Прозит, капитан

      Аккерман быстро нарезал хлеб, расставлял приборы, вдыхал аромат чая и обстоятельно пересказывал Смиту события последних часов. Эрвин слушал внимательно, не перебивая, лишь едва уловимо хмурился, когда Леви описывал пустые бутылки и пыльные простыни в опустевшем доме Штайнер.       — Эта затея ничем хорошим не кончится, — заключил Леви, аккуратно стряхивая крошки на салфетку.       — Ты о краже снимка, поисках неизвестного вора или о незаконном производстве алкоголя? — улыбнулся Эрвин.       — Что-то из этого точно кончится плохо, — поджал губы Аккерман. — Ощущения поганые.       — Так откажись, — хитро прищурился командующий. — Верни аванс, извинись и забудь об этой неприятности.       — Я уже согласился, — Леви хмуро взглянул на товарища исподлобья и крепче сжал чашку. — И заднюю давать не собираюсь.       Смит вздохнул и отвернулся к окну: лето уже маячило за горизонтом и, если верить прогнозам синоптиков, обещало быть таким же бешеным, как и весна. Их первое лето в Эланте: до этого Аккерман жарился только на побережье и не имел никакого представления, как проходит самая жаркая часть года в глубине материка. Оньянкопон обещал, что будет не так душно и влажно, а если станет совсем невыносимо, можно закрыть контору на несколько дней и спрятаться от жары в соснах у какой-нибудь реки. В глубине души Леви надеялся на такой расклад: идея забиться в какой-нибудь дремучий угол и, не боясь посторонних глаз, вылезти из клятого кресла, казалась крайне заманчивой.       — Ты что-нибудь смыслишь в рыбалке, Смит? — пробормотал он, представляя, как медленно и осторожно спускается к лесной речушке с удочкой и ведерком наперевес. — Я вот ни черта.       Принимая решение остаться на континенте, Леви поставил единственную цель. Так сказал Эрвин, появившись в темной больничной палате впервые. Увидев командора, капитан не на шутку струхнул, даже выписал себе крепкую затрещину, но Смит никуда не ушел. Спокойно сел на край койки, мягко улыбнулся и отдал приказ: найти покой. Аккерман согласился, не задумываясь, — надеялся, что скупое «есть» изгонит товарища. Ошибся: первое время Эрвин Смит приходил пару раз в неделю, потом — каждый вечер, а после прописался в контуженной голове с концами.       — В детстве иногда ходил с отцом, но без энтузиазма. Мне это казалось донельзя скучным занятием, — отозвался Эрвин. — И тебя я рыбаком не представляю, уж прости.       — А кем ты меня представляешь? — Аккерман поднялся, собрал посуду и пошаркал к мойке.       — Кем-то, кто не тратит время на возню с крючками и грязными скользкими червяками, — усмехнулся Смит. — Но ты и так это знаешь.       — Знаю.       В попытке исполнить приказ Леви перебрал все доступные варианты: разбирал завалы Ребелио, помогал Оньянкопону с раздачей гуманитарной помощи, присматривал с высоты первой, еще кривой инвалидной коляски, за уцелевшими детьми. И все дальше уходил от пресловутого покоя: исцеление так и не наступило, а город, который он восстановил своими руками, превратился в каменную клетку, где из каждого угла на него смотрели, как на дьявола.       — Возьми меня с собой завтра в контору, — Эрвин встал за спиной, наблюдая, как калеченные руки умело смывают мыльную пену с тарелок и чашек. — Хочу посмотреть на твою новую клиентку.       — Нельзя, Эрвин, — помотал головой Леви. — Мы договорились, что ты не выходишь отсюда.       — У тебя не получится прятать меня здесь вечно, — пожал плечами Смит. — И ты это прекрасно понимаешь.       — Понимаю.       Они просидели на кухне до глубокой ночи: Леви набрасывал возможные варианты для вылазки в бордель, а Эрвин отметал самые опасные.       — Ты уже решил, как именно попадешь внутрь, — качал головой Смит, сминая в широких ладонях исписанные листы под недовольное шипение Аккермана. — Какой в этом смысл?       Леви только отмахивался и продолжал думать: самое простое и логичное решение ему категорически не нравилось. Он дал слово и не мог его нарушить — уж точно не ради Лисбет Штайнер. Вот только Смит был прав. Как всегда.

✢ ✢ ✢

      Аккерман повернул ключ и приготовился морщиться, заезжая в контору, но привычного звона дверного колокольчика не последовало. Он запрокинул голову и не смог удержаться от скупой улыбки: медное безобразие отсутствовало. Зато у стены стояли две кожаные дорожные сумки, валялся какой-то холщовый мешок, перевязанный яркой плетеной лентой, а из-за стеллажей звучало бренчание вперемешку со свистом чайника.       — Эй, Оньянкопон! — Леви закрыл за собой дверь и осторожно поехал на звук.       Компаньон сидел в одной рубашке на своей любимой колченогой табуретке и, закрыв глаза, бил по струнам гитары. Пиджак и жилет были небрежно брошены в кожаное кресло, а на столе поверх свежих утренних газет лежал перемотанный грубой бечевкой серый сверток.

Вчера ко мне пришел мой бог, устало сел у моих ног

И добрый час мой бог молчал, а после громко закричал.

Мой бог кричал про смерть и боль, про горы трупов под стопой,

Мой бог просил у неба сил, но небо кровью моросило.

Мой бог молился сам себе и пальцы прятал в седине,

Мой бог узоры плел из рук, но бог забыл, что слеп и глух.

Мой бог глядел с земли наверх, пока весь свет там не померк,

А после руки опустил и сам себя он не простил.

Он просто руки опустил, и даже павших не простил…

Он просто руки опустил, и даже павших не простил…

      — Как дела, капитан?       Леви вздрогнул, не сразу поняв, что песня кончилась. Оньянкопон пел в двух случаях: когда был совершенно счастлив и когда был абсолютно разбит. Счастливым Аккерман видел его лишь однажды, когда власти Марли одобрили поездку в родную страну. Оньянкопон не верил своим глазам, разглядывая пришедший по почте выездной талон, рябящий от печатей: шмыгал носом, неумело прятал слезы и сжимал в кулак дрожащие пальцы.       Оньянкопон отложил гитару и указал на сверток:       — А я с гостинцем. Такого ты здесь точно не купишь.       Аккерман недоверчиво принюхался и второй раз за утро позволил себе улыбнуться: компаньон не обманывал.       — Оставлю на черный день, спасибо, — кивнул он, быстро здороваясь за руку. — Как прошло?       — Не успел, — тихо ответил Оньянкопон. — Отец умер. Мне не хватило двух дней.       Леви поборол малодушный порыв отвернуться: смотреть на такого Оньянкопона, храбрящегося изо всех сил, но абсолютно разбитого, было действительно паршиво.       — Жаль твоего старика, — пожевал губами Аккерман. — Давно вернулся?       — Причалил ночью, — Оньянкопон бросил быстрый благодарный взгляд: сопливые разговоры в этой конторе были не в чести. — Потом сразу на поезд. Знаешь, побережье выглядит почти нормально. Деревья хорошо растут.       — На пепле все хорошо растет, — вздохнул Аккерман. — Я рассчитывал, что ты вернешься только на следующей неделе. Планировал держать оборону в гордом одиночестве. Так что… проваливай домой, отсыпайся. И бренчалку свою забери.       Оньякопон зубасто улыбнулся и потянулся к грифу:       — Так и скажи, что просто завидуешь, капитан. Давай научу, это несложно.       — Издеваешься? — прищурился Леви, поднимая выше беспалую руку. — Как таким можно играть?       — Знаешь, капитан, в моей деревне живет старик Годлумтакати. Когда я маленьким бегал, он уже был стариком. Так вот… У Годлумтакати нет трех пальцев на правой и двух на левой. И никто на моей памяти не играл на калимбе лучше него.       — Ты не сравнивай, — отмахнулся Аккерман. — Где я и где твой… Даже не буду пытаться выговорить… Этот старик.       — Годлумтакати, — рассмеялся Оньянкопон. — Ну, как хочешь, капитан. Дело твое. Только с музыкой, знаешь, все лучше.       — У меня есть граммофон! — тут же нашелся Аккерман.       Граммофон у него действительно имелся: первая серьезная покупка, сделанная после переезда в Элант. Леви и Оньянкопон тогда не без труда вытащили из первосортного дерьма сына местного толстосума: пацан пристрастился к морфину и увяз в каком-то мутном религиозном обществе. На память о том деле у Аккермана остались кривой шрам и подержанный граммофон. С тех пор он раз в месяц прочесывал все лавки в поисках пластинок, а по вечерам бережно ставил иглу, и они с Эрвином зачарованно смотрели на рупор до самого утра.       Пока Леви прикидывал, сколько пластинок сможет купить, когда закончит с делом Штайнер, Оньянкопон успел надеть жилет и разлить чай.       — Новые заказы есть? — словно подслушав чужие мысли, деловито поинтересовался он, пролистывая толстый журнал.       — Один, — вздохнул Леви. — Паршивый.       — Судя по размеру аванса, крайне паршивый, — Оньянкопон дошел до последней заполненной страницы, и его брови поползли вверх. — Нам заказали человека?       — Если бы, — поморщился Аккерман. — Придется обокрасть бордель и найти одного отброса.       — Вот как… — протянул компаньон. — С каких пор мы воруем? Решил вспомнить юность?       Леви мысленно чертыхнулся: рассказывать о временах в Подземном городе он никогда не планировал, но когда они решили открывать общее дело, рассудил, что лучше закрыть все спорные вопросы на берегу. Оньянкопон слушал, не перебивая, а потом просто протянул руку, и то первое крепкое рукопожатие стало началом не просто партнерства, но товарищества, о котором Аккерман запрещал себе мечтать. С тех пор он ни разу не жалел: ни о разговоре, ни о совместном предприятии. И уж точно не жалел о дружбе.       — Я просто заберу то, что принадлежит клиенту, — пожал плечами Леви. — Считай, мы восстановим справедливость. Со второй частью сложнее… Он коротко пересказал суть дела и закусил губу: обещая Штайнер отыскать человека, укравшего снимок, он не задумывался, как именно будет действовать — такие вопросы лучше всего получалось решать по ходу дела. Но сейчас, смотря на быстро темнеющее лицо компаньона, понимал — гарантировать успех был не вправе.       — Ты же не думаешь, что у них есть такой же журнал? — закатил глаза Оньянкопон. — К тому же, снимок мог попасть к ним через третьи, а то и десятые руки. Я не представляю, как мы будем распутывать этот клубок.       Леви недовольно цокнул языком: партнер задавал вопросы, ответов на которые не было.       — Если место приличное, то учет там ведут, — поднял палец Леви. — Для начала найдем того, кто продал снимок в бордель. Потолкуем — спокойно, вежливо. И так до тех пор, пока не дойдем до вора. Были заказы и посложнее, разберемся.       — Разберемся, как же… — проворчал Оньянкопон. — Зря я тебе гостинцы вез. Не заслужил, капитан.       — Только попробуй, — шикнул Леви, заметив, что тот тянется к свертку на столе. — Если решим дело, покроем аренду за полгода, и сверху хватит.       — Неужели такая интересная, капитан? — неожиданно улыбнулся Оньянкопон: — Эта госпожа... Штайнер?       — Интересная… — пробормотал Аккерман, пробуя слово на вкус.       Перед глазами услужливо всплыл образ Штайнер, тенью скользящей по длинным темным коридорам, поджимающей ноги в глубоком кожаном кресле, смотрящей так просто и прямо, словно они были знакомы всю жизнь.       — Нисколько. Это просто работа. — прокашлялся он и спрятал губы за чашкой.       — Как скажешь, — Оньянкопон широко зевнул. — Знаешь, я, пожалуй, воспользуюсь твоим советом. Пойду домой. Колокольчик я почистил, сейчас повешу. Будут новости — звони.       — Дался тебе этот колокольчик — буркнул Леви ему вслед и дернул на себя утренние газеты.       Ничего хорошего в Марли не печатали вот уже как пять лет: даже в статьях о хорошем урожае, новой железной дороге или восстановленном производстве дирижаблей находилось место для напоминания об элдийской угрозе. Но Аккерман все равно заглядывал в киоск: втайне надеялся наткнуться на новости об Арлерте и остальных — просто чтобы знать, что они еще живы. Пять лет назад Армин звал капитана с собой, но Леви только покачал головой: жизнь вылепила его для войны, а не мира.       Аккерман пробежался по первой полосе и, не найдя там ничего, кроме пресной каши из пропаганды и объявлений, отложил газету. Последний раз Армин писал два месяца назад из Хизуру — Альянс рассчитывал отговорить местных открыто поддерживать Элдию. С тех пор ни о ребятах, ни о делах Парадиза ничего не писали, и капитану это очень не нравилось: хуже плохих новостей может быть только полное отсутствие новостей как таковых.       Начавшийся весьма странно день к вечеру выправился до стандартно унылого: Аккерман перекусил в забегаловке через дорогу, перебрал документы, отбрил двух клиентов и с чувством выполненного долга закрыл дверь. Лисбет Штайнер так и не появилась.       Она вошла в контору спустя два дня под омерзительно мелодичный звон начищенного до блеска дверного колокольчика. Признаться честно, Леви не сразу узнал в собранной, спокойной женщине ломкую фигуру, бродившую по углам пустого дворца. На этот раз Штайнер решила отбросить образ приличной светской дамы в строгом костюме: на ней были ботинки на толстой подметке, широкие брюки и легкий свободный свитер. Распущенные волосы серебрились в закатных лучах и, казалось, могли отбрасывать солнечных зайчиков по стенам.       — Как ваши дела? — Штайнер слабо улыбнулась и, дождавшись беззвучного приглашения, опустилась в кресло.       — Сносно, — бросил Леви. — Работаем?       Интересоваться ее самочувствием было опасно — он еще помнил день, когда по неосторожности постучал в высокие тяжелые двери и застрял в пустом дворце до вечера. Лисбет Штайнер была темным колодцем, до краев наполненным тоской и сожалениями, и подойти к такому мог решиться только безумец.       — Работаем, — она тут же достала из кармана маленькую книжку в черной коже. — Я взяла на себя смелость записать все, что сочла важным. Если у вас появятся какие-то вопросы, я, конечно, на них отвечу.       Аккерман с сомнением покосился на книжечку, но все же нацепил очки. Вопреки ожиданиям, страницы заполняли максимально четкие и понятные данные: ни одного лишнего слова. Штайнер вспомнила не только ключевые даты и места, но даже перечислила всех коллег своего покойного возлюбленного — живых и мертвых.       — Вы не говорили, что он был фотографом, — пробормотал Леви, подчеркивая карандашом наиболее важные моменты.       — Военным корреспондентом, — поправила Штайнер, и Аккерман был готов поклясться, что ее голос почти не дрогнул. — Он присутствовал в Ребелио, когда там впервые… Появился Эрен Йегер. И вы.       — Демоны с острова Парадиз, — процедил Леви. — Так нас называли.       — Именно, — поджала губы Штайнер. — Островные демоны объявили о начале конца.       Леви оторвался от чтения и посмотрел на нее поверх линз: Штайнер выглядела какой угодно, только не смущенной. Казалось, все смущение осталось в стенах заросшего диким виноградом особняка в тупике Пароса.       — Так потом писали в газетах, — спокойно объяснила она: — «Островные демоны объявили о начале конца: Элдия показала свое истинное лицо. Силы Марлии готовят ответный удар — узурпатор Эрен Йегер не уйдет от ответа».       Штайнер вспоминала начало конца, но смотрела так же, как и всегда — спокойно и прямо. Стеллажи и стены исчезли, и они перенеслись туда — в разрушенный Ребелио, в центре которого рычал Атакующий титан, пока Аккерман с отрядом разносил то, что еще осталось от гетто. Было время, разведчики считали убитых титанов — гордились. Леви как сейчас помнил день, когда враги человечества превратились в невинных жертв. И как сейчас помнил ночь, когда убивал людей. Тогда он не думал — дергал рычаг привода и выпускал одно копье за другим. Осознание пришло уже на Парадизе — даже плотная черная ткань костюма не могла скрыть кровавые разводы. Десяток? Сотня? Леви не считал — боялся.       — Мы ими и были, — прохрипел он, отгоняя образы прошлого. — Демонами.       — Тогда все ими были, — тихо ответила Штайнер.       В конторе повисла тишина. Леви — не мастак менять темы. Осталось только вздохнуть и вернуться к записям в маленькой черной книжечке.       — Я заберу ваше фото до конца этой недели. Повезет, смогу добыть бухгалтерскую книгу, если этот «Фиалковый дом» — приличное место, она у них будет. Возможно, в записях мы найдем упоминания о продавце снимков. Дальше будем действовать по ситуации.       — Отлично, — кивнула Штайнер. — Когда отправляемся?       — Отправляемся? — Леви едва не поперхнулся чаем. — О чем вы?       — Я с вами, — не терпящим возражений тоном заявила она. — Притворюсь вашей сиделкой.       — Считаете, без вас я не справлюсь? — Аккерману было ничуть не обидно: капитан прекрасно понимал, какое впечатление производит калека в кресле. По хорошему, именно на безобидный внешний вид он и ставил — инвалида никто не примет всерьез.       — Отнюдь, — покачала головой Штайнер, поднимаясь с кресла. — Просто вы выглядите весьма… примечательно. На месте работников заведения я бы не спускала с вас глаз.       — Неужели? — изогнул бровь Леви. Штайнер лгала настолько паршиво, что это даже забавляло. — И только?       — Нет, — она прикусила губу и отвела взгляд. — Мне… очень интересно. И я… Я не хочу просто ждать. Не хочу… Сидеть там…       По всем правилам Аккерман был должен наотрез отказаться. Он был должен вытолкать ее за порог с напутственным «будут новости — сообщу». В конце концов, он мог поставить ультиматум или пригрозить отказаться от дела. Но Леви не сделал ничего из этого, а просто кивнул.

____________________________________________

_________________________________

Песня из главы, написанная для "Прозита", лежит в тг-канале по этой ссылке https://t.me/soul_elis/1253 вместе с бонусным треком от маэстро Оньянкопона.