Все «бы», которые я…

- Шан Цун, ты же не бу… Вечером качели на дереве раскачивались высоко. Широко. Закатное солнце светило сквозь его листья, то ли тополь, то ли ива, ты не знала. Но знала, что снова взлетишь вверх, вернувшись обратно с порывом ветра. Впереди — поля и равнины, залитые солнцем. Сзади — лес и крепость. Широко. Ты открываешь свои глаза и смотришь на Шан Цуна перед собой, вечером вы будете танцевать у костра и петь дикие песни, которые он покажет тебе, споет вместо колыбельной. Он наслушался их где-то за время своих странствий по внешнемирью и запомнил — будет скромностью сказать, что у него хорошая память. Шан Цун вообще странный человек… Давно. Это было давно. Теперь Шан Цун совсем другой и в то же время ни разу не изменился. Нашел тебя после всего этого, чтобы снова покачаться на качелях. Рассказать обо всех своих планах. И вы уже давно не вместе. Сколько вселенных еще ждет впереди? И вы уже давно не вместе, но ты принесешь ему в тюрьму Синдел еду и что-то странное, чтобы занять его пытливый ум, когда он недоверчиво не примет это, ведь это так низко. Как низко он пал. Но ты знаешь, что ваши жизни — просто пески времени. Так что может быть лучше, чем всё, что случается с вами? Жизнь раскачивается вперед-назад, словно качель, на которой вы когда-то катались. Шан Цун смеялся, но ему было тесно в этой деревне. Ты видела это. И он был благодарен, что ты понимаешь. И ты бы пошла за ним, но когда он перешел все границы в своей лжи, у тебя лопнуло терпение. Да, вы небогаты, но нельзя же просто обманывать людей. Тем более, если они страдают. Шан Цун не вредил им, по крайней мере, ты хотела в это верить, но давал им ложную надежду, его проникающий под кожу и в разум голос невозможно остановить. Песок на ваших пальцах стирается между кожей наручей и перчаток. Вас ждет длинная дорога. И вы, безусловно, не выполнили все планы, которые задумывали. Теперь вы знаете, что вас бесчисленное множество, но облегчает ли это ношу? Нужно ли теперь стремиться к чему-то, если можно пробовать бесконечно? Этюд в золотистых красках заката. "Я люблю мечтать о свободе, но саму свободу ненавижу". Ты знаешь, что бы ты ни делала, ты никогда не будешь свободной. А вот Шан Цун идет наперекор. Может, поэтому он тебе нравится? Тебя неумолимо тянет к нему, как ни крути, но ты точно знаешь — ваши дороги никогда не пересекутся, как две параллельные прямые, вы будете только смотреть друг на друга издалека, наблюдая, но сохраняя дистанцию. Пространство. Он как-то сказал тебе, когда вы сидели у костра. Оставалась всего пара недель до того, как этот высокий юноша с пучком на голове в желтых одеждах двинется дальше. Он задержался здесь на полгода. И ты точно не знала, из-за тебя ли или потому что провинция так велика. Но тебе все равно, до коликов, до дрожания, до игл в пальцах было приятно. Иногда ты спрашивала себя, почему он выбрал именно тебя, чтобы рассказывать тебе о прошлом, иногда о смутном будущем. Что бы ему хотелось? Все его добрые слова выглядели не фальшиво, но слишком хорошо, чтобы быть правдой на его устах. С ним так не бывает. Его красивое лицо улыбается вполоборота к тебе, и он задумчиво произносит. Его кожа блестит в желтых лучах заката — теплых и прямых, обнимающих, даже если ты этого не хочешь. - Знаешь, я хотел бы, чтобы когда-нибудь мы пересеклись в Сун До за соседними столиками того дорогого заведения. Шан Цун сделал жест руками, обнажая улыбку. Сейчас ты думаешь, что эта улыбка была одной из немногих искренних вещей, которые в нем вообще можно было увидеть. Но ты не замечаешь этого жеста руками, ты слушаешь затаив дыхание. Обычно ты начинаешь болтать с ним слишком много. Пару минут назад ты, кажется, высказывала свои беспокойства насчет чего-то. А теперь вдруг говорит он. - Чтобы мы встретились, прошли мимо друг друга, взглянули в глаза, - пауза была только чтобы набрать воздуха и кивнуть, - и поняли, что у нас всё отлично. Он снова улыбнулся своей загадочной улыбкой, и ты вышла из транса его сладких речей, рисующих, к тому же, такое приветливое будущее. Обычно в этом голосе было много усталости и разочарования, но когда он был с тобой, к этому добавлялся приятный такт, с которым он всегда говорит с клиентами, и очарование, наполняющее воздух вокруг него, стоит ему захотеть. Тебе приятно льстила эта картина, но с другой стороны... Ты и сама думала о том же, и все же… - Как мило, - убирая язвительность из голоса, ты произнесла это вдохновенно, глядя на заходящее солнце, чувствуя, как внутрь проваливается едва ощутимый ком. С чего бы слезам навернуться на твое лицо после того, как вы в очередной раз расстанетесь, чтобы встретиться с утра. Он совсем еще не уезжает и, может быть, даже вернется когда-нибудь, но что-то подсказывало тебе о неминуемом расставании. И этот человек вдруг, закрытый, блестящий, словно зеркало, что отражает людям только то, что они хотели бы видеть, и ничего из того, что хотели бы узнать о нем... Это погрузило тебя в воспоминания первых дней вашего знакомства, когда ты говорила так много, что в какой-то момент очнулась сама, думая, почему же этот юноша до сих пор ничего не рассказал в ответ, хотя беседа течет, а ты так взволнована. Он не признался тебе потом в этом, он проболтался об этом пьяный, когда вы пили ларэканский ликер, глядя на звезды. В тот момент ты поняла, что вы все же смогли узнать друг друга получше, а он, кажется, поменял свои взгляды насчет тебя. Теперь его улыбки были теплее, а устремления глаз, в которых крылась тайна, осознаннее. Будто он всегда помнил тот разговор, развязавший ему язык. Значит, он хотел это сказать. Тогда ты смеялась и припоминала ему все его моменты закрытости, а он только разводил руками, падая на траву, не в силах удержаться от смеха и алкоголя, пока ты падала рядом с ним, едва касаясь его руками, случайно дотрагиваясь до его груди, чтобы оттолкнуть. Между вами воцарились странные отношения дружбы, в которую ты не верила, но с каждым днем терялась в уверенности не насчет него, а насчет себя. Твое себялюбие так и кричало о том, что Шан Цуну приятно в твоей компании, и ты расплывалась в улыбке, разливаясь теплом. Ты так прикипела к нему, приплавилась, растекаясь на этом солнце, твердо уверенная, что это не так. И ты даже не надеялась на взаимность, но вот, стоило тебе осознать скорый конец этой главы ваших жизней, наполненной ветром, солнцем и полевыми цветами, как твои внимательные глаза, тоже загадочные, особенно в ночном свете, стали печальными, и их защипало. Ты шла домой, напевая одну из песен, которую услышала недавно в деревне, и перед твоими глазами вставали все моменты, что вы провели вместе, такие короткие, но такие яркие, эмоциональные, как вы оба. Ты даже увидела, как он, будучи в хорошем расположении духа, успокоил бы твои внезапные слезы, проявись они неожиданно для вас обоих, пока вы вместе. Ты вообще представляла о многом, что Шан Цун мог бы сделать, ведь иногда его повадки человека высшего общества, несвойственные для этой глуши, касались тебя непосредственно, и тогда ты вздрагивала, замирала, не ожидая, что такое отношение когда-нибудь будет получено тобой. «Кто бы смог освободить меня от этой нужды касаться мужчин, даже когда я им отказываю?» — проносилось в твоей голове, ведь ты тоже была далеко не так проста, как на первый взгляд, которому поверил даже колдун. И все же ты так и не озвучила эту мысль, только думая о том, что вы могли бы сделать с Шан Цуном, если бы ваши пути вели в одном направлении. В те дни дороги еще не были выстланы, и, не зная, куда они приведут, ты позволяла себе просто мечтать, разгораясь внутри сладкой истомой каждый раз, когда он улыбался и обнимал тебя, крепче и крепче с каждой встречей. - Так значит, ты великий колдун? Шан Цун недовольно хмыкнул на твою колкость. Ты точно знала, что он очень хочет стать им, и не знала, что осуществит это. В какой-то момент сама идея того, что вы не можете быть ни вместе, ни порознь, хотя, конечно, кто бы смог запретить вдруг ваше расставание, так вот, эта идея стала настолько досаждать тебе, что у тебя уже не было сил терпеть того дня, когда же Шан Цун исчезнет из твоей жизни, так аккуратно появившись в ней, потому что силы на отрицание возможности вашей связи, а главное — твоего желания, уже были на пределе. Когда вы встретились еще раз, ты надеялась, вы уже будете настолько далеко друг от друга, что, взглянув друг другу в глаза, почувствуете себя как незнакомцы, забывшие изрядно нормы приличия, но к твоему и, кажется, и к неудовольствию Шан Цуна, вы оба встретились, как будто расстались вчера, глядя друг на друга, как будто бы ни разу не изменившихся. Ничего из того, что вы загадывали, не сбылось. Или сбылось, но совсем по-другому. - Ты помнишь, Шан Цун, когда ты еще не был так разочарован, как сейчас, ты тоже мечтал стать великим колдуном? Его лицо кривится, и ты замечаешь едва заметную боль, мгновением напомнившую о былом. - Теперь я просто хочу, - выцеживает Шан Цун с недовольством, - и, как видишь, у меня неплохо получается. Он разводит руками сквозь решетки камеры, и улыбка на его лице смягчает его голос, кажется сладкой, но глаза искрят ненавистью. Он и правда чертовски разочарован, и ты угадываешь в его выражениях того человека, которого знала до этого. С одной стороны, прошло много лет, с другой — не так уж и много для человеческой жизни. Просто эти годы выпали на тот самый период, когда всё может измениться, да еще и так круто… Эти мысли выдавливают из тебя смешок — что за глупость, право, теперь вы оба закончите вот так: он в тюрьме Сун До под надзором Ли Мэй и дочерей Императрицы, а ты на задворках Империи, бесконечно занимаясь ее делами? Какой отвратительный конец. Тебя даже затошнило от этого осознания — что возврата назад нет. Ты, конечно, состоишь в специальном королевском отряде, который занимается расследованиями, и постоянно путешествуешь по Империи и вне ее, но что с того? «Хотя бы так», — пронеслось у тебя в голове. Тебе стало дурно при мысли о том, что ты могла бы сейчас заниматься бумажной волокитой или считать грузы, прибывающие в столичный порт, или что угодно еще. На мгновение ты почувствовала себя той самой маленькой девочкой при выросшем друге — только у тебя уже никаких перспектив. Ты выдохнула от осознания, и твое сердцебиение пришло в норму — пришлось изрядно потрудиться, чтобы добраться туда, где ты есть сейчас, — и все же тебя всегда терзали вопросы власти, этичности... И тебе пришлось замараться и пройти по головам, по которым так легко шагал Шан Цун — ты знаешь, это было в нем всегда, — но преступление ли, хотеть того же могущества, но иными средствами? Шан Цун идет вперед, и его желтые одежды блестят в солнечных лучах. Солнце на его лице заставляет его кожу светиться, но его глаза — единственное, что остаётся черным, и эта картинка замирает в твоей голове, как он, развернувшись, устремился вперед. В воздухе витает золотая пыль, и ты не уверена, солнце это или его магия. Так или иначе, она чертовски идет к его вороньим волосам. Его голос вырывает тебя из воспоминаний. - Ты тоже далеко зашла, но, кажется, не веришь своему счастью, - колдун сложил руки перед собой и одарил тебя легкой ухмылкой, - как часто это терзает тебя? Необходимость двигаться дальше в этом несправедливом мире? А ведь его можно было бы исправить. Тебе так страшно думать о том, что тебя могло бы не быть здесь, не увидеть его еще раз спустя все это время, так и остаться этой дрянной девчонкой, с которой он пил эль и вино по ночам. Остаться без перспектив и надежд в этой деревне — это то, от чего ты порой просыпаешь в темноте, вздрагивая от кошмара. - Не стоит, Шан Цун, - ты улыбаешься ему в ответ, - я видела попытки твоих исправлений. Ты намекаешь на лабораторию, ты и правда была там, как дознаватель, пыталась найти следы, которые вели бы куда-то еще. И нашла — теперь у вас много работы, нужно найти еще с полдюжины преступников, разбросанных по Империи. - Да? - он мурлычет почти как кот, - это вынужденные меры. Я сожалею. Ты не веришь ему, но в его глазах читается такая правда, что тебе приходится заставлять себя не поверить. Насколько же всё стало хуже с момента вашей последней встречи. Было ли хоть что-то искреннее в тех встречах? Знала ли ты его вообще, и та улыбка, которая показалась тебе правдивой… Была ли она или это был лишь способ заставить тебя отвязаться от него, отпустить, да еще и с таким благостным эффектом для тебя, как это милосердно с его стороны. - Но то, о чем нам точно нужно сожалеть, так это о том, что никто не замечает потраченные впустую в этом мире таланты. Как ужасно смотреть, сколько гениев могут быть загублены… Но мы же точно не дадим сделать это с нашими? Ты сглатываешь. Тебе все еще кажется, что все это случайность и ты здесь по какой-то ошибке. Гений Шан Цуна бесспорен, но твой. Он не хочет, чтобы ты поверила ему и не пытается перетянуть тебя на свою сторону, он видит эти угольки сомнения в твоих глазах и безжалостно давит на них, выжимая из первого дознавателя всю неуверенность со всей лихвой. Это всё, что ты даешь ему увидеть. Хмуря брови, ты приподнимаешь их вверх и наклоняешь голову. - Да что ты? Теперь тебе нужно беспокоиться о своей гениальности. Здесь не будет книг и пробирок. Только эта. Ты протискиваешь сквозь решетки принесенную книгу и бросаешь ее на пол камеры, но Шан Цун перехватывает твои пальцы, и стража срывается с места, однако ты останавливаешь их другой рукой. - У нас нет других путей — только то, кем мы стали. Мы стали теми, кем и должны быть. Ты вздрагиваешь, и твое смутное будущее, проведенное в пыли и забвении, покидает тебя, а вместо него к тебе возвращается гордость, и ты выдергиваешь пальцы из его руки. - Удивительно, как дознавателю удается сохранять такую мягкую кожу. - Как и тебе при работе с таким количеством кислот, - ты произносишь это только в уме, но по недовольству на твоем лице об этом можно легко догадаться. Ты оставляешь его и выдыхаешь, только когда поднимаешься на поверхность, оказываясь на одной из каменных улиц Сун До. Цветет вишня, и ее лепестки плавно опускаются на твои плечи и голову, стоит тебе замереть, как сейчас. Твоя грудь тяжело вздымается, словно после большого забега, и ты инстинктивно поправляешь нагрудник и полы легких одежд. Стоило одеться еще более неформально на эту встречу, к чему этот парад. Теперь, стоя здесь, сбежав как будто не от Шан Цуна, а от самой прошлой себя, ты еще раз нервно сглатываешь и вспоминаешь весь свой путь. Было много всего: хорошего и плохого, фальшивых и не очень друзей, и тебя болезненным осознанием бьет мысль, что многие из них не желали тебе добра или были не в силах оценить тебя. На их фоне… А что, если Шан Цун единственный, кто по-настоящему верил в тебя все это время? Воспоминания прошлого смешиваются в один мягкий золотой солнечный комок, где вы оба сидите у его повозки с бутылками вина в руках. Еще раз глубоко вздыхая, ты смутно улыбаешься. Все-таки вы изменились и в то же самое время не изменились ни на йоту. Слава старшим богам, весь ваш путь еще впереди. Ты тут же смахиваешь подступившую спесь и снова глубоко вдыхаешь. Верить Шан Цуну тогда — еще благочестивое дело, но сейчас — это почти издевка, хотя тебе и ужасно хочется этого. И видят боги — такой реакции он и ожидал. Как же трудно принять себя, черт возьми, особенно когда узнаешь, что весь ты — это просто песок и пыль. Особенно когда остальные кажутся чем-то намного более настоящим, чем ты сам. Ты сдвигаешься с места и отправляешься во дворец. Нужно еще доложить императрице Милине о ходе расследования. Твои черные одежды раскачиваются под стук твоих каблуков, и горожане оборачиваются на тебя, но не склоняют головы, не видя опознавательных знаков короны. Ты не обращаешь на них внимания и держишь свою прямо. Если тебя чему и научил этот мир, то только тому, что нужно верить только себе и в себя, даже если твоя любовь к людям не заканчивается. Ведь чаще всего они слепы и не в силах разглядеть ни то, какой ты внутри, ни даже какой снаружи, для них же. Твоя личность и гордость возвращаются к тебе уже на второй улице после того, как ты покидаешь темницу колдуна. К ним прибавляется гордость твоего теперешнего положения, и ты удивляешься своей слабости, буквально разбившей тебя, когда ты спустилась в подземелье. Тебе хочется укорить себя, какой же слабой девочкой ты осталась, но ты не делаешь этого, игнорируя. Тебе и без лишних разговоров с собой понятно, что все годы работы вдруг пошли прахом при виде одного единственного человека, и ты снова улыбаешься сама себе — настолько это смешно и абсурдно. Мысли о ваших положениях и судьбах занимают тебя, и ты пытаешься балансировать на этой тонкой грани. Ты носишь темные одежды, но совсем не согласна с тем, что он говорит, и против той жестокости, в которой он купается, словно в этом его признание. Ты дознаватель и знаешь, как причинить боль, но ты стараешься добывать информацию и находить людей другими путями. Тем не менее ты можешь постоять за себя, хотя всей душой любишь род человеческий. Шан Цун носит желтые одежды, цвета песка и летнего солнца, его улыбка настолько же очаровательна, насколько очаровательна любая ложь и правда на его устах, но ты знаешь, что единственный, кого он по-настоящему любит — это он сам. И тебя пугает, что иногда ты чувствуешь такой же прилив любви к себе, что, кажется, дай ты ей разлиться — она разрушит все и всех вокруг. Ты выдыхаешь, сохраняя этот хрупкий контроль, и идешь дальше. В конце концов, после всего, ты рада, что встретила его еще раз. Ты думаешь о том, что даже сочувствуешь Шан Цуну. Стало бы намного веселее, если бы он нашел способ выбраться. А он обязательно найдет. Это же он.