На глубину с тобой

Любовь швыряет очень грубо, Если сможешь, отойди. Сядет солнце, встанут трупы, Коченея от любви. «The Matrixx» - «Умереть за любовь» Глеб, равнодушно глядя на спящую жену, сделал из фляжки очередной глоток. Крепкий алкоголь привычно прошел по пищеводу, но нисколько не помогал забыться. Стоило музыканту закрыть глаза, как оживало в памяти… все. Он ушел от Насти, но журналистка преследовала его неотступно: смотрела из угла, клала руки на плечи, нежно целовала в ухо. Мужчина слышал ее шаги, вдыхал запах, исходящий от волос. Все это можно было бы принять за умопомешательство, но сладкий самообман было столь желанен, что назвать его таким гнусным словом язык не поворачивался. Отель казался клеткой, из которой хотелось сбежать, но бежать было некуда. Единственное место, где Самойлов жаждал бы сейчас находиться, отныне для него закрыто. Видеть маму и Вадима тоже было мучительно. Их сочувствие и поддержка сделали бы только хуже. Глеб стремился к одиночеству, где можно было бы раствориться в страдании, ибо только в этом страдании он может еще увидеться с ней. Печаль когда-нибудь должна убить его, но данный исход нисколько не пугал. Вся будущая жизнь стала казаться чередой бессмысленных действий. Разумеется, в жизни оставалась музыка, но она была богом, который никогда не спасал. Этот бог есть зеркало, в котором отражалась бездна. Теперь она стала еще глубже. Глеб будет показывать ее черноту столько, сколько сможет. Из последних сил. Таня, восстановившись после долгих больничных процедур, наконец проснулась и открыла глаза. Повернувшись к мужу, она едва не ахнула. Перемена в мужчине ее поразила, даже испугала. Это было ходячее отчаянье и злость. Музыкант саркастично усмехнулся: - Ты добилась своего, поздравляю. Развода не будет! - Ты от нее ушел? - Нет, - ответил Глеб, отпив глоток, - она меня бросила. Сказала, что не простит себе, если с тобой что-то случится. Таня не могла удержаться от победной улыбки. - Я останусь с тобой, если хочешь, - Самойлов прервал веселье супруги самым бесцеремонным образом. - Но счастье тебе это, моя дорогая жена, не принесет, так что зря улыбаешься. - Посмотрим! Никогда не говори «никогда». На какую дурочку ты хотел меня променять, я не знаю, но ты ее скоро забудешь. Обещаю, что приложу все усилия для этого! Брюнетка потянулась к Самойлову, но мужчина с презрением отвернулся: - Уйди от меня! Я тебя не хочу, ты мне противна. И вот еще: в Москву возвращаемся сегодня. Самолет через три часа. Если опоздаешь в аэропорт, я улечу без тебя. Я поехал к матери за вещами, потом сразу туда. Глеб ушел из номера, не оглянувшись на женщину. Такси приехало быстро. Екатеринбург уже вошел в обычный ритм, апрель правил бал, но все это было музыканту безразлично. Он сел на заднее сиденье и сказал адрес водителю. Мама его состоянию не обрадуется, но, в конце концов, она сможет его понять. Всегда понимала. Дверь открыл Вадик, нисколько не удивившись виду младшего брата. Вся ситуация была ему знакома, и он ждал такой реакции. - Хочешь, я поговорю с ней? – спросил старший Самойлов. - Попробую убедить ее вернуться… - Она не будет тебя слушать, - отозвался Глеб. - Настя умеет стоять на своем. - В таком случае ты должен научиться жить без нее. Я знаю, тебе тяжело, но попробуй взять себя в руки. Это еще не конец света! - Для меня – конец. И я никому ничего не должен. Зачем мне учиться жить без нее? - Она никогда не хотела бы, чтобы ты страдал. Как и я, и мама. - А ты ей ничего не говори! - Глеб шутливо поднес палец ко рту, призывая брата хранить секрет. – А что касается тебя и мамы, то вы не переживайте. Я своими страданиями доволен и делиться ими из жадности ни с кем не намерен. Пойду собирать вещи, скоро самолет. - Ты сегодня летишь в Москву? Зачем такая срочность? - Меня здесь ничего не держит. Кроме матери, конечно. Но я и так загостился. Если останусь, будет соблазн начать преследовать Настю, а я обещал, что уйду из ее жизни, как будто меня и не было. Обещание, данное женщине, особенно любимой, надо сдерживать. - Ты сумасшедший, - покачал головой Вадим. - Ты разве только сейчас об этом узнал? Глеб ушел в их комнату, а Вадик вернулся к матери в гостиную. Она посмотрела на старшего сына и сразу все поняла: - Чертова сука! – воскликнула Ирина Владимировна. - Не говори так! Настя не могла поступить иначе. Ты ее знаешь… - При чем тут Настя? Я не о ней говорила. Остается только надеяться, что Глеб не убьет эту сволочь. Вот что, Вадим, - подумала Самойлова, - ты прекрасно понимаешь, что сейчас будет творится с твоим братом. Возвращайся в Москву и присмотри за ним. Одному ему с этим не справится. - А как же ты? - Со мной все будет хорошо, не переживай. Глеб в тебе сейчас нуждается намного больше, чем я, хотя едва ли это понимает. И звони, звони почаще. От твоего брата я сейчас этого вряд ли дождусь. Он будет бежать от воспоминаний. От всего, что связано с ней. - Я вылечу в Москву завтра же! *** Настя хмурила лицо от света, льющегося в спальню. Просыпаться совсем не хотелось. За пробуждением следует разлука, а уже сама мысль об этом невыносима. С внутренним содроганием девушка поднялась с кровати и обнаружила, что находится совершенно одна. Он ушел. Пощадил ее чувства, понимал, что прощаться будет тяжело. Слезы не заставили себя ждать. Теперь уже точно все. Она этого хотела, и она это получила. Глеб никогда в ее жизнь больше не вернется. Он обещал и обещания своего не нарушит. Их поступок был правильным, теперь нужно научиться с этим жить. Настя научится, но сколько времени пройдет, прежде чем это случится? Журналистка не сразу заметила белый конверт, на котором было написано ее имя. С жадностью, которой девушка в себе не подозревала, она схватилась за бумагу. Руки дрожали. Первое чтение прошло безрезультатно: волнение было столь сильным, что ничего в голову не прошло. Лишь на третий раз Настя смогла понять написанное. Через каждое слово чувствовалась такая сильная любовь, что останавливалось сердце. Что же она наделала? Зачем нужна эта мораль, если на карту поставлено счастье любимого человека? Ее собственное счастье? Из изрядно помятого конверта в руку выпал знакомый аксессуар. Это не могло быть новое украшение. Таких браслетов больше не делают. Но когда Глеб успел собрать разломанное изделие? Наверное, той же ночью, когда они объяснились, а она, обессиленная от слез и болезни, уснула. Губы девушки прикоснулись к холодному металлу. Что делать теперь с браслетом? Выкинуть его она никогда не сможет, но и носить будет слишком мучительно. Еще раз с чувством поцеловав украшение, она убрала напоминание о романе в потайной ящичек шкатулки. Ключ отправился в недра шкафа, чтобы не было соблазна тешиться прошлым. Оно и так не отпустит очень долго. Журналистка тяжело переносила горе наедине. Хотелось позвонить Вадиму или Ирине Владимировне, однако это была плохая идея. Помочь они ничем не смогут, а может быть, и усугубят положение. У Насти не было гарантии, что Самойловы относятся к ней с прежней теплотой. Вместе с Глебом она потеряла и их. И это правильно. Она обещала не бросать Глеба и бросила. Она нарушила все свои клятвы и теперь расплачивается за это. Вечером Настю навестила гостья, которую та никак не могла ожидать. Ирина Владимировна первый раз посетила журналистку на квартире. Вполне возможно, что этот раз был и последним. - Привет! Не прогонишь? – спросила пожилая женщина. Девушка не сразу пришла в себя от шока: - Здравствуйте… Проходите, конечно, но только у меня не прибрано… - Думаю, обстоятельства последних дней не склоняют к уборке вообще. Да и я не такая ханжа, как ты думаешь. Хозяйка покорно пропустила гостью. Голову мучали невысказанные вопросы: - Вы меня ненавидите? – спросила в лоб девушка. - За что, дитя мое? - Я бросила Глеба, нарушила свое обещание… - Я бы удивилась, поступи ты в нашей ситуации иначе. Но, к сожалению, ты слишком нравственна и потому предсказуема. Журналистка замялась, прежде чем задать следующий вопрос. Самый важный. - Как он? - Плохо, Настенька, очень плохо. Я рада, что тебе не довелось этого видеть, - честно призналась Самойлова. Настя закрыла рот ладонью и поспешно отвернулась. На плечо девушки легла ладонь. - Он переживет это, не расстраивайся. Найдет в себе силы. Вадим ему поможет. - Глеб еще здесь? Он знает, где вы? - Нет, не знает. Он улетел в Москву с Таней еще днем. Вадим отправится туда завтра, будет присматривать за ним. - Это хорошо, - ответила журналистка, несколько утешившись новостью. - Вадик не даст ему раскиснуть. Это намного спокойнее. - Я тоже так думаю. Как насчет того, чтобы напоить чаем старушку? Хозяйка улыбнулась сквозь слезы и обняла Ирину Владимировну. Самойлова поглаживала девушку по спине. - Ну-ну, девочка, вам обоим тяжело, но вы это пересилите. Хотя стерва, ради которой вы так страдаете, этого не стоит. - Не говорите так, Таня могла умереть! - Можешь не переживать – не умерла бы! - в сердцах воскликнула женщина. - Все это, я уверена, был фокус, на который ты повелась. Эта девица скорее убьет каждого из нас, чем умрет сама. - Даже если это и так, такие игры никогда не доводят до добра. Иногда это способно довести до реальной могилы. Она отстояла счастье, которое я украла. Таня имела на это право. Все равно на чужом несчастье… - Молодая ты еще, глупенькая! Многого не знаешь. Ну да жизнь тебя научит. Пойдем уже пить чай, а то уморила разговорами. Успеем наболтаться, вечер еще не окончился. Настя пыталась бодриться перед Ириной Владимировной, но это получалось плохо. Она вываливала на пожилую женщину то, что не могла сказать более никому. Самойлова была хорошим слушателем и не перебивала излияния. Ей было искренне жаль, что у них с Глебом ничего не получилось. Какая была бы прекрасная пара! Но случилось так, как случилось. Хотя… Ирина Владимировна понимала, что жизнь никогда не идет по накатанным рельсам. «Хочешь рассмешить Бога – расскажи ему о своих планах». Все еще может поменяться. Делиться этим соображением с журналисткой Самойлова не стала. Это могло дать ложные надежды. Жизнь сама все покажет, но в свое время. В этот вечер было пролито много слез и сказано много слов. И все же итоги были неплохими: Насте стало чуть-чуть легче. Ирина Владимировна по-прежнему любит ее, и это утешало. Журналистка никогда женщину не покинет. Что бы ни произошло.