Долгая дорога

Не случайно пересекаются в жизни пути, И потери не так внезапны, как нам бы хотелось отметить. Никогда я не смог бы мимо тебя пройти, Остаётся лишь только тебя когда-нибудь встретить.       К нам в купе заглядывает та симпатичная девушка, которую я заприметил болтавшей с её подругой посреди вагона. Она обращается напрямую к своему приятелю, который уже полдня отирается у нас.       — Ты обещал мне организовать выпивку.       — Так заходи сюда.       — Издеваешься? Я их не знаю.       По выражению её лица вижу, что знает. И не только как авторов-исполнителей. Наша слава всегда бежит впереди нас. А вот зачем я решаюсь заговорить, мне неясно. Благодушное состояние во хмелю, судя по всему.       — Девушка, не бойтесь, мы не кусаемся. Здесь и познакомимся.       Она решительно мотает головой, не двигается с места и явно злится на своего товарища. Я собираюсь совершить новую попытку её уговорить, но не успеваю. Миша пристально смотрит на меня, потом переводит изучающий взгляд на неё и сразу же покидает купе, плотно закрыв за собой дверь. Когда через пару часов мы все выходим на перрон покурить, Миша тоже появляется. Вместе с той девушкой. Заметив мой вопросительный взгляд, он закидывает руку ей на шею. Она не сопротивляется. Мне становится противно.       — Горшок, тебе не кажется, что ты ведёшь себя по-скотски?       — Нет, Князь.       — А как же Оля?       Он пытается повторить мой приём с левой бровью. Уродское зрелище, если честно. Не внешне, снаружи всё даже цивильно. Они с девушкой на удивление гармонично смотрятся рядом. Но я чувствую себя прескверно. И даже значительная доза спиртного внутрижелудочно не улучшает ситуацию. Ещё её знакомый подбавляет парку своими насмешками.       — Ладно тебе, обычный курортный, в смысле, поездной роман. Что было в Вегасе, там и остаётся.       И эта последняя фраза тоже царапает ножом изнутри. Мне хочется провалиться сквозь землю. Я не знаю, почему мне сейчас так плохо. Теперь Горшок смеётся.       — О нет, он циник, каких поискать. Со своей же…       — Заткнись. Ты не имеешь права об этом трепаться.       — А разве ты минуту назад не делал тоже самое?       — Ты сейчас полез в моё прошлое, а я говорил о твоём настоящем.       — Нужно менять девушек каждые три года, разве не твои слова? Или ты вместо этого изменил своё мнение?       И не одно. Мне кажется, что судьба прицельно прошлась по всем моим убеждениям. Но тут её друг снова не вовремя встревает в беседу.       — А, значит, ты типа такой за средневековые устои? Мужику можно всё, а женщина должна ждать тебя дома? Чистый домострой.       Даже если и так, разговор ведь не обо мне. Единственный человек, который сейчас не бесит меня на перроне, стоит рядом с Горшком. К ней я теперь и обращаюсь.       — Тебе самой не противно это слушать?       — Что ты ко мне пристал? Ты мне что, муж?       — А если бы я сказал, что да?       — Ты уже так говорил год назад.       Вот откуда это сумасшедшее чувство дежавю. Ну да, помню, я увидел двух девчонок и предложил одной из них поехать с нами. Сказал, что она — моя жена. Только я был настолько пьян, что даже удивлён… Хотя кого я обманываю, я и сейчас не лучше. Да плевать.       — Девочка, милая, Горшок — наркоман. Со стажем. Нехилым таким, почти в полжизни. Торчит с завидной регулярностью. А его бедная жена…       Я пропускаю момент, когда мне прилетает по лицу. Не сильно, но ощутимо. Теперь болит нос, и, похоже, я прикусил губу. Но остаток зубов в целости. Следующие несколько ударов я блокирую, и Миша оставляет меня в покое. Видимо, на моём лице появилась кровь, а у него пунктик на этом деле. Боится, б…., заразиться. Всегда стерильные шприцы, по всем карманам презервативы, никаких общественных саун и бассейнов… Лучше бы у него были и другие принципы. Я озираюсь по сторонам. Девушка исчезла. Хорошо, что у неё хватило ума сбежать с поля боя.       Умывшись, я возвращаюсь в купе и лезу на свою верхнюю полку. Горшок смотрит на меня снизу с противоположной стороны.       — Она тебе понравилась.       — Отвали от меня, я сплю.       — То есть я могу сейчас пойти и пригласить её выпить на брудершафт?       — А ты ещё этого не сделал? Я удивлён.       — Слезай и нормально по-мужски поговорим.       — А тебе на станции не хватило?       — Ты каждый раз выставляешь меня виноватым, а сам не можешь ничего предпринять.       — Я…       — Только в ответ, только в отместку. Когда эмоции зашкаливают. Никогда с расписанным планом и трезвой головой. И каждый раз на попятную. Ты боишься ответственности, потому что её не потянешь. Ты всегда будешь только просить прощения и возвращаться назад.       — Нужно уметь проигрывать.       — Правильно, ведь ты не способен победить.       Он ловит мой взгляд и перестаёт моргать, а у меня сразу возникает ощущение песка под веками. И нестерпимое желание потереть глаза. Я не могу дать отпор даже сейчас. Опускаю голову и поворачиваюсь на бок лицом к стенке.       — Андрей!       Я не отвечаю. Слышу, как он встаёт со своего места. Оборачиваюсь сам, его рука зависает в миллиметре от моего плеча.       — У нас гости. Невежливо их оставлять без компании.       У нас всегда толпа народа. Каждый долбанутый день. В гримёрке, в номере, на репточке. Даже в студии пасутся и греют уши левые люди. Мне, б…., и дома в окна умудрялись заглядывать. Мы — вечные участники передачи «За стеклом». Сначала Алёне это нравилось, она всюду таскалась за нами. А потом вдруг устала. Оказалось, что я могу отрешиться от происходящего. От всего, слышать только себя. Ведь мне нельзя утомиться, это моя жизнь. Но ей стало обидно, что и она становится лишней, когда мне нужно отдохнуть. Чёртовы воспоминания, очень вовремя.       Я спускаюсь вниз, Горшок протягивает мне казённый стакан в подстаканнике. С портвейном.       — А что, уже на понижение пошли?       — Больше ничего нет.       — Не волнуйся, не компот.       Опять влез этот весельчак-приятель. Горшок зыркает на него так, что тот сразу затыкается. Это не улица, он здесь не хозяин. Странно, что Миша не потребовал от меня предъявить флягу. Хотя правильно, она на утро.       Часа в три-четыре неместные выметаются из купе, и мы с Горшком остаёмся вдвоём. Яша и Поручик давно ушли на свободные места, чтобы словить хоть пару часов сна. У них с настройкой на отдых всегда меньше времени.       — Ё-моё, ты говори «стоп», если видишь, что мы летим в стену.       — То есть ты водитель, а я крайний? У кого из нас руль?       — Ты в учебной машине, у тебя свои педали.       — Откуда знаешь? Ты же не ходил на курсы.       — Как будто ты их посещал.       — Когда-нибудь…       — Вместе пойдём.       Меня уже корёжит от его постоянного присутствия. Даже в больницу со мной за компанию попал. И нет, не сопровождающим. Гордей послал нас на хрен и стал снова селить вместе, а Батогов сохранил традицию, чтобы проще было пересчитать по головам. У меня есть только пару часов свободного времени по утрам, когда Горшок дрыхнет, хоть из пушки стреляй, а я просыпаюсь с первыми, мать их, жаворонками, стучащими своими дверями. И по ночам, когда он храпит, а мой мозг ещё сопротивляется лишним звукам.       — Я серьёзно, Андрей. Понимаю же, на самом деле, что, вроде того, как бы, перегибаю. Андро…       — Ещё раз я услышу своё имя в таком варианте, и свою сдачу ты от меня получишь.       — Махно…       — Эти бандитские формирования одинаково отвратительны в любую эпоху и под любым соусом.       — Ты, б.…, сам сначала почитай Кропоткина. Бакунина не надо, он не для всех. А вот Кропоткин чётко объяснил, как построить…       — Мих, я очень устал за сегодня. Вот кому хочешь дальше втирай про идеальный мир и его устройство, но только не мне. Иди к своей новой знакомой.       — Да по боку мне эта пигалица. И я ей, судя по всему, тоже. Она на тебя за что-то очень злится.       — Так на улице же прояснилось.       — Нет, другое. Вспоминай, где вы ещё могли видеться.       Хотя да, оскорбиться тем предложением на год… Но с другой стороны, запомнила же.       — Везде, где был я, был и ты. Какие у тебя догадки?       Горшок не отвечает. Он уже заснул, опираясь затылком на сетку для мелочей. Я забираюсь наверх и лежу, глядя на багажную полку над головой. Жарко. Лучше постою снаружи.       Вчерашняя девушка, растрёпанная и помятая, одновременно со мной выходит из своего купе.       — Тяжёлое утро?       — Помолчи, а?       Она морщится от моего голоса. Ладно, отхожу ближе к нашей двери, достаю заначку. По мне, лучше всей бормотухи, что мы намешали вчера. Ещё бы покурить… Ухожу в тамбур. Слышу шорох за спиной. Оборачиваюсь. Это лохматое чудо вышло следом за мной.       — А мне дашь немного тоже?       Б…., просто второй Горшок. Заткнись и поделись.       — Ты не Михалина случаем?       Она смотрит на меня, как на дебила. Такое выражение я наблюдаю на Мишином лице уже лет шесть. Просто родственные души. Наконец до моего плинтуса опять долетают звуки её голоса.       — Агата.       — Кристи?       Нет, она вроде только в книжках убивала. Взглядом не пыталась. Или я имел в виду группу? Надо было всё-таки попытаться поспать.       — Своё имя не хочешь назвать?       Круто.       — Загуглишь потом. Я — один из солистов «Короля и шута». Даю подсказку, с Горшком, который Миша, ты, если забыла, обжималась вчера.       — Мы не…       — Как знаешь.       Я протягиваю ей свою флягу. Она делает аккуратный глоток и, конечно, продолжает цепко держать добычу.       — Покурить бы.       Достаю пачку. Ну да, всё, как полагается. Отдаю Агате последнюю сигарету. Она достаёт свою зажигалку и пытается прикурить. С занятой рукой выходит не очень. Я прижимаю её пальцы своими, и пламя зажигается. Агата высвобождает руку и засовывает зажигалку в карман. Потом перекладывает флягу, опускает руку с сигаретой и выпускает дым через нос.       — Я тебя помню. Ваша группа выступала в нашем городе.       — А моё имя забыла.       — Ты не представился перед тем, как испортить мне причёску.       Ёлки, и эту фиговую историю я смутно припоминаю. Сколько тебе лет, ребёнок? Мне срок не впаяют за спаивание и приучение к никотину несовершеннолетних?       — Чего напугался? Я в милицию на тебя не заявляла.       — Ну ты сразу и зеркально ответила. Домой едешь?       — К маме на выходные и её день рождения отметить.       Блин, я не могу больше.       — Тебе во… Двадцать?       — Два. Почти три.       Фух, беспокоиться не о чем. Ситуация некрасивая, но ничего криминального.       — Эта история же была года три назад?       — Около восьми.       Б.....       — Вот какого х..? Где были твои мозги, когда такая малолетка потянулась ночью в кафе и стала приставать к пьяной компании?       — У меня там работал знакомый, и вообще я была со своим парнем, просто он ушёл.       — То есть он сесть в тюрьму из-за тебя не боялся?       — Мы с ним ровесники.       — Это этот, что ли? Шутник?       — Какой этот? Я с подругой еду, а… А. Ты больной?       — Кто бы говорил. Толпа взрослых мужиков и подросток. Лолита, т… м…. Острых ощущений хотелось?       — Нет. Вы были слишком заносчивые. Но не опасные.       — А у тебя очень много опыта было на тот момент, определить, можем ли мы причинить тебе вред? Мама не учила не подходить к… Какой же грёбаный п...... У нас-то в то время тоже тормозов особых не наблюдалось… Ты, правда, не понимаешь всей тогдашней скользкости своего положения?       — Я пришла к своим знакомым.       — А могла бы не вернуться домой. А если бы мы были маньяками? Или… Мрак. Вот год назад и вчера вечером тебе почему-то ума хватило не послушаться завываний мутного мужика.       Про Горшка я стараюсь не думать. Надеюсь, они действительно трепались об анархии в проходе вагона или под надзором её подруги. Но каким образом речь обо мне могла зайти? Или Миша, и правда, пошёл за ней только ради меня? Но она сама что-то пытается объяснить.       — Ты светлый.       — Как пиво?       — Как человек.       — Прямо белый лист. Моя бывшая жена бы с тобой поспорила.       — Я тоже была замужем.       — Серьёзно? Когда успела? У нас тринадцать лет разницы. Я…       — Крыса.       — Где?       Я смотрю по сторонам. Она опять глядит на меня, как на спятившего. Сама же сказала. Я забираю флягу и опрокидываю в себя очередную порцию. Агата вдруг начинает хихикать.       — Ты подумал, что здесь бегает?       — А что ты имела…       Ну да, действительно, облажался. Улыбаюсь сам.       — Бык.       — Значит, двенадцать. Я тоже бык.       — Тёлочка. Бесшабашная и бодучая.       Агата не успевает мне ответить, так как на нас вылетает очень злая работница железнодорожного транспорта.       — Кто здесь курит? Нельзя. А, вы ещё и пьёте?       — Нет, мы фокусы показываем.       Я перехватываю окурок и прячу его вместе с флягой в свой карман, а оттуда достаю «Взлётную» карамельку.       — Оп.       Проводница в восторг не приходит.       — Нельзя шуметь.       — Мы очень, очень, очень, очень тихо…       — Ругались на весь вагон.       — Я больше…       — Хватит ваших дурацких извинений.       — Я хотел сказать, что больше не могу. Устал.       — По приезду отношения выясняйте. Нормальные люди спят.       — А чай у вас есть? И печенье. Или ты на диете?       Агата всерьёз задумывается, словно я опять втягиваю её в приключения, которые она не искала, но нашла. Но проводница не даёт ей времени на погружения в глубины сознания.       — Для чая ещё рано. Мы пока не готовим.       — Тогда что за претензии к нам? Чем мы должны заниматься, если голодные и злые?       Работница ничего не отвечает и оставляет нас в покое. Вот зря я вопрос задал, я ведь тоже не знаю. Достаю флягу опять и протягиваю Агате. Она, не думая, прикладывается к ней снова.       — Ты давно с Горшком в группе?       — С пятнадцати. Сразу, как познакомились. У него уже были свои намётки, а потом мы начали совместно двигаться к большой сцене.       — То есть двадцать лет не расстаётесь?       — Восемнадцать. Я полтора года отслужил, Миха с полгода в общей сложности по больницам валялся.       — И тебе никогда не хотелось в другой коллектив?       — После «Акустического» постоянно. Даже сольник хотел записать, но Миша загрузил меня по полной по нашему альбому. Свой, кстати, зараза, без меня выпустил. Благотворительный. Добрый, короче, наш Горшок. Ко всем, кому ни попадя.       — Но ты продолжаешь с ним работать.       — Мне не хватило ума уйти вовремя. А сейчас я уже сам не потяну.       — Почему?       — Надо привыкать ещё к кому-то. Может, фронтмен окажется ещё большим придурком. А Горшок не самый плохой лидер. И мне свои идеи с боем, но удаётся продвинуть в группе.       — А ты не рассматриваешь вариант своей собственной?       — Кто за мной пойдёт? Да и я, считай, никогда не пел один.       — Получается, он — твоя вторая творческая половина, и без шансов на личную жизнь.       — Примерно так. Мой стиль формировался при нём и для него. Чего я сам хотел, особо и не помню.       — Да бред всякий, как обычно. Сопли, слёзы. Несчастная любовь, короче. Будто я не для тебя, Андрюха, музыку пишу и скрипачей терплю. Куда из купе сбежал? Дай покурить.       Горшок проснулся. Всё, персональное время закончилось. Я виновато смотрю на Агату, она переводит взгляд с моего лица, куда неотрывно глядела, пока он говорил, и теперь рассматривает Мишу. Горшок замечает в её руке мою флягу, забирает и допивает остатки сам. Пустую тару Миха засовывает в мой карман.       — Сигареты, я понимаю, у вас закончились.       Мы с Агатой синхронно киваем головами. Он уходит. Мне пора возвращаться к себе. Надо прощаться. Я молчу, Агата тоже. Горшок опять заглядывает к нам в тамбур.       — Князь, на пять секунд.       Я выхожу к нему.       — Что хотел?       — Так ты определился: да или нет?       — Ты о чём, Мих?       — О возвышенном, б..... Короче, у вас ещё до выгрузки час есть, чтобы потрещать. Держи чай, сахар я уже засыпал.       — А если Агата не любит сладкий?       — Значит, будет пить и страдать, ё-моё. Как всегда делаешь ты. Вали, давай. Не забудь телефон спросить.       Он выталкивает меня из прохода, закрывая за мной дверь. И я слышу его удаляющийся голос.       — Сказани это ещё при журналистах, Андрюха. Половина, блин. Понимаешь, да?