова. Сумел позаботиться о ней, как настоящий…       Девушка на миг зажмурилась, закусив губу. Он был нужен ей.       И, возможно, она тоже была нужна ему.              Надо было лишь выяснить, что осталось за эти недели от их дружбы, и не была ли короткая записка прощальным знаком внимания да вежливой, но жирной точкой.              На следующий день, выспавшись не без помощи чудотворного напитка, Гермиона в приподнятом расположении духа села за любимый стол, решив ограничиться парой-тройкой книг для легкого чтения. Она надеялась, что Виктор появится, чтобы понять, дошла ли записка до адресата, и тогда, может быть… Девушка в предвкушении принялась за первую главу.       А вышла затемно. Она слишком увлеклась чтением, но еще была уверена, что красный кафтан мимо нее не проходил и знакомый аромат не щекотал ноздри. Значит, Виктор либо не смог прийти…       Либо не нуждался в ответе.       Гермиона, уже укладываясь в кровати, взглянула на подаренный термос с живительным чаем. Но затем поджала губы и задернула полог.              Теперь она высматривала дурмстранговца сама. Нельзя было поторопиться с выводами и на этот раз – слишком многое стояло на кону. Слишком свежи были воспоминания и слишком мало мужества было в гриффиндорке, чтобы отпустить от себя лучшее, что с ней случилось за последний год, если не дольше. Единственного друга помимо двух твердолобых мальчишек. Что-то, что было только ее.       И чемпиона в красном кафтане было трудно не заметить. Он находился в компании друзей из родной школы, успешно справлявшихся своим зырканьем с ролью почетного эскорта приятеля. Но и недовольными участью они не выглядели. Трое парней, отстав от Виктора, который ободряюще хлопнул одного из них по спине, завернули к тройке девчонок, мигом заметивших делегацию. Дело происходило во дворике Трансфигурации, который, благодаря открытым галереям, просматривался со всех сторон.       Гермиона замерла, забыв, что хотела. Она притаилась в тени, наблюдая за удивительным действом: трое парней синхронно остановились, щелкнули каблуками и отвесили дамам поклон. А затем один из них – тот, кого подбодрил Виктор – пригласил девушку на бал. Та растерялась, обернулась на подружек в поиске поддержки, после чего, смущенно вернувшись к парню, согласилась. В ответ на что худощавый дурмстранговец просиял, беря девичью руку в свою и целуя костяшки. Все трое снова отвесили поклон со щелчком каблуков, и двинулись дальше. Пускай та девушка согласилась больше из любопытства, но все же…       Гермиона восхищенно улыбнулась, глядя, как благородно поддержали парни друга, какими прекрасными были их манеры. Они были достойны согласия хотя бы по одной этой причине. Репутация Дурмстранга начала казаться надуманной. Она проследила за ними взглядом. И, как оказалось, не она одна. Гарри с Роном тоже были там, тоже видели манеры гостей, но судя по кислым минам, так ничего из увиденного и не усвоили. Гермиона вздохнула, покачав головой. После чего, вспомнив про Виктора, обернулась.       Но тот уже исчез.              Они пересекались то там, то тут. И всякий раз Грейнджер либо не находила в себе смелости обратить на себя внимание целой толпы дурмстранговцев, либо гордость не выдерживала сочувственно-снисходительных взглядов прочих фанаток. Выглядело так, будто она тоже бегала за ним! Попытавшись в последний раз, Гермиона все-таки пересеклась взглядом с темными глазами. Но Виктор не бросился ей навстречу. Он просто улыбнулся.       Да, мягко. Да, робко, тепло, с легкой хитринкой, как умел только он – и трудно упрекнуть его в чем-либо. Уж он-то точно не был обязан делать очередной первый шаг. Он имел полное право даже не улыбаться, так что жаловаться тут грешно.       Но еще возникало стойкое чувство, будто он издевался.              Не вынеся неопределенности в общей мутной и загустевающей атмосфере пубертатного раздрая, Гермиона приняла отчаянное решение добивать себя знаниями на свежем воздухе. Она взяла с собой Рона с Гарри, чтобы страдать было хотя бы не так обидно. Они сидели на берегу озера, пытаясь не дрожать от холода. Парни продолжали обсуждать несправедливость судьбы и бессмысленность треклятого бала в целом. В чем-то Грейнджер была с ними даже согласна. Она все пыталась и пыталась погрузить себя в чтение. Она почти отделалась от фантомного ощущения взгляда на себе, от края красного кафтана на краю поля зрения. Она была всего лишь никому не нужной всезнайкой. У всезнаек нет пола. Надо было взять и накрепко себе это уяснить – и тогда жить наверняка станет проще. Тогда она сможет выбросить из головы…       До ушей донесся девичий смех и топот.       Мальчишки прервали разговор. Гермиона вскинула голову, ее сердце пропустило удар, а после сумасшедше забилось, обливаясь кровью и пуская вниз волну жара.       Виктор Крам совершал разминку, на быстром ходу высоко поднимая колени. Вместо кафтана на нем была лишь одна промокшая безрукавка, не скрывавшая ни единой мышцы. И визг с хихиканьем и стонами не давал об увиденном соврать, а торопливый почти-бег толпы фанаток был совершенно объясним. Крам на ходу оглянулся на них, сбиваясь с быстрого шага, будто теряясь, после чего продолжил ход, вскидывая колени. Как играли при этом его мышцы… Его взгляд пересекся с глазами Гермионы. Даже не скрываясь, он одарил ее фирменной улыбкой, а затем продолжил тренировку под аккомпанемент восторженных поклонниц и гробового молчания троих свидетелей.       Одна из них так и не смогла вернуться к чтению, то и дело сверля взглядом рельефную спину.              Нет, он все-таки точно над ней издевался.              ***              Оставалось две недели до Святочного бала. Диагноз Гермионы Грейнджер, похоже, был неизлечим. Она кусала перо, пытаясь докопаться до сути подсказки ко второму испытанию. Девушка все еще ставила на легенду о Короле Артуре. В легенде не раз упоминалась мандрагора, а противный оглушительный звук из яйца чем-то напоминал ее крики. Не убивал хоть, и на том спасибо. Правда, легенд было много, и все упомянутые там использования мандрагоры совершенно не вязались ни с золотыми яйцами, ни с турниром, и не давали никаких идей о том, что же ждало Гарри в феврале.       Потерев лоб, Гермиона вздохнула. Очередной том похождений древнего слизеринца отправился в сторону. В тщетной попытке не думать гриффиндорка взялась за новую книгу и… Не смогла. Что-то в ней слишком устало от внутренней борьбы. И стоило собственным высоким моральным устоям запросить пощады, как жалость к себе тут же ворвалась в библиотеку мыслей и начала крушить все подряд с кровожадным улюлюканьем. Она так чертовски сильно хотела на…              Потребности все-таки взяли свое над разумом и праздновали свой жестокий пир. Девушка просто позволила себе плыть по течению, горбясь над столом все сильнее, погружаясь в бурю все дальше и дальше. Никому не было до нее дела. Сейчас уже можно не сожалеть ни о чем. Стоило честно признать, что ее корабль шел ко дну, так что было логично без долгих церемоний просто ускорить свое падение в бездну. Без свидетелей и долгих речей. Да, она будет на чертовом балу, даже если… Она переступит через себя, состроит хорошую мину при плохой игре, отгорюет свое, а потом… Гермиона Грейнджер просто останется той, кем ее все привыкли считать. Больше никаких слез, никаких метаний. Только знания и разум. Она запрет все остальное на замок, если не сотрет в помине. Да, это даже к лучшему. Пора наконец-то поставить на себе…              Обоняния коснулась знакомая травяная нотка, вырывая из мрачных дум. А затем перед глазами возник красный кафтан, наброшенный поверх черной рубашки. Гермиона несчастно подняла глаза, пересекаясь с темными напротив. Не было сил ни смущаться, ни злиться. Она была в одном шаге от того, чтобы пойти и пригласить на проклятый бал кого-нибудь сама. Невилла или…       — Наконец-то все вспомнили об экзаменах, да? – улыбнулся Виктор. – Забавно, что именно теперь тут никого.       Гермиона, совершенно не ожидавшая этих слов, хмуро оглянулась. Он был прав. Библиотека почти пустовала. Пока всезнайка страдала и варилась в собственном соку, на смену романтической суматохе успело прийти краткое затишье. Самое время для разговора. Но, честно говоря, девушка уже забыла все заготовленные слова. Она почти сдалась… Нет. Она сдалась.       — Могу присесть? Не помешаю? – повторил Крам свои же собственные вопросы при их первой встрече. И уверенность, с которой он говорил, с которой жил, не позволяла ему отказать. В конце концов, она была помножена на вежливость. Грейнджер, испытывая смутную досаду, неопределенно махнула рукой.       — Я собиралась уходить, но раз ты почтил меня визитом… — вздохнула она, массируя виски. – Прости, я сейчас в ужасном настроении. Именно тогда, когда ты наконец отделался от фанаток и хочешь дружеской беседы. Прости, Виктор.       Глаза защипало, и Грейнджер прикрыла лицо рукой, задерживаясь так, чтобы сморгнуть непрошенную влагу.       — Именно тогда, когда я нужен тебе больше всего, — уточнил Крам своим хриплым акцентом. И его тон не терпел возражения. Да гриффиндорка и не собиралась возражать.       С правдой не спорят.       — Ты прав, — тихо пробормотала Гермиона. – Почему жизнь – такой сложный экзамен? У меня нет ни учебника, ни упражнений, ни толкового учителя. Я даже списать ни у кого не могу.       Виктор вздохнул. После чего стянул с себя кафтан и положил его на соседний стул, как всегда, плечами на спинку, меховой подкладкой кверху. И сел напротив Гермионы, вытянув руки. Они были так близко к ее рукам, наверняка мозолистые и горячие, как она помнила.       — Давно хотела спросить: зачем ты кладешь так свой кафтан? Не проще ли повесить на спинку? – подобрала под себя конечности девушка, чтобы не испытывать постыдных соблазнов.       Крам, оглядывавшийся по сторонам, вернулся к собеседнице.       — Это часть стратегии… или эксперимент. Всего понемногу, – вновь мягко улыбнулся он, склоняя голову набок. И ничего, разумеется, этим не объяснил. — Как ты? Как твои друзья? Помирились?       И от поднявшегося внутри сумбурного, приятного и одновременно неприятного чувства Гермиона попросту откинулась на спинку, хмуро кивая. Она скрестила руки на груди, пытаясь скрыть бурю. Пытаясь выжить под наплывом сложного и неизведанного. Они столько времени не разговаривали, а он из всех вещей решил спросить об этих болванах? Разумеется, это логично, учитывая, что она сама спрашивала совета на их счет. Разумеется, она сама втянула его в попытку их помирить. Все правильно. Но почему тогда так тошно?       — Какие планы на каникулы? Навестишь родных?       Отрицательное мотание головой. Она не бросит Гарри одного разбираться со вторым испытанием, тут без вариантов. Даже если от нее снова не будет никакого прока.       — Столько шума из-за этого бала, правда?       Собственный живот тут же поджался, девушка насторожилась, бросая быстрый взгляд на Виктора. Но тот был отвратительно спокоен. Как если бы у него уже давно все было схвачено. Впрочем, это же Виктор Крам. За его руку выстроится очередь до самого Хогсмида.       — Даже не начинай, — буркнула Грейнджер. – Не хочу это обсуждать.       Она не хотела его жалости. Пускай предательски нуждалась в ней.       Болгарин повторил ее жест, откинувшись на спинку кресла. Он скосил взгляд куда-то вбок и вниз, довольно улыбнулся, после чего вернулся вновь к собеседнице. Молчание так и не стало угнетающим. Они просто сидели, слушая шум пылинок, пролетавших в золотом свете настольных ламп. И понемногу девушку начало отпускать. С каждым успокаивающим чужим выдохом она выдыхала сама, расслабляясь на обивке. Она не знала, что это была за магия. Возможно, очередной секрет Дурмстранга – или самого Виктора. И вот он просто пришел, сел, задал пару банальных вопросов и замолчал, по сути, не сделал ничего такого, но она… Все было так просто. Сердце кольнуло от тоски, от понимания, что она могла не проходить через все это, могла спастись такой малой ценой, до которой даже не додумались ее мальчишки. Или… Дело было в другом? Может, дело и правда было «не сколько, а как»?              — Ты ошибся, — сдалась Гермиона. Она сложила руки и улеглась на стол, кладя на них голову. – Может, у тебя что-то со зрением? Или со вкусом? Рон ноет уже третью неделю, какие девчонки неприступные и как он хочет со всем этим поскорее разделаться. Но ему, шахматисту, так и не пришло в голову, что простое решение его проблемы все это время ходит рядом и слушает его жалобы. Что он, что Гарри… — она горько замолчала.       — Они так никого и не пригласили? – осведомился Крам. Кажется, что-то в его голосе стало суровым. Той же низкой вибрацией он соглашался на шантаж и матч в роли загонщика. – До сих пор?       — Конечно, нет, — фыркнула девушка. – А еще Гриффиндор, называется. Рядом с твоими приятелями они просто дети!       — Им четырнадцать, — невесело хмыкнул болгарин.       — Вряд ли ты так трусил даже в свои четырнадцать, — еще горше вздохнула Гермиона.       — Вряд ли, — согласился тот. – Потому что я делаю это сейчас.              Грейнджер застыла, вскинувшись.       — Что делаешь? – глупо переспросила она, чувствуя, как внутренности переворачиваются.       — Пытаюсь прощупать почву вместо того, чтобы спросить прямо и открыто, как подобает тому, кто недавно сражался с драконом, — пожал плечами Крам. И неловко добавил: — С драконом было проще.       — Ты… — Гермиона начала медленно краснеть.       Она вытянулась по струнке, вжимаясь в спинку кресла и отчаянно пытаясь дышать. Он же не… Неужели он до сих пор… Не кто-нибудь, Виктор…       — Дал твоим друзьям и ровесникам столько времени, что даже последний трус бы уже расхрабрился, — тем временем покачал головой тот, играя желваками. После чего поднял несчастный взгляд: — Заставил тебя понервничать, да, Гер-ми-вона?       — Я-я, — заикнулась та, — ты н-не?..       И пристыженно уткнулась взглядом в стол.       После чего услышала резкий скрип стула напротив и сжалась, когда над ней нависла тень. И до ушей донеслось мягкое:       — Мисс Грейнджер, не соблаговолите ли вы выслушать мою скромную просьбу?       И то, как старательно он выговорил сложную фразу, свидетельствовало о долгих тренировках. К щекам прилила кровь. Хотя, наверное, там уже не было места. Девушка, пытаясь подавить писк и головокружение, и без того чувствовала себя вареной, как рак.       — Пожалуйста? – еще несчастнее прозвучал хриплый голос.              И Гермиона, очнувшись, мигом вскочила, чуть ли не сталкиваясь с многострадальным носом болгарского ловца. Благо, мгновенная реакция спасла того, отклонив корпус назад. Он удивленно улыбнулся, глядя, как гриффиндорка суматошно пытается привести себя в порядок, разгладить складки на одежде и отбросить назад волосы. Она уже почти растерла примятую щеку, глядя целенаправленно куда-то в сторону, как ее вернуло утробное:       — Гер-ми-вона.       — Это… — Грейнджер нервно сглотнула, расслабляя руки. — Это я.       И чуть не хлопнула себя по лбу. Но ей не дал этого сделать чужой взгляд, завораживающий и чувственный. Она так и застыла, глядя на него, позволяя тишине обернуть момент торжественностью. Ее сердце отчаянно подпрыгнуло еще раз, еще. Жар переворачивал внутренности с каждым ударом пульса. Секунда, другая…              И вдруг Виктор Крам выпрямился, словно пружина, щелкнул каблуками и совершил самый изящный поклон, который Гермиона когда-либо видела. У нее перехватило дыхание.       — Ты бы хотела пойти со мной на Святочный бал?       Фраза прошлась по сердцу, словно хлыст, обдавая сладким жаром. И от этих слов – настоящих, не приснившихся в сумбурном сне – девушке захотелось расплакаться. Ее губы задрожали, но ответ она знала прекрасно. Он мог быть лишь один. И как на самом лучшем в жизни экзамене, она без всякого сомнения сказала:       — Да. Да, Виктор.       После чего встретила его ослепительную улыбку. Гермиона Грейнджер отдала руку для самого нежного, благодарного поцелуя и счастливо улыбнулась в ответ.              ***              Рон все испортил.              Он так и не смог смириться, что кто-то оказался смелее, чем он сам. Что Гермиона оказалась кому-то интересна. А потому не постеснялся вывалить на нее все то, что давно кипело на душе. Его брезгливое передразнивание в ответ на искреннюю попытку поделиться радостью, до сих пор отдавалось внутри жалящим ядом.       «Нет уж, мы ни за что не пойдем танцевать к вам с Виктором».       «Очнись, он всего лишь использует тебя».       «Ты не можешь о себе позаботиться».       «Международные связи? Смешно. У него на уме явно не только дружба».       «Он наш враг».              А ведь этот придурок еще просил у него автограф.              Гермиона заливалась слезами, сидя на ступеньках, скинув натершие туфли и не чувствуя, что хоть когда-либо сможет оправиться. Рон унизил ее. Все-таки ударил по самому больному, несмотря на всю их дружбу, не беря в расчет ее чувства ни на миг, лелея лишь свои детские обиды. А Гарри и не подумал разобраться в ситуации, вступиться. Он прошел мимо, будто слезы Гермионы для него ничего не значили.       Она больше не могла воспринимать их как равных. Они были детьми – и горькое разочарование в собственных ожиданиях было даже хуже чувства вины перед Виктором, которого она подвела своим уходом. Подвела. Снова. Маленькая гриффиндорка кругом ошиблась, испортила им обоим вечер, пытаясь быть хорошей и правильной. Она могла продолжать танцевать с замечательным кавалером, а не размазывать по щекам тушь да растирать опухшие глаза, давясь рыданиями на лестнице, как последняя неудачница. Впрочем, с правдой было тяжело спорить. Только последняя неудачница могла плакать, будучи приглашенной на бал лучшим парнем школы.              Оголенные плечи холодил озноб. Она потеряла счет времени, сжавшись в рыдающий комок, когда вместо очередных проходящих ног вверх по ступенькам, чей-то шаг остановился. Рядом с ней присели на корточки, слишком близко, мигом обдавая продрогшую кожу теплом и знакомой древесной ноткой с горечью мускуса.       — Кто? – тихо спросил хриплый акцент, обдавая дыханием ухо.       Виктор не просто спрашивал. Он требовал. Гермиона яростно зашмыгала носом, пытаясь зарыться в руки глубже, сжаться еще сильнее, отодвинуться дальше из-за смеси стыда и вины. Она надеялась, что Крам, отвратившись неприглядным зрелищем и молчанием, уйдет. Но надежда не могла тягаться с логичными наблюдениями. Тут не нужна была и кофейная гуща. Болгарин прекрасно сидел на корточках и по обычаю никуда не собирался. Они просидели так около минуты.       — Это все Рон, — с дрожащей обидой вдруг вырвалось у Грейнджер. – Он… Он…       Она не смогла продолжить, вновь начиная реветь от всплывших как наяву жестоких слов.       — Гер-ми-вона…       Сильное тело покачнулось в ее сторону, но девушка мигом заартачилась.       — Нет, Виктор, — бросила она, давясь всхлипом. – Я не хочу, чтобы ты видел меня в таком состоянии. Лучше… лучше оставь меня. Я буду в порядке.       Ни черта она не будет. Но остатки девичьей гордости не позволяли ей пользоваться чужой жалостью и выбивать себе слезами авансы. Гермиона Грейнджер никогда не опустится до такого. Она была сильной. Она надеялась, что была достаточно сильной. А еще ей было слишком стыдно смотреть в темные глаза. Она отчаянно хотела, чтобы он понял, как сокрушительно на нее повлияет любое его неосторожное слово. Она была в шаге от того, чтобы рассыпаться на кусочки. Но парень так и не ушел.              — Я привел тебя на бал, Гер-ми-вона, — вдруг совсем тихо прошептал ей на ухо Виктор. – И уйдем мы с него только вместе. Как пара. Потому что на этом балу мы, согласно традициям, и есть пара.       Гермиона, покраснев до самой макушки, лишь тихонько шмыгала носом, слушая его убаюкивающий, бархатный голос. Она пыталась уловить, к чему тот вел…       — Так позволишь ли ты мне позаботиться о тебе, как о моей паре? – выдохнул он, заставляя разом взяться мурашками.       Девушка вздрогнула, не решаясь взглянуть ему в глаза. Было слишком страшно. Что она найдет в этих омутах? Что потеряет? Слова были слишком хороши, чтобы быть правдой – весь Виктор был слишком хорош, если честно. Чем она заслужила такую нежность к себе?       «У него на уме явно не только дружба».       Горло пересохло.       — Я… — сглотнула горький ком Гермиона. И сдалась. – Не совсем понимаю, о чем ты, но, вообще-то… Это было бы здорово, Виктор.       — Хорошо, — мгновенно откликнулся тот.       Сосредоточенно, спокойно.       После чего начал расстегивать верх.       — Что ты?.. – удивленно обернулась к нему гриффиндорка, но парень уже был в черной рубашке, развернув и набросив мундир на плечи своей паре.       — Вдень руки в рукава, — распорядился он. – Так скорее согреешься.       Грейнджер вяло попыталась протестовать, но быстро поняла, что это бесполезно, и позволила себе продеть руки в теплую ткань, хранившую чужой жар. Запах Виктора окутал ее со всех сторон, успокаивая и оберегая. Перебивая невзгоды своим уютом.       — Лучше? – поинтересовался Крам.       Девушка неловко кивнула, вновь избегая пересекаться с ним взглядом. Значит, вот все, что он имел в виду под заботой? Вообще-то, стало и впрямь получше. Конечно, ей бы хотелось еще парочку утешающих слов…       — Отлично. О, глянь-ка, — от его удивленной хрипотцы Гермиона неловко вскинулась, пропуская момент, когда что-то с глухим шорохом стукнуло вне поля ее зрения, — кажется, умудрился порвать мундир.       — Правда? – тут же забеспокоилась та. – Ты что, надо подправить…       — Вот здесь, под рукой.       — Где, под мышкой?              Девушка задрала руку, пытаясь углядеть разрыв, как вдруг… Ее подхватили под колени и спину, рванув на себя и вверх, а собственная задранная рука мигом оказалась за чужой шеей, машинально обвив. Гермиона испуганно взвизгнула:       — Виктор! Немедленно поставь меня на место!       Но тот уже проворно взбирался вверх по лестнице, перехватывая поудобнее свой драгоценный груз.       — Не вертись, Гер-ми-вона, — проворчал он, давясь смешком. – А то мы упадем.       Та мигом застыла, совершенно не желая скатиться вниз вместе со своим самоуправным ухажером. Слезы холодили щеки, к которым мигом прилила кровь. Уж от кого-кого, но от Крама она такой выходки никак не ожидала. Девушка вмиг оказалась окружена им со всех сторон, утопая в тепле и родном запахе, потому даже не смогла возмущаться. Ей было хорошо. Собственные туфли виновато постукивали под коленями, болтаясь на шлейках в крепких пальцах, а сам болгарин, прижимая к груди главный трофей, даже не скрывал удовольствия от проделки.       — Куда, моя леди? В гостиную Гриффиндора или?..       — Нет, — шмыгнув носом, сориентировалась Гермиона. – Уж точно не сейчас. Давай-ка… Давай-ка направо и налево, там должен быть кабинет, но…       — Понял, — мурлыкнул Виктор, сворачивая.              — О, закры… — разочарованно вздохнула было Грейнджер, и тут ее перехватили крепче, щекотка магии вдруг прокатилась вдоль твердого предплечья под коленями, задевая подол ее платья.       А в следующую секунду в свободных пальцах руки оказалась палочка, и хриплый вздох решил проблему:       — Алохомора!       Даже не сбавляя шага, дурмстранговец зашел в кабинет, скованным взмахом раздвигая парты по сторонам. Злополучные туфли смешно щелкнули каблуками от рывка, болтаясь на дирижирующих мужских пальцах. Не выдержав, Гермиона издала тихий смешок, а ее партнер, услышав звук, после пары шагов наконец остановился, внимательно наблюдая за ней с крохотной улыбкой в уголках губ. Так они и встали посреди кабинета. В наступившей тишине слышалось лишь редкое сопение заложенного носа гриффиндорки да грудное дыхание дурмстранговца, любовавшегося ею.       — И… И что теперь? – едва слышно произнесла Грейнджер, смущенно отворачиваясь от Виктора, чье лицо было непозволительно близко к ее собственному, заплаканному. При желании они могли бы…              Тот усмехнулся. А в следующую секунду со смехом закружил ее по комнате, вальсируя.       — Вик!.. – Гермиона подавилась воздухом, теряясь в кружащейся реальности. Она прижалась ближе, будто пытаясь найти опору, спрятаться в колыбели горячих надежных рук, спасших ее в очередной раз, как в сказке. Теплая вибрация смеха сильной груди заставила ее саму поддаться безобразию. – Ну Виктор!.. Ты же надорвешься!       — Никаких сожалений, — проурчал тот, наконец останавливаясь. – Ужасно хочу потанцевать с тобой еще.       Комната прекратила кружение, позволяя заметить румянец на щеках болгарина. Его сияющие нежностью и заботой глаза. Чуть нахмуренные брови, сосредоточенно пытающиеся скрыть нагрузку на спину и руки, не выдать, как сильно ему жаль, что он оставил ее одну и невольно допустил ее слезы. Он не говорил ей этих слов, но чувства читались безо всякой легиллименции. Это было лучше, чем в сказке. Ее принц был настоящим. Самым надежным и храбрым ухажером, воплощением искренности в каждом своем крошечном несовершенстве.       — Спасибо, Виктор.       Со щемящим сердцем Гермиона не выдержала и на мгновение прижалась губами к его виску. Наверное, если бы тот не удерживал ее на весу, колени бы точно подвели девушку. Крам сыто зажмурился, позволяя себе насладиться мгновением еще немного, после чего осторожно усадил свою пару на ближайший стол и отступил на шаг. Он с улыбкой поклонился, все еще держа в одной руке ее туфли, и от нелепости картины Грейнджер не могла не захихикать.       — Да брось ты их уже, — засучила она босыми ногами. – Совсем забыла о том, что нужно разносить. И времени как-то не нашлось.       — За что я должен быть благодарен, — хмыкнул Крам, беря злосчастную обувку в руки. Измерил, повертел. Покачал головой, кладя рядом. – Ну и злодеи. А на вид ведь такие симпатичные. Очень подходят твоему очаровательному платью.       Гермиона засмущалась.       — Ты уже перехвалил мое платье сегодня!       Парень усмехнулся:       — Да? А я вот что-то подзабыл. Наверняка я тебе еще не говорил, что оно такое же легкое и красивое, как и его обладательница. Напоминает мне болгарскую розу.       На что девушка попросту закатила глаза, смеясь.       — Ну правда, Виктор! Я уже вся красная и опухшая, не нужно добивать меня смущением. Ты и так сделал все, что мог.       В ответ на что болгарин подобрался, вновь сокращая расстояние между ними.       — Еще не все, — ласково шепнул он. Он заправил выбившуюся прядку растрепавшейся прически за девичье ушко. – Ты прекрасна, Гер-ми-вона. Даже сейчас, потому что твои слезы – это продолжение твоей души, твоих чувств. Они прекрасны, как и ты сама. Иначе и быть не может.       После чего, убедившись, что слова дошли до растроганного адресата, Виктор вновь вернулся на почтительное расстояние. Он откашлялся, растрогавшись сам, добавляя:       — Надеюсь, прозвучало уместно. Честно говоря, небольшой специалист по красивым словам…       — Прекрати, Виктор, — покачала головой Гермиона. Она с нежностью улыбнулась: — Я тоже могу со всей уверенностью сказать, что твои слова – это продолжение твоей души. И она не менее прекрасна.              И улыбнулась шире, когда смущенный парень сам нервно выдохнул, не зная, куда деваться. Наконец-то она смогла сравнять их счет. Он что-то пробурчал на родном и поторопился отвлечься.       — Точно, тебе нужна обувь… — забормотал он, вновь выхватывая палочку.       Как заметила Грейнджер, он все это время хранил ее в специальном наруче на предплечье. Тот был не то зачарован, не то выделан из кожи создания-хамелеона, потому что едва в нем исчезала необходимость, как пропадал и он сам. Отложив расспросы на завтра, девушка поторопилась вмешаться:       — Не нужно, я поправлю сама!       Виктор поднял бровь.       — И как же? Ты не взяла с собой палочку.       Вот тут уже настал черед Гермионы задирать брови.       — Как это не взяла? Разумеется, я… — она схватилась за подол, чтобы с гордостью продемонстрировать доказательства обратного, как ее прервали криком:       — Spri! Что ты творишь?!       Горячая рука в панике перехватила ткань, прижала, нечаянно оказываясь аккурат на ее бедре. После чего отдернулась, будто ошпарившись. Гермиона непонимающе смотрела на Виктора, который, судя по всему, сейчас схватил пару сердечных приступов. И пытался отдышаться, в ужасе глядя на свою пару.       — Да я только и хотела показать, что приладила палочку к подвязке, — растерянно произнесла девушка, глядя, как на последнем слове лицо болгарина окончательно темнеет от румянца. – Виктор, это всего лишь моя нога.       — Вс… всего лишь? – обескураженно переспросил он.       Грейнджер кивнула с еще меньшим пониманием его переживаний.       — Ты никогда не бывал на пляже? – решила уточнить она. И тут же словила себя на мысли, что, вообще-то, подобную аналогию можно было бы поставить в пику ей самой – недавно лично она краснела при виде чужого торса. Виктор какое-то время хмурился, пытаясь расшифровать смысл ее вопроса, после чего наконец сообразил.       — Так принято в мире магглов? Это… Varvarstvo, — сорвался под конец на родной он, отчаянно поджимая губы. После чего тихо спросил: — Для тебя это нормально, да? Ну… оголять…              И тут до Грейнджер дошло.       Контекст. Оголила бы она вот так же бедро перед Роном или Малфоем, просто чтобы доказать что-то? Что же сейчас, должно быть, думал Виктор! Она тут же попыталась вскочить, чтобы оказаться поближе, встряхнуть за плечи, переубедить – но болгарин удержал ее на месте, памятуя о босых ногах. Впрочем, держа подругу на вытянутых руках.       — Вовсе нет, Виктор! Это… Я бы никогда, это другое. Я даже не… — девушка закусила губу. И с позором сдалась: – Это же ты. Я просто не подумала, что ты…       — Что я мужчина, — тихо закончил за нее Крам.       И отпустил ее.              — Что? – удивленно уставилась на него Грейнджер. – Ты же сейчас не всерьез, правда?              Но собеседник уже вздохнул, помотав головой и слабо улыбнувшись каким-то своим мыслям. Он успокоился, так и не давая ответ. Вместо этого совершил движение палочкой, что-то прошептав на болгарском. И девушка невольно отвлеклась, глядя, как ее неудобные туфли на каблуках превращаются в плюшевые тапочки-носки, все в той же розовой расцветке и украшенные забавным помпоном.       — Вот так, — кивнул парень.       — Виктор… — позвала его Гермиона. Она начала осознавать, что происходило что-то неправильное. Он же не мог, в самом деле… Он же Виктор Крам. Как его можно было не воспринимать в качестве… Тем более, Гермионе, после всего, что он…       Но болгарин, не обращая внимания на оклик, взял новую обувь и присел на корточки перед девушкой. Ну, спасибо хоть, не встал на колено. Хотя, если бы она на самом деле была его парой… Грейнджер растерянно позволила надеть на себя оба плюшевых изделия. Ее натертым ногам подобная мягкость мигом показалась сущим блаженством.       — Я сохраню их так, ты не против? – слова вырвались раньше, чем она успела подумать дважды.       Виктор поднялся, усмехнувшись.       — Почту за честь, — немного повеселел он.              А Гермиона, что-то решив для себя по его печальным глазам и собственному кольнувшему сердцу, наконец спрыгнула со стола, оказываясь рядом.       — Виктор, — уже гораздо серьезнее повторила она. – Похоже, мы друг друга не так поняли.       — Да, — искренне ответил тот. – Но это разговор для другого раза. Уже слишком поздно.       И от неудачного выбора слов укол стал больнее, тревожнее. Что, если она упускала слишком много деталей? Что, если сейчас она разбивала ему сердце, сама того не подозревая? Прокляв свой язык и очередной непроходимый экзамен, Гермиона попыталась вглядеться в такое знакомое, но такое непонятное лицо, попыталась нащупать рану.       — Виктор, я ни в чем тебя не виню, — начала вносить ясность она. – Ты сделал мой вечер, а затем еще и спас его. Он все еще на втором месте после прибытия в Хогвартс, даже несмотря на злой язык Рона. А это уже о чем-то говорит, да? Не представляю, что бы я без тебя делала и, поверь, я никогда не забуду твою заботу. Если тебя расстроила та моя фраза про пляж – мне очень жаль, я просто ляпнула не подумав. Я небольшая фанатка пляжей, вообще-то. Да и бывала на них лишь с родителями пару раз. Я…       Виктор вдруг улыбнулся.       — Гер-ми-вона, дело вовсе не…       — А в чем? – воскликнула Грейнджер, окончательно теряясь. – Чем я тебя расстроила?              Она наконец заметила, что все это время комкала чужую рубашку на плечах, пытаясь вцепиться крепче, притянуть ближе, оказаться одного роста.       — Твой друг высказывался против меня, да? Упоминал репутацию школы, возраст? – вдруг с горечью заговорил болгарин, мягко отнимая ее руки от себя. – Это довело тебя до слез?       — Что? – моргнула гриффиндорка. – Нет, конечно… То есть, и это тоже, но… Меня больше расстроило, какой он непроходимый чурбан, и я терпеть не могу, когда кто-то мне указывает, с кем дружить и что делать, — она поджала губы. – Или считает, что я не могу о себе позаботиться. И это, между прочим, говорит тот, кто на первом курсе все еще не умел нормально завязывать шнурки. А сесть вовремя за домашку и вовсе не может до сих пор. Но при чем тут твой?..       От ее деловитого бубнежа Крам на миг умиленно смягчился, морщинка между хмурых бровей разгладилась. Но только на миг.       — Ты спрашивала меня, почему я так к тебе добр, Гер-ми-вона, — отвел взгляд он. – И я говорил тебе правду. Но еще… На самом деле, это часть правды. Возможно, в чем-то твой друг был прав, — темные глаза печально заблестели. Парень сделал невыносимой тяжести вдох, продолжая: — Возможно, я и правда слишком взрослый для дружбы с тобой. Возможно, мне нужна от тебя не только…       Он скривился, как от боли, не в силах встретить взгляд. Стыдясь. Хотел сказать что-то еще…              Но тут его лицо повернули к себе и поцеловали. Гермиона прижалась к его губам, без сомнения и страха вручая ему свое утешение. Единственный ответ, который был гораздо лучше любых слов. Его губы были мягкими, нежными и теплыми. Чуточку сухими. Но девушка, зажмурившись, в тот момент думала лишь о том, что это самые лучшие губы на свете.       Она потерялась в долгом миге единения. Виктор застыл, так и не обняв ее, так и не ответив на поцелуй. Но его сердце, казалось, колотилось в самую ее грудную клетку, с грохотом стуча за сильными мышцами и ребрами. Потому гриффиндорка не сомневалась во взаимности. Она наконец оторвалась, напоследок мягко огладив его плечи. Немного виновато и смущенно улыбнулась, вложив в эту улыбку всю свою храбрость. А темные глаза напротив, похоже, все еще не могли ей поверить.       Парень машинально облизнул губу. И показавшийся на миг кончик языка пустил стыдливый, возбужденный жар куда-то вниз живота. Тело запомнило его тепло, его вкус, его запах, и предательски откликалось на сигналы.       — Гер-ми-вона… — ошарашенно пробормотал Крам.       — Это был мой первый поцелуй, — сообщила Гермиона, надеясь, что он не окажется последним ввиду скоропостижной поцелованного. И поспешила уточнить: — Совершенно добровольный и желанный, Виктор. Ты в порядке?       — Первый… Ты… Ты не представляешь, что ты… Это же… То есть, спасибо, я… — в конце концов болгарин разозлился на самого себя, встряхнул головой, пару раз с силой моргнул и кое-как пришел в чувство. После чего виновато признал: — Если так подумать, с драконом было даже легко.       И наконец широко улыбнулся.              — Эй! — с облегчением рассмеялась Грейнджер. Она ни капли не жалела о содеянном, потому что ее дорогой друг, ее полноценный партнер на этот вечер заслужил его как никто другой. С которым этот самый поцелуй чувствовался не потерей, а приобретением. Бесценным воспоминанием, которое принадлежало только ей.       — Пойдем? – предложил ей локоть Виктор уже со спокойной улыбкой. Как и положено бойцу, он быстро оправлялся в нештатных ситуациях. – После хорошего вечера нет ничего лучше хорошего сна, ты согласна?       — Значит, ты не будешь комментировать эту конкретную оказию в наших международных отношениях? – хитро усмехнулась Гермиона, цепляясь за предложенную опору. Она была до ужаса довольна собой. Не каждый день удается совершить небольшую месть тому, кто регулярно доводил ее до высшей точки смущения последние четыре месяца.       — Полагаю, она не выбивается за рамки традиций этого конкретного вечера, — не менее хитро усмехнулся Виктор, выводя их из кабинета. После чего, замерев на мгновение, прищурился: — Ну разве что чуть-чуть.              ***              — Мисс Грейнджер! – раздался короткий стук в дверь гриффиндорской женской спальни. – Мисс Грейнджер, на пару слов.       Голос принадлежал профессору МакГонагалл. Гермиона, только-только приготовившись ко сну и переодевшись в пижаму, удивленно переглянулась с проснувшимися соседками. Пара кроватей пустовала, но, судя по обращению, декана интересовали не нарушители комендантского часа. Ежась от страха, девушка торопливо обула дареные тапочки с помпонами, после чего дошла до двери. Она нажала на дверную ручку, щурясь от света. Похоже, профессор усилила его сама. Дело было серьезное.       — Что происхо… — начала было гриффиндорка, как тут внутри екнуло. Посреди гостиной, рядом с недовольной ведьмой стоял Рон. До ужаса перепуганный, пристыженный Рон Уизли. Боясь, что ей это снится, Гермиона обернулась. Из дверей всех спален уже торчали любопытные физиономии.       — О-о-о, — ехидным хором протянули близнецы, высунувшись из-за своей двери по пояс.       — Фред и Джордж, речь идет не о вас, так что извольте хотя бы помалкивать, — мгновенно осадила их Минерва строгим взглядом. Близнецы тут же поспешили спрятаться за дверь, отдавив кому-то ноги. А через секунду высунуться опять, с еще более довольными ухмылками.       — Скройтесь! – крикнул им красный Рон, но те даже и ухом не повели.              – Профессор? – подошла ближе Гермиона. Она надеялась не выглядеть слишком заплаканной, но не могла на это рассчитывать, потому как намеревалась заняться своим помятым видом завтра, с ясной головой. – Что происходит?       Она наконец заметила Гарри, который сидел на диване гостиной. Он выглядел все таким же отсутствующим, правда, на этот раз и немного виноватым.              Профессор МакГонагалл откашлялась.       — Дело в том, что… Постараюсь объяснить вкратце. Буквально за минуту до официального окончания вечера ко мне обратился мистер Крам — ваш спутник, мисс Грейнджер.       — Виктор? – моргнула та. – Почему?       Рон яростно заиграл желваками, глядя в пол.       Однако профессор не повела и бровью.       — Мистер Крам сообщил мне о случае вопиющего нарушения этикета со стороны представителя моего факультета. После объяснения деталей он призвал к ответу виновного… А затем заявил о своем, разумеется, законном праве на сатисфакцию.       Вся гриффиндорская гостиная на этом моменте охнула.       — Это такая же часть Святочного бала, как и танцы, дамы и господа, — вскинула острый подбородок декан. – Любой кавалер имеет право и посчитает честью защитить доброе имя своей леди, как подобает истинному джентльмену. Приятно знать, что они еще не перевелись в наше время. Пускай обнаружить противоположную сторону конфликта на своем факультете стало для меня неприятным сюрпризом.       На последнем слове она неодобрительно скосила глаза на Рона, который уже приобретал бордовый оттенок под стать цветам гостиной.       — О нет… — до Гермионы начало доходить. Вот что имел в виду Виктор под словами «позаботиться, как о своей паре», вот к чему были расспросы! Смесь гнева и обиды смешалась с каким-то странным трепетом в груди. Что он себе позволял?! Но еще… что она сама ему позволила? Что ей делать?       Она растерялась.       — Я поговорю с… — начала было она, но профессор ее перебила.              — Дослушайте до конца, мисс Грейнджер, — она приосанилась, очевидно, находя происходящее в высшей степени захватывающим. Что ж, всем было известно, какую слабость она питала к этикету. — В данный момент я выступаю в роли арбитра, потому моей задачей являются две вещи: донести до вас ситуацию и проследить за выполнением сатисфакции. Иначе говоря, удовлетворением пострадавшей стороны. То есть, вашей. Мистер Крам обратился ко мне по всем правилам куртуазного этикета, а также проявил понимание к обстоятельствам, приведшим нас к сему событию. Он имел полное право требовать дуэль. Однако, ввиду несовершеннолетия обидчика, а также ваших с ним дружеских отношений, мистер Крам согласился поступиться собственной гордостью и уверил, что ему будет достаточно, если вас удовлетворят извинения, принесенные мистером Уизли по каждому пункту оскорблений.       После чего ведьма отшагнула, приглашая неловко топтавшегося на месте Рона:       — Мистер Уизли, вам слово. Надеюсь, у вас было достаточно времени на подготовку, — кивнула она.              Несчастный то бледнел, то краснел.       После чего, выйдя на шажок вперед, кое-как поднял глаза, буркая:       — Извини, Гермиона.       И та уже хотела растерянно кивнуть, как тут вмешалась декан, непримиримо всплеснув руками:       — Право слово, мистер Уизли! Неужели ваша подруга не заслуживает хоть каплю стараний? Думаете, я не знаю, с чьей помощью вы кое-как наскребли на экзамене ваше Удовлетворительно? – она гневно сверкнула глазами, будто рассерженная кошка. – Возможно, нам с мистером Крамом все-таки стоит не жалеть вас и пригласить сюда Молли Уизли, как вы считаете? Может, с ее помощью в вас пробудится дар речи?              И тут вся гостиная чуть не упала, где стояла.       Фред с Джорджем присвистнули:       — А вот это уже серьезно.       — Да, Рон, лучше смерть.              — Молодые люди, я сейчас начну отнимать очки у собственного факультета! – мигом перепало от сурового декана и им. Близнецы понятливо оставили от своей двери щелочку. И показали из-за нее младшему брату парочку непонятных и не очень ободряющих жестов.       — Не… мне не нужно, я прощаю! – попыталась вмешаться Гермиона. Зря.       — А вы, мисс Грейнджер, проявите хоть каплю уважения если не к себе, то к своему спутнику, который имел благородство позаботиться о вашей чести прежде вас самой, — еще хуже нахмурилась профессор. – Святочный бал – это, прежде всего, манеры. Никто не имеет права превращать его в балаган, даже из благих побуждений!       — Но я… — «я не хочу извинения из-под палки» — хотелось сказать Гермионе. Она была задета, это правда. Но их примирение всегда проходило не так. Она никогда не получала от него настоящих, многословных, прилюдных извинений. И ей меньше всего хотелось, чтобы Рон еще хуже разозлился на нее за свое унижение. Даже если она была не виновата. Даже если все это затеял Виктор. Огонь злости вспыхнул… и тут же погас. В конце концов, она согласилась на его заботу сама, и с ним будет разбираться позже. А потому сама должна сейчас разгребать кашу, что заварила. Девушка обратилась к Рону: – Я не хочу и не буду заставлять тебя. Я не хочу, чтобы… — ее губы вдруг задрожали, — чтобы ты меня потом ненавидел…       Женская половина гостиной начала потихоньку всхлипывать вслед за ней.       Жесты из-за двери близнецов Уизли начали принимать какие-то совсем неприличные имитации. Даже Гарри позади со вздохом покачал головой.              — Ты! – мигом вспыхнул Рон, подтверждая ее опасения. Красный, перекошенный от стыда и гнева, оскорбленный несправедливостью кары, он решил, будто это она все затеяла. Будто она нажаловалась Виктору, чтобы насолить ему, а теперь пытается выставить себя жертвой. Гермиона с болью в сердце видела это в налитых ненавистью глазах. Она была обескуражена тем, как все обернулось. Даже несмотря на неприятные обстоятельства, даже несмотря на публику. Она все еще не верила, что ему было настолько… Ни чуточки, ни самую малость не жаль. Ей даже на миг показалось, будто гриффиндорец бросится сейчас на нее с кулаками, но этого не случилось. Парень отвел взгляд. После чего, осекшись, огляделся по сторонам, косо взглянул на профессора.       — Мне жаль, если ваша дружба настолько хрупка, что ее способны разрушить простые извинения, — дернула бровью МакГонагалл. Она явно понимала больше, чем говорила. И похоже, затянувшаяся драма начинала порядком ее утомлять. – Мистер Уизли, вы уже отыскали в себе мужество для предложения из более чем двух слов?              — Не говорите так, профессор, — вдруг произнес Рональд. Он выступил вперед, пускай и все еще пребывая в бешенстве, — я не настолько плох. Гермиона, я… — он сгорбился еще сильнее, бросая на Гермиону быстрый взгляд, — я и правда должен извиниться.       За дверьми близнецов раздался свист.       — Последнее предупреждение! – рявкнула МакГонагалл и взмахнула палочкой. За хлопнувшей дверью раздались обиженные вопли и потирания шишек. После чего строгая ведьма наконец смягчилась: – Будьте любезны, мистер Уизли, продолжайте.              — Я… — он потоптался на месте, после чего поднял глаза и затараторил: — Прости, что я испортил тебе вечер! Я вовсе не хотел… Ты же знаешь, я сильно разочаровался после отказа Флер… И, в общем… То, что ты пошла с Крамом… Я, возможно, принял это на свой счет. Я не считаю его врагом школы, — МакГонагалл недоуменно вскинула бровь, — или слишком старым для тебя, — за женской дверью захихикали, — и он вряд ли тебя использует. Ты даже не сказала ему… ну, ты знаешь.       Гермиона удивленно смотрела на него, понемногу успокаиваясь. Возможно… Возможно ее друг был и правда не так уж и плох.       — Эх, хотела бы я, чтобы Крам меня использовал… — шепнула Лаванда позади нее, и девочки мечтательно вздохнули. Благо, острый кошачий слух декана милостиво не обратил на них внимания, иначе не избежать им было лишения очков.       — В общем, — продолжил Уизли, — я не считаю тебя… ну, его… э-э, подпевалой. И противной тебя не считаю. Я сам виноват, что не пригласил тебя первым. Да и танцевать ненавижу. Так что ты… Прости, что я довел тебя до слез и ушел, — окончательно красный Рон наконец замолк, после чего боязливо оглянулся на декана. — Так пойдет?       Губы МакГонагалл на слове «подпевала» на миг сложились в маленькую ухмылочку. А на «слезах» вновь вытянулись в ниточку, сопровождаясь строгим кивком.       — Похоже, лучшего мы все равно тут уже не услышим. Итак, что мне передать мистеру Краму, мисс Грейнджер? Вы удовлетворены? – на последних словах уголки ее губ дрогнули. – Или, может, дуэль?              — Дуэ-эль! – разом завопили близнецы и половина мальчишек с девчонками Гриффиндора, охочие до зрелищ.       Рон позеленел.       — Что? Нет, ни в коем случае! – воскликнула Гермиона. – То есть, да, конечно, я принимаю твои извинения, Рон!       — Минус десять очков Гриффиндору, — тем временем невозмутимо сообщила декан своему факультету и взмахнула рукой, пресекая разочарованный вой. – И на этом моя роль исполнена. За сим я удаляюсь.       Строгая ведьма широким шагом проследовала к выходу, и прежде, чем покинуть гостиную, усмехнулась разочарованным лицам:       — Впрочем, я бы на вашем месте не расстраивалась, молодые люди. Все равно в данном случае дуэль была бы короткой и не очень зрелищной. Доброй ночи.              Гермиона растерянно смотрела, как встает на место портрет, когда за спиной наконец поднялся дружный заливистый хохот.