Не отпускай

Влажная земля падает вниз, на укутанное грубой тканью тело. Она точно также как и все загребает горсть за горстью и бросает вниз. Под ногтями остаются черные комки грязи, а она все продолжает, потухшим взглядом ловя то, как крупицы сырой земли рассыпаются в воздухе, падая на бездыханное тело в яме. Медленно укрывая пологом, что схоронит его вечный сон. Перед глазами все еще видит его бледное лицо. Неестественно вывернутая шея и приоткрывшийся рот. Ледяные глаза в которых отражается свинцовое небо. Первые дождевые капли на лице, больше похожем на белую глиняную маску. И собственный крик, застрявший в горле. Свист рвущихся тросов. Она летит по инерции вперед, падает на землю, сворачиваясь клубком, чтобы не переломать все кости. Катится по мерзлой сырой земле, кажется, слышит хруст, но не чувствует боли. А потом уже не чувствует ничего. Тот ужас в глазах Ривая. Грязные темные волосы, слипшиеся от крови и слякоти, налипли на лицо, оставив противные разводы. А он так и не поднимает руку, чтобы оттереть тошнотворную грязь. Холодные непослушные пальцы, отчаянно пытающиеся нащупать пульс, которого уже нет. Внутри что-то обрывается. Кира помнит все. Она помнит, как Эрвин впервые коснулся ее пальцев, забирая документы. От этого небрежного касания по телу побежали мурашки, и девушка терла подушечки пальцев о штанину, стараясь унять странное покалывание и запечатленную прохладу чужих рук. Она помнит, как зло он смотрел после каждой вылазки, сухие отчеты. Его просьбы о доверии, о том своем страхе сболтнуть лишнего. Она помнит тихое согласие, выдохнутое в поцелуе под дождем и объятия, в которых было так хорошо. Кира помнит, как Эрвин зашел в ее дом. Нечеловеческую холодную злость в его глазах и четкие, безжалостные движения. Кровь на идеально чистом полу и собственные дрожащие пальцы, когда она пыталась его остановить. Брезгливые ругательства и сильные руки, ободряюще ложащиеся на плечи. Уводящие ее прочь. И помнит каждую ночь, наполненную громкими хриплыми стонами в липкой темноте. Помнит то, как он смотрел на нее. Затуманенные глаза, полные желания и похоти. Она помнит поцелуи в макушку, сдержанный негромкий смех, часы молчания за работой, уверенный тяжелый шаг, пальцы, запутавшиеся в волосах. …гортанный хриплый стон. Кира помнит все. И этого больше не будет. Майк перехватывает ее руку. Качает головой, с бесконечным выражением скорби на лице, говоря, что хватит. Пальцы разжимаются и последняя горсть летит вниз, падая аккурат туда, где должно биться сердце. Она заходит в до боли знакомую комнату, непривычно холодную и пустую. С аскетично заправленной кроватью, убранными вещами и столом, на котором еще лежат его бумаги и стоит полупустая кружка с остывшим кофе. Потухшая свеча сгорела не до конца, фитиль клонится книзу, словно приветствует и ждет, что хозяин комнаты, отлаженным движением черканет спичкой, поднесет трепещущий огонек, поджигая его вновь. Здесь будто еще кто-то живет, кто-то, кто должен вот-вот вернуться. Она садится на кровать, опускает голову вниз, зарываясь пальцами в волосы и сжимает их так сильно, будто хочет вырвать. Кира слышит тяжелые усталые шаги в коридоре, слышит как тихо хлопает дверь и стук каблуков по деревянному полу. Мягкий голос коммандера. Она слышит все это. Слышит в своей голове. Она не хочет, но должна. Кира сидит за его рабочим столом, глядя на Крылья Свободы, которые некогда Эрвин носил на груди. Выцветшие от солнца, потрепанные ветром, на темно-зеленой ткани, о которой напоминают лишь неровные огрызки материи, обрамившие крылья. И на глазах выступают непрошенные слезы, а грудь сдавливает тисками, когда в очередной раз она ловит себя на мысли, что рядом больше нет человека, которому можно было бы безоговорочно доверять. Однажды столкнувшись с Майком в коридоре, они будут долго говорить о чем-то незначительном, о проблемах, не стоящих даже упоминания. А потом он поведет носом, втягивая воздух и кивнет, от чего пара отросших русых прядей упадет на лицо. — Ты все еще пахнешь им. Кира просыпается одна. Раз за разом, день за днем в холодной пустой постели. Спросонья по привычке шарит рукой рядом, перекатывается на другой конец кровати, а после вспоминает, что и засыпала она одна, а ледяные родные глаза видела лишь во сне. Теперь уже всегда одна. Внутри становится еще холоднее, и подтянув ноги к груди, свернувшись клубком и тихо рыдая, ты не избавишься от той гнетущей пустоты, что сжирает тебя изнутри.