Нельзя обработать рану, не зная, насколько она глубокая. Как нельзя утолить боль, скрывая ее.
Нужно это принять. Смириться и с кровью, чтобы что-то исправить.
Минувшей ночью Аси впервые созерцает вокруг себя вечно изменяющуюся, беспросветную и сумрачную жизнь. Задумывается об истинных чувствах к Алазу, которые прячутся в глубинах её сердца, с десяток раз перебирает в памяти моменты, когда иззябшие и бесстыдно-жадные губы Алаза блудливо касались её плотоядных, бархатных и капризных уст. Вспоминает его цепкие руки у себя на талии, крепость всемогущих объятий и сбитое дыхание у лица. Аси проклинает себя за необъяснимые, мятежные и неукротимые чувства, которые в один миг могут растерзать её сердце на тысячи маленьких кровавых единиц. Губы её дергаются в неприятной усмешке, когда она, наконец, осознаёт весь масштаб стихийного бедствия, которое обрушилось на неё столь внезапно. Она беременна. Ей кажется, что вся ночь пролетает перед глазами. Аси теряет счёт времени и выглядывает из зашторенного окна только на рассвете. Плотное одеяло на тёмном небе наконец отступило от небосклона, хмурые тучи постепенно растворились, открывая взор на трепещущее и беспечное небо. Атмосферную тишину нарушило звонкое пение птиц, а мутный дым над землей быстро растворился в воздухе. Палящее солнце постепенно набирало обороты и расстелило свои яркие лучи, небосвод приобрёл нежно-лиловый цвет. Мысли в её голове сейчас же путаются в клубок шерстяных ниток, а от этого становится ещё хуже. Аси старается выбросить из головы докучающие помыслы о Алазе, но, как назло, в сердце теплится что-то не совсем понятное для неё. Колени потряхивает как в детстве, а предвкушение сбивает дыхание. Надежда. Аси надеется, что Алаз обрадуется ребёнку. Их ребёнку, которого она носит под сердцем. В памяти часто вспыхивали, словно маленькие, но яркие и красочные искры — это воспоминания с того дня, как Яман-Али взял под опеку всех беспризорных детей. Сердце Аси тогда сжалось до ужасающих размеров, а затем налилось алой кровью. Детство — это один из самых ярких кошмаров в её жизни. И сейчас, зная, что у неё самой будет ребёнок, Аси не может уснуть снова, несмотря на усталость. Она словно тяжёлый свинец, такая неизъяснимая грусть лежит на сердце. Все светлые мечты, все радостные надежды, свобода, счастье — всё, что раньше наполняло восторгом душу, превратилось в мрачное предчувствие. Аси ещё никогда не попадала в такое мучительное положение.***
Тем ранним утром она слишком долго сидит перед зеркалом, внимательно рассматривая в отражении себя. Аси по-прежнему ужасается внешнему виду, пытается смыть с себя следы истерики и паники, расчёсывает запутанные кончики волос и делает несколько глубоких вдохов. Так или иначе, ей нужно поговорить с Алазом. Они не виделись с прошлых выходных, но Аси точно знала, что с ним не всё в порядке. Алаз Сойсалан угасает прямо на её глазах. Он продолжает убивать себя, уничтожая этим и Аси, которая буквально повисла над ужасающей и непреодолимой пропастью. Алаз знает, что она никуда не денется, обязательно придёт поздним вечером и пожалеет, положив тёплые руки ему на плечи. Он знает, что Аси подарит тёплые объятия, нашепчет нежных слов на ухо, а затем с её губ сорвётся невинный поцелуй. Навязчивое сочувствие может ранить даже сильнее, чем ледяное равнодушие — считает он, поэтому всячески отвергает её, закрывает сердце на семь замков, а восьмой отдаёт ей. Алаз скучает по ней, и скучает даже больше, чем мог бы себе представить. Ему нравится думать, что в сердце образовалась пустота, которая затмила и любовь, и боль. В этом были какие-то свои преимущества. Пустота давала Алазу свободу маневра. Но если сто тысяч солнц светят для него лучами яркими, почему сейчас на душе — холодная Арктика? И, возможно, сейчас он бы убил себя, но вряд ли это поможет.***
Аси осторожно заходит в его комнату, придерживая дверь. Робким взглядом осматривает помещение, но продолжает стоять у входа. А в голове созревает вопрос. Как вообще называется такой вид зависимости, когда домом ты считаешь человека? В первые несколько минут ей показалось, что в комнате никого нет. Безжизненная тишина, разбросанные бутылки спиртного, скомканные вещи и духота. И если бы у Аси после этого спросили чего она на самом деле желает всей душой, то она ответила бы, что мечтает провалиться сквозь землю, дабы не чувствовать ничего. — У нас время для свидания, Аси-кыз? — Слегка заплетающимся языком спросил он. — Проходи, садись. — Ты в порядке? — Аси осторожно присела на край кровати, морщась от алкогольного запаха, которым пропах каждый сантиметр этой комнаты. — В полном. — Спокойно ответил он и, как бы нарочно желая показать, что он не боится разговоров о смерти Эдже. — Ну а ты как думаешь? — Никак не думаю. — В такой же манере произнесла Аси, забирая из его холодных рук бутылку. Он поднял на неё глаза, губы растянул в неестественной улыбке, а затем резко поднялся, покачиваясь из стороны в сторону. — Давай, — ненавязчиво похлопав его по плечу, Аси протянула ему куртку, — надевай. Нам нужно поговорить. — Это можно сделать здесь, Аси. — Ухмыляется он, доставая из шкафа ещё одну бутылку. — Или это что-то сверхважное? — Да, важное. — Нелепо отмахивается она, желая как можно быстрее покинуть дом. Аси жалеет его, но понимает, что над ней никто бы не смиловался. — Я буду ждать тебя внизу. Она не уверена, но кажется, что любовь — это всегда испытание. Жизнь дарит нам возможность любить и быть любимыми, а иногда отбирает долгожданный шанс в тот самый момент, когда он так необходим. С недавних пор сердце Аси — это хрупкая ваза, надломившаяся где-то с краю. Раньше взгляд Алаза был способен склеить меж собой осколки и заставить сердце вновь биться от любви, а сейчас он загоняет её глубоко на дно. У Аси подкашиваются ноги и она медленно приседает у лестницы, сердце бьётся в бешеном ритме, а уверенность в завтрашнем дне почему-то исчезает. Отрицание пропадает бесследно. Зарождается гнев.***
Она переминается с ноги на ногу у набережной. Хочет забраться в тёплую постель, накрыться с головой мешковатым одеялом и затихнуть так, чтобы никто не увидел, не услышал. Наверное, это один из самых жутких моментов в её жизни. Аси чувствует, как невидимые змеи сжимают ей глотку, перекрывая доступ к кислороду, знает, что ещё вот-вот и непрошеные эмоции вырвутся из ящика с замком и уничтожат всё вокруг. Алаз неторопливо выходит из машины, а все её мысли и чувства будто бы испаряются. Она забывает, о чём хотела поговорить. — Тебе не кажется, что это — слишком? — Первое, что он спрашивает у неё, а Аси уже готовится к непогоде в его душе. Она молчит, словно в немом кино, неловко озирается по сторонам. Смотрит куда угодно, но только не на него. Становится дурно, когда мыслями и душой Аси начинает чувствовать биение чужого сердца, и растерянно поднимает глаза, неизбежно сталкиваясь с его. Алаз крайне невозмутим. — Можешь ничего не говорить, Аси. — Ядовито улыбается он, не сдвигаясь с мёртвой точки. — Ты и так достаточно сделала за эти несколько недель. Бегала, жалела, пыталась вразумить, но так и не поняла, что жизнь не станет прежней. А знаешь почему, Аси? Она по-прежнему молчит, но это становится таким незначительным моментом, когда её настигает шквал осознания и принятия. Алаз — это ледяная глыба, которую не растопить никаким огнём до тех пор, пока он сам не позволит этого сделать. — Жизнь для меня закончилась, слышишь? — Она бледнеет, а он, какого-то чёрта, делает вид, что его это не волнует. — У меня нет никаких причин для дальнейшего существования, Аси! Я мёртв изнутри, а снаружи — это просто оболочка, которую хочется сжечь. Не пытайся меня спасти, спасайся сама. Вдвоём мы не сможем… — Я беременна. На несколько несчастных секунд ей показалось, что стало легче. Стало проще дышать рядом с ним, внутри не сводит болью от одной мысли о том, что она скрывает нечто важное. Аси буквально обнажает свою душу перед ним, надеясь получить тепло в ответ. Но Алаз Сойсалан — это осколок льда, после которого ей ещё долго придётся склеивать себя. С каждым разом Аси уже не та. Даже тёмные глаза меняют выражение, а гвозди, вбитые в сердце, горят адским пламенем. И абсолютно нет разницы, как разбить вазу… Случайно? А быть может нарочно. Осколки ранят одинаково больно, а склеить что-то из них уже не получается. — Что? — Морщится он то ли от ветра, то ли от суровой правды. — Ты уверена? — Да. — Сипло отвечает Аси, сжавшись до дрожи. — Уверена. Я узнала вчера вечером, сделала сначала один тест, а затем несколько других. Все положительные… — Какой реакции ты от меня ждёшь? — На его лице совершенно нет эмоций, будто бы она сказала что-то обычное, повседневное. — Хочешь, чтобы я радовался ребёнку, которому испорчу жизнь, Аси? Мне нужно закричать? Заплакать? Что мне нужно сделать, Аси? Отвечай. Все прелестные моменты, хранившиеся в памяти, будто бы перестали существовать. В глазах была лишь мутная дымка, а идеальный и любимый образ Алаза вмиг перестал существовать. Неужели она наконец-то открыла глаза? — Я, — она запнулась, чувствуя горький ком, подходящий к горлу, — я хочу семью, Алаз… — А я не хочу себе новую семью, в которой я утону, Аси. — В сердце бродит много мыслей, но жажда проститься с каждой минутой сильнее и сильнее разгорается в его сердце. Но проститься не так, как обыкновенно прощаются, а пасть на могилу и застыть в воплях смертельной агонии. И Аси впервые в жизни захотела дать себе звонкую пощёчину, сделать хоть что-то, что поможет вразумить собственное я. Но тело словно перестало принадлежать ей. Это мерзкое отчаяние и правда, над которой она уже не имела власти — всё это поставило завершающий знак в их истории. Это была вовсе не запятая, это была точка, которую Алаз поставил собственными руками. Он наплевал на всё то, что было между ними и на то, что должно было быть. Ребёнок. Её ребёнок, которого он отверг. — Ты не знаешь, что такое семья. Не знаешь, какое это на самом деле болото, Аси. Посмотри на меня, — показывает указательным пальцем на себя, — разве этот ребёнок заслуживает такого отца? Разве это справедливо по отношению к нему? — Алаз, ты не в себе. — Пытается отрицать она. — Послушай, мы с тобой… — Мы с тобой не сможем выбраться со дна, Аси. Я загнал тебя туда, сам сгнию, а ты спасайся. Спасись от меня, слышишь? И возненавидь, потому что большего я не достоин, Аси. — Он медленно приближается к ней, смахивая большим пальцем несколько навязчивых слёз. Хочет обнять, поцеловать, прижать к себе, но желает ей только лучшего. Аси должна спастись от него. Ибо Алаз Такладжи — это пустой сосуд, который вытянет из неё всё живое. Внутри неё дрогнуло что-то важное, необъяснимое, Аси почувствовала, как в глубине души образовалась дыра ненависти. Нет, не к нему, а к себе. Аси возненавидела себя за любовь, за слабость, за мечты и надежды, которые теплились в сердце рядом с ним. И она впервые расплатилась несчастьем за будущее счастье. — Ладно. — И всё-таки понять и принять — это совершенно разные вещи. И Аси это знает. — Я избавлюсь от этого ребёнка, а вслед за этим возненавижу тебя так сильно, что ты до конца своих дней будешь чувствовать эту ненависть, Алаз. Может у меня нет выбора, кроме как принять эту жизнь такой, какая она есть, не понимая толком, что происходит. Но я дала тебе возможность сделать выбор и ты его сделал, Алаз Такладжи. И, как назло, нельзя уничтожить одним махом всю жестокость человеческую, не уничтожив при этом человека. — Я надеюсь, что ты сгоришь в собственном пламени, Алаз. — Она действительно не может держать больше себя в руках. Аси хочет крушить всё подряд, бить всех, кто встречается на пути и уничтожать себя вместе с этим никчёмным миром. Отныне она искренне ненавидит эту жизнь и возненавидит следующую, если в ней появится АлазВ жизни каждого бывают моменты, когда следует броситься в пропасть, чтобы наконец убедиться в том, что всегда умел летать.