***
— Ты ведь пишешь хиты, как вообще можно так рассказывать о том, что происходит на душе? Мне иногда тяжело даже самое о некоторых вещах думать. Юнги смотрит долго в экран, разглядывая знакомое лицо, которое за все эти годы стало настолько родным. — Ты просто никогда не любила. Когда чувства заполняют собой все, готов на что угодно, лишь бы выразить их. — Страшно звучит. — На деле ещё страшнее. — Она красивая? — Джин задумчиво рисует на листке лицо Юнги, даже не осознавая, что делает его набросок здесь и сейчас. — Очень. — Наверное, творческая? — ручка движется так легко, словно у девушки не было все эти недели творческого кризиса. Она создает здесь и сейчас. Это позволяет ей свободно вдохнуть. — Вероятно. Я давно не видел, чтобы она что-то создавала. Джин понимающе улыбается. Творческий кризис иногда так неприятно и не вовремя накрывает. Становится не по себе, но сил перешагнуть его просто нет. — Создаст. — Обязательно.***
Джин перечитывает ещё раз сообщение от Юнги. Внутри что-то неприятно сжимается. Юнги все это время пытался рассказать о своих чувствах?! «У неразделенной любви нет шанса на излечение. Раны всегда будут ныть под рёбрами, напоминая мне о том, что у меня была возможность, но я ее упустил. Во всех моих песнях всегда будешь ты, потому что ни одна живая душа не станет мне дороже». Он никогда не молчал. Юнги писал столько песен об одной единственной женщине, которая не слышала в них своего имени, мольбы о помощи. Джин хватает с дивана свою куртку, надевая ее поверх теплой домашней кофты, и бежит к двери. Она должна узнать. Узнать и понять, что же все это время не позволяло ее лучшему другу рассказать о страшной тайне, хранящейся в его душе…