Есть только миг

2183.81 Вулкан, пустыня Кузница Он лежал, распластавшись на спине, наполовину прикрыв веки от палящего вулканского солнца. Он заснул в тени на более низком склоне ущелья, но теперь, когда яркий шар светила катился за горизонт, он оказался под лучами, обжигающими его и без того загрубевшую кожу. Он облизнул губы, такие же потрескавшиеся и пересохшие, как песчаная почва, на которой он спал. До заката оставался по меньшей мере еще час, но он больше не мог отрицать все растущую потребность в воде. Сарек перекатился на бок и, бросив взгляд на чашу, стоящую под небольшим каменным выступом, еле сдержал инстинктивную реакцию своего тела. Медленно сделал вдох, затем второй. Свернувшееся под камнем существо не двигалось, но его можно было безошибочно узнать. Молодой к’кари, довольно небольшой, но весьма ядовитый, плотно обвился вокруг глиняной чаши. Сарек медленно поднялся на ноги. Чуть хмурое выражение проступило на его лице, пересохшие губы слегка сжались. В голове пульсировало, спина мучительно болела, и ему потребовалось огромное усилие, чтобы подавить разочарование. На то, чтобы изготовить и высушить маленькую глиняную чашу, у него ушло двенадцать дней. Множество неудачных попыток закончилось тем, что чаша оказывалась слишком хрупкой или раскалывалась, когда он пытался готовить в ней пищу, но эта, последняя, служила ему уже семнадцать дней. Она была источником жизни. Она содержала воду, и теперь ее стерег бдительный к’кари. Сарек проанализировал имеющееся у него варианты действий — это было довольно легко, потому что выбор оказался весьма невелик. Он мог попытаться вернуть себе чашу или же пожертвовать ею. Попытка вернуть чашу могла закончиться смертью, либо его, либо к’кари, в зависимости от того, кто из них окажется быстрее, если только он не решит поразить змееподобное существо камнем с удаленного расстояния. Он полагался на доводы логики, но вид чешуйчатого смертоносного создания, обвившегося кольцами вокруг его единственного источника воды, затронул в нем древнюю, первобытную струну, и этот порыв было трудно контролировать. Сарек всегда испытывал трудности с контролем более глубинных, более инстинктивных эмоций, таких как страх или удивление. Логика подсказывала, что главной целью любого существа является долгая и благополучная жизнь, а риск, который несла попытка прогнать это существо от чаши, был весьма велик. Если он прибегнет к убийству к’кари, риск его собственной жизни будет существенно меньше, но лишения кого-либо жизни без крайней на то необходимости следовало избегать. Почти десять минут он взвешивал собственную насущную потребность в воде и ценность жизни к’кари, и как только солнце скрылось за близлежащими горами, Сарек развернулся и зашагал в равнину пустыни в поисках дающего воду корня ка-ран-ши. К’кари не сможет бесконечно обвивать чашу своими кольцами, как и Сарек не останется навечно в Кузнице. Утром начнется его семьдесят третий день Ритуала Тал’от. В нынешнюю эпоху крайне мало вулканцев решалось пройти это экстремальное испытание, знаменующее начало взрослой жизни, большинство из них принимало решение завершить обучение в подростковом возрасте ритуалом кахс-ван, но семья Сарека хранила древние традиции, и потому он здесь — бродит по враждебной и дикой территории, не имея при себе ничего, кроме одежды и ритуального клинка. Он должен будет вернуться в день своего совершеннолетия, но до этого момента оставалось еще тридцать девять дней. Сейчас ему нужно выжить, а, чтобы выжить, нужна вода. Вулканец способен выживать без воды в течение довольно длительного периода времени. В идеальных условиях он мог продержаться до пятнадцати дней, но Кузница была далека от идеала. Сильная жара и сухой воздух быстро истощили запасы воды в организме, и теперь, чтобы не умереть, ему требовалось почти четверть литра воды в день. Значительная часть его бодрствования теперь была посвящена поиску этого крайне необходимого ресурса. Его поступь была вялой, дыхание сухим, но, куда хватало глаз, единственной растительностью оставались лишь чахлые сухие кустики, обрамлявшие основание больших валунов. Издалека донесся крик сехлата. Сарек замер, прислушиваясь к этому звуку. Огонь отпугнул бы диких животных, но в его состоянии трата времени и сил на разведение костра стала бы губительной. Отказываться от безопасности ради поиска ресурсов неразумно. Сарек повернул влево, меняя курс, чтобы идти против ветра и таким образом попытаться скрыть свой запах от сехлата. Он был крайне измучен и почти сходил с ума от жажды, но вода словно ускользала от него. Сехлат снова завыл, теперь уже ближе. Сарек достал из-за пояса клинок и продолжил путь. Предпочтительнее было бы с помощью клинка смастерить из куска дерева копье, но идеальной древесины на его пути не попадалось. В его нынешнем затруднительном положении вообще не было ничего идеального. Современные вулканцы отвергали Ритуал Тал’от из-за низкой выживаемости проходящих его. Четыре месяца в крайне суровой, бесплодной Кузнице — это слишком долго: множество даже самых находчивых, изобретательных и бесстрашных личностей было обречено стать жертвами неблагоприятных обстоятельств, и Сарек начал подозревать, что и он сам не станет исключением. Он продолжал идти, ища глазами растение ка-ран-ши или природный источник воды, пробивающийся из толщи горных пород, но и то, и другое в этом уголке Кузницы было редкостью, и он все продолжал терять силы. Совсем скоро сехлат настигнет его, поэтому он мысленно приготовился к битве, из которой ему вряд ли удастся выйти победителем. Даже если ему посчастливится выжить, кровотечение при серьезном ранении приведет к еще большей потере жидкости, а он и так уже балансировал на грани смерти от обезвоживания. На следующем шаге левая нога подкосилась, и он сильно ударился коленом об острый камень. Кровь хлынула из раны, ногу пронзила резкая боль, и он понял, что смерть настигнет его совсем скоро. Он начал размышлять о природе жизни и смерти, пытаясь укрепить свой разум в борьбе против многовековых инстинктов, заложенных в самом его существе и стремящихся избежать прекращения жизни. Шуршание камней в нескольких метрах позади возвестило о приближении сехлата. В голове загудело, уши заполнил звенящий звук. Сарек открыл глаза и поднялся на ноги, глядя на звезды и чувствуя, что готов к смерти. Он крепко сжал клинок и повернулся, но даже довлеющая над ним логика не смогла избавить его от внезапного шока при виде представшей ему картины. Клинок выскользнул из пальцев и звякнул о камень серией из трех клик-клик-клик. -Ай-Чайя? Шатаясь, Сарек двинулся вперед, не обращая внимания на боль, пронзившую левое колено, и упал, зарывшись лицом в блестящий мех молодого сехлата. Ему было девять, когда на окраине фамильного поместья он нашел брошенного детеныша сехлата, свернувшегося в комочек под кустом кхара. Они росли вместе, но в начале прошлого года, когда Сарек улетел с отцом в дипломатический визит на Землю, Ай-Чайя пропал. И вот он здесь, за сотни километров от дома. Сехлат и вулканец какое-то время сидели рядом. Целью Ритуала Тал’от было научиться стойкости и умению полагаться только на свои силы, и присутствие Ай-Чайи нарушало это условие. Но Сарек не мог найти в себе силы прогнать зверя прочь. Одиночество в Кузнице могло потягаться с ее же негостеприимством. Когда Ай-Чайя сел, отстранившись от объятий Сарека, тот еле сдержался, чтобы не вцепиться в его мех и не заставить остаться. Сехлат прошел несколько шагов вверх по склону горы и обернулся, глядя на Сарека. — Иди, — сказал тот. — И спасибо тебе, старый друг. Нелогично разговаривать с существом, которое не способно понимать речь, но временами казалось, что друг его детства понимал его. Но сехлат все же ослушался приказа Сарека и перевел взгляд вверх вдоль склона горы. — Мы должны расстаться. Ай-Чайя сел и тихо зарычал. Сарек приблизился, размахивая руками, чтобы прогнать зверя, но он слишком вымотался, чтобы его не слишком энергичные действия оказали нужный эффект. Ай-Чайя встал и, сделав еще несколько шагов вверх по горе, вновь оглянулся на Сарека, и тот внезапно понял, что Ай-Чайя звал последовать за ним. Гора стала для него непосильным испытанием; подъем был слишком крутым, а его тело — слишком слабым. Сарек кое-как догнал своего спутника-сехлата и рухнул рядом на колени, но Ай-Чайя просунул свою большую голову Сареку подмышку и подтолкнул его вверх. Голова Сарека моталась из стороны в сторону, слишком тяжелая, чтобы мышцы шеи могли держать ее прямо, но его глаза еще оставались безупречно зоркими, и вскоре он заметил серебристый отблеск, пробивающийся сквозь чахлый кустарник. Ай-Чайя привел его в обширные заросли ка-ран-ши. Он лихорадочно пополз к ближайшей группке растений и с вновь обретенной силой вырвал из пыльной почвы первое же растение, до которого дотянулся. С корней потекла мутная от растворенного мела влага, и Сарек жадно вгрызся в корневище. Жидкость была горькой, обжигала потрескавшиеся губы, но это не имело значения. С кончиков корней ка-ран-ши текла сама Жизнь. Ай-Чайя сидел и смотрел, как он высасывает влагу из одного корня за другим. Кустов ка-ран-ши хватит, чтобы обеспечить его водой примерно на четыре дня, и само это место оказалось подходящим для укрытия. Он мог бы здесь отдохнуть и восстановить силы. Он полушагом-полуползком преодолел еще несколько метров вверх по склону и сел на гладкий камень под большим нагромождением валунов. Ай-Чайя свернулся рядом калачиком и положил свою огромную голову Сареку на колени. Тал’от должен был научить его самодостаточности, но без помощи своего детского любимца он, скорее всего, умер бы. Он предположил, что и из этого он тоже должен извлечь соответствующий урок. Ай-Чайя громко засопел во сне. Несмотря на семнадцать лет обучения логике, Сарек не смог сдержать легкой улыбки, внезапно проступившей на его губах. 2212.81 Йеллоустоунский экологический заповедник Кожа на ее пальцах покрылась трещинами и ссадинами. Она стиснула зубы, продолжая двигать рукой все быстрее и быстрее, пока из-под слоя трута и щепок не начал струиться дым. У нее почти получилось, почти. Гримаса на ее лице уже готова была превратиться в победную ухмылку, но тут ветка хрустнула у нее в руке, и из ее рта непроизвольно вырвалось несколько слов, вызвав неодобрительный взгляд отца. — Я так замерзла, — проныла Аманда. Она хлопнулась на спину и бросила ему извиняющийся, но решительный взгляд, вновь натягивая перчатки, — мы не можем просто использовать зажигалку? — Вопрос не в том, чтобы согреться, — напомнил отец, облачко замерзающего дыхания окутывало его лицо, — ну, не только в этом. Такую несправедливость почти девятилетний ребенок уже не смог вынести. — Я это ненавижу! — Это ты захотела в поход. — Я не знала, что пойдет снег! — Что ж, пусть это послужит тебе уроком. Проверяй прогноз погоды, прежде чем отправляться в поход. Аманда бросила на отца еще один неприязненный взгляд. — Я хочу домой. — До машины семь часов пешком. Где-то через полчаса стемнеет. Если тебе кажется, что сейчас холодно, просто подожди немного. — Ты не можешь просто вызвать экстренную лесную службу? — Не легче ли просто разжечь костер? — Было бы легче, если бы ты дал мне зажигалку. — Жизнь не всегда легка, Аманда. Она не могла ненавидеть собственного отца, во всяком случае, по-настоящему, но почему он должен быть таким злым? В походе, вообще-то, должно быть весело. — Я расскажу маме. Он печально нахмурился ее словам, и Аманда тут же пожалела о сказанном. Она пробормотала извинение, но отец покачал головой и сказал: — Ты можешь рассказать ей, если пожелаешь, но сначала тебе нужно пережить ночь, и, если ты хочешь это сделать, предлагаю тебе разжечь костер. Аманда пошевелила пальцами в попытке восстановить кровообращение и медленно поднялась на ноги. — Но я сломала лук. От снега дерево слишком промокло. Мне придется начать все сначала. — Тогда тебе придется начать все сначала. Так что? Она вытерла нос тыльной стороной перчатки и оглядела замерзшую землю, уже покрытую мягким слоем белого пуха. Она разгребла снег в стороны, нашла другую подходящую палку и начала отвязывать нейлоновый шнурок от сломанных половинок предыдущего, не слишком удачного экземпляра смастеренного ею огневого лука. — Могу я кое-что предложить? Фыркнув, Аманда закатила глаза. Вместо того, чтобы отреагировать на ее поведение с должной строгостью, отец широко улыбнулся и спросил: — Почему бы не взять для веретена палку потолще? Аманда вздохнула —она все же должна была дать ему понять степень своего раздражения, — и отправилась на поиски ветки побольше. Обнаружив одну несколько минут спустя, она принесла ее показать отцу. — Сосна не годится. Слишком хрупкая. Нам нужно что-то средней твердости. В здешних краях лучше всего брать тополь или иву. Она прикусила губу и вновь отправилась на поиски нового веретена для огневого лука. Все равно, это слишком дурацкий способ разжечь огонь. Техника пещерных людей сейчас казалась довольно бессмысленной, тем более, что человечество уже давным-давно подружилось с пришельцами с других планет. Но она придержала свои мысли при себе и в конце концов нашла ветку тополя, которую сломала пополам. Не слишком зеленая и не сгнившая. Кажется, почти идеальная. — Эта, думаю, подойдет, — крикнул отец у нее за спиной. Она кивнула и достала перочинный нож, чтобы обточить концы нового веретена под углубления в держателе и подложке, но в перчатках ничего не получалось, и ей снова пришлось снять их, прежде чем взяться за дело. Работа по вырезанию отверстия под держатель шла медленно, и к тому времени, как она закончила подгонку, уже почти стемнело. Видимо, теперь отцу придется сдаться и воспользоваться зажигалкой? Он уже доказал свою точку зрения, она уже изготовила все необходимое и попыталась развести костер с помощью огневого лука. Ну и что, что у нее не получилось? Она же старалась, не так ли? Он не позволит им замерзнуть насмерть, правда? От волчьего воя высоко в горах у Аманды кровь застыла в жилах, и внезапно замерзнуть до смерти ей показалось не самым худшим итогом. — Огонь также отпугивает животных, — напомнил ей отец. — Подложка промокла от снега, и растопка тоже, — заныла она. — Даже если я раскручу веретено, дрова горят лучше, когда они сухие. — Верно, — он снял с правого плеча рюкзак и, порывшись, нашел пластиковый пакет, который бросил ей, — но я подумал, что мог бы тебе помочь на этот раз. — Спасибо, — пробормотала она. Открыв пакет, она обнаружила пучок сухой травы, которую он, наверное, подобрал утром, когда они проходили через заросли полыни. Она разгребла тонкий слой снега, обнажив землю, и возобновила свои труды по добыванию огня. Когда стало слишком темно, и она уже ничего не видела, отец дал ей фонарик. Она предпочла бы зажигалку, но стиснула выбивающие дробь зубы и продолжила. Ей потребовалось сорок пять минут, но наконец тлеющий уголек упал с подложки в растопку, и Аманда откинулась назад, почти опьяненная охватившим ее недоверчивым ликованием. — Не дай ему погаснуть! — рявкнул отец. Она наклонилась вперед, осторожно подула, и внезапно пламя, как по волшебству, словно расцвело, подбираясь к ее губам. — Хa! — Начала ты хорошо, но надо разжечь настоящий костер, — настойчиво отозвался он, снимая свой дождевик-пончо с охапки дров, которые они еще днем сложили в аккуратное костровище. Аманда сгребла пучок быстро прогорающей травы и поместила его в основание поленьев. Им пришлось добрых полчаса подбрасывать растопку, прежде чем отец наконец заявил, что теперь у них есть надежный костер. Она и раньше гордилась собой, но сейчас это чувство стало совсем другим. Танцующее перед ней пламя воплощало в себе и благоговейный трепет, и смирение, и радость, и облегчение, и так много, много всего. — Ты голодна? — А? — она вышла из своего оцепенения и заметила, что отец протягивает ей разогретый рацион. — Да, наверное. — Тогда ешь. Ты заслужила. Она взяла небольшой пакет, отметив, что в нем тушеная говядина. — Спасибо, пап. Он сел на складной походный табурет рядом с ней и принялся за свою порцию тушеной говядины. — Ты все еще хочешь рассказать все маме? — Нет. — Почему? Аманда осторожно откусила кусочек мяса и наклонилась ближе к огню. — Если я расскажу ей, она больше никогда и никуда не отпустит меня с тобой. — Думаю, так и будет. Некоторое время они сидели в тишине, наслаждаясь потрескиванием костра и звуками дикой природы, пробудившейся к жизни с наступлением холодной осенней ночи. Аманда доела, дочиста облизала ложку и бросила биоразлагаемую упаковку в огонь. — Разве ты не рад, что мы сначала поставили палатку? — спросила она, засовывая ложку в карман пальто. Отец пожал плечами. — Палатку можно ставить и в темноте. А костер было бы лучше разжечь, пока светло. Аманда нахмурилась. Наверное, он прав. — Тогда почему ты не сказал до того, как я начала обустраивать лагерь? — Я хотел, чтобы ты дошла до всего своим умом. — Если бы ты просто сказал, разве это не избавило бы нас от многих проблем? — Это могло бы избавить нас от проблем сегодня, но не в будущем. — Что ты имеешь в виду? — Я мог бы рассказать тебе, как делать абсолютно все, и, возможно, ты бы запомнила кое-что из моих слов, но, доходя до всего своим умом, ты куда лучше все запомнишь. Думаю, сегодня ты многому научилась. Аманда возмущенно фыркнула. — Да, наверное. Я никогда больше не выйду из дома, не проверив погоду. Он усмехнулся. — Ну вот, пожалуйста. — И я точно знаю одно — на зимние каникулы я хочу туда, где теплее. Может, мы наконец-то поедем в Эверглейдс. — Я почти уверен, что на зимних каникулах мама захочет отвезти тебя к бабушке. — Ты не можешь с ней поговорить? Я хочу в поход с тобой. — Час назад ты сказала, что ненавидишь походы. Аманда вздохнула. — На самом деле все было не так плохо. Пожалуйста, поговори с ней. — Она едва согласилась отпустить тебя со мной на эти выходные. И кстати, я вспомнил, что должен ей позвонить, когда мы вернемся на лесную станцию. Аманда вздохнула. Когда она была маленькой, ей было трудно понять, почему ее родители развелись, но теперь, став старше и узнав родителей лучше, она не могла как следует понять, почему они вообще поженились. Они были совершенно разными людьми, навеки связанными между собой Амандой, которая, в свою очередь, была вынуждена жить двумя совершенно разными жизнями — жизнью с матерью, заполненной маникюрами, ресторанами и красивыми платьями, и жизнью с отцом — с походами на природу, полуночными посиделками перед голоэкраном за пересмотром старых научно-фантастических программ, и поеданием мороженого прямо из ведерка. — Я люблю тебя, папа, — прошептала Аманда, придвигаясь ближе и кладя голову ему на плечо, — не знаю, что бы я делала без тебя. — Я тоже люблю тебя, Аманда, — ответил он. — Но ты не всегда будешь маленькой девочкой. Мы здесь, чтобы научить тебя, как действовать, когда меня не будет рядом. Аманда рассмеялась. — Ты правда думаешь, что я отправлюсь в поход без тебя? Ее отец тоже рассмеялся и пожал плечами. — Никогда нельзя знать наверняка.