Sea Devil

Как бы порой не были прекрасны образы, которые услужливо подкидывает сознание с наступлением ночи, Санаи считала главным достоинством сна то, что его можно легко прогнать. Конечно, порой покидать мир сновидений не хотелось, но иногда, когда вместо родных пейзажей и малиновых закатов ей снилась сожжённая деревня, а весёлый стрекот илу сменялся плачем и криками ужаса — в такие моменты Санаи больше всего хотелось вынырнуть из этой пучины и больше никогда в неё не погружаться, даром, что это было невозможно. Она пыталась. Мучила себя, отказываясь спать, пила настойки тсахик, от которых после тянуло опустошить желудок, просила мать спеть любимую колыбельную — не помогало ничего. Не каждую ночь, но всё же чаще, намного чаще, чем должно было бы, Санаи посещали кошмары, и если поначалу она просыпалась с криком, будя перепуганную насмерть Ануат, то позже лишь распахивала глаза, смотря перед собой невидящим взором и глубоко дыша. Ещё несколько минут у Санаи уходило на то, чтобы осознать: всё приснившееся оставалось там, во мраке сна, а здесь и сейчас ярко светило солнце, а мирная жизнь текла своим чередом. Так было и в этот раз, с той лишь небольшой разницей, что сна своего Санаи не помнила. Осталось только ощущение липкого ужаса, стискивающего горло тисками, да покалывание в пальцах, вцепившихся в край циновки точно в упряжь илу. Ануат сидит к ней спиной, хлопоча над завтраком — стуканье ножа о деревяную дощечку разносится по всей маруи, — и момент пробуждения дочери пропускает. Зато, когда на плечи ложатся тёплые ладони, а пухлые губы оставляют мимолётный поцелуй на макушке, женщина расплывается в улыбке. — Ты всегда так незаметно подкрадываешься, — говорит Ануат, наблюдая, как Санаи устраивается точно напротив неё. Так они могли видеть, что происходит за спинами друг друга. — Однажды непременно станешь великой воительницей. Хмыкнув, Санаи тянется к нарезанным фруктам, источавшим сладкий аромат. Ни к чему матери знать, что она уже считала себя таковой, пускай и не спешила хвалиться и рассказывать о своих похождениях на каждом шагу. В самом деле, узнай Ануат, что её единственная дочь, которую она с таким рвением опекала, успела сделать пару вылазок за территорию рифа в сопровождении сына оло’эйктана и его приятелей, то, с большой вероятностью, потеряла бы сознание на месте, а придя в себя заперла бы Санаи в маруи до конца жизни. Подобные хлопоты не нужны никому, не так ли? — Мы ш Реей шобиралишь шегодня немного поплавать, — говорит Санаи с набитым ртом, игнорируя снисходительный взгляд матери. В самом деле, не виновата она, что плоды вкусные настолько, что от них невозможно оторваться. — Но, ешли тебе нужна помощь… — Доедай уже и иди! — усмехается Ануат, наблюдая, как Санаи языком пытается собрать растёкшийся по подбородку сок. Цирея ей нравится, как нравится и то, с каким неподдельным дружелюбием она относится к её дочери. Пока Санаи слишком юна и не в полной мере осознаёт, как им повезло, что в Меткайине их приняли если не с распростёртыми объятиями, то хотя бы как добрых гостей. Она просто не смогла бы понять, что могло бы быть иначе, ведь как это так: они — беженцы, от которых собственный народ никак не имеет права отвернуться. Рассуждения слишком наивны, но пускай уж Санаи побудет тем самым непосредственным ребёнком, чьё возвышенное восприятие мира пока что разрушено не до конца.                                                                         1 — Мне кажется, что Ринам положила глаз на твоего брата, — говорит Санаи по большому секрету, который, в общем-то, был известен всем. — А мне кажется, что ему на подобное внимание совершенно наплевать, — делится своими мыслями Цирея, пока они неспеша плывут на илу вдоль берега. — До поры до времени, конечно. Санаи громко фыркает, не стесняясь подруги. Аонунг — будущий оло’эйктан, а его волнуют только охота с друзьями, гонки на илу и прочие развлечения. И хотя назвать его совсем уж безответственным нельзя, иногда Санаи искренне не понимала, есть ли у этого На’ви в голове что-то помимо веселья. И ладно бы парень ограничивался играми исключительно со своими друзьями-подпевалами, так нет же! Аонунг настойчиво зазывал её присоединиться к их авантюрам, и Санаи, наступая на глотку собственной совести, нередко соглашалась. Жалела ли она об этом впоследствии? Вопрос с подвохом, ибо, с одной стороны, она предавала доверие матери, но с другой — с лихвой компенсировала ту жажду приключений и азарт, которые открыла в себе ещё в Сумонги. «Ничего же страшного не произошло, — внушала себе Санаи раз за разом. — Более того, я, считай, слежу, чтобы эти балбесы не пересекли черту, так что совершаю благородный поступок». — Твоя мать случайно не планирует обручить его с кем-нибудь? — спрашивает Санаи из чистого любопытства. — А что, предлагаешь себя на роль невесты? — Цирея хитро щурится и заливается чистым задорным смехом, когда подруга, полыхая праведным возмущением, дёргает ногой, окатывая её россыпью брызг. — Поцелуй угря, ты, мелкая… Вой горна — длинный, протяжный — заставляет Санаи оборваться на полуслове, как и оборвать что-то внутри неё. Судорожно хватая ртом воздух, она озирается по сторонам, выискивая намёк на опасность, когда замечает несколько точек, стремительно спускающийся с самих небес. Грудь сковывает липкий ужас, и Санаи готова поклясться, что на миг округу сотрясает звук взрывов, от которого закладывает уши, а в глазах мутнеет. Она дышит чаще, силясь сдержать рвотные позывы, и трясущимися пальцами цепляется в упряжь илу, готовая в любую минуту приказать животному гнать прочь. Или сначала в деревню? Да, нужно найти маму! Она ведь тоже слышала горн, так как себя чувствует? С ней всё в порядке? Она не пострадала? Нет, только не снова, Великая Мать, пожалуйста! — Я никогда не видела таких существ прежде, — в глазах Реи зажигаются пытливые искры, пока она неотрывно следит за пятью крылатыми тварями, спикировавшими на песок. — Давай рассмотрим поближе? — Что? — облегчение от того, что незваные гости оказались не Демонами, смывает новой волной страха. — Рея, подожди! Мы ведь не знаем, кто они такие! Но дочь вождя точно её не слышит, направляя илу к берегу — туда, где собралась добрая часть племени. На’ви так много, что за их широкими спинами можно разглядеть абсолютное «ничего», и интерес Циреи лишь разгорается. Санаи медлит несколько секунд, после чего, стиснув зубы, плывёт вслед за подругой, держась чуть позади. Происходящее не нравится ей просто до жути. Год, целый год они прожили в мире и спокойствии, лишь краем уха слыша о зверствах, что творили Небесные люди за пределами границ Меткайина, и вот теперь новая напасть свалилась им на головы! О том, что чужаки ни с того ни с сего заявились к ним просто так, чтобы погостить и полюбоваться видами, было глупо даже думать — столько лет на рифовые кланы никто не обращал внимание, а тут повалили гурьбой и далеко не из благих побуждений, как Санаи уже довелось убедиться. Не к добру это, не к добру. Когда они подплывают к толпе достаточно близко, чтобы расслышать озадаченные перешёптывания, Санаи впервые видит их — На’ви с голубой кожей, испещрённой синими полосами, тоненькими ручками и ножками и горящими жёлтыми глазами. Почему горящими? Что ж, если судить по тому, каким взглядом один из пришельцев окидывает Цирею, именно дыру он и намеревался в ней прожечь. Сейчас ещё бы ещё высунул язык и залил весь пляж слюнями — вот была бы хохма! Хотя, в таком случае, беспокоиться особо не стоило — с озабоченными идиотами в Меткайина разговор короткий, а если попытаться обидеть не абы кого, а дочь вождя… Санаи даже становится его капельку жаль — всё же смерть от десятка копий была по-настоящему мучительной. Цирея разъединяет связь с илу и ныряет в воду, но, находясь на мелководье, почти сразу же встаёт на ноги, и хотя Санаи лицезреет только спину подруги, практически скрытую за копной вьющихся чёрных волос, переливающихся на солнце как сама водная гладь, по распахнувшимся глазам бедного паренька ей не составляет труда догадаться, что он поражён и сражён наповал представшей перед ним красотой. То, что Рея красива — это неоспоримый факт, который будет отрицать только сумасшедший. Санаи к таковым себя не причисляет, потому реакции очарованного чужака совсем не удивляется, хоть про себя и посмеивается. Ещё немного, и Цирея вполне может укладывать воздыхателей лесенкой на песок — чем не отличная дорожка? Её собственный выход из воды отнюдь не столь впечатляющий: мокрые волосы некстати липнут к лицу и лезут в рот, словно водоросли, которые прибоем прибило к скале, и Санаи может только представлять, насколько нелепо сейчас выглядит. Откидывает космы назад и убеждается в собственной правоте, когда замечает на себе взгляд тех самых жёлтых глаз, только принадлежат они не озабоченному пареньку — тот как был полностью поглощён Циреей, так и не может от неё оторваться, — а стоящему по правую руку от него юноше. Мимоходом Санаи отмечает едва уловимое сходство между этими двумя и приходит к выводу, что синекожые На’ви, должно быть, братья, которые разделяют если не одинаковую внешность, то бесцеремонность уж точно. Она и так знает, что выглядит не очень, зачем же так на этом зацикливаться? «А сама-то на него во всю пялишься!» — смеётся голос в подсознании, и Санаи вдруг понимает, что так и есть. Я всего лишь убеждаюсь, что они не представляют угрозы, вот и всё. Санаи быстро обводит взглядом чужаков и с облегчением отмечает, что они полностью безоружны. Все шестеро. Она невесело хмыкает про себя. Да к ним целая семья пожаловала! Впереди всех вышагивает, очевидно, отец. Широко расставив руки, он всем своим видом демонстрирует крайнюю степень дружелюбия и беззащитности, мол, смотрите, мы пришли с миром, так что, пожалуйста, не протыкайте нас насквозь! Лицо мужчины напряжено, хоть он и изо всех сил старается выглядеть непринуждённо, чего не скажешь о его женщине: вцепившись в руку маленькой девочки, не отпуская ту от себя ни на шаг, она воинственно смотрит перед собой, крепко сжав губы. Мысленно Санаи тут же ставит себе заметину, что с ней стоит держаться настороже. Такие и голыми руками убить могут, а если уж вручить им нож — обязательно быть беде. Некто перехватывает Санаи прежде, чем она успевает последовать за Циреей дальше. — Будь осторожна, — материнские пальцы холодны, как вода на глубине, и то, с каким отчаянием она впивается ими в плечо Санаи, выражает её тревогу похлеще обеспокоенного лица. И всё же держится Ануат удивительно хорошо для подобной ситуации, не позволяя себе сорваться и начать вопить на весь пляж, призывая Меткайина насадить чужаков на копья во избежание даже малейшего намёка на опасность с их стороны. Не делает ничего такого, о чём настойчиво думает сама Санаи. — Пожалуйста. Санаи несколько заторможенно кивает и тут замечает Аонунга и его закадычного друга Роццо, которых Цирея уже успела за что-то отчихвостить. Санаи готова дать косу на отсечение, что сынок вождя успел сморозить глупость и теперь получает за свой длинный язык. О, она бы многое отдала за это приятное зрелище, но сейчас Санаи двигает отнюдь не желание поглумиться над нахальным юношей, когда она, после секундных раздумий, оставляет мать под защитой соплеменников, а сама стремительно подходит к Цирее, становясь рука об руку с подругой. Она выше, она сильнее, она защитит, если возникнет необходимость. — Привет, — уголки губ одного из братьев — того самого, что неприлично глазел на неё каких-то пару минут назад — растягиваются в осторожной улыбке, а пальцы тянутся ко лбу в приветственном жесте. Санаи повторяет за ним, но скорее по привычке, чем исходя из собственных желаний. Она не поведётся на его показушную любезность, каким бы откровенно симпатичным этот парень не казался. По сугубо беспристрастному мнению, разумеется. — Хэй, — новоявленный воздыхатель Циреи не отстаёт, тоже спешит проявить дружелюбие, однако не трудно догадаться, что предоставляется оно одной лишь дочери вождя. Цирея смущённо смеётся и отводит взгляд, Аонунг презрительно фыркает, а Санаи молчит, но впивается глазами так, чтобы чужак понял — пусть только попробует сделать в сторону её подруги резкое движение, и расплата не заставит себя долго ждать. Удивительно, но так в самом деле и происходит — хотя назвать прибывшего на цураке под громогласный клич оло’эйктана небесной карой не получается (во всяком случае, пока что), Санаи не без удовольствия отмечает, как незваные гости, как один, вытянулись, точно древко копья. Разве что та странная девочка, которая без конца кутается в походную шаль, держится пускай и настороженно, но не напряжённо. Неужели думает, что за родительской спиной ей всё нипочём? Впрочем, возможно, основания так полагать у неё и впрямь имеются, если судить по тому, как дружелюбно держится вождь Тоновари с иноземными На’ви. Вон как тепло улыбается, словно свиделся со старинным приятелем. Не успевает Санаи подумать, что чужаки эти могут оказаться не так уж и плохи, как толпа расступается, открывая путь для тсахик. Как и всегда, Ронал серьёзна и сосредоточена, и, в отличие от супруга, очевидно, не рада столь неожиданному прибытию гостей. «Значит, встреча точно не была запланирована», — мрачно заключает Санаи и ненавязчиво берёт Цирею за руку, чувствуя, как она сжимает ладонь, заботливо поглаживая по внешней стороне большим пальцем. И кто тут о ком ещё больше беспокоится, интересно? — Зачем пожаловал к нам, Жейксалли? — не напирая, спрашивает Тоновари, а Санаи навостряет уши, услышав до боли странное имя. Его и выговорить-то сложно, но Санаи всё же произносит его про себя, поморщившись от того, как неприятно это самое «Ж» ложится на язык. Отца семейства и правда так зовут, или он специально выдумал какую-то ерунду, не желая раскрывать собственное имя? Но ведь мужчина не называл его и, стало быть, оло’эйктан в самом деле был знаком с чужаками до того, как сегодня они ступили на землю клана Меткайина. — Просить утуру! Убежище для моей семьи… Всего одно короткое слово — а в какое волнение оно приводит собравшихся. Шепотки становятся громче, едва ли не переходя в полноценное обсуждение, но Санаи не слышит ни их, ни то, как её поочерёдно зовут Аонунг и Рея: её взгляд полностью сосредоточен на матери, что застыла, не в силах вымолвить ни слова. Застыв, как вырезанная из камня статуэтка, и наклонив голову, Ануат неотрывно следит за тем, как Жейксалли на глазах у всего племени просит об убежище, и по нему видно, что приюта для своей семьи он готов добиваться всеми правдами и неправдами. — Утуру? — переспрашивает Ронал, недоверчиво переглянувшись с мужем. Кажется, она ожидала многого, но только не этого, а потому слово берёт Тоновари, пока тсахик принимается неспеша обходить чужаков, поочерёдно оглядывая каждого и даже позволяя себе бесцеремонно схватить за хвост ту самую На’ви с убийственным взглядом, от которой сама Санаи предпочла бы держаться подальше. Кажется, Тоновари назвал её Нейтири, хотя Санаи не вслушивалась и вполне может ошибаться. Тсахик мажет взглядом по маленькой девочке, а потом тянет к ней руку, сграбастав за предплечье. Малышка испуганно дёргается, но Санаи знает, что тсахик не причинит ей боли — так и выходит. — У них слабые плечи, — категорично заявляет Ронал. Она оставляет Нейтири вместе с малышкой в покое, но теперь её внимание привлекает старшая дочь новоприбывшего семейства, чей хвост также оказывается не в безопасности рядом с ловкими пальцами жены вождя. Девушка, однако, оказывается бойкой, и вырывает отросток из хватки тсахик, ойкнув от боли, и прижимает его к себе. — А хвосты — неразвиты. В воде вы будете беспомощны. Всё правильно, нечего чужакам, которые и море-то толком наверняка никогда не видели, делать в рифовых землях. Оло’эйктан ведь сказал, что они из леса — вот пускай там свои проблемы и решают. Зачем только проделали весь этот путь? Вдруг Ронал замирает и на её лице отражается сначала смятение, а потом — негодование. И прежде, чем Санаи успевает подумать, чем ещё незваные гости могли настроить против себя тсахик, та выставляет на всеобщее обозрение руки синекожей На’ви, которая даже не успевает среагировать. Но Санаи уже не видит, как в глазах у девушки мелькает беспомощность, как поджимаются уши у Нейтири и Жейксалли, осознающих, в какое тяжёлое положение они загнали себя и своих детей. Пятипалая ладонь. Такая же, как у Небесных людей. — Эти дети — не настоящие На’ви! — припечатывает Ронал. Игнорируя слабые заверения, что ещё какие настоящие, и пристальный взгляд Жейксалли, тсахик стремительно подходит к юноше, что недавно пускал слюни на Цирею, и повторяет с ним то же самое — ещё одна ладонь с пятью пальцами. — В них кровь Демонов! Среди членов Меткайина стремительно нарастает гвалт, стоит им услышать это проклятое слово. На’ви отшатываются назад, шипят и скалятся, крепче сжимают древки копий и отводят детей за спины, желая оградить от пришельцев, в чьих венах бежит дрянная кровь захватчиков и убийц. В образовавшемся гаме тонет судорожный писк, и Санаи не сразу понимает, что принадлежит он ей. Тело бьёт неконтролируемая дрожь, ноги подкашиваются. Она хватает себя за горло, когда воздуха начинает не хватать, стискивает нежную кожу и карябает её ногтями, неосознанно оставляя царапины. Прекращает Санаи только когда её запястья касается Цирея, в пронзительных голубых глазах которой плещется неподдельный страх. Не перед Демонами, нет, а за неё. — Они нашли нас, Рея, — хрипит Санаи, позволяя подруге осторожно убрать терзающую шею руку. — Они пришли за нами… Великая Мать, ты же должна была уберечь нас, так почему отвернулась от своих детей? Почему снова бросила? — Смотри! — Жейксалли едва не тычет своей ладонью в лицо Ронал, заставляя, наконец, оставить своих детей в покое. — Я был рожден от Небесных людей, а теперь я На’ви. Можно стать другими, и мы станем! Санаи зажмуривается и крутит головой, не желая слушать эти бредни. Он лжёт, ни одному Демону нельзя верить! Тоновари ведь должен это понимать, так почему не прогонит этих чудовищ прочь?! — Мой муж был Торук Макто, — гордо заявляет Нейтири, выступив из-за спины Жейксалли. — Он повёл кланы на Небесных людей и одержал победу! Торук Макто… Да, Санаи знакомо это имя. Легендарный воин, появляющийся лишь во времена, когда надежда умирает, чтобы вернуть её. В Сумонги поговаривали, что именно благодаря ему пятнадцать лет назад Демоны потерпели сокрушительное поражение, но Санаи никогда не могла и помыслить, что Торук Макто, герой, историю о котором знал каждый ребёнок, сам происходил из рода врагов. Значит ли это, что он в самом деле отринул свою демонскую сущность, или всё это время просто притворялся, вводя их народ в заблуждение? Тебе ведь известно, какой ответ верный, не так ли, Санаи? — И это победа — скрыться в чужом племени? — тон Ронал пронизан таким презрением, что буквально ощущается кожей, и внутри Санаи разливается мрачное удовлетворение от того, как Нейтири, ещё минуту назад ведшая себя так, словно все вокруг — грязь под её ногами, потупляет взор, не найдясь с ответом. — Видно Эйва отвернулась от тебя, избранный… «Вот ведь дерзость!», — проносится в голове у Санаи, когда жена Торука Макто, вместо того чтобы и дальше молчать, принимается шипеть на тсахик, натыкаясь на ответную агрессию. Женщины едва ли не кружат вокруг друг друга, готовые в любой момент перейти от пустых разговоров к действию, если бы не Жейксалли, решивший пойти на мировую. Наблюдая за его жалкими оправданиями, дескать его женщина устала, потому её надобно простить, Санаи постепенно успокаивается, и место страха занимает чистая неподдельная ярость. Они заявились в чужой дом, и вместо того, чтобы смиренно молчать и на коленях вымаливая себе приют, проявляют открытое неуважение к духовному лидеру клана! Нет, после подобного Тоновари просто обязан прогнать их прочь, в этом Санаи даже не сомневается. И какого же её удивление, когда оло’эйктан пытается разрядить напряжённую обстановку, покорно проглотив выпад Нейтири: — Торук Макто — великий военачальник! Каждый здесь знает его историю. Но мы клан Меткайина. Мы не воюем. Цирея крепче сжимает ладонь подруги, когда полный искреннего сожаления взгляд вождя мажет по Санаи. Поджимает губы. — Мы не можем пустить чужую войну в свой дом. — Я сыт войной, — Жейксалли подхватывает на руки готовую разрыдаться младшую дочь, и Санаи с отвращением думает, как же это подло: прикрываться ребёнком, добиваясь желаемого. Как раз в духе Демонов. — Всё, что я хочу — уберечь родных. А на наши семьи ему наплевать! Придут ли по его душу Небесные люди, уничтожив по пути множество деревень — ему всё равно! Убожество, какое же малодушное убожество! — Утуру не просят дважды, — с нажимом произносит Нейтири, хотя спеси в ней, пожалуй, поубавилось. Впрочем, а как иначе, если от решения вождей может буквально зависеть жизнь её семьи. Что-то раньше она об этом не подумала… Тоновари и Ронал переглядываются, и их молчаливый диалог более чем понятен. Как понятно и то, кто какого мнения придерживается, и Санаи изо всех сил молится Великой Матери, чтобы в этом споре тсахик одержала вверх. Каким бы священным не был обычай «утуру», но в первую очередь необходимо думать о безопасности племени, иначе разрушения ступят на эти земли и обратят их в ничто, как случилось с кланом Сумонги. Неужели предводители Меткайина уже забыли, как волны принесли к берегам их деревни двух раненных На’ви, чудом спасшихся от смерти? Забыли, как вода окрасилась алым, а Санаи несколько ночей не знала покоя, сидя у лежанки тяжело раненной матери и гадая, выживет ли она или отправится к остальным? Поначалу кажется, что Ронал с Тоновари вынесли вердикт в отношении чужаков, но, когда супруги синхронно поворачиваются, ища кого-то в толпе, сердце Санаи бухает в пятки. Потому что, проследив за их взглядом, она понимает, что смотрят они на её мать. Ануат знает, чего хотят от неё вожди. Пускай женщина и не занимает важного положения в племени, однако ей довелось встретиться лицом к лицу с тем, о чем члены Меткайина только слышали — с войной в самом страшном её проявлении. Предоставляя убежище ей и её дочери, Тоновари поклялся, что ни один враг не достанет их здесь, но теперь те, кому не посчастливилось вести род от Небесных людей, отчаянно просят об утуру, как год назад умоляла сама Ануат. Её руки лежат на плечах двух девочек, успокаивающе гладя по ним, будто бы говоря: «всё хорошо, бояться нечего». На вид младшая дочка Торука Макто, прильнувшая к отцу и спрятавшая личико в изгибе его шеи — их ровесница. Старшие дети, что по возрасту ближе её Санаи, устали после изнурительной дороги, но стараются не подавать виду, насколько утомлены. Ануат смотрит на Санаи, одним взглядом умоляющую её не совершать ошибку, однако женщина уже всё решила для себя. Возможно, потом дочь ещё долго не сможет её простить, но однажды — и Ануат в этом не сомневается — девочка поймёт, что она просто не могла поступить иначе. И Ануат кивает, стараясь не смотреть на Санаи, на чьём лице отразилась гримасы боли, непонимания и злости. Что она творит?! Как может подвергать опасности всех после того, что случилось? О чём только думает? А думает ли вообще, или в матери взыграла глупое благородство? Последняя надежда, что хотя бы Ронал не утратила остатки рассудка, тает, стоит той повторить за Ануат. Видно, что подобный выбор дался ей нелегко, и всё же тсахик даёт себя прогнуть, уступая под просящим взором Тоновари. Да что со всеми ими творится?! Санаи всю трясёт от негодования, которое вот-вот хлынет наружу. Ненавидящий взгляд касается каждого из этого пресловутого семейства — жаль, что им нельзя резать — и неожиданно пересекается с одним из сыновей Жейксалли. Старшего или младшего — не важно, главное, что он прекрасно понимает её настрой и как будто бы даже отшатывается назад. Правильно, пусть хоть раз в жизни боятся её, а не наоборот. Оло’эйктан объявляет, что отныне чужеземные На’ви — нет, не На’ви, Демоны! — их братья и сёстры, которых надобно обучить, дабы те не мучались от своей беспомощности и бесполезности, и Санаи думает, что ещё не всё потеряно: может быть, они в первый же день пойдут ко дну, на корм рыбам. Да это было бы замечательно. — Мой сын Аонунг и моя дочь Цирея покажут вашим детям что к нему, — объявляет напоследок Тоновари, и Санаи чуть ли не кожей ощущает недовольство Аонунга. Он ещё пытается перечить, но отец быстро ставит его на место, так что понуренному парню не остаётся ничего иного, как подчиниться. Санаи ловит себя на мысли, что впервые по-настоящему сочувствует ему. — Я должна идти, — тихо говорит Цирея, с сожалением отпуская руку подруги, но Санаи тисками впивается её и мотает головой, силясь её удержать. — Постой, прошу. Кто знает, что можно ожидать от этих… — Всё в порядке, — Рея ободряюще улыбается, словно не чужаков с демонской кровью сопровождать намеревается, а собирать моллюсков по указу матери. Её беспечность Санаи откровенно злит. — Я просто помогу им донести вещи и покажу деревню, вот и всё. Увидимся позже, ладно? И девушка выскальзывает из рук Санаи прежде, чем она успевает ещё хоть что-то сказать, оставляя ту растерянно наблюдать, как Цирея мило перебрасывается парочкой фраз с сыновьями Жейксалли, а потом с завидным рвением хватает некоторые пожитки семьи, призывая следовать за собой. — Мне это не нравится, — бурчит Аонунг, скрестив руки на груди. — С какой стати я обязан помогать этим фрикам и тратить своё время? Может быть им скоро вообще надоест жизнь у рифов, и они уберутся восвояси? — Не сильно обольщайся. Эти твари очень живучи. Аонунг вскидывает надбровные дуги, но помалкивает, слишком хорошо научившись улавливать малейшие изменения в настроении подруги, и сейчас его внутренний голос вопит, что Санаи лучше оставить в покое. Младшая дочь Торука Макто вдруг оборачивается и на прощание машет рукой. Кому — непонятно, но Санаи уверена, что взгляд девочки направлен в их с Аонунгом сторону. А у малявки-то четыре пальца! Вот уж забавно. Просто до смерти.