Не отпускай

***

— для тех, кто как и я, в силу возраста уже не переваривает чистое стекло —

— Кира? Девушка обхватывает руками колени, утыкаясь носом в воротник и вдыхая знакомый аромат, удивительно, как не выветрившийся за столько ночей. И жмурится сильнее, ощущая как по щекам текут слезы. Так холодно. Так плохо и одиноко. Хочется вырвать сердце из груди, заменить чем угодно — камнем, ледышкой, оставить зияющую дыру — лишь бы избавиться от боли, сжигающей все внутри. — Родная, в чем дело? Голос позади звучит собственным сумасшествием, он знаком слишком хорошо. Девушка медленно оборачивается, и в холодном свете луны, пробивающемся сквозь тонкие тюлевые шторы, хорошо видно лицо. Волевой подбородок, прямой нос. Растрепанные со сна светлые волосы, и морщинка залегшая между бровей. Его лицо. Ее пробивает крупная дрожь, девушка шарахается к противоположной стороне кровати. — Эрвин, ты... — Кто же еще, — его пальцы, касающиеся мокрой щеки, сухие и теплые. Живые. Они медленно стирают соленую влагу, аккуратно заправляют черный вихр за ухо. А глаза, серо-голубые, с расширенным зрачком, обеспокоенно смотрят в ее. Под ладонью, прижавшейся к его груди, бьется сердце. — Сердце. Сердце бьется... — Конечно, бьется, — голос спокойный, немного удивленный. Широкие ладони ложатся на предплечья, и Кира покорно позволяет прижать себя к широкой груди. Дышит все медленнее, стараясь унять дрожь. Как же страшно. И все еще не до конца верит себе, отчаянно боясь, что мужчина перед ней сейчас просто развеется миражом. — Я думала, ты действительно умер, — надломленный шепот. — Такая глупость. Всего лишь сон. Но все было так... так реально. И промерзлая земля, и труп в солдатской могиле, и ... — Кира не заканчивает предложение, пряча всхлип вздохом. — Все хорошо, — мягкий шепот и успокаивающий поцелуя в висок. — Я рядом. Я здесь. Я жив. — Жив, — эхом повторяет девушка, кивая. Перед глазами все еще стоит пустая комната и фантомные шаги призрака, звучащие у нее в голове. Внутри до сих пор звучат отголоски того страшного одиночества, той страшной пустоты. И от того, как это так явно, как будто было на самом деле, ее вновь начинает трясти. — Никогда, никогда не смей подставляться так глупо, никогда не смей так безответственно поступать, никогда, никогда, пожалуйста.. — «не оставляй меня» повисает в воздухе, беззвучно сорвавшись с губ. Мужчина прижимается губами к горячему лбу. И в каждом его движении — в том, как он гладит волнистые волосы, как мягко сжимает плечи, как успокаивающе проводит ладонью по спине — скользит безмерное принятие и то, что люди, вероятно, называют любовью. — Ни за что не оставлю, — Эрвин опускает подбородок на черную макушку. Мягко усмехается. — Тебе ведь понравилась та дурацкая идея с домом, садом и собакой, когда все закончится. Как я могу тебя подвести?