Музыкальная шкатулка

После школы я всегда спешил домой. Друзей у меня не было, ибо все меня считали странным и не от мира сего; даже учителя, несмотря на мои хорошие оценки, думали, что я чудаковатый и никак не могли разговорить меня. Отвечая у доски, я говорил кратко, чётко и по делу, как меня учила мама, что немного пугало учителей. Почему? Не знаю и, видимо, никогда не узнаю. Один раз всё зашло настолько далеко, что учителя вызвали маму в школу. – Госпожа Герда, можно задать вам несколько вопросов? – Да. – Скажите, у вас в семье всё хорошо? – Да. – Вы не бьёте своего сына? – Нет. – А его отец? – У него нет отца. – Умер? – Ушёл из семьи. – А бабушка с дедушкой?.. – Живут отдельно. К чему все эти вопросы? – Просто... такое ощущение, что ваш сын постоянно витает в облаках, то есть... Он ни с кем не общается, будто боится общения, у доски отвечает кратко и постоянно вздрагивает от любого вопроса. – У нас в семье всё хорошо, но я поговорю с ним. После этого разговора мама поговорила со мной по поводу друзей, на что я ответил: – Мне не интересно общаться с ними. А на вопрос о вздрагивании я сказал, что боюсь разочаровать учителей. Погладив меня по голове, она сказала: – Никогда не надо бояться опозориться перед кем-то, тем более перед учителями. Все могут ошибиться, и ты точно имеешь на это право. Не бойся этого, хорошо? – Хорошо. Так, о чём я?.. Ах, да. После школы я всегда спешил домой к моей мадонне, быстро переодевался, кушал и бежал в комнату, чтобы снова погрузиться в чудесный мир воображения. Снова и снова я заводил шкатулку, закрывал глаза и представлял, как кружусь в танце со своей мадонной, прижимая её к себе и слыша блаженный аромат её волос. Мама всегда заглядывала ко мне в такие моменты и с улыбкой наблюдала за тем, как я лежу или сижу, слушая музыку. Однажды она вернулась домой после работы и, зайдя ко мне, поставила на стол ещё одну музыкальную шкатулку в форме чёрного телефона. Я был очень рад внезапному подарку и теперь каждый день включал свои музыкальные шкатулки по очереди: сначала наблюдал за своей мадонной, а затем прикладывал к уху телефонную трубку и заводил её. Заметив мою тягу к музыке, мама в девять лет отправила меня в музыкальную школу учиться играть на пианино. Сказать, что я был безумно рад – ничего не сказать. Я с удовольствием посещал новое для меня место и внимал каждому слову своего преподавателя, коим оказался величайший маэстро Клавишин. Это был тридцатилетний высокий человек с длинными иссиня-чёрными волосами, красивыми глазами небесного цвета и благородным профилем с вздёрнутым носом и округлым подбородком. Он всегда ходил в своём любимом старом синем фраке с оранжевым галстуком, был невероятно ласков со мной и даже заменил мне отца, которого у меня не было. Я к нему обращался: «Папа», он же отвечал мне: «Да, сынок?» и рассказывал много нового и увлекательного о мире музыки. О, какой же это был умный человек! Он рассказывал, будто читал мне книгу, да читал так увлекательно, что постоянно заставлял моё воображение играть с моим разумом, как только ему вздумается. С мамой моей он общался очень дружелюбно и учтиво и, как мне показалось, растопил лёд на её сердце. После развода с отцом мама замкнулась в себе и не отвечала на ухаживание мужчин, а тут же она с удовольствием общалась с «папой», постоянно спрашивая про мои успехи, и однажды в смущении даже дала ему поцеловать свою руку. Как же я был счастлив тому, что мой «папа» мог действительно стать моим папой! Да, я действительно был счастлив... пока по моей вине не произошла трагедия.