Осколок сердца

Осколок больно впивается в ладонь, разрезает ткань перчаток, пачкает руки и одежду. Но на смену физической боли приходит душевная. Царапает она больнее любого лезвия, больнее любого предмета с острыми концами. Топаз не замечает, когда кровь начинает пачкать ковёр, не замечает трущегося рядом Счетовода, который пытается утешить хозяйку. Всё её внимание сейчас направлено на потухший авантюрин, на его краеугольный камень. «У него… получилось… Какой же ты идиот…» Она застывает на месте, не в силах уже пошевелиться. Слова Яшмы о начале жатвы пролетают мимо ушей, так же быстро, как пролетают мимо неё силуэты офицеров КММ, которых она уже не замечает. Топаз не хочет верить. Может, хоть в этот раз удача от него отвернулась? Может, в этот раз он одумается и не пойдёт на поводу жажды риска?  Она знает Авантюрина достаточно долго, чтобы понимать, что такое «удачливость» и «азарт» в одном флаконе. Вместе эти слагаемые равняются опасности и вечным переживаниям, не только её, стоит заметить. Картёжник, тусовщик, беспечный любитель риска, и при этом топ-менеджер Отдела Стратегических инвестиций. Топаз отказывалась (и отказывается до сих пор) признаться себе, что такое сочетание обстоятельств действительно пробудило выходящий за рамки профессионализма интерес. Она вспоминает, как Авен подтрунивал над добротой, как будто в шутку говорил «забудь о совести в нашей работе, таких не любят по жизни». Наивная, но одаренная девочка из загрязненной планетки, что взял КММ под свою опеку, надеется помогать людям в их месте - по мнению Авена, смешнее шутки он не слышал никогда. Знала бы Топаз тогда, почему он ей вообще вдалбливал эти слова все это время.  «Ну и смехота. Это тебе в благотворительный фонд идти надо, а не в КММ, дорогуша» «Я тебе не дорогуша. Я, в отличие от тебя, не стремлюсь нажить себе кучу врагов , а стараюсь делать свою работу честно. У нас «межзвездный мир», а не межзвездный покер.» «Долгую работу мне придётся проделать… Скоро ты поймёшь, что вся жизнь и есть покер, дорогая…» Стоя посреди потемневшего вестибюля отеля, Топаз вдруг ощущает чей-то бархат на плечах. Хочет она надеяться, что это он очнулся и вернулся в реальность из мира грёз, сейчас будет снова подтрунивать над ней и любя трепать её макушку, а она в свою очередь сдвинет его модные очки наискосок, чтобы меньше выпендривался и перестал воспринимать весь мир как одну большую ставку. Но нет, это Яшма лишь сочувственным взглядом прожигает юное каменное сердечко. Её объемная шляпа покоится на барном столике, без неё взгляд женщины лишён едва ли прикрытой хитрости. Она просто смотрит на одну из своих подчиненных, уже не в первый раз видя её такой раздавленной…  — Его номер на втором этаже, последняя дверь слева. И тебе лучше там не задерживаться… Последняя фраза звучит скорее как напутствие, а не как угроза. И ведь правда, даже в своих грёзах, не пенаконийских, нельзя бывать долго, ведь с ума сойти так можно… Топаз моргает несколько раз, вернувшись в реальность, но совсем не из грёз. Прогоняя туман из головы, она лишь молча кивает и, как кажется, уверенным шагом поднимается по главной лестнице. Она прижимает кровоточащую ладонь к груди, авантюрин на её сердце уже начинает давить, а ладонь слишком болит, чтобы разжать её. Она свободной рукой хватается за перила, немой крик её разрывает изнутри. Ведь не может быть так? Он не может остаться там! Не может! Нет! Это не удача, что угодно, но не удача! И Топаз снова себя ругает, она снова вернулась к тому состоянию, что её постигло в Белобоге. Это чёртово сочувствие, её чёртова доброта, которая стоила ей понижения на целый ранг (и последующих подколов от него). Оно ведь даже сейчас покоя ей не дает, толкает девушку на безумные поступки. Вместо того, чтобы быть там со своим отрядом, со своим начальством — она идёт к этому лису неблагодарному. Втянул её в этот обман вселенского масштаба и ради чего? Ради того, чтобы она продолжала ошибаться раз за разом? И как она вообще поднялась по карьерной лестнице, с таким характером? Прав он был всегда — ей не прожить так долго с этим «милым сочувствием». Рука Топаз нервно дергается, когда она касается дверной ручки. Вот она зайдет сейчас - и что она увидит? Что она должна понять? И всё же она медленно открывает дверь, робко просовывает голову в появившуюся в щель. И снова моргает, она все ещё не в силах поверить, что она сейчас увидит… Авантюрин будто спит. Не хватает лишь его любимого жеста - предплечьем прикрывать глаза от утреннего света. Топаз, даже зная всю его биографию, не перестанет считать его глаза самыми искренними, самыми прекрасными. Яркие, но лишенные блеска, хитрые, но лишенные фальши. И не будь она такой глупой упрямицей, не позволяла бы ему их скрывать от всех. Дала ведь себе слово, если бы они могли переступить ту черту, она бы в первую очередь выбросила его розовые очки вместе со своими. И может быть, смогла хоть чуть-чуть приблизиться к настоящему блеску этого камня… Авантюрина.  Его голова слегка наклонена вбок, а Топаз мельком видит, даже во сне руку спрятал за спину… «Что же ты натворил… Что же ты натворил, идиот!» Топаз подбегает, не со всей дури, но бьёт кулаком по этой ракушке проклятой, и рыдает. Уже плевать, что её могут услышать как коллеги, так и посетители отеля. Плевать на всё, а скрываться она и так по жизни не умеет, он ведь пытался её научить.  Девушка поднимает заплаканные глаза на него. Хоть бы подмигнул, хоть бы улыбнулся, хоть бы сказал опять какую-нибудь глупость язвительную… так нет же, молчит. И непонятно, когда заговорит снова. Она подходит к нему медленно, ноги подкашиваются, один шаг неосторожный - и сама провалится в эту иллюзию, мерзкую, липкую, пустую…. «Может, хотя бы так достану его оттуда, скажу всё, что я о нём думаю!…» Голос разума вовремя вмешивается, и Топаз просто подходит к нему ближе. Она видит, как уголки его губ слегка приподняты, эта нахальная усмешка даже во сне с него не сползает, зараза такая. В глазах снова накапливается очередной поток слёз, который Топаз уже пытается сдержать. Хватит плакать, хватит…. Её лицо морщится от попытки разжать ладонь с осколком его камня, болит всё невыносимо, будто через её тело пропустили тысячу зарядов дефибрилляторов (жаль, для каменных сердец таких не существует). Она оставляет на его бессовестно красивом лице свою кровавую отметку и не спешит убрать ладонь. Его щека все такая же мягкая, но теперь ощущается почти ледяной. Теперь лишь ей остаётся надеяться - это просто вода здесь холодная.  «Ты смог… тебе повезло… Только тебе, сволочь…только тебе…» Она прижимается щекой к щеке парня и снова всхлипывает. Не надо было, не надо было сюда приходить…. Время расставило все по местам, это она слабая, не Авен….  Её ладонь обессилено скатывается по его телу, и вдруг Топаз вдруг ощущает что-то  постороннее. Это что… записка?… вот так безмятежно на его груди лежит? Снова часть его грандиозных планов - Топаз ужасно устала от попыток Авена заставить её гадать, но он все ещё клянется, это в последний раз. «Знаешь, я ни на секунду не сомневался ни в твоей доброте, хоть она и бывает ни к месту, ни в твоих способностях, дорогуша. И поэтому ты стала частью этой операции. Помнишь, я тебе говорил, что вся жизнь - покер? Так вот ставка - сами люди, и ты тоже. И в этой игре проигравший должен быть только один. Я обману всех… и тебя, дорогая Топаз. И свою Удачу. И если ты читаешь эту записку - значит, обман удался, и свой выигрыш ты держишь в руках. Бесчестно? Эгоистично? Но ведь… Вы все уцелели, ведь так?…» Она сжимает записку крепко-крепко, бумажка мнётся, царапает душу, но не ладони. Осколок авантюрина раны оставляет и теле, и на сердце., но боль уже не ощущается так явно и так противно. И вот Топаз опять падает к Авантюрину, сжимает уже его в отчаянных объятиях, плачет уже тихо, будто про себя. Устала уже от всего. Возможно, даже от себя. От того, как долго она ошибалась во всём. Первый расчет на её памяти, который оказался неверным.  «Ты лучше них, Авен,, лучше всех… но меня ты превзошел ещё на Белобоге».