Кинозал для психопата

Урок английского языка во втором классе подходит к концу. Задав домашнее задание и распустив сорвиголов-учеников куда глаза глядят, молодая учительница останавливает свой взгляд на невысоком черноволосом парнишке с последней парты: -Федерико, задержись. -Да, сеньорита? – мальчишка подходит к преподавательскому столу, уставившись на англичанку настороженными серыми глазищами. -Федерико, я не хочу тебя ругать. Но у нас сегодня состоялся разговор с профессором Веласкесом, - услышав одно только это имя, подросток хмурится и уже настраивается отстаивать свою правоту до последнего, несмотря на обманчиво мягкий голос «классной», - который очень недоволен твоим поведением на последнем уроке основ экономики. -Я тоже, может быть, много чем недоволен, - бурчит второкурсник, насупившись, - Почему он не сделал замечание Бернардите и Гонсало, из-за которых всё началось? Они первые задразнили Хуаниту и довели до слёз! Учительница кивает сочувствующе, сразу поняв, из-за чего произошёл очередной сыр-бор. Хуанита Мазза – невысокая, хорошенькая робкая девочка из этого же класса. А ещё у неё проблемы с речью – когда она спешит или волнуется, может глотать слоги или переставлять их местами, сбивается и заикается, из-за чего понять её во время устного ответа бывает более чем непросто. Зато изложения и сочинения что на родном языке, что по-английски пишет лучше всех в школе. Только вот тринадцатилетним подросткам это объяснить очень сложно, особенно если некоторые педагоги («Опять старик Карлос, да будь он неладен…») закрывают на это дело глаза. -Феде, я тебя понимаю, - так же мягко продолжает учительница, - Ты честный, порядочный и очень хороший друг. Но ведь срывом урока проблему не решишь. Ты мог бы, например, подойди к обидчикам Хуаниты на перемене и высказать всё, что думаешь об их поведении, не превращая урок в скандал. Твоей подруге самой может быть неудобно и стыдно. -Это правда, сеньорита, - вздыхает паренёк, потупив глаза, - Едва прозвенел звонок, она убежала и не показывалась на глаза до утра. Мария и Тали говорили, она часа два проплакала в комнате из-за этих… А сеньору Веласкесу хоть бы хны! – он вновь зло щурится, - Сеньорита, разве не на наших уроках этики нам говорили, что любая дискриминация незаконна и должна пресекаться? -Ребята, я даю слово, что поговорю и с Гонсало, и с Бернардитой, и с преподавателем экономики. Никто не собирается спускать ситуацию на тормозах, так Хуани и передай. Только не восстанавливай больше справедливость силой и нарушением дисциплины, договорились? -Спасибо, сеньорита! – искренность обещаний подростки каким-то одним им ведомым способом распознают интуитивно – вот и сейчас, поняв, что этой конкретной взрослой можно доверять, мальчик благодарит её и, в свою очередь пообещав не нарушать больше правил поведения в колледже, убегает прочь. Молодая женщина, тепло и со светлой грустью улыбнувшись, тоже принимается собираться домой, а из головы всё не выходят эти двое. Как же повезло второкласснице Хуаните с другом – правду говорят, некоторые до сорока лет беспечные равнодушные мальчишки, а кто-то уже в тринадцать – настоящий взрослеющий мужчина, готовый отстаивать правду и заступаться за дорогого человека до последнего. «Меня-то саму просто оставили одну со всеми проблемами в мои шестнадцать лет,» - вспоминает девушка. На лицо её набегает тень – ну сколько можно терзаться воспоминаниями из какого-то сопливого детского прошлого? Сейчас ей уже двадцать три, она полноценный штатный педагог и сама теперь отвечает за образование и воспитание этой юной безбашенной орды – вот и нечего в беспомощность впадать. Так-то оно так, но… До сих пор обидно, вот сто чертей бы её побрали! Он ведь был рядом и потом – все пять лет в университете, и ни разу не подошёл, не заговорил. Значит – это уже и ответ, и данность, которую надо принять. И пережить встречу выпускников, которую организует её лучшая подруга, она же – самая чокнутая коллега на милю вокруг, она же – самая невозможная ходячая катастрофа на свете. Только вот организовать-то организует, а сама усвистала якобы по семейным делам в Венесуэлу, сказав, что приедет позже и привезёт какой-то сюрприз. «Остаётся надеяться, что от этого сюрприза Elite Way не взлетит на воздух,» - англичанка устало потирает пальцем переносицу, сняв очки, и складывает в сумку собранные домашние работы, - «Радует только, что голубоглазое чудовище сидит в Лондоне и близко сюда не сунется…» *** -Да, дорогая? – смуглый брюнет в кожаной куртке, едва успевший спешиться со своего вечного мотоцикла, с которым, наверное, не расстанется даже в пенсионном возрасте, слышит пиликанье мобильника в кармане и мгновенно отвечает на вызов, памятуя, чем ему может грозить супружеский гнев, если звонок проигнорировать, - Во сколько прилетаешь? Да, конечно, встречу и отвезу сразу в колледж. Ну как там твои, у всех всё в порядке? Как Марсель и Луз? Что передать твоей сводной сестрице? Так, что ещё за миссия? Любимая, ты уверена, что от твоей благотворительности никого не хватит удар? Понял-понял, отставить разговоры, есть двигаться прямым курсом в отель Alvear Palace и вызвать нашего старого друга на переговоры. Конечно, отзвонюсь, как только всё разгребём. Удачи. Сумасшедшей семейке привет и очень-очень жду встречи. Нет, я тебя больше, - смеётся и кладёт трубку. «У всех жёны как жёны, у меня – ходячее торнадо, которое не угомонится и к семидесяти годам,» - благодушно ворчит молодой человек и вновь седлает верного «железного коня». Дело ему предстоит непростое и не факт, что стоящее. У этих двух ходячих недоразумений без царя в головах было пять студенческих лет, чтобы наконец-то повзрослеть и научиться разговаривать словами через рот, как все нормальные люди – а они предпочли заниматься какой-то ерундой и теперь прибавлять хлопот друзьям… *** С самого утра настроение у него было прекрасное! Ну а что – все дела в Лондоне завершил, с мамой, Фелипе и его будущей женой попрощался, можно и домой, и старых друзей проведать. Только вот почему по возвращении ему было выдано столько странных и не пойми для чего нужных инструкций? Позавтракав как следует (а меню в этом отеле всегда было шикарным, уж его опыт не даст соврать), он возвращается в номер, и его взгляд падает на небольшой глянцевый бумажный прямоугольник на прикроватной тумбочке. «Приглашение на встречу выпускников. Любишь ли ты Elite Way так же, как любим его мы?» - читает про себя и тепло улыбается: конечно, только их вечная в-каждой-бочке-затычка могла организовать мероприятие под таким девизом. Правда, на его экземпляре был ещё рукописный постскриптум: «Раньше времени в колледже не появляйся, мы всё тебе объясним! М&М». Что ещё за секретность? Эти чудики женатые в шпионов в детстве не наигрались, что ли? Почему он не может просто прийти на встречу, а должен ждать каких-то пояснений, тем более, послезавтра утром у него самолёт в Кордову? Что его, в одиночку мафиози пристукнут, что ли? И тут в мозгу друг за другом яркими вспышками проносятся воспоминания. Главным образом, фразы. Ледяные, хлёсткие, насквозь преисполненные боли. -У нас, оказывается, подпольная типография открылась, моим именем прикрывается – а я не в курсе? -Ты не мог не знать! Зря, что ли говорят, «скажи мне, кто твой друг…»? -Подобной мерзости я могла ожидать от Хоакина, но никак не от вас двоих! Эти упрёки заслуженно летели в него на выпускном вечере. А потом – пять лет института и странное, нелепое сосуществование в виде параллельных прямых. Он – информатик, она – педагог-словесник. У него – отец, мама, Паула и горькое, брезгливое разочарование после. У неё – наполеоновские планы, чокнутые старые знакомые в качестве лучших друзей, сомнительный ухажёр, голубые очки и тот же молчаливый упрёк в глазах. Он не слепой – конечно же, замечал её взгляды сквозь толпу, которые она надеялась скрыть. И даже порывался несколько раз подойти, заговорить – но всякий раз что-то останавливало. То скопившаяся кругом толпа, то её приятельницы с факультета, то Паула со своими приступами своеобразной нежности в самый неподходящий момент. А главным образом – всё же он научился быть честным с самим собой – его собственная пассивность и трусость. Именно эта пассивность удерживала его два года рядом с Паулой, которая в своём возрасте, разумеется, уже хотела замуж – только вот совсем непонятно, почему именно за него, при том, что недостатка в ухажёрах-ровесниках не испытывала. Но так уж получилось, он – тогдашний студент-старшекурсник, она – комендант женского общежития, гормоны, очарование зрелостью, все дела. Только вот очарование слишком быстро сошло на нет – может быть, оттого, что взрослая спутница поторопила события и сразу начала заикаться о матримониальных планах, а может, оттого, что в тот день он в очередной раз столкнулся с усталым и разочарованным тёмно-карим взглядом, ставшим последней каплей в чаше его терпения. Ну не может он всю жизнь позволять собой вертеть! Сначала лучшему другу (хоть и косвенно), потом директору колледжа, отцу, его окружению, а впоследствии – ещё и возрастной любовнице, рвущейся в невесты… Теперь его жизнь течёт совсем иначе. Программы и мобильные приложения его авторства набирают популярность по всей Аргентине, он успел набрать штат соразработчиков («Спасибо Гвидо и Факундо – что бы я без них делал?»), бывшему другу указано на дверь ещё давным-давно, а от разговора с Паулой, к счастью, его спас не пойми откуда взявшийся новый комендант Блас Эредия, очаровавший любвеобильную коллегу с первого взгляда и уже через три месяца после знакомства надевший ей на палец столь желанное помолвочное кольцо. В общем, всё сложилось как нельзя лучше. Только вот неспокойная совесть иногда давала о себе знать, возвращаясь всё тем же укоризненным взглядом во снах и воспоминаниях. Что ж, может быть, судьба именно сейчас дала ему шанс поставить последнюю точку, приняв обличие сумасбродной супружеской парочки и прислав это чудное приглашение? Остаётся только дождаться, пока за ним заедет кто-то из них и объяснит, в чём суть такой конспирации… *** В день предполагаемой встречи выпускников у неё всё валится из рук. Вроде и запланировано всё на уровне, и никаких неожиданностей быть не должно – главная зачинщица всего этого безобразия клятвенно пообещала ей, что две ненавистные фамилии из списка приглашённых вычеркнуты и добавлены в пожизненный чёрный список. Но внутри всё равно скребётся сотня бешеных кошек, несмотря на выходной, безоблачную погоду и по-настоящему улётную культурную программу, разработанную ими для всех старых друзей-знакомцев. Тот, кто привык именовать встречи одноклассников «ярмарками тщеславия» и «конкурсами хвастунов», явно был не с их выпуска в Elite Way. С таким главным организатором, как её лучшая подруга, она же – рыжая фурия, она же – ходячее торнадо, она же – мировая учительница хореографии и победительница двух последних межшкольных танцевальных конкурсов, пафосные снобы первыми сбегут с вечеринки, где будут царить эмоции, драйв и немного светлой ностальгии. А порадоваться успехам ребят она всегда рада – тем более, сама по праву может назвать себя счастливицей, у которой сбылась главная мечта всей жизни. Ну а о цене мечты, так уж и быть, она тактично промолчит, не желая недобрым словом поминать отсутствующих… Впервые в жизни она влюбилась в двенадцать лет. Вполне обычное явление, казалось бы? С одним только нюансом – объектом её всепоглощающей любви вопреки законам подростковой классики стал не одноклассник и даже не парень постарше, а целая многолюдная многоголосая махина, напоминающая вечно растревоженный муравейник. Как так? А очень просто – стоило примерной девочке-отличнице прийти на урок английского и увидеть за учительским столом маму, всецело увлечённую нелёгкой педагогической работой – за её спиной будто крылья выросли, честно! А в голове стучала одна-единственная мысль: «хочу так же». Так у самой обыкновенной ученицы первого класса средней школы появилась мечта. И к этой самой мечте взрослеющая девочка, потом – девушка шла долго и упорно, сталкиваясь со множеством трудностей, главную из которых являл собой, как ни странно, её собственный отец. Едва он услышал от восторженной дочери слова «обязательно поступлю в педагогический, когда закончу колледж» - разразился возмущённым патетическим монологом, вся суть которого сводилась к банальному «учителем ты станешь только через мой труп!». Аргументов он приводил тьму, главным образом ссылался на её же одноклассников («Посмотри на них, они же законченные дебилы, эгоисты и мажоры – что, сама хочешь всю жизнь с такими возиться?»). С такой характеристикой ребят дочь была в корне не согласна – да, конечно, болванов вокруг хватало (один Томас Эскурра со своими дурацкими подколами и приставаниями чего стоил), но ведь хороших, воспитанных и адекватных людей всегда больше, разве нет? Думая так, она тишком-тайком договаривалась с мамой, прося ту оплатить ей дополнительные курсы английского, жадно ловила взглядом каждое правильное педагогическое действие преподавателя этики и координатора по совместительству сеньора Сантьяго Мансильи, по праву заслужившего любовь и уважение всей школы, и тихонько недовольно хмыкала в ответ на оскорбительные речи старушки-исторички Хильды, согласно которой, их признанный отличник Маркос «мало того, что лицом не вышел, так ещё и мямля и заика ко всему прочему». «Нет,» - думалось ей, - «я буду совсем другим учителем». Мечта о преподавании захватила её всю целиком и полностью – отвлекали её, и то лишь иногда, разве что доносящиеся из закутка под лестницей гитарные аккорды и красивый юношеский голос, напевавший что-то про две секунды и первый поцелуй. Замерев на несколько минут и обругав себя за «растяпистость», девочка моментально забывала о гитаристе, которым, кажется, был кто-то из её класса, и снова убегала на курсы английского. А через полтора года грянула буря, приняв обличие довольно-таки привлекательного парня, свалившегося на третий курс Elite Way снегом на голову. «Буря» имела грязно-русые волосы, светло-голубые глаза («И кого они мне напоминают?») и имя Хоакин Парондо. Неопытную в сердечных делах почти пятнадцатилетнюю девушку сие стихийное бедствие затянуло с головой, только вот оказалось – уж к сожалению или к счастью, непонятно – совершенно невзаимным. Сколько слёз было пролито, сколько дополнительных уроков английского прогуляно, сколько раз неуклюжий незадачливый ухажёр Томас был послан куда подальше («Уйди, Эскурра, с глаз моих, пока по башке не получил!») – не счесть. Но детские болезни всегда протекают легко. Верно говорят – ветрянкой лучше переболеть в шесть, а первой влюблённостью – в четырнадцать, а не в двадцать пять. Бабник, раздолбай и, как позже выяснилось, наркоман Хоакин был отчислен из колледжа за неподобающее поведение. Она, разумеется, страдала ещё какое-то время, но очень вовремя вспомнила о своей мечте. Работа учителем подразумевает и таких вот Парондо, которых хлебом не корми – дай воду замутить. Воскресшая мечта не дала девушке опустить руки, а вскоре «спасательным кругом» для неё стал кое-кто ещё. В тот день она, заслушавшись исполнением очередной подпольной композиции из-под лестницы, задержалась на месте дольше положенного и – по неизбежному закону подлости – оказалась застигнута врасплох. Каково же было её удивление, когда таинственным музыкантом оказался сын мэра, голубоглазый смазливый блондин и по совместительству лучший друг придурка-Томаса. Впрочем, разубедиться в справедливости поговорки о сходстве друзей ей пришлось почти мгновенно – увидев неожиданную поклонницу своего творчества, одноклассник лишь немного смутился и, по-доброму улыбнувшись ей, попросил не распространяться в колледже о его занятиях с музыкой. Она – до сих пор в полном шоке и испуге – кивнула и убежала прочь, но почему-то именно с этого дня стала явственно ощущать, как постепенно уходит из её сердца тоска по Хоакину. Сказать, что в лице «мэрского отпрыска» с гитарой она обрела друга, не говоря уж о чём-то большем, было бы сильным преувеличением. Но как-то само собой получилось так, что теперь ей было с кем поговорить, поделиться радостью, выплеснуть боль, а ещё доверить свою мечту и страх того, что из-за тирании отца она никогда не сбудется. Он всё с той же мягкой улыбкой поддерживал её, говорил, что учительница из неё выйдет мировая, а ещё обещал поговорить с Томасом, чтобы тот оставил её в покое. Девушка, разочаровавшаяся было во всём мужском поле скопом после Хоакина, потихоньку приучала себя к мысли, что не все парни – бестолковые обманщики, балующиеся вредными привычками. Но проанализировать свои чувства и понять, как именно она относится к старому-новому знакомому, то ли не могла пока в силу возраста, то ли не решалась. Только почему-то взгляд отводила иногда, видя, как это голубоглазое чудо в перьях перемигивается и перешёптывается с рыжей и на всю голову безбашенной Мариссой – новенькой на их курсе. С Мариссой дальше переглядываний-перемигиваний у них не зашло, а вот в её жизни крошечная бестия решила прописаться основательно, ещё и вломившись без всяких церемоний. «Ну что, долго по углам будешь прятаться, барышня кисейная? Влюбилась – так вперёд, не все же такие подонки, как Парондо, чтоб вот ему старым девственником остаться!» - ругалась она тогда, из чего стало понятно, что список пострадавших от хоакиновского донжуанства куда больше, чем казалось изначально. Только вот диагноз «влюбилась» повторно принимать на свой счёт не хотелось категорически. Разве это любовь? Просто в её жизни появился человек, к которому хочется быть чуточку ближе, которому доверяешь и которого готова выслушать сама, а когда он не рядом – отчего-то становится грустнее и тяжелее. Но ведь это же ничего такого не значит, правда? Или… «Ой, мамочки!» - гоняла она тогда по кругу одну и ту же мысль, - «Во что я опять вляпалась?». А вляпалась она и вправду основательно – их разговор с Мариссой был то ли случайно, то ли намеренно подслушан кое-кем обиженным, раздосадованным и ревнивым, для чьих ушей не предназначался от слова ни разу. Как она узнала уже в выпускном классе, Томас затаил обиду и на неё, и на её платонического возлюбленного ещё тогда, с самого начала. А вот в середине четвёртого класса она и понятия не имела, откуда в их колледже взялась бульварная газетёнка с идиотским названием «Бюллетень», зачем в ней с таким удовольствием смаковались сплетни, скандалы и интриги курса и откуда взялся слух о её причастности к этой паршивой прессе. Её то ли друг, то ли любимый, то ли просто знакомый, благо, не делал поспешных выводов, и на их взаимоотношениях «газетно-журнальная история» никак не сказывалась – по крайней мере, поначалу. Какой-никакой его поддержки и искреннего дружеского участия Мариссы, которая ни на секунду не усомнилась в её невиновности, слишком хорошо зная местную публику, бедной девушке хватало, чтобы хоть как-то держаться на плаву. И всё бы ничего, но в последний день учебного года она обнаружила в своих вещах непонятные распечатки, оказавшиеся при близком рассмотрении черновыми заготовками для очередного выпуска «Бюллетеня». Взвизгнув от неожиданности, отбросила их прочь, будто ядовитую змею увидела, чем сразу привлекла внимание непотопляемой рыжей подруги. «Успокойся, тут каждый дурак поймёт, что тебе эту дрянь подбросили,» - втолковывала ей Марисса битых полчаса, но увы, она ошибалась. Едва девушки переступили порог класса, их моментально оглушил грубый гогот парней-однокурсников, из которого особенно выбивался голос Томаса. В общем, к концу дня каждая собака, включая всех учителей, новую координаторшу Ренату («Эх, был бы рядом хоть Сантьяго – он бы поверил…») и её отца знала о том, что якобы Пилар Дуноф полгода собирала сплетни и издавала их в подпольной газете, чтобы проучить отвергнувшего её любовь Пабло Бустаманте. Теперь от позора было не отмыться. Отмыться, к счастью, получилось – ценой разбитых розовых очков и окончательно подорванного доверия к людям. А почему, спрашивается? Да потому, что слушавший все эти мерзости Пабло, в котором она видела воплощение хоть какого-то понимания и порядочности в этом колледже, не произнёс в её защиту ни слова. Не произнёс в первый день, не опроверг несправедливость обвинений ни через неделю, ни через месяц, ни на выпускном. Не подошёл к ней за разъяснениями, не задал ни единого вопроса, даже не удосужился поинтересоваться, правду ли говорят о её к нему чувствах. А гаже всего было потом – выслушивать, как провинившаяся младшеклассница, выволочку, которую ей, жертве травли, устроил отец. Как же бушевал тогда старина Марсель Дуноф – слов не хватит, чтобы описать! Попрекал её и позором на всю фамилию до шестого колена, и тем, что никакого педагога из неё не выйдет, если она со своими-то сверстниками отношения выстраивать не умеет, и подчеркнул в очередной раз, чтобы даже не заикалась о подаче документов в пединститут… Так девушку предал ещё один человек, которого она считала близким. Не сломалась она исключительно благодаря маме, Мариссе и своей мечте, в которую теперь вцепилась намертво. Нет, вот после пережитого она костьми ляжет, но станет учителем, и не где-нибудь, а здесь, чтобы какая-нибудь более юная версия Пилар Дуноф в случае чего знала, что и здесь есть люди, способные выслушать, поверить и наставить на путь истинный в процессе решения проблемы. Выпускной курс прошёл тихо, мирно и без эксцессов. Отцу Пилар теперь объявила холодную войну, общаясь лишь рублеными дежурными фразами. Пабло продолжал молчать, будто она и не существовала больше. А она смотрела на него и диву давалась: неужели сейчас, сидя за второй партой среднего ряда, от неё отводит глаза тот самый человек, что поддерживал в самые трудные для неё моменты? Когда она ещё «болела» Хоакином, когда боялась потерять мечту, когда до последнего пыталась достучаться до него уже после появления «Бюллетеня»? Но факт оставался фактом – он молчал. Что ж, поняла она, значит, надо наконец-то повзрослеть и перестать ждать. Если даже отец ей не верит – чего можно ожидать от совершенно постороннего человека, о котором она просто по девичьей глупости настроила иллюзий? А тем временем её родители как-то «тихой сапой» разошлись. Может, в решении Клаудии уйти от мужа и сыграло роль его недоверие к ставшей жертвой травли дочери, может – нет, но факт оставался фактом: чета Дуноф подала заявление на развод. Она, конечно же, ушла с мамой, сказав на прощание отцу, что всё равно его любит и знает, что однажды он прозреет и увидит истину как она есть. С материнской поддержкой ей стало куда легче, да и Марисса никуда не девалась, оказавшись настоящей подругой, той самой, что «в беде не бросит и лишнего не спросит». Год также закончился без происшествий. Вернее, закончился бы, если бы не выпускной, на котором теперь уже она и уж точно совершенно случайно услышала пьяный трёп Томаса. Не вяжущий лыка Эскурра со смехом хвастался Фернанде и Белен, что именно он был автором «Бюллетеня». И что затеял всё это исключительно с целью красиво отомстить задравшей нос директорской дочке, которая с первого класса на него ноль внимания, зато за Паблито бегала, как собачонка. Ох, что тогда произошло… В ту ночь Пилар пришлось выслушать столько извинений – искренних и фальшивых – чуть ли не от всего класса скопом, сколько она не слышала до этого за всю свою жизнь. А сама она решилась наконец подойти к Пабло и высказать всё, что думала о его попустительстве. Томасу и слова не бросила, лишь взглянула брезгливо, как на обыкновенное подпившее трепло, и отвернулась. А потом плакала до утра, как маленькая, потому что у неё в собственном кабинете просил прощения седой, потерянный, раздавленный отец. Марсель долго ещё будет корить себя, что не поверил своей малышке и что ему легче было представить дочь интриганкой, чем себя – никчемным директором, допустившим в школе такие скандалы и травлю. Его девушка простила, конечно, а вот Пабло… Пабло, казалось бы, вся эта история не волновала вовсе. До утра он только и делал, что переводил растерянный взгляд с неё на Томаса, но не решался ничего сказать. С выпускного ушёл раньше, плюнув с досады и бросив, что эти стены ему надоели. В следующий раз она увидела его в институтском коридоре полгода спустя, приняв поначалу за галлюцинацию. Увы, психическое здоровье здесь её не подвело, как и память – это оказался действительно Бустаманте. Первые недели две девушка шарахалась от каждой тени, боясь столкнуться с ним в общем университетском корпусе – но потом успокоилась и взяла себя в руки. В конце концов, детские любовные переживания должны оставаться в детстве, а она пришла сюда получать образование, столь необходимое для воплощения заветной мечты, и вообще пора жить своей жизнью. Что и неудивительно – у неё получилось. В институте ей нравилось, профессиональные знания она впитывала всё с той же жадностью, при этом находя время и на знакомства с новыми людьми, и на тусовки с Мариссой. В любви вот только ей не слишком везло, хотя сказать, что девушка как-то по-особому из-за этого расстраивалась, было нельзя. Один раз у неё случился не слишком затяжной роман со старостой группы, но ни к чему не привёл – благо, разошлась пара мирно, не предъявляя друг другу претензий. Больше она целенаправленно в отношения не стремилась, справедливо рассудив, что судьба сама знак подаст, а если не судьба – то и не надо, ей и одной хорошо. Пока ей было достаточно радости за родителей, у которых порознь личная жизнь складывалась более чем неплохо. Мама недавно начала принимать ухаживания Гильермо Рамоса – одного из членов родительского комитета, состоятельного бизнесмена, да и просто симпатичного мужчины. А вот отец… Отец удивил ещё больше, сойдясь ни много ни мало со своей прежней любовью – в прошлом супер-пупер-мега-звездой и по-прежнему ослепительной красоткой Соней Рей. Об этом ей заявила Марисса, узнав информацию из первоисточника. Так и сказала, придя к ней в гости и отхлебнув кофе из всегда имеющейся наготове специально для неё кружки: «ну вот, Пили, поздравь нас обеих – быть нам теперь сестрицами на всю жизнь». Уже потом рассказ будущей падчерицы подтвердил смущённый Марсель. А через полтора года девушки стали не только сводными сёстрами друг дружке, но и ещё кое-кому – в венесуэльской Валенсии, куда уехала на постоянное место жительства старшая чета Дуноф, появилась на свет маленькая Луз. «Четыре девицы… Четыре, господи, какой такой страшный грех я совершил?!» - причитал отец, но дочерей – и старших, и младшую – обожал безмерно. Размяк он сердцем настолько, что попросил заменившую его на посту бывшую жену оформить Пилар в штат, как только она получит свой законный пединститутский диплом с четырьмя четвёрками («Ну не всем же на красный идти – зато все курсовые и практики на отлично, а это – важнее»). Клаудия выполнила просьбу бывшего мужа, в этот раз совпадающую с педагогическим долгом – оценивая объективно, специалист из Пилар и вправду получился хороший, как и из Мариссы, успевшей закончить хореографическое, выйти замуж и устроиться сюда же преподавателем в танцкласс. Вот и теперь она абсолютно счастлива на своём месте, делясь знаниями с молодёжью от двенадцати до семнадцати лет и стоя, как оловянный солдатик в юбке, на страже их прав. Вот и маленькую Хуаниту Мазза она намерена отстоять, какой бы карьерист-экономист Веласкес от её проблем ни отмахивался. И всё-таки повезло Хуани с верным другом Федерико, ох как повезло. Хорошо, что хоть у кого-то есть нечто важное, чего в своё время не было у неё... *** -Можно? Пабло волнуется, как школьник, стучась в учительскую. Хотя нет – школьником, когда в этой самой аудитории его отчитывал директор, отец или Эчаменди, он волновался куда меньше. А вот теперь – взрослый, двадцатитрёхлетний – боится войти и взглянуть в глаза девушке, попросить прощения у которой он должен был лет семь назад. Казалось бы – ерунда, детский сад, сто раз позабылось бы уже, но вот он почему-то не забыл. Да и Пилар, если верить вытащившим его сюда неугомонным Агиррэ («Ничего, с этими двумя потом поговорю как следует…»), тоже не закрыла, как сейчас модно говорить, подростковый гештальт и нуждается в обстоятельном разговоре на эту тему, а главное – чтобы инициатива этого разговора исходила в кои-то веки от него. -Уже первые гости подходят? Заходите, заходите, Марисса присоединится через полчаса, а мы пока всё подготовим, - не разобрав голос из-за двери, девушка вполне могла принять его за Нико, Гвидо, Франциско, да за кого угодно – но уж точно не за того, кто переступил порог мгновение спустя. -Ну здравствуй, Пабло Бустаманте, - произносит она на удивление спокойно, хотя одному богу известно, чего ей это стоит. Так вот к чему было это её утреннее за беспокойство… Ну Агиррэ, ну жуки – наверняка без них не обошлось! Впрочем, не сама ли терзалась непроработанными проблемами семь лет кряду? Может быть, это шанс перелистнуть давно уже законченную страницу? – Я так понимаю, наш главный организатор привезла тебя сюда из Лондона контрабандой? Томас в качестве багажа, надеюсь, к тебе не прилагается? -Томас – точно нет, чем хочешь клянусь, - горячо заверяет бывшую одноклассницу и нынешнюю учительницу Паблито, по-прежнему ощущая себя потерянным мальчишкой, - Сегодня мы сможем поговорить без помех и препятствий, Марисса специально сдвинула время мероприятий. -Узнаю почерк Спирито, то есть, Агиррэ. Умрёт, но сделает по-своему и причинит добро, - совершенно беззлобно усмехается Пили, - Скажи мне только одно – на разговор со мной она тебя силком вытащила или ты сам? -Сам, собственной бестолковой персоной и дурной головой, - совершенно не кривит душой Бустаманте, с облегчением отметив, что вроде как угроз убийством со стороны старой знакомой пока не ожидается. А у Пилар так и вовсе целый Эверест с души катится – кажется, все обиды в прошлом и прожитых лет как не бывало. Теперь им снова шестнадцать и они готовы выразить все своим чувства без купюр и метафор, как это могут только подростки. -Я тебя слушаю, - кивает она и действительно вся обращается во внимание. Дальше всё зависит только от него.