Принятие дается тяжело

Кагган склоняет голову, давая вплестись в черноту волос пальцам Ридж. Правительница распутывает узлы в волосах Владыки с нежным вниманием и попыткой быть нежной. Но трудно, когда пальцы дрожат. Трудно, потому что Ридж на границе гнева и плача. Кагган склоняет голову - понимает, что Правительница права будет в своей ярости, если набросится. Но Ридж себя держит в руках, проявляя свое прекрасное сдержанное воспитание, юный правитель своей страны, оставленный лишь с Советом и без помощи отошедших от дела родителей. В последнюю встречу ее отец хмуро кривил губы, заглядывая туда, где за щитком были бы у любого другого существа глаза, а у Владыки Разрушения лишь искажённая глубокими шрамами морда и пустые глазницы, заткнутые магией и внутренними огоньками ядра. Жуткое газовое свечение посреди пустоты. Кагган сжимает челюсти как можно крепче - Ридж дергает за узел особенно сильно. И тут же приглаживает кожу, извиняясь. Магия изнутри жжется желчью в горле и Владыка сглатывает ее с дрожанием губ. Ей нет оправдания за совершенное преступление. За проступок перед Ридж нет искупления. Пусть и перед другими Владыками, и перед Равновесием это не злобное деяние, но смертные, пусть и могущественные долгожители, этого понять не могут. Не дано проникнуть за Грань, увидеть, почувствовать, узнать. Не дано выпить сухими, мертвыми губами из озера у самой кромки, с ладоней Всевладычицы-Ничто губительной магической сущности в виде живительной черной воды, холодной до того, что кажется, будто глотаешь жидкий лед, что зубы болят, а горло немеет. Что в мозг дает болью и сразу же спокойствием до полного расслабления. Воды, что восстанавливала утраченное, что давала заживляться ранам. Что выжирала плоть и давала магию взамен. Что превращала из разумного и вечно страдающего от боли мученника в зверя, подчиненного только Ничто и ненавистью к ее собственным созданиям. Все имеет цену. Цена Всевладычицы была справедливо-жестока. - Зачем ничего не говорила, - ласковые руки скользнули по вискам вдоль щитка, и голос у Ридж был надломленный и на грани плача, - зачем ничего тогда не сказала? Кагган горько усмехается. Щиток щелкает и со звоном падает об мраморный пол и женщина тут же проходится по скулам и бледным впалым щекам теплыми ладонями, пахнущими цветочным кремом и чернилами от долгой бумажной работы. Документы. У Правительницы так много документов. Так много работы, так много забот, так много тех, кто в ней нуждается. Кагган в этой куче едва ли выделается - что ей, той, которая не требует и не желает? У Кагган работа едва ли кровь - вырванная из кого-то душа или превращенное в пыль ядро. - Так почему же ты выделяешь меня, Ридж? Женщина прижимает ее лбом к своему животу, прочесывая короткие, грязные волосы своими пальцами, и слова ее животворящий мёд и самый горький хинин: - Потому что ты дорога мне. Когда-то и Кагган была смертным человеком. Когда-то и она была просто человеком, без всей этой силы, без всей ответственности, без имени Лаберда на ней, как клеймо - имя породившего ее Ужаса. И Кагган сдается, расслабленно опадая в чужих руках под ободряющий, нежный шепот.