Можно поспать с тобой?

      Фокки не может уснуть. Психика уже которые сутки подряд переваривает произошедший с ним ад, подкидывая во сны одни и те же кошмары. Казалось бы, прошла уже почти неделя с момента, как Фокки покинул стены злополучной кампании, но каждый раз воспоминания оказываются свежи, как в первый.       Стоит только сомкнуть веки, как тут же перед глазами возникает, будь он уже тысячу раз проклят, тёмный силуэт жреца в натянутой на лицо жуткой трёхглазой утиной маске.       В руке оккультиста появляется ритуальный нож, в лезвии которого отражается до смерти перепуганный маскот.       Две других долговязых фигуры в чёрно-фиолетовых кимоно фиксируют висящего вверх ногами Фокки, чтобы его не болтало, как маятник, из стороны в сторону, позволив ножу сосредоточиться на намеченной точке на его теле.       Рука делает замах и на моменте, когда остриё пронзает мягкий живот, утёнок вскрикивает и просыпается в холодном поту.       Из-за закрытой двери ванной комнаты слышится недовольное сонное рычание. Аня позволила Фокки спать в ванне, объяснив это тем, что если он тут «нагадит», за ним будет хотя бы проще убрать, будто он какое-то дикое животное, которое не умеет пользоваться унитазом… Хотя, учитывая, что он бесцеремонно нассал на пол кухни в свой первый день пребывания здесь, её решение вполне можно было понять.       Несмотря на то, что организм требует вернуться в состояние сна, Фокки игнорирует позывы. Он не хочет закрывать глаза и снова окунаться в мерзкие кошмары недавнего прошлого, однако из-за частого недосыпа утёнку теперь начинает мерещиться всякое в темноте.       Не в силах терпеть навязчивые галлюцинации в давящем одиночестве, Фокки неуклюже переваливается через бортик ванны и, прижимая к груди подушку, словно та была способна отпугнуть потусторонние образы, коими его уже которые сутки травило собственное истерзанное сознание, трясущейся рукой он поворачивает ручку двери.       Тишину сумрачного коридора нарушают лишь тихое посапывание хозяйки квартиры и ритмичное тиканье стрелок кухонных часов.       Фокки смотрит направо и тут же жалеет об этом: в сочащемся из окон лунном свете больное воображение лепит из воздуха зловещий фантом одного из тех долговязых амбалов в маске — помощника «главаря». Утёнок моргает и образ в миг рассеивается, но чувство страха напротив возрастает, так как угроза, пусть та и не была реальна, исчезает из поля зрения.       Остановившись напротив Аниной кровати, Фокки краснеет от неловкости, крепче сжимая подушку в своих руках. Он чувствует себя маленьким мальчиком, которому приснился кошмар, и он от страха прибежал проситься к родителям в постель. Собственно, буквально это сейчас и происходило, если закрыть глаза на тот факт, что они с Аней друг другу никто (их друзьями-то даже не назовёшь, скорее просто невольные соседи по квартире).       Фокки набирает в лёгкие побольше воздуха для храбрости и пару раз робко дёргает свисающий с кровати конец одеяла. Аня начинает недовольно ворочаться, но в конце концов всё-таки лениво приподнимается на локтях.       Растрёпанные короткие рыжие волосы придают девушке слегка забавный вид, но лицо выражает искреннее недовольство — её поднимают за ночь уже второй раз. Фокки рефлекторно делает шаг назад, не желая лишний раз нарываться — у него и днём это выходит вполне неплохо.       Аня впивается негодующим взглядов в нарушителя её сна. Он уже которую ночь подряд за эту неполную неделю, сколько они живут вместе, мешает ей спать своими возгласами. Сегодняшний день к её великому разочарованию тоже не становится исключением.       — Ам… — маскот на мгновение теряется, боясь буйной реакции на свою ещё не озвученную просьбу, но всё-таки решается её произнести. — С-лушай, это… Я м-могу… поспать тут — с тобой… п-пожалуйста?       Аня в ответ лишь удивлённо хлопает глазами, гадая, с подвохом эта просьба или он это искренне. Может от того, что была сонная, но она не чувствовала желания его прогнать или отказать, но всё-таки внутри скреблись сомнения: вдруг он, там, облапать её хочет? В конце концов, они едва знают друг друга, неизвестно, чего от него можно ожидать.       Маскот уже было развернулся, чтобы уходить, осознав, насколько же глупой была его затея, как вдруг его подхватывают Анины руки и усаживают на край кровати.       Фокки растерянно разворачивается к девушке лицом. Аня в ответ щурится на него с недоверием.       Хоть Фокки дебоширит, курит и бухает сверх меры, и такие мысли кажутся вполне закономерным дополнением его развязного образа, но за время, пока он жил у неё, Аня ни разу не замечала, чтобы он проявлял к ней озабоченный интерес (даже в шутку) или как-то не так на неё косился. Он как будто даже не знал, что это такое. А даже если б и знал, в приоритете его терзаний были совершенно другие мысли, которые он, видимо, и пытался травить никотином и топить в алкоголе, что и выливалось в его девиантное поведение.       — Вздумаешь распускать руки, я тебе шею сверну, уяснил? — каждое слово девушка выговаривает медленно и чётко, будто высекая в камне.       Фокки кивает, невольно сглатывая. Учитывая, что она едва не прирезала его при их первой личной встрече, её угрозам вполне можно было верить.       Утёнок аккуратно устраивается у Ани под боком. Та отодвигается, чтобы он ей не мешался, всё-таки на одноместной кровати для двоих (пусть этот второй и размером всего лишь со среднюю по габаритам собаку) не так много места.       Ощущать мягкий тёплый матрас под собой куда приятнее, чем твёрдое, как камень, дно ванны. В первый день пребывания Фокки здесь они с Аней долго спорили, куда ей его положить. Выбор в итоге остановился на двух вариантах: коврик под дверью в прихожей, либо ванна. Пришлось выбирать из двух зол. Благо девушка хотя бы обеспечила его подушкой — всяко лучше, чем полное отсутствие каких-либо удобств.       Уложившись поудобнее, Фокки позволяет наконец тяжёлым векам медленно сомкнуться. Здесь — на кровати рядом с кем-то — он ощущает лёгкое чувство безопасности, однако надежда на то, что в ином месте ему перестанут сниться кошмары, естественно, не оправдывается.       Аня раздражённо открывает опухшие глаза уже третий раз за эту ночь, слыша за спиной тревожное мычание и чувствуя возню. Фокки ворочается, пинается, бормоча что-то себе под нос. Девушка разворачивается к нему лицом.       Душа в руках подушку, утёнок дёргается. Лицо поочерёдно искажают гримасы то испуга, то отчаяния, то ужаса.       — Н-нет! Н-не надо, п-рошу! Я с-делаю в-сё, что скажете!..       Выступившие на его глазах слёзы задевают в душе девушки какие-то старые, уже давным-давно забытые ею чувства. Когда-то ей тоже снились кошмары. Может, не такие сильные (всё-таки людей она не убивала), но она хорошо понимала, каково это — накрепко увязнуть в болоте из собственных ранящих воспоминаний и неприятных мыслей. Если игнорировать это, оно точно не «пройдёт само по себе», а то и усилится в несколько раз.       Вместо того, чтобы спихнуть шумного Фокки с кровати, Аня аккуратно обхватывает его дрожащее тело руками и мягко прижимает к себе. Она чувствует, как быстро и отрывисто поднимается и опускается его тёплая грудная клетка, словно она держит в руках перепугавшегося котёнка или щенка. Частота ударов сердца тоже схожая — колотится, как сумасшедшее — ударов, наверное, двести в минуту, а то и больше.       Фокки всхлипывает и разворачивается, уткнувшись клювом девушке в плечо. Аня слегка вздрагивает, ощущая, как ночная рубашка в том месте промокает насквозь от его слёз, но не отпихивает утёнка, позволяя себя обнять.       В руках девушки сейчас находилась полная противоположность дневного Фокки, который только и делает, что буянит, матерится через каждое слово, бухает литрами, как не в себя, бесцеремонно нарушает её личные границы (таскает, например, у неё какие-то вещи без её на то разрешения, вроде того же пива), ныкает окурки по углам квартиры так, чтобы она не нашла, но она в итоге всё равно находит — словом мешает ей нормально жить.       Ночной же Фокки куда более пугливый и тревожный. Вся его развязность в тёмное время суток в миг куда-то испаряется, уступая место тревоге и нервозности. Он не высыпается из-за кошмаров, поэтому днём у него закономерно ухудшается настроение.       Аня однажды наткнулась в какой-то статье по психологии на одну фразу, которая ей очень хорошо запомнилась: «Самая худшая реакция — это отсутствие реакции». На кошмары Фокки она по большей части никак не реагировала (так, изредка промычит что-то недовольное во сне). Может сегодня, наконец, пришло время пересмотреть свой взгляд на ситуацию? Он даже сам к ней пришёл. Ведь из-за них не высыпается ни он, ни, как следствие — она, из-за чего дела на стажировке у неё потом идут из рук вон плохо из-за частых недосыпов, отчего она нередко получает от Тимофея претензии и нагоняи за несобранность и рабочую некомпетентность.       Девушка чувствует, как маскот в её руках начинает всхлипывать всё громче, пока всхлипы не перерастают в полноценное истеричное рыдание. Такое проявление эмоций ещё сильнее идёт вразрез с его дневным образом «пьяного дебошира».       Аня садится с ним в руках и молчит. Не будит его (возможно, он и так уже не спит), не прерывает, даже не успокаивает. Просто не выпускает из рук, пока из него до конца не выйдут все эмоции, что копились внутри, наверное, целыми годами.       Утёнок как-то признался ей, что почти никогда в своей жизни не покидал штаб-квартиры «FOOK inc». Его не пускали, разве что только под сопровождением охраны. Где это видано, чтобы маскоты по улицам просто так разгуливали? Он может запросто (даже не осознавая того) разболтать, к примеру, конфиденциальную информацию о кампании (с ним большей части сотрудников офиса-то запрещено общаться, куда там до простых людей с улицы) или, того хуже, потеряться. В конце концов, он уникальное брендовое лицо, и если разбрасываться этим лицом направо и налево, оно таковым быть перестанет (хорошего понемножку, как говорится). Они прикрываются тем, что для Фокки мир за стенами слишком большой и опасный, но это их версия для него. Сам Фокки уже давно просёк, в чём на самом деле дело. Он для них просто игрушка, вещь, собственность, которую они эксплуатируют для набивания деньгами своих бездонных карманов. Его мнение не считается, у него его вообще быть не может, потому что он всего лишь персонаж, яркая картинка для привлечения внимания потенциального потребителя.       Утёнок провёл в стенах корпорации всю свою сознательную жизнь, и если какие-то поездки за их пределы и выдавались, то они были зачастую очень короткими, деловыми и шумными (вроде вручения наград). Он почти не видел мира за стенами студии, и Аня чувствует в его рыданиях всю ту боль и отчаяние от этих простых лишений вместе с болью предательства когда-то самого близкого для него человека, который безжалостно вонзил ему нож в спину (практически буквально).       Девушке вдруг стали понятнее его чувства. Пахай она всю жизнь на съёмках без возможности куда-либо выбраться (на тот же банальный отдых), тоже бы словила через какое-то время выгорание и начала вставать в позу перед начальством. С её характером это вообще запросто.       Фокки понемногу успокаивается, затихает. Аня смотрит на него и замечает, что тот, оказывается, не просыпался всё это время. Она слегка поглаживает его по голове, как бы задаваясь вопросом «ну вот и что мне с тобой теперь делать, чудо ты в перьях?»       Девушка вдруг осознаёт, что больше не питает к нему такого сильного чувства неприязни и отторжения, что ярко ощущались в первые дни его проживания тут. Да, от некоторых его дурных привычек чувство дискомфорта, несомненно, остаётся, но теперь ей хотя бы ясны причины такого поведения. И от этого сразу становится как-то проще на душе.       Аня ложится обратно в кровать, заботливо накрывая их обоих одеялом. Фокки окончательно успокаивается, сворачиваясь в уставший клубочек в её объятиях и им обоим наконец-то удаётся спокойно уснуть.