Определение констант

Нео заперт. Сидит, обняв себя в центре комнаты. Крылья, жалкое подобие, пошли чёрной плесенью по крайним перьям. Гул обсидиана давит. Сколько не затыкай уши, он резонирует, заставляет вскипать кровь. Пальцы дёргаются, размазывают кровь по вискам. Опять. Мелко дрожат, холодные. А к телу роба липнет, жар лавы сквозь толщу стен ломит, по полу размазывает. Сменяется редкой прохладой. Короткие минуты. Лик стража, словно резные письмена инков, в роговице отпечатан. Его разум — его гордость, — обратили против хозяина. Он пожирает сам себя. Вытаскивает на поверхность пласты жизни, дробит, рассматривает каждый как короли в своих коронах "почти рубины". Раскапывает захороненные под толщей воды жирные тропинки. Нео не просит Ники о помощи. Не выходит на поверхность. Действует тоньше. Точит Альцестов золочёный трон, прикрывает мелочи дровосеками. Во снах, рядом с ним человек с письмами и запахом хвои. Он крылья раскрывает полностью, млеет под ветром у моря, прохладой меж перьев. Двое во снах знакомые, говорят растекающимися чернильными каплями по камням и перекатом гравия, показывают, как на спавне отстроили новую площадь и шутят, что-то странное. Нео тянется и проваливается сквозь. Сердце охвачено дымкой, трепещет в такт нейтронной звезде. В ладони — горсть серых перьев. У него гости. Подделка солнца между трещин обсидиана. Часы, механический скрип шестерёнок эхом стократным от стен и в костях. Нео ждёт с улыбкой. Слух обострившийся различает летящие шаги Джаста, сопровождаемый треском редстоуна. Вторит тику часов, разрезая тишину, тяжёлая поступь Президента. Ходит по углам камеры, вертит головой и прикрывает, в смущении лёгком, глаза. Звуки ближе. Альцест матерится, и Нео сдерживает весёлый писк и трепыхание крыльев; Джаст совсем рядом, хмыкает. Нео тянет свои крылья ближе к телу, чистит от отсыревшего пуха и рвёт. Выступает мелкой росой кровь, впитывается в перья. Горсть крапчатых маховых обрамляет треснутые часы. В камере запах морской, тёплого бриза и корабельной краски. Он пришёл с кем-то ночью. Нео сжимает удочку, исхудавшими пальцами пробегается по маленьким выбоинкам и отколотому лаку. Стены мрачно гудят, плачущий обсидиан загорается и тухнет. Под часами бумага сложенная конвертиком. Перечёркнутый лист документа, как у Модди в процессе редактуры конституции. "Как погодка?" У Нео коллекция звуков. Звон стекла под пальцами и бешеные скачки медных стрелок назад. Скрип перетираемых перьев, сыпется угольной крошкой под иглами шестерёнок. Плеск воды и шорох сломанного крыла. Оно лежит, умирающей лебёдкой растеклось по полу камеры; волочится, тяжёлое, облачённое материей, спасибо, Отец. Нео укрывается им. Чёрные перья, как хвостики горностаев. Королевское одеяние. Скоро поймает корягу и сделает себе шашки. Тихие голоса в голове уже распределяют партии меж собой. Сквозь сон слышит, лопается чей-то глаз и шорох тяжёлой одежды. Вокруг воткнуты перья. Ведьмиными кругами стоят, едва видны чернильными кляксами в трещинах обсидиана. Нео перебирает белые, вычищенные кем-то на перевязанном крыле. Смотрит, как на икону, на позабытый матовый блеск; скребёт меж, чувствует на пальцах мазь и запах знакомый, из древности. Что-то сипит на задворках и растворяется в удивлённом гомоне. Голоса будто толкаются, подбираются поближе рассмотреть. Нео видит слабую вязь милости. Он цепляется за возможность и ждёт. Рыбачит чуть навеселе. Леску бережёт, не пытается вновь вытащить и обвязать шею. Письма, целых четыре, разглаживает от изломов и прячет от Дровосеков. В часах, в месте когда-то шестерней, уложил зелёные камушки, нанизанные на короткую проволоку выловленные бусины и ракушку, сплетённые в пучок перья. Голоса не знают. От этого легче и свободнее. Перебирает их перед сном, отсчитывает с ними дни. Алфёдов обещал привести служителя церкви, что мог бы поддержать его тело всю ночь, а разум отдохнуть. У Нео от этого улыбка проклёвывается. И во снах по крыльям кто-то гладит. Мягкий туман в голове и несвязные мысли. Грёзы наяву. Рука, как зачарованная, движется сама по себе. У Нео образы новые. Красные стены с удушливым холодом голубого огня. Глаза перебегают по смазанным костям и пятнам пещер, цепляются коротко за вагонетку, наслаждаются сквозь пелену новыми декорациями сна. Сквозь пальцы проходит сухой воздух, полный щекочущего мозг запаха серы. Хватает случайно чью-то руку и держит. Он поймал кого-то в силки. Сон прекрасный, его обнимают за плечи и не выдёргивают руки из хвата. Смех заменяется ночным туманом осевшим в волосах прохладой, стрёкотом цикад и чужим хохотом низким, бурлящим сонным вулканом с похлопыванием его ладони, лёгкой дрожью рук на плечах с хихиканьем у уха. У Нео в глазах отражается небо, чистое, с усеянным как веснушками звёздами. Он цепляется за руку в силках и открывает широко рот от бриза по крыльям. Ему поправляют чёлку и опускают в три руки. Звук знакомый, частый во снах — плеск воды и перешёптывание чернил с хвоей. Вокруг чёрные перья. Нео косится на родные стены и щипает кожу в сгибе локтя. У него коллекция звуков ломается. Плеск воды чуть тяжелей и в запахе сырости мешается прелый лист. Голоса за стеной — осточертевшие, — чуть смеются, что часы убрали за ненадобностью. Он ждёт, пока стихнут шаги и слабый намёк на присутствие Джаста растает, как недавний сон. Нео кричит. Он сидит, забытый всеми в углу. Открывает миру испещрённую рваными полосами шею, спёкшиеся в чёрный перья. Слышит крик ворон. В голове набат — чёрные крылья, чёрные вести. Писем нет. И сны — тянущая силы чернота. Он кричит и зовёт. Ловит на периферии холодные перья, треск дождя в поле и смех чей-то, переплетённый со скрипом листьев под ногами. Чувствует запах тлеющей кожи смешанный с сажей. Пальцы втирают мазь меж лопаток и гладят в четыре руки нежное молодое оперенье. Он слепнет. Кто-то топчется по его забросанной землёй крышке гроба. — Нео! У Зака руки другие. Проходят сквозь крылья, как через тонкое зеркало воды.