***
Химозный запах рамёна жжется в носу. Палочки вытягивают кудрявые лапшинки, от которых поднимается красивый витьеватый пар. На кассе кто-то покупает сигареты, снова подает голос терминал, смешивая звук писка с шуршанием кондиционера и гудением холодильников. В магазине все равно душно. Неуютно. Лими смотрит сквозь мутноватое стекло, которое искажает цвет неба, делая его более насыщенным, на дорогу, за которой прижались друг ко другу низенькие дома. Кривоватые, с которых обсыпается штукатурка. Они знакомы ещё со школы. Но тогда они не выглядели такими усташими, такими прижатыми друг ко другу под тяжестью этого насыщенного неба. Они беспомощно терпят на себе вес уже тусклых вывесок. Курочка, аптека, хозяйственный. Даже смешно. Все настолько банально, что даже смешно. Поэтому Лими улыбается себе под нос. И эту кривоватую улыбку замечает только тарелка с рамёном. — Дождь будет, слышали. Сколько ж можно… Раздается где-то у входа нудным звуком, заползающим медленно в сознание. «Дождь будет» — расплывается в голове. Лими не любит дождь. Тяжело выдыхает, облизывая покрасневшие от острой приправы губы. Теперь тошнит. То ли от духоты, то ли от того, что порция, как всегда, большая. На улице продолжительно тихо. Где-то вдалеке шумит море, скачет звуками по крышам, придавливая дома все ниже к земле. Лими сложно дышать из-за этого. Руки в карманах тех же шорт, которые нещадно палит солнце. Палит солнце и бледную кожу. Все-таки в сеульском офисе солнца не бывает. Здесь — солнце без конца и края. И Лими подставляет ему лицо, зная, что обгорит. Плевать. Устала. Дорога знакома до каждого метра. А, нет — на углу новый магазин. А казалось, что никогда не откроют там ничего. Открыли. И уже без Лими. Не для Лими. Странно ощущается, что теперь для нее это бесполезно. Лица вокруг тоже незнакомые. Много подростков. Играют в автоматы на улице у магазина. Когда-то такой была Лими. Тоже странно, что она теперь та самая взрослая, которой когда-то так отчаянно хотела стать. Сейчас она просто с руками в карманах, в туго затянутых высоких кедах. Но взрослой себя не чувствует. Чувствует только, что все здесь уже не про нее. Заглядывает по старой привычке в окна. Мутные, в которых отражается солнце. Кажется, что они спят. Тоже устали. А Лими почему-то не хотелось бы сейчас встречать кого-то знакомого. Вообще ничего не хотелось. Ни в Сеул, ни оставаться здесь. Уже душило. Покупает колу в автомате в другом магазине, перед выходом к морю. Щелкает открывашкой, зачем-то вдыхает химозный запах, ловя кончиком носа мелкие брызки от пузырьков. Глотает холодную жидкость, которая шипением скатывается в желудок. Теперь полегче. Теперь, когда что-то холодное в руках, а голову печет солнце. Жарко, но жить хочется. У моря свежо. Волны все еще кажутся унылыми, но уже не такими сонными, какими они были ночью. Лими садится на песок, зарывая в него белые носы кед. Смотрит, закапывая взгляд туда же, вслушиваясь в бесконечное шуршание. Неизменное уже много лет. Нет. Все же другое. Раньше оно казалось тише. Возможно потому, что всегда заглушалось смехом или разговорами. Теперь же было только оно и уши слушающей. Наедине. Оказывается, море постоянно что-то отчаянно громко шепчет. А Лими понять не умеет. И слушать тоже. Утыкается лбом в притянутые к себе колени. Пытается отключить сознание на пару секунд. В руке все еще холодеет баночка с колой, на пальцах оседает конденсат. Подняв голову, Лими видит тучи. Солнца нет. Но остается все тот же шум, который теперь кажется более недовольным, требовательным, неуютным. Море прогоняло ее. Ей хотелось так думать. Потому что в его волнах уже плавали сине-серые пятна. «Дождь будет» — укалывает в виски. И дождь действительно идет, нещадно цепляясь тяжелыми каплями за волосы, стекая по прядям. Лими не любит дождь, но позволяет ему облизывать свои руки холодными стрелами воды, пока поднимается вверх по дороге. По ее краям бегут серые ручейки, лаская асфальт. Чужая. Невероятно чужая в этом маленьком месте. Даже в таком ничтожно маленьком. Что уж говорить про Сеул, про мир… Когда Лими начала чувствовать себя так? Сложно сказать. Дождь капает с натянутой крыши крыльца магазинчика. Уже горят вывески, тускло пробиваясь через слякоть, растекаясь красным, желтым, зеленым цветами по мокрому асфальту, утекая вместе с водой куда-то вниз, к морю. Теперь его шум уже невозможно было различить в шуршании дождя. Как бы Лими ни пыталась. Шаги тоже было сложно различить. Поэтому она слегка вздрагивает, когда парень ныряет под крышу, мазнув по ней взглядом усталых темных глаз, сразу скрываясь за прозрачной дверью магазина. В воздухе поселяется хвойный запах. Лими оборачивается, утыкая взгляд спину парня, который почти сразу прячется среди полок. Все еще позвенивает колокольчик на двери. Девушка выдыхает, опускаясь на корточки, обнимает колени, смотря в асфальт, на котором прыгают дождевые капли. Гремит гром, проскакивая рваным эхом по окнам. Тишина, осязаемая пустота. Две вещи, которые всегда идут за руку по жизни за спиной Лими. Тишина появилась после окончания школы, когда девушка уехала в Сеул в университет. Друзья остались здесь, а позже тоже разъехались. Телефон спустя пару лет замолчал. На почте появились только рабочие письма. Тишина стала укалывать по ночам. И даже если музыка когда-то затыкала ее, то пустота… Не затыкалась ничем. Смотрела на Лими из угла комнат, с последних мест в автобусе, смотрела из глаз чужих людей, из звука чужих голосов. Она пронизывала все, таща за собой тишину. И сейчас в месте, где раньше было громко, где было насыщенно и ярко, тоже поселяются тишина с пустотой. Нагло усаживаются на крыши, играют в потоках дождя, мажут цветными пятнами по асфальту. Хочется закричать, чтобы разбить их, напугать, прогнать. Но Лими лишь смотрит. Она уже смирилась, что все прошло. Снова звенит колокольчик на двери. Во влажном воздухе снова проявляется запах хвои. Тишину нарушает резковатый звук. Лими слегка вздрагивает и поднимает голову. Парень протягивает ей открытый зонт, держа второй такой же в другой руке. Девушка медленно поднимается, недоверчиво смеряет его взглядом. Сводит брови к переносице, вглядываясь в чужое лицо. — Ты же Чо Лими, верно. — голос парня низкий, с хрипотцой, и будто бы слишком громкий для тишины. Тишина пугается его, прячась в темноте окон низенького здания напротив. Она оставляет пустоту наедине с хвойным запахом, который только шире расползается среди капель, поселяясь в носу. Лими запоздало кивает, пока парень вкладывает ей в руку ручку зонта. — Ты меня вряд ли помнишь, но мы учились вместе в выпускном классе старшей школы. «Тогда как помнишь меня ты?» — хочет спросить Лими, но только поджимает губы. Ещё не осознает маленькое чувство в груди, которое можно было бы назвать тихой радостью. Ее в этом месте кто-то помнит. Парень слабо улыбается ее молчанию, открывая свой зонт, кидает взгляд в грязно-серое темное небо, ловя в глазах цветные блики вывесок. Делает шаг под капли, засовывая руку в карман джинс. Пара капель все же падает на его плечо, расплываясь пятнами по синей свободной футболке-поло. За пару секунд взгляда чужих глаз в свои глаза Лими не увидела в них усталости. Возможно, только каплю тоски, скрываемой улыбкой. Она смотрит парню вслед, чувствуя, как в голове мышатся мысли. Тишина пытается вынырнуть из темноты окон, но до сознания Лими она добраться уже не может. Девушка позволяет себе ступить ногой глубже в прошлое. Пока она здесь, где море мешается с дождем, где небо смотрит сверху ниже, чем в Сеуле. Пока она здесь, где когда-то было шумно. Может, этот шум все ещё где-то жив? Ведь, кажется, только он способен вышибить усталость из темных девичьих глаз.усталость
30 июля 2024 г. в 16:09
Бывает такое, что однажды человек становится чужим. Не просто чужим, а чужим для некогда родного. Или некогда родное становится для человека чужим. И тогда где эта грань? Где-то между железнодорожными перегонами. Наверное. Может, на старой скамейке на вокзале. Может, в свете светофора на окраине поздно ночью. Он светит бесполезно, для пустоты, пытаясь остановить красным светом время.
Но время — самый заядлый нарушитель.
Зачем приехала? Не знает. Задается этим вопросом только на перроне, залитом холодным светом ночных фонарей. В воздухе витает кислота. Кислота чуждости, которая пробегает мурашками ночного ветерка по бледной коже.
Лими ёжится, приобнимая себя за плечо. Её здесь никто не ждал. Даже старая вывеска с названием станции смотрела слишком тускло со стены вокзала. Паршиво.
Почему многие поезда приезжают ночью? Когда никто уже никому не нужен, когда устают даже здания, что уж говорить про людей. Сама виновата, села в последний поезд, который шел из Сеула. За спиной — полупустой рюкзак, на ногах — туго завязанные черные кеды. Белая слегка помятая футболка, рваные по краям штанин джинсовые черные шорты до колен. Ладонь, скользнувшая в широкий карман. Лими выдыхает, поднимая глаза в ночное небо, в котором тонет холодный электрический свет. Звезды прячутся, тоже устали от чужих глаз. Лими понимает. Поэтому опускает взгляд и идет на выход, вслушиваясь в натянутую тишину, которая отчаянно затыкает пустоту ночного неба.
У входа в гостиницу мигает фонарь. Он тоже устал. Мимо проезжает одинокая машина с громкой музыкой в колонках. Басы ударяют в уши. Лими морщится, открывая дверь в здание. Тоскливо растягивая волны, шумит море.
— На неделю, одноместный. — говорит коротко, не оглядывается, смотрит спокойно на сонного администратора.
Электронный писк терминала укалывает сознание. Лими заходит в тесный номер с одним узким окном. И чувствует себя еще более чужой в некогда родном городе. Зачем приехала, зачем на неделю. Не знает. Устала.