Здесь трава сверкнула сталью

Её никто не учил нападать. Применять силу против кого-то, направлять Свет в сторону обидчиков. Да и не было их, обидчиков-то. В Храме среди ребятни случались и ссоры и драки, но где их не бывает между детьми? Мать-Настоятельница, конечно, твердила, что Свет — это не только про благость и исцеление, и что к этой форме разрушительной силы, которую Свет может принять, если того требует момент, стоит относиться с вниманием и осторожностью. Кире было пять, когда она впервые увидела у порога Храма представителей Паладинского Ордена, пришедших за детьми. Отбирали, смотрели, чуть ли не по косточкам разбирали, проверяя, подходят или нет. Мать-Настоятельница страсть как не любила их появления, но почти всегда соглашалась с их выбором. И отпускала мальчишек и девчонок вместе с закованными в золотистые доспехи воинами, долго смотрела им вслед, а потом запиралась в своей келье, и даже не спускалась к ужину. Кире было десять, когда на неё обратили внимание. Ей тогда казалось, что это очень неудобно — в тяжелой бряцающей броне опускаться на одно колено перед девчонкой, протягивать ей руку в латной перчатке. Ей казалось, что в таких доспехах ужасно холодно. Кира хмурила светлые брови, выхватывая мерцающий в прорези забрала шлема золотистый взгляд. Она пряталась за взрослых, хвала плотную ткань платья сестёр и никуда не хотела идти. Шуму тогда было… И золотая пыльца, что оседала на светлом каменном полу после того, как Мать-Настоятельница сказала категоричное «нет» главному среди представителей. Кира не хотела становиться паладинкой. Она, признаться, и жрицей-то становиться не хотела, но тут особо-то выбора уже не было. Как и этой ночью, когда отпустив подол, приваливалась со всей силы плечом к двери хлева. Зашипела от боли — уж больно тяжелая была дверь, не поддавшаяся первому толчку. Но поддалась второму, и послушница сделала шаг внутрь, поскользнувшись на пороге и рухнув на карачки. В нос ударил запах прелого сена, шерсти, помёта, ладошки вляпались во что-то мерзко-скользкое. Кира морщилась, поднимаясь. «Платье испортила» — мелькнула в голове совершенно неуместная мысль, пока пыталась щелкнуть пальцами. «Светлячок» всё никак не хотел появляться, и девушке приходилось ориентироваться в редких кратких всполохах света у рук, пытаясь оценить обстановку. Хлев был небольшим: три овцы в загоне справа, несколько свиней слева, а впереди сооруженные насесты для кур, что кудахтали громче всех и суетливо хлопали крыльями. Наконец-то с пальцев сорвался шарик света, поднимаясь по руке и замирая над плечом. Кира щурила глаза, осматриваясь. Под ногами — влажное грязное сено, да и в загонах у животных не убрано. Впрочем, не удивительно, хозяйке явно не до того последние дни. Девушка отёрла руки об уже грязное платье. Кто её возьмёт на корабль в наряде, пахнущем навозом? Она двинулась к противоположной двери стене хлева, заглядывая в загоны к животным. В золотисто-белом разливающимся от шарика свете глаза скота отсвечивали зелёным или голубым. Но вот в самом дальнем углу, куда пока ещё не добрался свет… оказалось слишком много глаз. Кира сначала подумала, что это куры, но мелькнувшие справа глаза птиц отсвечивали ярко-жёлтым. А не рубиново-красным. Стало очень жутко. До какого-то странного оцепенения, до онемения конечностей. Кира нахмурилась, заставляя себя сделать ещё один шаг, и словно натыкаясь на плотную темноту, хотя, может, это всё страх, не позволяющей ей двинуться вперёд. Там, в углу хлева что-то определённо было. И это что-то очень не нравилось девушке. Пугало до одури, но отчего-то злило больше. — Уйди, — не совсем понимая, к кому обращалась, разлепила Кира губы, чувствуя, как руки становятся тяжелее, словно с каждым ударом сердца в них что-то копится. Она не знала, что делать. Животные продолжали беспокойно метаться в загонах, куры кудахтали, а за спиной слышались голоса фермера. Рваные пляшущие тени появились на полу хлева — то хозяин нёс в руках факел и торопился подойти ближе. Это не понравилось обоим: и Кире и темноте. Но прежде чем вторая успела каким-то образом броситься вперёд, целясь ни то в неё, ни то в мужчину за её спиной, Кира выставила перед собой ладонь в неосознанно-защитном жесте. И вместе с поднятой рукой перед девушкой словно выросла невидимая стена, сверкнувшая яркой вспышкой, когда неоформленное нечто о неё ударилось. С вполне себе явным глухим звуком ударилось. Значит, не показалось, значит, действительно что-то было. Страшное, красноглазое, жрущие детей. И это понимание вдруг захватило всё внимание девушки, заставляя её сильно топнуть, отчего от неё снова прошла вспышка на этот раз освещающая хлев, пугающая животных. И кого-то в тёмном углу. Кира топнула ещё раз: — Уйди! — вложив в свой голос несвойственную ей сталь, сжав кулаки так сильно, что пальцы заболели. И топнула ещё раз, на этот раз создавав не сверкающий купол, а хлестнувшую по темноте плеть, что с щелчком и вспышкой возникла в воздухе. Темнота заметалась, заклокотала беззвучно, а затем рванула вверх, прошибая потолок и исчезая. Холодный воздух резко ворвался в лёгкие девушки, стоило ей сделать судорожный вздох и шагнуть вперёд, чтобы удержаться на ногах. Страх, исчезнувший лишь на несколько секунд, вернулся, ледяным липким потом сползая от шеи к пояснице. Девушка задышала часто-часто, чувствуя дурноту от густого запаха животных. Свет над плечом задрожал и исчез. Но темнота не поглотила послушницу, хлев был окрашен отсветами рыже-желтого факела, который хозяин оставил в держателе на стене на входе. Кира и забыла о нём, но когда тот коснулся плеча девушки, дёрнулась, чуть ли не отпрыгивая от него. Она не знала, что нужно говорить в такие моменты, а поэтому выбежала из хлева, сгибаясь в дурноте и желудочных спазмах в ближайший сугроб. В голове звенело, а ноги подломились, слабые от пережитого страха. — Госпожа, — раздался беспокойный голос над головой. Кира зачерпнула чистый снег, растирая лицо. — Как вам помочь, госпожа?.. Он стоял в паре шагов, явно опасаясь приближаться. Послушница качнула головой, держась за стену хлева и поднимаясь. — Отведите меня обратно, — пробормотала девушка, шагая прочь от хлева. Ей нужно обратно в комнату, добраться до своих вещей, достать Дневник, написал Матери-Настоятельнице. Потом поспать. Обязательно поспать. А потом можно на корабль. И прочь, прочь, прочь отсюда. Пусть сёстры разбираются с этим сами. Кира двигалась обратно к трактиру шатаясь и едва переступая ногами. Она чувствовала присутствие проводника позади, но фермер молчал, за что девушка была тому благодарна. На разговоры она не особо способна сейчас. Минут через пять, когда она уже успела несколько раз оступиться и чуть не упасть, Кира услышала за спиной ворчание под нос, а потом её вдруг подняли на руки и мир закрутился, пропадая на несколько секунд. Он появился обратно, когда в нос ударил знакомый запах жареного мяса и пролитого эля. Кира морщилась, слышала голоса, разбирала что-то типа: «…случилось?!», «… лучше стало, а потом резко поплохело», «…за мёртвую жрицу с меня три шкуры спустят», «…крышу проломило, не знаю, что это…», «…утром будем думать, а девчонку в комнату давай, на кровать», «…убила не убила, я не знаю, а вдруг вернётся?..», «…уже домой, жену успокой». Несколько рук стягивали с неё платье, сапоги, снимали штаны, укладывали в кровать и заворачивали в одеяло. Кира слышала женские голоса, оба были ей знакомы. Она открыла глаза, выхватывая деревянный потолок, стол со своими вещами, темноту и едва различимый силуэт трактирщика в коридоре. — Спи, милая, отдыхай, — к голове прикоснулись теплой сухой ладонью, рождая в голове одно из первых воспоминаний из Храма: Мать-Настоятельница смывает с её крошечных ладошек жирную гарь, пока она, малютка, дремлет в беспамятстве. Дверь прикрыли, комната погрузилась в темноту, Кира — в беспокойный поверхностный сон.