Тень июньского солнца

Утро. Я просыпаюсь, потирая глаза. Теплые лучики света проникают в комнату, нагревая ее. Потягиваясь в постели, я еще пытаюсь уловить столь быстро убегающий сон. «Нет, не смогла!». Хотя наверняка там было что-то очень важное и интересное, потому что чувство неудовлетворенности меня не покидало. — Ева, вставай, а то опоздаешь, — кричит мне мама с кухни. Я смотрю на часы и понимаю, что проспала свыше 20 минут от того, как нужно было встать. «М-да. День начинается неважно». Судорожно ищу очки, потому что без них я споткнусь о первый же угол. Очки лежат на комоде в другом конце комнаты. Видимо, вчера я была на столько уставшая, что кинула их на первое попавшееся место. После удачного поиска столь необходимой для меня вещи, я застилаю постель и бегу умываться. Холодная вода достаточно быстро придает бодрости и помогает прийти в себя. На сложный макияж времени нет, поэтому я ограничиваюсь тушью для ресниц, карандашом для бровей и небольшим количеством румян. Стоит отметить, что очки я ношу редко, и только дома, для того чтобы глаза отдыхали от линз, которые за день высушивают мои глаза до такой степени, что моргать становиться больно. Я, конечно, могу начать выходить из дома в очках, но где-то на подкорке все же остается страх того, что меня начнут дразнить. Конечно, времена насмешек над людьми в очках давно закончились, но все же мне комфортнее линзы, тем более что на левом глазу у меня специфичная гетерохромия, половина радужки зеленая, а половина голубая. Смотрится это необычно, а линзы только усиливают этот эффект. Завтрак проходит в суете. Мама пытается разбудить сестер. У меня их две: Лана, ей 9 лет и Эля, самая младшая, ей всего 3 года. Я их очень люблю, особенно Элю, с ней у нас особая связь. На шум утренней суеты реагирует мой отчим. Это я поняла по тяжелым и недовольным шагам и со злостью захлопнувшейся двери родительской спальни. Несколько слов о нем. Он появился в моей и маминой жизни, когда мне было 3. Мой родной отец очень много пил, поэтому мама ушла от него через 2 года после моего рождения. Я очень плохо помню это время. Иногда что-то всплывает в памяти, небольшими кусочками: маленькая коммунальная квартира, деревянный пол, большой диван на всю комнату и моя «кровать», представляющая собой два сдвинутых между собой кресла, в нише которых я и спала, и играла. Мои родители поженились очень рано и денег ни на что не хватало и отец начал пить. Вечные ссоры на фоне этого окончательно разрушили брак, и мама ушла… Ушла, и всего через год нашла нового мужчину, моего отчима. Его звали Гришей. Меня заставляли назвать его папой, но я противилась этому. Я знала, что у меня есть папа и он где-то в городе. Будучи маленьким ребенком, я не понимала позиции мамы, да и сейчас не понимаю. Не считаю, что называть незнакомого мне мужчину, при живом отце папой — это норма. В 8 лет моего биологического отца лишили родительских прав, а отчим официально меня удочерил, мне дали его фамилию и отчество. Я стала совершенно новым человеком. Никто, конечно, у меня ничего не спрашивал, в один из вечером ко мне подошли и сказали: — Теперь ты Разумовская Ева Григорьевна. — с холодом в голосе проговорила мама, смотря в окно моей комнаты. — В смысле? Почему? — спросила я, отложив в сторону учебник по математике, — Я же была Соколовой! И откуда Григорьевна? — с неподдельной ненавистью, сквозь зубы прошипела я. — Мы так решили с Гришей. Это не обсуждается! — с тем же холодом поговорила мама. — Но мам, я не хочу так! Мне нравилась моя фамилия и мое отчество. Зачем ты так поступаешь со мной? — мой голос задрожал. Я не понимаю, зачем мама отбирала у меня последнее что, что осталось от отца. — Ева, не беси меня. Гриша твой отец, теперь по документам официально, мы в браке уже 5 лет. Пора принять это. Твоя сестра сразу родилась от нормального мужчины, а ты все не можешь его принять! — Потому что он мне не отец, у меня есть папа, просто он где-то далеко, а ты даже общаться мне с ним не даешь! — слезы уже начали катиться по лицу, а голос предательски надрывался. — Ева! Твой отец пьяница, проиграл и пропил все что у нас было, а ты его любишь? — мама начала переходить на крик. — Но он ни разу на меня не кричал! — кричала уже я. — И не бил, в том числе и тебя… — это я уже проговорила шепотом, но мама это услышала. — Все! Мне плевать, что ты там думаешь об своем «недо папаше», мне плевать, нравится тебе новая фамилия и отчество. Теперь ты Разумовская Ева Григорьевна и на этом точка. — мама подошла ко мне на столько близко, что я чувствовала ее пылающее дыхание, — Запомни, я люблю Гришу и из-за твоей прихоти, не собираюсь его бросать и разводиться. У нас есть семья, в том числе и твоя сестра! А если тебе что-то не нравиться — в детских домах всегда есть свободные места, и я тебя туда отправлю, даже не сомневайся. Еще одно слово в сторону Гриши, помини моё слово, и твоя следующая ночь будет там! — она отошла от меня и тяжелыми шагами пошла прочь из моей комнаты, хлопнув дверью. Прошло 6 лет, я все эти 6 лет ношу свою «новую» фамилию и отчество. Мама продолжает жить с Гришей и уже родила ему второго, а вместе со мной третьего ребенка. Его постоянные пьянки не прекращаются, а разгром, который он устраивает после, она как будто не видит. Как и не замечает или скорее не хочет замечать и реагировать на побои, которые он устраивает. Он часто срывает всю свою злость на мне. Раньше гематомы можно было списать на различные активности, я всегда была неугомонной, поэтому синяки на моем теле появлялись очень часто и их было легко объяснить сначала воспитательнице в детском саду, а потом и учителям. Но с возрастом это стало труднее. Синяки я начала замазывать тональным кремом, а если их кто-то все-таки увидел — то я списывала их на свою неуклюжесть. В периоды безумия Гриши я пряталась в сарае или на втором этаже пристройки бани, но он все равно меня находил. Он находил меня везде, куда бы я не убежала. Я не знаю с чем это связано, но бил он только меня, своих детей, моих сестер, он никогда даже пальцем не трогал. В такие моменты мама меня не защищала. Она всегда сидела спокойно, даже не плакала. Возможно, она боялась его, а может ей было все равно. Ее слова всегда были одинаковыми: «Сама виновата». Ни мама, ни родственники никак на это не реагировали, они просто пропускали это мимо, старались не влезать в семью. Все мои попытки поделиться происходящим в семье в школе у психолога сводились к тому, что этот психолог звонил моим родителям и вечером я получала в двойне. Он отца физически и от матери морально. Мама не любила, когда я жаловалась. На все мои мольбы что-то с этим сделать она либо уходила, либо кричала о статусе семьи в городе, и что я его порчу. Так прошли долгие и мучительные 12 лет брака моей матери с этим чудовищам и длятся они до сих пор. Я сижу на кухне и пью горячий кофе. Аппетита нет совсем. Эти воспоминания и понимание того, что все это будет длиться еще долгие 3 года, пока мне не исполниться 18 не дают мне нормально жить. Любое мое действие в этом доме, может быть расценено отчимом, как неповиновение или неуважение к его персоне, поэтому я стараюсь не попадаться ему на глаза. Лишний раз не выходить из комнаты, есть всегда отдельно и как можно дольше задерживаться в школе, потому что школа — это единственное место, где он меня не достанет, где его поганые руки не смогу меня ударить и причинить боль. С этими мыслями я допиваю кофе и собираюсь. — Я буду ждать в машине, — говорю я маме, надеваю туфли, беру портфель и выхожу на улицу, звенящая тишина которой успокаивает меня перед важным днем.