***
Запах свежей сырой штукатурки ещё витал в воздухе. Девочка глубоко вдохнула носом, но тут же затихла и почти зажала нос руками, когда услышала звук собственного дыхания. Ключи с металлическим лязгом дважды провернулись в замке, дверь щёлкнула и отворилась. Квартира встречала жильцов чернотой коридора. — Проходи. Теперь это и твой дом, — Бай Чжу мягко улыбнулся, жестом приглашая девочку войти. Она смотрела на него пустыми, холодными глазами. Затем посмотрела на дверь. — Темно, — она сжала кулачками край своей футболки, вглядываясь в темноту. — Ах, да, прости. Сейчас исправим, — мужчина прошел внутрь, щёлкнул выключатель, — Проходи? Девочка постояла ещё какое-то время в нерешительности, затем сделала несколько шагов и робко вошла в квартиру. Бай Чжу показал, где можно оставить обувь, куда поставить рюкзак, а сам прошёл на кухню. Девочка проводила его взглядом и, когда тот исчез в кухонном дверном проёме, села на корточки. Непослушными, плохо гнущимися пальчиками она подцепила пряжку на одном из ботиночек и медленно потянула — тот с громким шуршанием отклеивался от липучки. То же проделала и с другой пряжкой. Отставила обувь в сторону. С кухни доносились разные звуки — шипение воды, металлическое бряцанье чайника, шаркающие шаги. Девочка вдоль стенки прошла по коридору и остановилась у дверного проёма. Она не смотрела, что происходит на кухне. Просто стояла в тени, чего-то ожидая. Через несколько минут она услышала приближающиеся шаги. Невольно вздрогнула, ища, куда можно было бы спрятаться, но, не найдя ничего, просто села на корточки, сжавшись и глядя куда-то в пол. — Ци Ци? Ты чего?.. — Бай Чжу глянул на её маленькую фигурку, и сердце больно кольнуло в груди. Он присел и протянул руку: — Пойдём, я поставил чай… Ци Ци подняла рассеянный взгляд, который остановился на раскрытой ладони. Она протянула ручку, вяло взяв мужчину за указательный палец, и встала. Она по-прежнему сжимала в руках рюкзак, по-видимому, не решаясь его нигде оставить. — Давай я отнесу рюкзак в комнату? Не мешает? — Нет. Мой. — Интонации Ци Ци всегда были ровные и одинаково холодные. — Хорошо… Давай пока так… Он проводил девочку до стола и помог ей забраться на высокий стул. Когда она удобно уселась, он подошёл к плите и снял чайник, который уже начал посвистывать и подталкивать металлическую крышечку. Семьи у Бай Чжу никогда не было. Родители погибли, когда ему ещё не исполнилось и четырнадцати. Его воспитанием занялся дедушка, но и того в скором времени сморила странная болезнь — ни один врач не смог поставить точный диагноз. Предположений было много, и когда дедушка скончался, мальчику посоветовали не забивать голову и стараться жить дальше. Однако в тот момент Бай Чжу уже чётко представлял свой дальнейший жизненный путь. Ещё в юношестве поставив перед собой цель, он упрямо шёл к ней, не обращая внимания на другие аспекты жизни, кроме учебы. Окончание школы с отличием, затем красный диплом медицинского университета, долгие практики и учеба в ординатуре, защита кандидатской диссертации. А потом работа, работа, работа… Все романы быстро заканчивались — никто не выдерживал его стиля жизни. А для Бай Чжу отношения всегда оставались на втором плане, так что даже расставания порой проходили для него незаметно. Бай Чжу обернулся, глядя на девочку. Она смотрела куда-то перед собой рассеянным взглядом. Мужчина поставил перед ней глиняную чашку с горячим чаем. Ци Ци медленно перевела взгляд на нее, будто пытаясь понять, что это за предмет и для чего он нужен. Несколько чаинок всплыли на поверхность, и девочка принялась внимательно за ними следить, словно загипнотизированная. Бай Чжу уже успел привыкнуть к этой её странной манере, однако каждый раз сердце сжималось, когда он вспоминал, чем вызвано такое поведение. Он поднёс свою кружку к губам и слабо выдохнул — горячий пар скользнул по лицу. Всё, что происходило сейчас, было для него чем-то странным и совершенно новым. Казалось каким-то нереалистичным сном. Опека над ребенком? Да, на него это совсем не похоже. Он мог бы продолжать жить спокойной жизнью, проводить недолгие вечера в полумраке своей комнаты за чтением книги или написанием научной работы, ложиться ровно в двенадцать ночи, а в шесть утра уже делать обход по больнице, приветливо кивая неприветливым медсестрам. Он привык жить с тяжелой каменной клеткой на сердце, пряча все свои истинные чувства за доброй улыбкой и мягким голосом. Он сам выбрал этот путь и никогда не жалел о своем решении. Не потому что его всё полностью устраивало, а потому что не было ни времени, ни возможности думать об этом. Каждый день умирает 166860 человек. Каждый час около 7000 человек. Каждую минуту примерно 160 человек. И за каждым числом стоит человеческая судьба. Сухая статистика. Безликие, неизвестные люди. Просто манекены, которые каждый день огромный ковш судьбы сбрасывает в пустоту бездонной бездны. И никто не знает ни имён, ни возрастов, ни профессий этих пластиковых людей. Просто число. Взглянул на него и тут же забыл. Наверное, у большинства людей именно так и происходит. Не хватит ни сил, ни нервов оплакивать каждого, да и нет ни малейшего желания думать об этом, когда у самого жизнь кипит и нужно бежать, бежать, бежать… Бай Чжу же представлял это бегом по канату, натянутому над ледяной пропастью. У кого-то канат длинный, а кто-то и шага ступить не успевает. У каната есть начало, а вот конец не видно до самого последнего момента. Бывает, добравшись до конца своего каната, человек не хочет уходить. Хватается за бегущих рядом, однако, нарушив тонкое равновесие, вниз летит уже не один человек, а двое-трое, иногда десятки. Бывает, не желая ждать, когда канат под ногами исчезнет, один или несколько людей берутся за руки, улыбаются своими пластиковыми улыбками и прыгают вниз, растворяясь в непроглядной тьме. Однако же большая часть всё же мечтают добраться до конца своего каната, хотя всем прекрасно известно, что находится на этом самом конце… Петля. Самая простая петля, в которую по итогу угождает каждый. Она легко и бесстрастно затягивается на шее, и человек летит в бездонную пропасть, пока не отразится эхом в её ледяных просторах хруст шейных позвонков. А остальные продолжают бежать, не обращая внимания на столь привычное потрескивание и рокот, доносящиеся откуда-то снизу. В отличие от многих, Бай Чжу знал, где и когда его канат превратится в петлю. Именно поэтому он шёл по нему медленно, стараясь успеть как можно больше. За годы работы он успел увидеть слишком много смертей. И больше доброй половины это были детские смерти. Видеть, как угасает жизнь в их больших и светлых глазах, слышать тихий плач и каждый раз теряться, когда слабый детский голосок спрашивает: «Господин доктор, я скоро умру?» — это было неотъемлемой частью не только его работы, но и жизни. Такая же обыденность, как каждый вечер субботы ездить на небольшое кладбище за городом, где написанные на табличках годы жизни редко превышали пятнадцать-шестнадцать лет. Судьба косит всех без разбора. И если у Бай Чжу есть хотя бы самый маленький шанс спасти чью-то жизнь, он не думая кинется под эту косу, вырывая чужую Жизнь из цепких, когтистых лап Смерти. Спасти жизнь — это одно. Совсем другое — взять эту самую жизнь под свою опеку. Бай Чжу до сих пор не мог до конца поверить, что решился на это. Но какой у него был выбор? Девочку и так ждёт не самое радостное будущее, так что же с ней было бы, если б она оказалась в детском доме? Такие дети, как она, обречены на мучительную и долгую смерть длиной в свою короткую одинокую жизнь. Спасти жизнь — это одно. Совсем другое — оставить её после этого умирать. Бай Чжу вздохнул и поставил опустевшую чашку на столешницу. Провёл рукой по лицу, потёр глаз. Он устал. — Ты голодна? — Бай Чжу открыл холодильник, — Есть тофу и немного жареной говядины в соусе. Будешь? Никакого ответа не последовало. Мужчина обернулся: Ци Ци дула на поверхность чая, от чего чаинки кружились и переворачивались. Лицо её по-прежнему не выражало никаких эмоций, однако покачивающаяся из стороны в сторону ножка явно говорила о том, что девочке весело. Бай Чжу невольно улыбнулся. Девочка оторвала взгляд от чаинок и взглянула на мужчину. Она молча смотрела на него, как будто сказанные им слова медленно, словно пазлы, складывались у нее в голове в цельное предложение. И наконец ответила. — Нет. — Тогда, может быть, показать тебе твою комнату? Хочешь? Снова пауза, но уже не такая длинная. — Хочу. — коротко и только по делу. — Тогда пойдём за мной, — Бай Чжу поднял девочку со стула и опустил на пол. Она моментально сжалась и снова уставилась в пол. Мужчина поджал губы, мысленно ругая себя, что снова допустил ошибку, о которой не смог догадаться секундой ранее. Затем вновь протянул ей руку: — Прости… Пойдем? Ци Ци с уже привычной задержкой протянула руку в ответ и взяла его за палец. — Пойдём. По улицам города уже расползались сумерки, — сегодня был тяжелый день и для Бай Чжу, и для Ци Ци. Комната была небольшой, но Бай Чжу позаботился о том, чтобы новому жильцу здесь было комфортно: кровать с мягким матрасом у стены, рядом прикроватная тумба, небольшой диванчик, кресло, детский стол и стульчик, шкаф для вещей и одежды, на полу большой плюшевый ковёр. Мебель хоть и не новая, но в очень хорошем состоянии. — Ты будешь жить здесь. Нравится? — Бай Чжу облокотился на дверной косяк, скрестив руки. Девочка всё ещё стояла к нему спиной. Иногда он не понимал, слышит ли она его вообще. Ци Ци села на корточки и, прижимая одной рукой рюкзачок к себе, другой медленно начала гладить ковёр, словно это был большой пушистый кот или кролик. Бай Чжу вздохнул, гадая, что происходит в её головке. Сейчас главное — уложить ребенка спать и самому скорее забраться в постель — усталость давила на виски, не давая нормально думать. Грела сейчас лишь одна мысль — завтра выходной, можно поспать немного подольше. Мужчина оставил девочку наедине с ковром, а сам вернулся за её чемоданом в прихожую. Вещей у нее было совсем немного — только те, что передали фельдшеры скорой помощи, когда девочка поступила в больницу. Но, насколько Бай Чжу смог оценить, этого должно хватить на первое время. Позже нужно будет пройтись по магазинам. Бай Чжу взял чемодан и уже протянул руку к выключателю на стене, когда в глаза бросились маленькие детские ботиночки. Они стояли в углу у самой стены, почти полностью убранные под тумбу — как будто их пытались спрятать. Сердце колко ударилось о рёбра. Бай Чжу прерывисто вздохнул. Выключил свет и направился обратно в комнату Ци Ци, машинально потирая ладонью грудь, словно пытаясь оттереть прилипшую изнутри непонятную тоску. Вернувшись обратно, он остановился в дверях, немного удивленно глядя на пол — Ци Ци лежала на ковре, свернувшись калачиком и обнимая рюкзак. Уснула так быстро… Видимо, ребёнок и в самом деле устал. Бай Чжу тихо поставил чемодан к шкафу и подошёл к девочке. Осторожно, стараясь не разбудить, перевернул на спину и взял на руки, чтобы отнести в кровать. Когда голова девочки коснулась подушки, она мгновенно расслабилась и вновь повернулась на бок, крепко сжимая рюкзачок. В больнице она тоже постоянно носила его с собой. Что в нём? Бай Чжу решил оставить этот вопрос на потом, когда Ци Ци сама захочет рассказать, почему он ей так дорог. Мужчина укрыл её одеялом и осторожно провёл ладонью по волосам — мягкие и нежные, почти как пух цыплёнка. — Надеюсь, ты сможешь стать счастливой… Доброй ночи, Ци Ци. Свет в комнате погас. В окно дунул порывистый вечерний ветерок и запутался в занавесках. Бай Чжу тихо закрыл дверь.***
Металлическая дверь с грохотом распахнулась, пропуская бригаду врачей. Несколько людей отшатнулись с прохода, в коридоре медсестры и другие пациенты прижимались к стенам и окнам, освобождая дорогу. Колесики каталки гремели в такт бегущим рядом врачам. — Четвёртая операционная. Срочно! — крикнул один из врачей. Двое медбратьев отделились от группы и юркнули в коридор, ответвляющийся от центрального. Несколько медсестер засуетились, запищали пейджеры. Ещё несколько коридоров, двери, двери, двери. Расплывающиеся белые и красные огни замелькали перед глазами, чередуясь с чернильной темнотой. Послышался тихий, хрипяще-булькающий стон. — Она приходит в сознание! Перед глазами что-то бесконечно мелькало: свет, тени, черные фигуры, белые и голубые пятна. Слух резали невнятные чужие голоса, непонятный писк, щелканье, шуршание, лязг металла. Лица коснулось что-то прохладное, и в одно мгновение все цвета и звуки смешались в одно целое — мутный калейдоскоп — и тут же растворились в безмолвной пустоте. Боль. Первое, что почувствовала девочка. Тупая и режущая, давящая на лёгкие и сердце, сдавливающая грудь. И всё та же темнота. Шум исчез, пропали вообще какие-либо звуки. Она попыталась пошевелить рукой или ногой, но тело не отзывалось. Темнота, тишина, полное оцепенение. И бесконечно нарастающая боль. Страх обволакивает изнутри, пробирается под кожу, расплываясь мутной, вязкой субстанцией по венам, медленно скользя вверх по ножкам, животу, рукам, заполняя без остатка грудь, а дальше вверх — в самый центр мозга, достигнув которого, взрывается, словно медленно растущий лавовый пузырь, освобождая что-то болезненно жгучее, ледяное, колючее. Паника. Доводящая до исступления истерика, которая при всем желании не способна вырваться наружу. — Привет, — эхом доносится откуда-то из темноты, отражается от огромных невидимых стен и разносится по сознанию, — Ты слышишь меня, верно? Слышит. Понимает. Девочка почувствовала какое-то движение, и темнота стала казаться черной тканью, сквозь которую с трудом проникал свет. Кто-то мягко коснулся её головы. Она почувствовала давление, и чернота перед глазами стала спадать. Постепенно, слой за слоем. В глаза ударил свет лампы, и перед ними стали расплываться уже знакомые пятна. Взгляд блуждал, не в силах зацепиться хоть за что-то. Всё казалось огромным черно-белым калейдоскопом. На мгновение среди мутных однотонных пятен показалось что-то другое. Тоже пятно, но от него словно исходило тепло и свет. Маленькая надежда. Девочка с трудом фокусировала взгляд на чём-то зеленом, и до её ушей доносился мягкий голос. — Вот так, молодец. Зрение постепенно вернётся, обещаю. Потерпи немного, — эхо пропало, слова становились отчётливее. Светлые стены, голубая ткань больничных простыней, большое окно с уродливыми тканевыми полосками жалюзи. Рядом с постелью на табурете сидел доктор. В руках держал черный планшет с листами бумаги. Рука с ручкой застыла над белой поверхностью бланка, а лицо врача, всё ещё нечеткое и расплывающееся, было обращено на девочку. Она же, стараясь усмирить блуждающий взор, сосредоточилась на его длинных, косой спадающих на белый халат, волосах. Их яркий зеленый цвет напоминал свежую траву, растущую в маленьком дворике за домом, в котором она жила. Чистая, пахнущая свежестью и мокрая от росы трава. Девочка хотела было протянуть руку, коснуться её, как делала это всегда. Но трещинами расползающаяся по самым костям тупая боль остановила её. Вспомнилось и полное оцепенение, которое сковало всё тело. Хотелось плакать, кричать, звать на помощь. Но горло тоже онемело — какой-то посторонний предмет заполнял его полностью, не давая сомкнуться голосовым связкам. Хотелось поднять руки, вырвать его из себя, вздохнуть полной грудью и кричать навзрыд от страха и беспомощности. Но руки тяжелыми плетьми лежали на кровати — она их даже не чувствовала. Лёгкие скрипучими мешками надувались сами по себе, подчиняясь тихо тарахтящей машине, которая стояла у изголовья койки. Крупные слёзы обжигающими дорожками покатились из глаз. — Тише, тише… Временно… Скоро… Не бойся… — доносились до девочки обрывки фраз. Там, где она должна была чувствовать руку, она ощутила лишь давление. Доктор медленно убаюкивал девочку своим мягким голосом. Страх постепенно растворялся. Всё пройдёт. Нужно лишь подождать. Нежный голос. Зелёные волосы… Интересно, какие они на ощупь…***
Ци Ци открыла глаза и поморщилась. Утренние лучи солнца струились через занавески и падали прямо на её личико. Она попыталась закрыться от них ладошкой, но ничего не вышло. Медленно приподнялась, оттолкнулась ручками от кровати и села — у неё пока редко получалось сделать это с первого раза, но было достаточно времени, чтобы научиться это делать довольно ловко. Она спустила ножки и слезла с кровати. Ци Ци не любила утро, а именно момент поднятия с кровати после долгого ночного сна. Тупая ломота в теле и скованность в движениях — вот награда за хороший сон. Но она не расстраивалась. Бай Чжу научил её быть благодарной тому, что она может всё это чувствовать, ведь при иных обстоятельствах всё могло быть куда хуже. Ци Ци почти не понимала, что он имел в виду, но верила его словам и каждое утро упрямо делала зарядку, превозмогая тянущую боль в мышцах и ломоту в суставах, до тех пор, пока неприятные чувства не исчезнут и она не сможет ходить, не прихрамывая на левую ногу. — Раз, два, три, четыре… Раз, два, три, четыре… Раз, два… — твердила Ци Ци на протяжении всей разминки. Закончив, она вернулась к кровати и стянула рюкзачок. Надела его на спину и направилась к двери. Ци Ци встала на цыпочки и потянула ручку — дверь с щелчком отворилась. В доме было тихо, коридор озарялся слабым утренним светом, пробирающимся сквозь закрытые шторы в комнате Бай Чжу. Он ещё спал, беспокойно ворча что-то под нос. Ци Ци стояла в дверном проёме, глядя на его волосы, раскиданные по подушке. Они всегда завораживали её — хотелось прикоснуться. Она сделала несколько шагов, проходя вглубь темной спальни. Детское любопытство толкало ее вперед. Она уже было вытянула руку, но её внимание привлекло какое-то движение — на одной из полок шкафа, полностью уставленного книгами, за тонким стеклом террариума на неё смотрела пара небольших алых глаз с тонкими вертикальными прорезями. Белая, как снег, змея замерла, пристально наблюдая за девочкой. Ци Ци не испугалась, не отпрянула. Лишь опустила руку и повернулась к змее, глядя в её глаза в ответ. Неизвестно, как долго девочка ещё могла разглядывать необычное животное, но её отвлекло глухое журчание, и она опустила взгляд. Голодна. Хочется есть. Ци Ци молча помахала рукой змее и на цыпочках направилась к двери. Она пыталась сделать это как можно тише, но босые ножки прилипали к полу и с шуршанием отклеивались, когда она поднимала их. Бай Чжу лишь поморщился и перевернулся на другой бок, продолжая смотреть беспокойный утренний сон. Свет на кухню проникал сквозь небольшое окно, под которым расположилась столешница. Из крана мерно капала вода, разбиваясь о металлическую поверхность раковины. Холодильник тихо гудел в углу. Ци Ци знала, что там хранится вся еда, именно поэтому направилась к нему. Она дернула за нижнюю дверцу — до верхней, которая была вполовину больше, Ци Ци было сложно дотянуться. Повеяло холодом, и девочка поёжилась. Она выдвинула один из ящиков, изучая содержимое. Всё было покрыто инеем или тонкой коркой льда. Ци Ци достала один из пакетов и закрыла дверцу. Он холодом обжигал ладошку, но она не обращала внимания на дискомфорт. Девочка забралась на стул, на котором сидела накануне. Глиняная чашка с чаем по-прежнему стояла на том месте, где оставила её Ци Ци. Чаинки всё ещё были на плаву и мерно покачивались на поверхности жидкости — девочка толкнула стол, пока забиралась. Она отлепила корочку льда с пакета и смотрела некоторое время, как она тает на её ладошке. Когда лёд превратился в лужицу, она вытерла руку о футболку и принялась разворачивать пакет. Внутри было множество красных шариков, покрытых инеем. Она подцепила несколько и положила в рот — кисло и холодно, мурашки пробежали по телу. Ци Ци повертела шарики в руках. — Глазки Госпожи Змеи… На подоконник села маленькая птичка с рыжевато-красными перьями и черными полосками на крыльях. Ци Ци широко раскрыла глаза, но эмоций на лице не появилось. Лишь ножка закачалась из стороны в сторону, а девочка тихо произнесла, обращаясь в пустоту: — Господин Зяблик. Она наблюдала за птичкой, которая с интересом выковыривала из стен дома мошек и прочих мелких насекомых, и ела ягоды, морщась от их кислоты и запивая горьким холодным чаем. Чаинка попала ей в рот, и она засунула в него два пальчика, снимая её с языка. Повертела маленькую веточку в руках и положила на стол рядом с чашкой. Она сидела ещё какое-то время, безэмоционально глядя на яркую птичку за окном. Та, потеряв интерес к опустевшей стене, сделала пару прыжков по подоконнику и упорхнула, теряясь в утреннем небе. Ножка Ци Ци перестала качаться. Слезая со стула, она захватила два красных шарика из пакета, зажав их в ладошке. Также на цыпочках пробралась в комнату Бай Чжу и подошла к шкафу с террариумом. Рядом стоял табурет, на который она легко забралась и теперь могла дотянуться до стеклянного домика змеи. Крышка поддалась без проблем, и в образовавшуюся щель Ци Ци бросила несколько растаявших ягод. — Кушайте, Госпожа Змея, — прошептала она, закрывая крышку. Бай Чжу всё ещё спал, подтянув одно колено к себе. Ци Ци тихо слезла с табурета, сняла рюкзачок со спины и залезла на мягкое кресло, стоящее у окна, желая дождаться, когда проснется Бай Чжу.***
Будильник противно запищал где-то под ухом. Бай Чжу с закрытыми глазами шарил рукой по широкой двуспальной кровати, ища источник звука. С трудом нащупав телефон, он продрал глаза, глядя на яркий экран: 8:00. Пора вставать. Он скинул одеяло, сел, ища тапки ногами и потянулся. Встал и подошёл к одному из окон, распахивая тяжелые шторы. Свет наполнил комнату, растворяя сонливость. — Доброе утро, Чан Шэн, — зевая, поздоровался с любимицей мужчина. Подойдя ближе, он нахмурился, глядя на красные разводы на стекле. Испуг граничил с непониманием — змейка, как и всегда, висела на одной из коряг, бодрая и здоровая. Но что за кроваво-алые разводы и странные сгустки внизу. Сзади что-то зашевелилось, и Бай Чжу обернулся. В кресле, обняв рюкзачок, спала Ци Ци. Мужчина присмотрелся, заметив на её лице похожие красные разводы. Он подошёл немного ближе, а затем, догадываясь, в чём дело, быстро направился на кухню. Наполовину пустая глиняная чашка с холодным горьким чаем, пакет растаявшей ягоды, который теперь лежал в огромной алой луже, стекающей тонкими струйками на пол. И одинокая веточка-чаинка. Сердце Бай Чжу, казалось, сжалось до размеров атома. Он осел на стул, полностью сокрушённый. — Кажется, из меня будет ужасный «отец»…