Арка 2. Год первый, Весна, день десятый. Глава 36.
2 сентября 2024 г. в 00:05
Просыпаться, вдыхая чуть острый, свежий аромат ацеласа, куда как приятнее, чем от трезвона будильника. Ацелас бодрил не хуже, а настроение только улучшалось. Вчера вечером Петунья совсем забыла завести будильник, так упахалась, и, только посмотрите, прекрасно проснулась сама.
Позавтракав остатками рагу и рыбы, пойманной вчера, Петунья вышла на крыльцо и с наслаждением подставила лицо теплому солнцу. В прогнозе погоды вчера обещали прекрасный ясный день и ни единого облачка, и ей подумалось, почему бы не устроить себе выходной? Тем более вчера она так ударно поработала.
Свидетельство ее ударного труда было прямо у нее перед глазами. Выйдя на улицу, Петунья сразу же увидела его – колодец! Новехонькое каменное кольцо было покрыто деревянной двускатной крышей. Идеально обструганные доски еще пахли свежим деревом, а за двойными дверцами с медными ручками скрывался ворот из цельного темного бревна, к которому крепкой пеньковой веревкой крепилось ведро. Из колодезной шахты пахнуло влажной свежестью, и Петунья сразу подумала, как приятно будет постоять у колодца в жаркий день.
Она осторожно повернула ручку ворота, и ведро поехало вниз. Ниже, ниже, еще ниже – раздался веселый плюх. Подождав, пока наберется вода, Петунья завертела ворот в обратную сторону. Наверх полное ведро шло тяжелее, и ей пришлось немного поднажать.
Вода в ведре была чистая и прозрачная, как слеза. Петунья наклонилась понюхать и никаких посторонних запахов не почувствовала. Тогда чуть-чуть отпила. Зубы моментально заломило – такая холодная водица. Проглотив, Петунья поежилась, внутри нее как будто жидкий лед проскочил, но посторонних вкусов не ощутила. Вода была водой. Чистой, холодной, почти безвкусной.
Перелив воду в лейку, Петунья полила свои посадки. На старых грядках ростки пшеницы уже вытянулись, став похожими на траву, а на новых – еще только проклюнулись. На взгляд было похоже, что растут они точно также, как до них созревали корнеплоды, и это не могло не радовать. После пшеницы она полила свою аптекарскую грядку. Затем внимательно осмотрела растения и не нашла ни единого намека на то, что им плохо или неуютно. Все они явно прижились после пересадки и выглядели сильными и здоровыми.
– У меня сегодня выходной, – сказала Петунья огню. – Взять тебя с собой не могу, но, если увижу что-нибудь красивое, обязательно расскажу.
Она порылась в саквояже и достала любимый желтый сарафан, босоножки и шляпку. В Англии такой наряд был бы чересчур легким для весны, но для здешней теплой погоды самое то. Переодевшись, Петунья причесалась, кое-как соорудив на ощупь прическу, водрузила поверх всей красоты шляпку и по частям рассмотрела себя в зеркальце. Выглядела она – ничего. Из-за местного воздуха, или из-за вегетарианской пищи, а, может, даже из-за упорного труда цвет ее лица улучшился, прыщи сошли, а на щеках появился нежный розовый румянец. Красавицей она, конечно, не стала, но теперь вполне могла бы претендовать на то, чтобы называться хорошенькой без всяких скидок.
Настоящая «английская роза»!
Вдоволь налюбовавшись на свое отражение, Петунья отложила зеркальце и взяла сумку. В нее она сложила несколько морковок и редисок для перекуса. Затем добавила еще эльфийскую галету, которую так пока и не попробовала, термос с горячим «кофе», плед и книгу в красном переплете. Немного забавно получилось, книгу она утащила несколько дней назад, но пока не прочла ничего, кроме заголовка. Выходной день вполне подходил для того, чтобы узнать о таинственном Феаноре и его падении.
И его сыновьях, конечно же. Кажется, в названии точно упоминались сыновья. А ведь каждая юная девушка любит читать истории о прекрасных принцах. И чем их больше – тем лучше!
Огонь повелительно протрещал что-то, и Петунья, даже не задумавшись над тем, что понимает треск пламени, ворчливо отозвалась:
– Ладно-ладно, возьму с собой тяпку, – она заглянула в кладовку, взяла инструмент и подкинула его в руке. – В любом случае пригодится.
Импровизированный пикник было решено устроить в лесу. Дойдя до того места, где ей посчастливилось найти яйца, Петунья проверила гнездо и чуть не оглохла, когда ее встретил требовательный галдеж голодных птенцов. Они были такие маленькие и хорошенькие, и похожие на цыпляток, что ей даже захотелось взять с собой одного-двух на ферму. Но у нее не было ни курятника, ни даже представления, как его построить.
Оставив птенцов ждать мать и отца, она прошла немного дальше, следуя за течением реки, пока не нашла симпатичный пригорок. Там росло одинокое дерево, все усыпанное розовыми лепестками, и под его раскидистой кроной образовалась достаточная тень.
– Вот бы фотоаппарат сюда, – пожалела Петунья, любуясь деревом.
Затем она расстелила под деревом плед и положила на него сумку. Сама же скинула обувь и отправилась походить по мелководью. Она осторожно попробовала ногой воду и вскрикнула – холодно! Но зная, что холодно только в самом начале, пересилила себя и опустила сперва одну ногу, потом вторую, и ее ступни почти наполовину сразу погрузились в мягкий ил на дне, подняв в воду небольшую мутную пелену. Ил поднимался при каждом ее шаге, и Петунья, забавляясь, мутила воду еще сильнее, наблюдая, как спасаются от внезапно появившейся тьмы верткие серебристые мальки.
Когда ей наскучило, а ступни заледенели, она выскочила на берег, обтерла мокрые ноги об траву и бросилась на согретый солнцем плед. Под головой у нее оказался удобной формы корень, на который можно было прилечь как на подушку, над головой шелестел полог из восхитительной розовой листвы, и солнце так нежно грело, что не удивительно, что ее сморил сон.
Впрочем, этот дневной сон выдался беспокойным. Сквозь его сладкую пелену ей чудилось, будто в лесу перекликаются, аукая, два голоса, но они звучали так далеко и так слабо, что никак нельзя было догадаться, чьи это голоса и сколько их там на самом деле. А когда проснулась, то подумала, приснится же такое.
Судя по тени от дерева, дремала она недолго. Может, час или около того. Петунья потянулась, уселась поудобнее и, откусив кусок от очень красивой и ароматной моркови, взяла в руки книгу.
– «История Феанора и сыновей его в дни их величайшей славы и величайшего падения», – прочла она заголовок во второй раз и открыла обложку.
– «В дни, когда мир был юн, и в небе еще не светили ни солнце, ни луна, и лишь светом двух Древ освещался весь подзвёздный мир, у короля нолдор родился сын», – медленно, проговаривая каждое слово вслух, прочла она. И сразу же остановилась, столкнувшись с непонятными концепциями. Очевидно, для автора этой книги упоминаемые им понятия были ясны без всяких уточнений, но почему он не подумал о своих читателях?
Гипотезу, что он просто не предполагал, что его книгу прочтет кто-то посторонний, Петунья отмела как несостоятельную. Не до этого сейчас.
Куда важнее, что значит «не светили ни солнце, ни луна»? Это иносказательное описание мира темных необразованных людей, находящихся в полной власти религиозных представлений о мире? Или это следует понимать буквально и светил в принципе не существовало? Но как, Холмс? Петунья зажмурилась и изо всех сил попробовала представить мир, где нет ни солнца, ни луны. Перед нею предстала безжизненная каменная равнина, освещенная лишь звездами, и от этой воображаемой картины на нее повеяло таким холодом, что она содрогнулась от внезапного озноба.
Петунья нервно отложила книгу и поспешила отпить кофе из термоса. Горячий напиток согрел ее изнутри, помогая солнечному теплу изгнать из тела воображенный ею ужас.
Петунья закручивала термос, но снова задумалась. А что же это за два Древа такие, освещающие весь мир? Из книг она была знакома с концепцией Мирового Древа, например, скандинавские мифы повествовали об Иггдрасиле, Мировом Ясене, но это ведь… метафора! Поэтическое описание мира, тем более что ясень тот был таким огромным, что его корни лежали в мире мертвых, а крона дотягивалась до самого Асгарда… и там еще были змей и белка, и кто-то еще, но она уже не помнила.
Она с подозрением покосилась на книгу. Отчего-то внутри нее зрело ощущение, что автор этих строк был крайне серьезен и не намеревался использовать никаких метафор. Только факты и ничего кроме фактов.
И, кстати, кто такие нолдор?
Петунья вздохнула – вопросы, вопросы, сплошные вопросы и ни одного ответа! – и снова взялась за книгу. Найдя взглядом второе предложение, она прочла:
– «Дитя это, с самого своего появления на свет, было одарено столь многими талантами и такой силой духа, что никогда более среди эльдар не рождалось никого подобного ему. Ауле сказал о нем: «…Этот ребенок обладает величайшими дарами среди эльдар, что были или когда-либо будут…»
Напрасно Петунья по давней привычке искала сноску. Никто не собирался ей объяснять, кто такой Ауле, и почему автор решил записать его слова.
– «Отец дал ему имя «Куруфинвэ», что значит «искусный Финвэ». Мать же, родившая дитя в муках, нарекла его «Фэанаро» – «Пламенным духом», и имя это подходило ему как никакое другое. Ярко и страстно горела его фэа. Знаний искал его разум. К ремеслам тянулись руки. В грядущее заглядывал взор…» – и на следующих нескольких страницах автор рассыпался в комплиментах своему герою, его многочисленным талантам и умениям, и его изобретения. И был этот Фэанаро умельцем каким поискать, и изобретателем всяких интересных штуковин, и оратором, и бойцом, и любителем словесности, и даже тенгвар, каким была написана эта книга, тоже его рук дело.
– Прямо да Винчи какой-то, – пробормотала Петунья, изрядно впечатленная таким количеством знаний, умений и талантов в одном человеке. Или, скорее, эльфе… это ведь книга про эльфов, да? Таких, как Лассэ?
Она вздохнула, надеясь, что к концу книги начнет понимать хоть что-нибудь, снова перевела взгляд на ровные строчки, приготовившись узнать еще что-нибудь, как услышала шум в лесу.
Она прислушалась. Доносящиеся до нее звуки не были похожи на крики животных или птиц, а скорее на…
– Ау! Кто-нибудь! – пронеслось над деревьями звонкое, выкрикнутое детскими голосами. – На помощь! Ау!
Петунья вскочила на ноги, торопливо засовывая ноги в туфли. Дети! Ей бы задуматься, откуда здесь могут быть дети, но их крики, раздающиеся из лесной чащобы, как будто отключили в ней логику, оставив лишь материнское стремление защитить и уберечь. Она приложила руки ко рту рупором и закричала в ответ:
– Сюда! Я здесь!