Здесь трава сверкнула сталью

Ей казалось, что на кончиках пальцев всё ещё ощущалась жирная гарь. Растирала меж собой подушечки, хмурилась, рассматривала кожу, не наблюдая ничего лишнего. Морщила нос, потянув воздух — кисло пахло томатной похлёбкой и жареным мясом. Жареным… Она зажмуривалась до боли, сминая пальцы в кулак, силясь не обращать внимания на воспоминания, что возникали по ту сторону век. Надо признаться — получилось паршиво, но сухие губы разомкнулись в судорожном вдохе, а глаза, распахнувшись, принялись рыскать по неярко освещённому залу таверны. Пахло здесь, конечно… Но, с другой стороны, неудивительно, ведь на улице холодно, окна закрыты ставнями и выбор между свежим воздухом и теплом для путников даже не возникает. А ещё было шумно, и тесно. Благо, звонкая монета позволила урвать себе крошечный столик в углу, почти под лестницей, но всё равно подальше от больших столов, где глухой звук соприкасающихся в тосте деревянных стаканов звучал так часто, что можно было угадать в нём незатейливую мелодию. И что ей тут делать?.. Откинулась назад, прислоняясь к стене, капризно складывая руки на груди, в смешной попытке оградиться от действительности. — Вот, милая, — появилась из-за угла жена трактирщика, держа перед собой тарелку с дымящимся блюдом и большую кружку подогретого молока со специями. Его пришлось выпрашивать, так как в ходу тут были совсем другие напитки, а молоко нужно было для готовки и собственным детям. Но кошелёк опустел ещё на пару монет, так что вместо разбавленного эля перед ней на столе стояла кружка дымящегося молока. — Комната твоя готова, как отправишься спать, дочка принесёт кувшин горячей воды. — Женщина подалась к ней, зашептав, — не переживай, засов внутри хороший, мы эту комнату держим для путниц, чтобы всякая… — тонкие губы трактирщицы поджались, — всякая рвань не лезла. Ешь. Остынет. Она торопливо пододвинула к девушке тарелку и, задержавшись на пару мгновений, словно ещё что-то хотела сказать, всё же отошла от стола, оставляя гостью в покое. Девушка вздохнула, склоняясь над блюдом, втягивая аромат. Пахло неплохо, правда, недостаточно ярко, чтобы перебить запах мокрой кожи, ткани, немытых волос и пролитого алкоголя, что расползался по всему помещению таверны. И впервые за несколько дней она порадовалась своему голоду, который помог преодолеть брезгливость. В тарелке было несколько клубней запечённого картофеля, пара небольших кусков варёного мяса и кучка каких-то покрошенных сквашенных овощей, который она не опознала. На несколько секунд застыв, стоило горькому запаху горелой картофельной кожицы ударить внос, она всё же принялась очищать корнеплод, хмуро поглядывая по сторонам. И как ей найти сопровождение? Как определить, кто из этой разномастной толпы может оказаться головорезом, а кто знает, что такое долг, честь и прочие штуки, что ограничат желание ткнуть чем-нибудь острым под ребро случайному встречному? Не подходить ведь к каждому. Может, вскочить на стол и потребовать внимания? И… а что дальше? Рассказать какую-нибудь историю, почему она вдруг тут оказалась, попросить помощи и уповать на порядочность? Нет. Здесь так нельзя. Нужно действовать наверняка. Но, видимо, Мать-Настоятельница попросту забыла дать ей практичные советы, ограничившись наставлениями и кошельком с монетами. Девушка жевала соленья, исподлобья рассматривая часть зала таверны перед собой, останавливаясь то на одном, то на другом госте, отмечая расовые особенности, но не понимая, как выявить негодяя или наоборот кого-то, кто сгодился бы для её дела. Этому, кажется, её тоже забыли обучить. Зато она запросто могла определить разницу между солнечным эльфом и светлым, сидящими за длинным столом около стены в компании молчаливых солдат. Только что ей это могло дать? Ну, она по эмблеме на щитах некоторых воинов определила их принадлежность. Но и это не особо помогало! Ничего не помогало! Она сделала несколько больших глотков чуть остывшего молока и со стуком поставила кружку на стол. Звук оказался громким, но он потонул в гомоне голосов и прочего шума, и, кажется, никто не обратил внимания. Ключевое слово — кажется. Когда тарелка опустела полностью, а кружка на половину, она скорее ощутила, чем увидела, чей-то взгляд. Долгий, пристальный, тяжелый. Мурашками по коже понимание того, что за ней наблюдают. Тело напряглось, напитавшись страхом, готовностью бежать. Досада искривила губы: она отдала свои вещи трактирщице, чтобы та унесла их в комнату, а мокрый плащ развесила сушится поближе к очагу. Так что бежать не получится. Но что делать?.. И скорее облегчением, чем ужасом окрасилось появление того, кто на неё смотрел. Точнее, сначала она увидела движение на противоположной её столу стороне зала. А после это движение обрело форму явно нетрезвого, видимо, полукровки, так как он был достаточно крупным для человека, но для орка (а она видела орков очень близко) всё же мелковат. Да и клыки были маленькими. И явно подточенными. Но цвет кожи, широкая челюсть, крупные и выпирающие надбровные дуги явно говорили о том, что перед ней полукровка. И, кажется, он был один. Что вроде как радовало, но улыбки на её лице не возникло. Особенно, когда полукровка к столику подошёл вплотную и позволил себе схватиться за стакан, сунув свой коротковатый и приплюснутый для человека нос, любопытничая о содержимом. Скривился, обнаружив вместо выпивки молоко, выхватил взгляд девушки, поставив нетвёрдой рукой стакан на стол, отчего тот упал, и остатки молока разлились по столу, собираясь на краю в тугие капли. — У меня ничего нет, — зашептала девушка, стараясь выглядеть убедительной. — Я отдала последнее за еду и ночлег. У меня нет ничего ценного. Она не знала, стоило ли ей кричать и звать на помощь. Можно было уповать на солдат, но станут ли они встревать? Ведь это явно не городские стражи. Здесь вообще есть стражи? — Ну, у тебя, очевидно есть комната, — голос его был скрипучим и противным, мало что имеющим с грудным орочьим басом. Полукровка перегнулся через стол, заставив девушку отпрянуть и вжаться в стену. — Ну, так-то она мне нужна, — запротестовала она, хотя разумнее было не протестовать. Но мастерству ведения диалогов в подобных случаях её также не успели обучить, так что оставалось надеяться на вмешательство если не высших сил, то хоть каких-нибудь.