Зимняя ночь

Ночная тьма пожирает каждую деталь пейзажа, незащищенную огоньками фонарей и ламп. С неприятным стуком капли дождя барабанят по стеклу, смешиваясь со снежинками, образуя неприятную массу, которую уносит с собой ветер, по всем показателям новейших анемометров превышающий норму. Значит, завтра будет гололёд, и кто-то неосторожный будет “одарён” парочкой новых синяков и ушибов, а особо удачливые могут нарваться на целый перелом. Не позавидуешь. В такие вечера принято греться у огня, да думать о том, как же хорошо сидеть в тёплой и уютной комнатке, а не чувствовать на себе всю мощь разыгравшейся стихии. Ранняя весна лишь на пёстрых иллюстрациях детских книжек радует глаз, а в реальности это снег, ещё больше снега, гололёд и месиво из грязи и прошлогодней листвы. Так было всегда, и никуда от этого не деться. Джозеф устало прикрывает глаза, прислушиваясь к протяжному свисту ветра далеко за окном. Если сосредоточиться, то можно уловить иные нотки звучания в “симфонии” разыгравшейся бури. Обычно, к такому стараются не прислушиваться, отгоняя от себя все дурные мысли, и заглушая их разговорами и музыкой. Быть может, в другой день он и сам бы предпочёл сделать нечто подобное – всё же, в комфортной обстановке и думается как-то проще. Но не сегодня. Не сейчас. Давно на его памяти не было столь неприятной погоды. Мир, наверное, сходит сейчас с ума, на что Матушка-Природа отвечает закономерным протестом. А когда не сходил? В конце концов, буря уляжется, выглянет солнце, и дела снова пойдут своим чередом. Не для всех, разумеется. Не может быть так, чтобы буря прошла, ничего не сломав никого не задев, ничего не отобрав. Как тогда. Он с горечью отмечает, что многие моменты вымываются из памяти. Впечатления гаснут, детали стираются, а уже немолодой мозг додумывает события сам, заставляя усомниться в подлинности воспоминаний. Где-то подобное даже может сыграть на руку, но неприятнейший осадок остаётся. Вместо того, чтобы забивать голову бесполезным шумом, он откидывается на мягкую спинку кресла и, запрокинув голову, глубоко вздыхает. Атмосфера уж очень сильно напоминает тот самый, будь он трижды проклят, период, что отзывается одновременно болью где-то в грудной клетке в области сердца, задевая те самые воспоминания, волей-неволей подвергшиеся искажению времени. И он раз за разом пропускает их через себя, словно проводит священный таинственный ритуал, нарушение которого обрушится на несчастного самой из страшнейших кар. Потому что помнить – одно из немногого, что Джозеф может сделать. Потому что даже печальные чувства – тоже чувства, которые он с каждым годом ощущает всё слабее и слабее. В комнате тихо. И лишь ветер уныло воет где-то там за окном.