Огонёк в тумане

      — Гермиона! Герм, очнись! Очнись!       Она тяжело, со всхлипом вздохнула, словно выныривая из глубины океана, и резко села на кровати. Голова закружилась, свет ударил по глазам, и голос Рона — такой громкий и неприятный — вновь ворвался в её уши: — Герми, Герми, ты как, ты в порядке? Герми, прости меня, я не хотел… Я не заметил… Прости меня!       Гермиона сглотнула сухой ком, царапнувший горло, и взглянула на мужа, стоящего у кровати на коленях. Выглядел Рон жалко. Синяк на его лице уже пожелтел, грязные рыжие волосы топорщились в разные стороны, мантия валялась на полу, а в прозрачно-голубых глазах сверкали крупные слёзы. — Гермионааа! — выдохнул он и, упав лицом ей в бёдра, широкими горячими ладонями сжал за талию. — Я так переживал!       Она заметила у двери пустую бутылку огневиски. И, принюхавшись, поняла, что муж, кажется, успел выпить, пока она лежала в отключке. Зато на ней была всё та же домашняя одежда и целое нижнее бельё, что могло значит только одно — он её не тронул. — Сколько я была без сознания? — поинтересовалась ведьма, подавляя отвращение.       Было неприятно оказаться в его объятиях после прекрасного дня в раю. Казалось, что это жизнь с Уизли сон — гнетущий и тяжёлый, из которого хочется поскорее выбраться. Проснуться.       Муж захныкал ей в живот, и Грейнджер на мгновение стало жаль его. — Целый день, Герми… Ты провела без сознания целый день…       Она нахмурилась: — Как целый день? А работа? И почему ты целителя не вызвал? — Целителя? — Рон вскочил и, нервно сжимая и разжимая кулаки, воскликнул: — Какой целитель? Ты с ума сошла?! Чтобы меня из Аврората попёрли? Чтобы все мои старания улетели в жо… в никуда?       Гермиона закрыла глаза: — То есть для тебя твоя работа важнее моего здоровья? — А для тебя не так? — закричал Рон, пугая её криком. Голова снова пошла кругом. — Нет?! Ты почти живёшь там, среди своих бумажек! Сидишь днями и ночами, трёшься со «старпёрами»! Наплевала на меня! Только и слышу каждый день, что у тебя новый проект и поэтому ты задерживаешься! Для тебя не важнее, значит?       Гермиона некстати вспомнила, как осторожен и предупредителен был Люциус, когда она только проснулась. Как не хватало ей этого спокойствия и уверенности, что окружали её в том призрачном мире. Сейчас ведьме хотелось хотя бы каплю Малфоевского понимания от Рона. Но увы… Она сглотнула разочарование, не желая сравнивать реальность и грёзы, и с горечью ответила: — Нет, Рон, если бы с тобой что-то случилось, я бы вызвала или целителя, или хотя бы близких друзей. А вдруг я… — Пфф, — насмешливо фыркнул он, перебивая её. — Выходит, чтобы моя жёнушка обратила на меня внимание, нужно стать увечным? Чтобы ты пожалела меня и всё бросила? — Рон, ну что ты говоришь… — Она поморщилась, трогая огромную шишку на затылке. — Голова болит. Принеси обезболивающее, пожалуйста. И мою палочку.       Рон изменился в лице и снова упал на колени. Он виновато скривил губы и достал из нагрудного кармана пузырёк с лекарством. — Вот. Возьми, оно хорошо помогает. Аврорам каждый день свежий выдают… И, Герм, прости, я правда не хотел.       Она выпила не раздумывая. Шум в голове начал немного стихать, как и болезненные ощущения. — Я когда понял, что ты потеряла сознание, — гнусавил Уизли, смотря на неё по-собачьи преданным взглядом. — Сразу же проверил твоё физическое состояние. Диаграмма показала, что всё в порядке… Ну, кроме шишки на голове, тогда я и решил, что не буду никого звать. Отпросил тебя с работы, сославшись на сильную мигрень… Герми, я погорячился и знаю, что виноват. Но ты ведь тоже виновата. Сколько можно тянуть с ребёнком? И мы не трахались так давно, что я уже дымился. Вот я и вспылил… Я бы никогда… Я же люблю тебя…       Гермиона не раз слышала похожие слова. Эти настойчивые нотки в голосе, прикрытые извинениями, вроде бы искренними, но… Всё повторялось снова и снова, из раза в раз. — Знаешь, если бы ты не пил… — начала она. — Чёрт возьми, далась тебе эта выпивка! — зарычал Рон. — Да брошу я на раз-два! А вот ты со своим отделом меня совсем забросила!       Он опять подскочил на ноги и заходил по комнате, как взбешённый тигр по клетке. От этого мельтешения у неё зарябило в глазах. — Рон, прошу тебя! — умоляюще прошептала Грейнджер. — Это я прошу тебя! — остановился он и, разъярённо дыша, выдал: — Я, кстати, не изменил тебе ни разу! Понятно? А ты… — Что ты хочешь этим сказать? — замерла она. — Я тоже тебе не изменяла. Никогда, Рон. Я не понимаю твою ревность… Или… Подожди, ты намекаешь, что не прочь совершить адюльтер?       Неприятное ощущение сдавило грудь. — Сама реши, — зло выговорил он. — У меня, как и у любого мужчины, есть потребности. Так что… Подумай о своём поведении! — Рон, это смешно! — Значит, я тебе смешон? — истерично выкрикнул Уизли, сотрясая кулаками. — Я, который из кожи вон лезет, чтобы семью сохранить, который говорит всем вокруг, как у нас всё хорошо, который готов для тебя на всё! Я смешон? — Пожалуйста, прекрати переворачивать наш разговор так, словно я в чём-то виновата перед тобой!       Она смотрела на мужа и видела не мужчину, а того капризного, вредного ребёнка, каким он был в детстве. Вечно недовольный Рон всегда находил возможность как-то её задеть. Да, потом отношения между ними каким-то волшебным образом переросли в горячую страсть: после войны они почти год не отлипали друг от друга. Любовь ли это была? Гермиона не знала, но очень верила, что те чувства ещё можно вернуть.       Наверное… — Ладно. Я причина всех наших проблем. Думай так, если тебе хочется, — припечатал Уизли, пренебрежительно глядя на неё с высоты своего роста. — Я пошёл на свою «никчёмную», по твоему мнению, работу, ловить очередного преступника! А ты… Делай что хочешь!       Он поднял помятую мантию и уверенно направился к выходу. Как только дверь за Роном захлопнулась, наконец-то наступила спасительная тишина и Гермиона утомлённо откинулась на подушку.       Перед её мысленным взором предстало лицо Малфоя. «Доброе утро, любовь моя!» — она словно наяву слышала его низкий голос, рокочущий далёким раскатом грома. Люциус бы принёс ей завтрак в постель и поцеловал — нежно-нежно, как может только он… Грейнджер мечтательно вздохнула, а потом помотала головой.       Что она делает? Зачем думает о невозможном? Люциус не ей говорил все те ласковые слова, не о ней заботился, а о любимой жене. У Гермионы своя жизнь. Свой муж, который, может быть, в чём-то и прав. Как внушала ей когда-то мама: «В любой ссоре виноваты оба». Может быть, ей стоит взять отпуск и провести несколько дней с Роном, а отдел подождёт?       Она взглянула на настенные часы и поняла, что, кажется, опаздывает на работу. Голова больше не болела и Гермиона не видела причин пропускать ещё один день…       … В отпуск её не отпустили, но позволили взять пару дней за свой счёт на следующей неделе. Грейнджер возвращалась по коридору пятого этажа Министерства магии к лифтам, обдумывая, как же использовать освободившееся время на полную. Чтобы успеть по-человечески обсудить с Роном их семейную жизнь, уговорить его перестать пить и заняться наконец сексом, если, конечно, они договорятся до чего-то хорошего. В принципе, если Уизли примет зелье, излечивающее привязанность к алкоголю, это будет огромным шагом с его стороны. Гермиона не раз просила его сделать это. Однажды Рон соврал, что выпил зелье, а потом напился, как свинья. После этого она не разговаривала с ним две недели, которые он назвал лучшими в жизни. И это было бы смешно, если бы не было так грустно.       Погрузившись в размышления, Грейнджер подошла к двери лифта и только подняла руку, чтобы нажать на кнопку вызова, как её опередили. Она по инерции положила ладонь на тёплые, длинные мужские пальцы и сразу же, смущённо охнув, отпрянула. Её спина упёрлась в чьё-то твёрдое тело, а аромат парфюма неоднозначно подсказал, кто стоял позади. — Прошу прощения, мисс… Мисс Грейнджер? — услышала она и обернулась.       Люциус Малфой, чуть задрав подбородок, глядел на неё сверху вниз, придерживая под локоть. Если бы не этот предупредительный жест, Гермиона точно свалилась бы прямо ему под ноги.       Всё, что происходило с ней вчера, обрушилось невыносимо жгучими воспоминаниями.       Его мягкие касания, головокружительные поцелуи, взгляды, долгие разговоры, то, как он крепко держал её на руках, как осторожно гладил её влажное тело мочалкой, как заботливо одевал и расчёсывал волосы. Это больше не казалось грёзами, потому что… Потому что это был он, тот самый Малфой. Красиво очерченные, чуть капризные губы, прямой нос, белые шёлковые волосы, морщинки в уголках глаз. Его высокий рост и подтянутая фигура. Его тёплые руки. И глаза, словно серебряные пули, смотрели на неё так же, как вчера. Пронзительно и изучающе.       Гермиона оттолкнула волшебника и, задыхаясь от постигшей её безумной мысли, прижалась спиной к стене у открывшегося лифта.       Всё было по-настоящему! ВСЁ! — С вами всё в порядке? — уточнил Люциус, хмуря брови и делая шаг к ней. — Вы побледнели.       Грейнджер в панике испуганно замотала головой, будто опасалась его: — Да-да, я в порядке. Просто… Я кое-что забыла. Там… — Она указала куда-то в сторону, продолжая смотреть на него огромными глазами.       Она не боялась его, нет. Гермиона боялась выдать себя, показать ему лишним движением или эмоцией, что знает его больше, чем ей полагается. Боялась, что захочет протянуть руку, чтобы дотронуться до него ещё раз и проверить, не сошла ли она с ума. — Э-м-м, хорошо. В таком случае я поеду, — Малфой раздражённо изогнул бровь, оценив её панику по-своему. — Извините, что напугал.       И он вошёл в лифт, оставив её приходить в себя в одиночку.       Гермиона схватилась за щёки, чувствуя, что к лицу резко приливает румянец. Мерлин! Как же так? Что это было? Почему? Она вновь и вновь лихорадочно перебирала в голове вчерашние события. Всё случилось наяву! Она весь день провела не с кем-нибудь, а с этим человеком, с Люциусом Малфоем. И ей понравилось! Понравилось! — Мисс Грейнджер, — услышала она голос пожилой волшебницы миссис Дункан, своего секретаря. — Я видела, с кем вы сейчас столкнулись… Какой всё-таки грубый человек этот Люциус! Не то что его отец, Абраксас. Вот он был уважаемым членом нашего общества, волшебник с большой буквы. Пойдёмте… Я вызову нам другой лифт.       Грейнджер, как сомнамбула, последовала за ней и, пока они ехали на свой этаж, узнала от вездесущей женщины, что Люциус, оказывается, вот уже месяца три ошивается у кабинетов Отдела по выдаче разрешений на путешествия. — Говорят, — понизив голос, вещала миссис Дункан. — Где-то полгода назад что-то случилось с его женой, и Малфой хочет увезти её на лечение в другую страну. Но он невыездной, всё-таки бывший преступник, кто же ему позволит покинуть Англию? Вот он и ходит здесь — злой, как чёрт… Хотя за что я могла бы его уважать, так это за верность своей женщине. Не бросает ведь в трудную минуту и не сдаётся…       После этого Гермиона много думала — до самого вечера. И уложив новые факты в своей голове, поняла, почему она, то есть Нарцисса оказалась настолько слабой, что не могла ходить, почему Люциус был так осторожен с ней, как с хрупким цветком. И только одно Грейнджер никак не могла понять — каким образом ей удалось попасть в тело жены Малфоя?       Наверно, это какая-то странная, не поддающаяся логике случайность. Мало ли удивительного происходит в магическом мире? Гермиона решила, что ещё узнает, бывало ли такое с кем-нибудь, а пока надо принять тот факт, что это больше не повторится. Поэтому стоит всё забыть или представить, будто она прочитала один из тех неправдоподобных сентиментальных романов, что позволяет себе изредка читать, и заняться своей личной жизнью.       Известие об отпуске Рон воспринял без энтузиазма. Он вернулся поздно, был нетрезв и настроение его находилось ниже плинтуса. — Меня лишили премии за то, что я опоздал, — буркнул Уизли, стягивая с себя вещи и нервозно швыряя их по гостиной. — Так что эти два дня я буду работать. А ты делай что хочешь. — Но Рон! — воскликнула Гермиона, следуя за ним. — Они тебе должны месяц отгулов, не меньше! Ты же много раз работал в выходные! Я думала, мы побудем вдвоём, поговорим и… — Да ты только и можешь, что говорить! Всё. Не трогай меня, пожалуйста! — И он хлопнул перед её носом дверью в ванную.       Она со вздохом опустила руки…       … Через неделю Уизли всё-таки решил, что отпуск это хорошая идея. Гермиона его убедила — она постаралась не напоминать ему о прошлых ошибках, готовила обильные завтраки, хвалила за всё, что только можно. Рон оттаял, поклялся, что не будет пить и выслушает её, а потом взял отгулы в Аврорате.       А она почти забыла о происшествии с Люциусом. Гермиона заставляла себя не вспоминать о нём и ей это удавалось. Ведьма по горло завалила себя работой в Министерстве и продумыванием семейного мини-отпуска. — Мы едем в санаторий, — объявила она в день Икс. — Четыре дня в райском местечке, ты рад?       Гермиона обещала Рону сюрприз и он удался. Муж отреагировал немного наигранной восхищённой улыбкой и свистом. — У-у, надеюсь, там нормально кормят, — проговорил он, берясь одной рукой за чемодан, а другой за портключ в виде резинового сапога. — А то за эти четыре дня я сожру тебя. — Мерлин, тебе бы только поесть, — по-доброму уколола его Гермиона.       Она схватилась за сапог с другой стороны, и за один тяжкий прыжок в пространстве они оказались около густого лесного массива, где-то в шотландском предгорье. Санаторий, похожий на небольшой белый замок, стоял у круглого озера, живописно отражаясь в зеркальной водной глади. Выглядело это сказочно. Грейнджер довольно улыбнулась, впитывая романтичное настроение представшего перед ними пейзажа. — Как будто вернулись в Хогвартс, — заключил Рон и, развернувшись, потащился к замку по дороге из серого камня.       Гермиона последовала за ним, с тихой досадой заметив, что он даже не предложил руки и не поинтересовался, как она пережила перемещение через портал. Хоть и знал, что она всегда страдает головокружениями после таких прыжков.       В санатории на самом деле вкусно кормили. Столы ломились от еды и выпивки. Рон однажды потянулся к вину, но, увидев говорящий взгляд Гермионы, усмехнулся и взял ещё один кусок курицы. Она мысленно оценила его выдержку, надеясь, что отпуск у них всё же удастся.       После сытного обеда, пока муж проходил какие-то лечебные процедуры, которые выбрал для себя, Грейнджер готовилась к романтическому вечеру. Приняла душ, переоделась в новое, идеально сидевшее на ней кружевное бельё — чёрное.       Светлый интерьер номера навевал умиротворение и чуточку напоминал спальню в доме Малфоя. Интересно, как он сейчас? — Нет, нет, ты останешься в прошлом… — осадила себя Гермиона, расчёсывая волосы у зеркала. — Мой муж, может, и не идеален, но я… люблю его, — последнее ведьма произнесла не очень уверенно, размышляя о том, честна ли она сама с собой.       И словно в пику её словам в воспоминаниях замелькали картинки того, как нежно Люциус проводил руками по её коже, одевая на прогулку. По телу вновь пробежали мурашки, и она поёжилась, обхватывая себя за плечи. — Нет, так нельзя… — прошептала она. — Люциус мне никто. И я для него обычная грязнокровка-выскочка, что мешалась под его ногами, будучи ребёнком. Он и не знает, с кем провёл тот день. И никогда не узнает…       Грейнджер продолжила расчёсывать свои пышные каштановые кудри, оценивающе разглядывая себя. А ведь она очень даже хорошо выглядит. Интересно, как бы она чувствовала прикосновения Люциуса в настоящем облике? Как бы он касался её? Как смотрел? Ведьма провела пальцем по кружеву на груди, задевая отвердевший от таких непозволительных мыслей сосок. О боги, она же ждёт мужа, а думает! Думает совсем не о нём! Гермиона тихо застонала, мысленно ругая себя. Взгляд скользнул на часы, отмечая, что Уизли задерживается.       Неожиданно дверь в номер с грохотом открылась, а она подпрыгнула на месте и выронила расчёску. — Герми! Тут, оказывается, есть своё казино! — с весёлым криком в комнату ввалился Рон, которого еле держали ноги. — Ты представляешь?       Чёрт возьми! Опять пьяный!       Увидев её в одном только белье, он раскрыл рот от удивления и, сглотнув слюну, игриво залепетал: — Привет, красотка! Не меня ждёшь?       Гермиона чуть не застонала в голос от обиды. Она быстро замоталась в халат. Слёзы злого разочарования защипали веки, но ведьма удержалась от плача. Не хватало ещё разреветься при Уизли. Он не стоил ни одной её слезинки. А ведь она так надеялась, что этот день пройдёт идеально. Что они решат все недоразумения.       Гермиона, стиснув зубы, покачала головой: — Рон, я думала мы договорились. — Да чего ты начинаешь? Всё нормально же! — он широко улыбнулся и потряс карманом, звеня, скорее всего, золотыми монетами. — Я выиграл нам галлеонов! Ты представляешь? Выиграл две моих зарплаты! — Рон, я просила тебя не пить! — в сердцах воскликнула она. — Мы на отдыхе или где? И давай снимай эту тряпку… — Рон вальяжной походкой подошёл к ней и потянулся к халату. — Я ещё не нагляделся… Покажи свои красивые сисечки… Герми… Покажиии…       Хотелось ударить его по голове, чтобы он немного пришёл в себя и увидел, что творит. Как ломает хрупкий мир, который она пыталась склеить в очередной раз. — Убери руки! — закричала Грейнджер и, схватившись за волшебную палочку, наставила её на мужа. — Ты обещал, что не будешь пить! Ты! Обещал! — Знаешь что! Хватит разговоров! Ты моя жена, Герм! — выплюнул он. — У меня встал, надо с этим что-то сделать… — Я… Мерлин! — она всхлипнула, теряя последние капли выдержки, и прошептала: — Рон, я так больше не могу. — И что? — усмехнулся он, игриво толкая её руку с палочкой. — Проклянешь меня? Или свяжешь? А? Давай лучше последнее… — Я думаю, нам надо расстаться.       Уизли от неожиданности даже перекосило, словно сказанное ею было совершенно невозможно: — Ты что мелешь? — Да, Рон, — продолжила она. — Я просто дико устала всё это терпеть. Не думаю, что из тебя получится хороший отец. Из тебя муж-то никакой! Ты не держишь слово, постоянно пьёшь, грубо себя ведёшь со мной, ты отдалился, не слышишь меня и не хочешь услышать! Когда ты в последний раз дарил мне цветы? Когда был нежен со мной? Видит Мерлин, я пыталась всё наладить, я… — Да что ты говоришь?! — закричал он. — Заткнись! Заткнись, я сказал! Ты не бросишь меня, не бросишь! Ты не можешь!       Гермиона так и не поняла, что сделал Рон. Всё произошло так быстро, за долю секунды. Вот она стоит, вскинув палочку в его сторону, и через миг её тело врезается в твёрдую гладь зеркала, у которого она причесывалась. И темнота накрывает её тягучей пеленой.

ооОоо      

      Сначала она услышала голос. Низкий бархатный баритон. Он словно обволакивал тёплым одеялом, с чувством читая очень знакомые строки: — «Дыши со мной хотя бы ещё один день, — попросил Кларенс шёпотом, и Анна-Мария, глядя на него с невыносимой горечью, ответила…» — «Ты совсем меня не знаешь, Кларенс, я лишь тень той женщины, что ты помнил…» — слабо продолжила Гермиона и втянула носом свежий цветочный воздух той самой спальни и аромат парфюма того самого мужчины, о котором она запрещала себе думать. — Нарцисса! — к её ладони припали тёплые губы. — Салазар, дорогая… Как я рад! В этот раз ты вернулась гораздо быстрее, может быть, это хороший знак? Может быть, мне стоило раньше начать читать эту книгу… Любовь моя…       Она не выдержала и расплакалась. Всё, что она чувствовала с Роном только что, в другой реальности — разочарование, злость, ужас — вырвалось из неё неудержимым водопадом слёз.       Люциус уселся рядом, заключая её в тёплые, спасительные объятия, и зашептал Гермионе в макушку: — Дорогая моя, что происходит? Что с тобой? Почему ты плачешь? Тихо, я рядом, всё хорошо…       Он целовал её в волосы и Гермиона медленно успокаивалась, слушая, как размеренно стучит сердце в его груди. Она вцепилась в него так, словно он был избавлением от всех её кошмаров и опорой в этом странном мире. Как она вернётся обратно и вернётся ли? Рон, кажется, перешёл все границы и теперь ей так страшно, что она рада спрятаться даже в чужом теле, под крылышком у чужого мужа. — Ты как, милая? — «чужой муж», отклонился, чтобы посмотреть на её лицо. — Впервые вижу, чтобы ты так сильно плакала… Тебе приснился сон или расстроила книга, которую я читал?       Гермиона сама потянулась к губам Люциуса и легонько поцеловала, успокаивая его волнение. Он довольно улыбнулся. Длинные мужские пальцы осторожно скользнули по её щекам, вытирая слёзы. — Всё хорошо, — она зажмурилась, наслаждаясь его лаской. — Это был ужасный сон, но теперь всё хорошо. — Что тебе приснилось?       Гермиона вздохнула и вдруг, сама не понимая почему, призналась: — Как будто я замужем за чудовищем, который любит выпить, кричит на меня и… бьёт… — её передёрнуло от мысли, что она мирилась с такой жизнью, жила с закрытыми глазами, не обращая внимания на явные предупреждения о том, что ей надо бежать от Рона.       Почему она не видела, как всё катится в тартарары и она давно уже несчастлива с Уизли? И что он уже давно позволяет себе грубо отталкивать её или обзывать, что относится к ней по-потребительски и не слышит… Почему? — Это только сон, любовь моя, — тёплые ладони её сероглазого спасителя бережно гладили Гермиону по спине и волосам. — Я не отдам тебя ни одному чудовищу. Больше никогда.       Она прижалась сильнее к мужской груди, жадно вдыхая запах одеколона Люциуса, теперь ассоциирующийся с чем-то незыблемым и безупречным: — Не отдавай…       Люциус проговорил ей в макушку: — А чтобы все страшные сны забылись быстрее, дорогая, мы прямо сейчас пообедаем и займёмся чем-нибудь позитивным. Например, я сыграю тебе на фортепиано. Или ты дорисуешь тот натюрморт, который начала полгода назад… — Натюрморт? Фортепиано? — она рассмеялась, оживая. — Да, давай сделаем всё это…       … После насыщенного дня они вновь лежали на одной кровати в обнимку. Гермиона разглядывала свои пальцы, испачканные в синей краске, а Люциус ласково гладил её по бедру, переходя на талию и обратно. — Сегодня был самый прекрасный день, — проговорила она, не желая засыпать. — Твоя музыка волшебна, я плакала… — Я заметил. Ты стала так чувствительна, моя дорогая… Твой натюрморт тоже вызвал у меня массу эмоций. — Малфой задумался, а она не выдержала и захихикала: — Ты тоже всплакнул?.. Он получился ужасным, можешь не смягчать. — Я бы так не сказал, — хмыкнул волшебник, и она снова прыснула, любуясь его лёгкой полуулыбкой. — В том синем кентавре что-то есть, поверь мне. Что-то гротескно-обличающее, новое слово в натюрмортной живописи, открытый сюрреализм… — Это была ваза! Люциус! Ваза! — со смехом остановила она его.       Он тоже рассмеялся и вдруг с отчаянной нежностью прижал её к себе, целуя в висок, потом в щеку и рядом с губами. Грейнджер стало жарко, но отталкивать его она не хотела.       За этот день, даже меньше — всего полдня — они с ним столько всего успели. Люциус будто дорвался до общения с ней… То есть со своей женой. И Гермиона понимала почему. Он любил Нарциссу, без сомнений. Любил и тосковал. И Грейнджер до боли в груди хотелось быть хотя бы немного причастной к этой любви. Любящий Малфой ей нравился, нравилось существовать в его коконе тепла и внимания, чего ей, оказывается, очень не хватало. Казалось, с ним она наконец-то дышит открыто и полно, как будто летит на его белом пегасе в чистом небе.       «Он заслуживает ответного жеста», — подумала она, млея под мерным движением его руки по телу.       Гермиона сама раскрыла одеяло и опустила лямки шёлковой ночной сорочки, оголяя грудь. Понимая, что сейчас она осмысленно, с трезвой головой идёт на измену. После этого она точно не вернётся к Рону. Это точка невозврата для неё, несмотря на то, что для Люциуса это будет лишь обычным сексом с женой. — Нарцисса… Мы не можем, ты слишком слаба, — ладонь Малфоя легла на её грудь, прикрывая розовый сосок.       Грейнджер со вздохом закрыла глаза и выгнулась к его пальцам: — Пожалуйста… Будь со мной… — Дорогая…       Гермиона села и, развернувшись к нему всем телом, начала медленно водить ладонью по брюкам, поднимаясь к ширинке. Глаза Люциуса следили за ней, темнея, как небо перед грозой. Завораживая колдовским туманом. Ей хотелось смотреть в них вечно, совмещая это с поцелуями, от которых заходится сердце. — Люциус, ты даёшь мне силы, — её пальцы нащупали его уже крепкую эрекцию. — Хочу тебя… Любимый, — медленно выговорила она последнее слово, словно пробуя его на вкус.       Кадык на его шее дёрнулся, когда Малфой сглотнул, облизывая губы: — Ох, дьявол, как же я откажу тебе, моя жаждущая женщина? Иди ко мне.       Его ладони так приятно и правильно обхватили её за талию, притягивая к себе. Гермиона почти упала на волшебника, успев лишь в последний момент упереться локтями в постель рядом с его широкими плечами. Она наклонилась к его лицу и их губы соединились в медленном, опьяняющем танце, который на данный момент вела она. Поцелуй получился долгим, размеренным и томным. Люциус не торопился, позволяя ей делать всё самой. Он поглаживал её по спине и блаженно замирал, когда она двигалась на его теле, задевая пах. — Как хорошо, дорогая, — прошептал он, отклоняя голову, чтобы Гермионе было удобнее целовать его шею, и одной рукой расстёгивая пуговицы на рубашке. — Подожди, секунду…       Он что-то пробормотал и вся одежда испарилась с него. — Какое полезное мастерство, — ведьма неистово покраснела, оказавшись на совершенно обнажённом мужском теле.       Она приподнялась на руках выше, оглядывая крепкую грудь без единого волоска и боясь опустить взгляд ниже. Ещё немного, и Гермиона совсем испугалась бы этой откровенности и прекратила бы начавшееся безумство. — Чаровница моя… Прекрасная… Дивная… — бормотал Люциус, оглаживая её ягодицы чуть дрожащими ладонями, и его искренний пыл возродил новое торнадо в душе Грейнджер.       Их губы снова слились в сладком поцелуе, который быстро из нежного превратился в голодный и неистовый. Гермиона больше не сомневалась. А Люциус перестал медлить. Перевернув ведьму на кровать, он оказался над ней. И теперь его касания обжигали похлеще кипятка. Низ живота обдало жаром, когда его твёрдый член задел её пылающее желанием естество. Она подалась навстречу и получила пока только длинные пальцы Малфоя. Такие дразнящие, умелые, что от них всё внутри неё запело и завибрировало, словно она то самое фортепиано, на котором он так мастерски играл. Каждое движение, каждое прикосновение Люциуса, казалось, потихоньку убивало её, сводило с ума. Весь он был сплошным сумасшествием. Его шелковистая кожа под её ладонями, его умопомрачительный запах, его горячие губы и тихий сексуальный шёпот: — Моя красивая ведьма… Мой свет, моя душа… — шептал Малфой, лаская её грудь, облизывая и покусывая то один сосок, то другой. — Мой нежный цветок, моя радость… Моя королева… Хочу заниматься с тобою любовью ещё тысячу лет, хочу целовать тебя везде, каждую частичку, каждый пальчик… Хочу с тобою вечность…       Грейнджер почти ничего не слышала, пребывая в состоянии полёта. В порыве страсти она обняла Люциуса ногами за пояс и мурлыкающе захныкала, когда он поменял свои пальцы на член. Его вторжение было приятным до мурашек и немного болезненным. Гермиона сжалась от первого толчка внутри неё. Люциус тихо чертыхнулся: — Прости… Мы давно не делали этого… — Нет, продолжай, — простонала она и Малфой впился поцелуем в губы ведьмы, с порочной жадностью запуская внутрь её рта свой язык.       Его тело вновь пришло в движение, заставляя её подаваться ему навстречу. Ведьма и не заметила, как схватилась за его волосы на затылке, больно сжимая. Да и Люциус вряд ли это заметил, полностью погружённый в неистовое действо. Его поцелуи ослепляли, заставляя забыть обо всём на свете. Его движения становились всё мощнее, он перестал её щадить, отчего Гермиона всё громче вскрикивала и стонала.       Когда её неожиданно настиг оргазм, ведьма почувствовала себя брошенной в ураган, так сильно её накрыло. Она задрожала, выгибаясь с жалобным стоном. Люциус с какой-то странной серьёзностью и одновременно восхищением следил за тем, как она кончает под ним. А потом через пару фрикций присоединился к ней, склонив голову ей на плечо и кусая за шею.       Люциус упал рядом с ней, дыша часто и немного загнанно. Устал, наверное, решила Гермиона, всё-таки он не молод. Но, повернувшись к волшебнику, она, к своему удивлению, поймала его бодрый лукавый взгляд. Малфой нашёл рукой её ладонь и притянул к губам для нежного поцелуя. — Я была великолепна? — спросила Грейнджер, сдерживаясь из последних сил, чтобы не рассмеяться.       Люциус жмурился, словно кот на солнце. Глаза его искрились улыбкой. — Больше, чем великолепна, родная… Гораздо больше…       Гермиона перехватила мужские пальцы, чмокнула их и положила его ладонь себе на грудь, устраиваясь у Малфоя под боком. — Хочешь, чтобы я остался? — почему-то спросил он, прижимая её спиной к своему горячему телу. — Да, конечно, хочу, — сквозь сон пробормотала ведьма, не понимая, что за странные вопросы он задаёт. — Хочу уснуть и проснуться с тобой…       Люциус укрыл их одеялом и ласково поцеловал её в ушко: — Тогда до завтра, милая. Пусть оно наступит для нас…