***
Вкус железа застыл на губах. Накрыл будто толстым одеялом мозг. Ограничил подвижность тела. Стал единственным, что осталось от неё. Нет. Не всё. За кровавым зановесом, ставшим всем миром разом, крылась бесконечная боль. Из памяти не возникает ни единого момента, когда этой боли не было. С неё начиналось, ею заканчивалось. Не было ударов сердца, не было судорожных вдохов и выдохов, была только боль. Она была болью. Она горела в этой агонии. Никаких метафор. На мгновение ей даже стало смешно, она будто факел и видит мир сквозь неестественные языки пламени. Смешок вырвался из неё и забился как птичка в клетке внутри её закрывавшегося, потемневшего сознания.***
Тьма. Боль осталась, сковала своими цепями тело и не отпускала. Бред несут, когда пишут "спасительная тьма". Нет её. И она готова кричать об этом в лицо каждому, кто никогда не знал настоящего отчаяния.***
Душно. Даже слишком. Вода покинула её тело. Стала миражом, издевательски подкинутым её мозгом. Хотя винить его не в чем, он тоже устал. Дайте воды!***
Воздух со скрипом проникал в неё. Прохладная вода накрыла её пылающий жаром лоб. Хотелось изо всех сил схватить милосердную тряпку и выпить всю ту воду, что они бездумно кладут на её кожу. Руки не поднимались. На мгновение показалось, что руки отказали, она их не чувствует, их вообще нет... Лишь мгновение. Но какое жуткое. Она чувствует свои руки. Они пылают синим пламенем. Мышцы кажется поджарились до золотистой корочки и не шевелились. Чья-то безумно жестокая рука убрала прохладную тряпицу с её лба. Жар вновь накрыл её. Верни!***
Пора вставать. Сколько времени уже прошло с момента, когда её превратили в живой факел, сделали из неё шашлык, но забыли насадить на шпашку? Веки были слишком тяжелы. Руки не поднимались, а каждый вдох натягивал обгоревшую кожу до крика. Так и быть... Ещё чуть-чуть полежим. Проклятье со всеми ними... Надоело...***
Возникало ощущение, что она долго и томительно возникала из огромной дюны на поверхность. Песок мелкими частицами соскальзывал по её коже, мелко травмиую, принося боль, проникая в раны и раздражая открытые раны. Песок не только тревожил кожу и ожоги, песок впитывал всю кровь, боль, слёзы. Он снимал мёртвый груз с её плеч, груди, живота. Песок не только причинял боль, он дарил свободу. Уходил сам, забирал всё плохое. Чем больше песка соскальзывало с неё, тем горячее он становился, тем явственнее ощущалось чужое присутствие, прикосновения к самым болезненным местам. Кто-то кто пах чужеземными специями и солью. Кто-то в ком ощущался холод, отрезвляющий её, дарующий необходимую прохладу. Песок почти отобрал у неё всё. Напоследок он забвался в нос, глаза и рот. Дальше - глубже. Чтобы поселиться внутри неё, стать лекарством и непроходимой язвой, стать её частью и говорить её языком. Языком равнодушия, жестокости и смирения. В самой жаркой и безжалостной пустыне остаётся только песок. Ничего больше на тысячи километров вперёд.***
Глаза пересохли. Горло бесконечно болело и пересохло. Одним глазом она различила границы стены и потолка над ней. Второй же не видел ничего. Она попыталась протянуть руку и коснуться невидящего глаза, но рука не поднялась и никак кроме тупой пульсации не откликалась. Маки смотрела в равнодушно белый потолок с какими-то грязными разводами равнодушными пустыми глазами. Слёзы никак не хотели появляться в глазах. Ей хотелось рыдать. Она выжила? Или нет? Какой ценой? Зачем? Стоило ли кому-то пытаться её спасти, зная, что она вряд ли сумеет в кратчайшие сроки вернуться в строй... Или же она останется такой же как прежде... Лицо скривилось, разряды боли разлились по её лицу. От самой себя становилось невыносимо. Маленькая, мутная слеза, почти не затронув самого глаза, скользнула по щеке и скатилась куда-то в уха, вызывая щекотку. От солёной слезы стало ещё больнее. К чёрту!***
За дверью раздавались шаги, а она безынтересно игралась со своей торчащей прядкой волос, свалившейся на глаза. Кто-то всё время ходил снаружи, тихо переговаривался, кто-то кричал, кто-то стонал, кто-то как и она молча лежал, не шевелился. С того времени, как у неё впервые получилось открыть глаза, она уже несколько раз просыпалась, теряла сознание, просыпалась и засыпала, будто это что-то изменит в ней, будто она в очередной раз заснёт/проснётся и всего этого не было. Будто она не была в Сибуи и ни разу в жизни не горела как какой-то чёртов факел, будто она никогда не была столь же бесполезна как сейчас, будто никогда столь сильно не оправдывала предречения сильнейших её клана, будто она не рыдала бесслёзно почти всё время, что могла созерцать грязный потолок, где-то сверху в пустой комнате. Кто-то вошёл, пока она всё глубже тонула в песчаных дюнах самоуничижения и презрения. Кто-то поставил на рядом стоящий столик какую-то железку. В огромной комнате, без звука и без движения, удары капель о вадную поверхность казались громом в банке: бесконечно громким, бесконечно глухим, бессмыслено обнадёживающим. Маки безразлично повернула голову к источнику звука. В глазах, по-прежнему, было ощущение, будто насыпали песка, от чего зрение постоянно плыло, не давая сфокусироваться на каких-то деталях. Маки смоглал безучастно различить силуэт. Вроде как мужской. Вроде как знакомый. Она его не знает. Когда человек заметил, что она повернула голову и вперилась в него невидящим взглядом, он радостно/испуганно втянул воздух, не находя слов. Он протянул влажную руку к её лицу и откинул прилипшую ко лбу прядку, с которой Маки игралась последнее время. Как долго она всем этм бредом занималась она не знает. Лишь то, что рука мужчины-парня была приятно прохладной и приносила освобождение от боли, причиняя её ещё больше. Она хочет, чтобы он спустил свою руку ей на шею и закончил то, что не успел сделать Дзёго... Парень убрал руку с лица Маки, по-прежнему как-то радостно вздыхая. Ей хотелось крикнуть, чтобы он вернул свою чёртову руку обратно на место. Парень вновь завозился с водой, в комнате было катастрофически тихо. Он маленькой прохладной тряпочкой провёл по её пылающему лицу и всё собирался что-то сказать, или уже говорил, или сказал, а песок уже давно забился в её уши, не давая дойти до неё звуку. - Ты проснулась, - его голос показался слишком громким, спасительно громким в окружающем склепе. Голос знакомый, пробуждал в её голове тыячи мыслей, песчаную бурю. Она не могла узнать голос. - Инумаки волновался, когда узнал, что ты лежишь здесь. Она всё ранво не огла узнать человека, сидяящего рядом с ней. Трепетно смачивающего её кожу прохладной водой, стирая гарь, жар и боль. Имя мелькнуа и скрылось, мелкими песчинками скользнуло сквозь пальцы и затерялосьь среди пустыни. - Вода, - единственное, что удалось вытолкнуть из себя, на что хватило сил. Он будто пристыжено рванул за стаканом с водой, стоящим тамже на думбочке. Он аккуратно помог Маки приподнять голову, аккуратно придерживая её за застылок и прохладными пальцами поглаживая зудящую кожу головы. Вода наконец-то коснулась её пересохших губ. На мгновение ей стало стыдно за свою нелепую жажду с которой она приложилась к стакану. Лишь на мгновение она постеснялась. Мгновение прошло. И она с паразительной силой и жадностью стала глотать долгожданную воду. Ей показалось, что солнце над её пустыней чуть затихло. Кажется появился маленький оазис. Он быстро исчезнет. Нечему прикрыть его. Стакана не хватит. Но на сейчас этого достаточно. Парень аккуратно вернул голову на подушку. Маки хотела кричать. Ей была противна духота подушки, воздуха, простыни. Она молчала, потому что хотела сохранить свой крохотный оазис подольше. Потому что не ей жаловаться на условия. - Лучше? - неуверенно спросил мальчик/парень/мужчина. Маки оставалось просто кивнуть. На языке у неё крутилось тысячи вопросов. Но когда её тело начало понимать, что в нём появилось вода, оно довольно начало засыпать. Готовиться к следующему стакану. Лелеять свою лужу. Наслаждаться её приятной прохладой на дне пустого желудка-колодца. Она моргнула раз, "я скоро приду снова", второй и больше не открыла глаза.***
Маки открыла глаза. Солнце чисто физически не доставало до неё своими лучами. Окно находилось почти в притивоположной стороне комнаты. Но в этом положении существовали свои крохотные минусы - ей крайне трудно было определить время суток. Она проснулась, в комнате никого не было. Стул стоял у стенки. На прикроватной тумбочке стоял стакан и кувшин с водой. Ей вновь хотелось пить. Прошлая лужа исчезла без следа, затерялась среди песков. Ей снова снилась её личная пустыня. Ей казалось, что под её ногами песок стал стеклом. Не оконным. Крепче. Её саму это стекло покрывало как броня, красивая, тяжёлая, не пропускающая воздух. Во сне она задыхалась. Сейчас она лежит и ищет что-то новое на по-старому грязному потолку и кажется кривой стене над головой. Маки попытлась поднять руку. Конечность поддалась ей, но с такой жуткой болью. Маки попробовала поднять другую руку. С ней успех был получше. Девушка коснулась не видещего ничего глаза - на нём была плотная повязка. Теперь понятно. Кожа вокруг замотанного глаза горела. Лицо было в каком-то крему. Как и рука. Видимо и вторая тоже была покрыта этой гадостью. Вся она была похожа по её ощущениям на гадость. Громоздкую, лишнюю и бесполезную. Одной рукой она старалась заставить шевелиться другую руку тоже. Получалось сомнительно. Относительно абсолютного бездействия уже нечего. От усердия жажда накрыла её сильнее. Маки плюнула на все последствия, села, сдерживая отчаянный крик и потянулась за стаканом. Боль прострелила вдоль позвоночника от пяток к кончикам пальцев до самой макушки, превратилась в тупую пульсацию в затылке. Прорычав матом, прокляв всех живых-мёртвых, правых-виноватых, она дотянулась к кувшину. От напряжения хотелось выть. Из горла доносилось лишь жалкое поскуливание. С этими звуками она потянула кувшин на себя, из последних сил удерживая его на весу. Когда миссия почти была сделана, она, двуми руками придерживая кувшин, добралась до долгожданной воды. Маки стремилась утопить себя, хотя бы извнутри жтой водой, заполнить обжигающую пустоту. В неё поместилось несколько глотков, пока горло не сжалось, заставляя её судорожно хватать воздух и прокашляться. Достаточно быстро, если она всё ещё имеет право говорить о времени, в комнату сначала заглянул какой-то зашуганный, уставший мальчишка. Он распахнул глаза и так же быстро пропал из поля зрения. Маки заметила его, но горло продолжало сжиматься и заставлять её тело мучаться жаждой и судорогами. В комнату зашла Сёко, когда Маки стало легче, но вновь пить из кувшина она ещё не решалась. - Наша свечка уже в себе? - девушка забрала из рук Маки кувшин, поставила его обратно на тумбочку - Давай, пока ты в себе, хоть чуть-чуть приведём тебя в порядок... Маки промолчала. Она сама не знала, что ответить и стоит ли вообще отвечать. Она не сопротивлялась, пока её крутили на месте, пока Сёко что-то записывала в планшете, который достала из верхнего ящека тумбочки. Девушка легко касалась самых крупных ожогов, проверяя их состояние. Размотала бинты над глазом. Маки поняла, что не бинты мешали ей видеть. Сам глаз оказался достаточно бесполезным. Разочарование в самой себе поднялось из-под песков, но наружу показаться ещё было не готово. Да. Противно от самой себя, но что уж тут поделать? - Тебе повезло. С таким не выживают, - Сёко прямо в палате закурила сигарету, уточнив мнение Маки простым поднятием брови. Маки было честно всё равно. Уж лучше запах сигарет, чем запах палённой кожи. Маки было жутко смешно. Смех звенел в груди шелестом песка. Столь же противно он застрял в горле, свалявшись в дурацкий комок. Возможно ей даже хотелось сказать, что жить с таким вообще не очень то хочется, но подобным образом принижать старания Сёко ни в коем случае не хотелось. Маки молча проглотила отчаяние и тоску. Попыталась улыбнуться. Секо её старания может и оценила, но вида не подала. Наверное её улыбка была скорее похожа на предсмертную рожу-агонию какого-то паршивого клоуна. Ну и пусть. - Волосы... - Маки не узнала свой голос. Было страшно слышать этот хрип. От испуга она забыла, что конкретно хотела спросить, кажется Сёко поняла: - Сгорели не все. Те что есть можешь помыть чуть позже.д Я отправлю к тебе кого-нибудь, чтоб помог. Пока отдыхай. За глаз не волнуйся, ему надо чуть больше времени, чем всему остальному. Восстанавливаешься ты и так поразительно быстро. Пей аккуратнее в следующий раз. Сёко внезапно ушла. В воздухе осталася висеть одинокая, грустная, кажется тоже уставшая тучка дыма Она висела и долго не исчезала, желая составить компанию Маки. Но ей никто был не нужен. Неновисть к себе пробудилась сильнее, подняла голову из песка, посмотрела на неё её же глазами. Комок в горле не исчезал. Что толку от её быстрого восстановления, если глаз спасти не удастся. У неё нет поразительной проклятой техники, в ней вообще этой проклятой энергии почти и нет. Вся её сила была в физической подготовке. В физических возможностях её тела. Кажется в её теле появились слёзы. Потому что они стали медленно стекать по её щеке, обжигать солью открытые ранки. Какая же она бесполезная!***
Она вновь поднималась из песка под чей-то уставший, внимательный взгляд. Перед глазами больше не было песка, жгло только кожу, но терпеть силы находились где-то глубоко внутри. Скорее всего это было упрямство. Может гордость. Не всё ли равно? Главное терпеть может и не показывать всему миру, на сколько она слабая. Хоть так. Хотя бы в таких мелочах. В себя бы поверить, а там и всех остальных она заставит верить в её силу. Её глаз мазнул по сгорбившейся фигуре на явно неудобном стуле. Юноша, с безумно знакомыми чертами лица, невидяще уставился на неё. Кажется он спал с открытыми глазами. Под глазами расцветали тёмные круги - работы видимо в последние дни и правда много. А она лежит тут. Стыд сжигал не хуже настоящего пламени. Имя заворочилось на языке: - Юта? Голос снова хриплый, скрипучий, противный. Лучше, чем в прошлый раз. Скорее всего ей это показалось. Парень на стуле моргул раз, два. Растеренность во взгляде сменилась на тревогу. - Тебе что-то надо? Воды? - Ты изменился, - прохрипела Маки, покачивая головой. Странно смотреть на того Юту. Взрослого, крепкого, чужого. По-родному уставшего и смущенного. Возможно песок забился ей в мозг. - Ты тоже, - слишком смущённо, слишком искренне, слишком Юта. Откуда-то из-под песка начала подниматься вода или она полилась с неба. Глаза Юты - океан. Они дарили больше воды, чем ей требовалось. Эта самая вода наполнила её запасы доверху, перелилась через край, выходя горькими, горячими слезами. Она не хотела. Ей было противно. От себя, от Юты, от ситуации. Она держалась как могла. По горящей щеке скатилась одни маленькая слезинка, на которую Юта посмотрел с поразительно ярким испугом. Маки показалась, что сейчас он даже театрально хватится за сердце. - Прости, я не... не хотел оби... обидеть тебя... Это было... глупо с моей стороны... - он так очаровательно мялся, краснел. Здоровенный детина, имя которого разве что шёпотом не упоминается, так мялся перед ней. Слабой и уничтоженной. Недостойной. - Ничего. Смеяться разрешается, - она давит свою коронную ухмылку, но мышцы лица подрагивают. Страшно представить на что этот цирк похож. Милый мальчик сразу становится серьёзным: - Не надо так... - он смотрит немного затравленно и обиженно. Будто Маки сморозила глупость о нём и предложила всем смеяться над этим. Ей стало немного стыдно. Может не немного. - Дай мне стакан, - она попыталась приподняться, пока Юта отвлёксе на кувшин и стакан. Он обернулся и посмотрел на неё с усталым упрёком, но он моргнул и взгляд его водянистых глаз сменился, став мягче и внимательнее. Как в кино, когда меняется кадр и угл обзора. Маки было приятнее смотреть на упрёк и неодобрение, чем на эту заботливую тревожность. Она взяла из его крепких, худых, мазолистых пальцев стакан и приложилась к нему, осторожно, чтобы ни как в прошлый раз, чтобы не позориться. - Я скоро могу отсюда выйти? - Нет, - в его голосе зазвучала непривычная сталь. Ей стало страшно. Она взяла себя в руки. Такое общение ей больше подходит. - Если я не смогу сражаться вместе со всеми, толку от меня не будет. - Ты останешься здесь, пока Иери-сан не разрешит тебе встать и делать, что тебе вздумается. - холод в его голосе отрезвлял. Маки каждой косточкой жаждала этой строгости. Сердце жалобно сжималось в груди. - Я встану сразу, как только смогу держать в руке оружие и даже Иери-сан меня не остановит... - Я смогу тебя остановить?... - Нет... - сердце во весь голос кричало "Да", но когда его хоть кто-то слушал? - Тогда мы цепями прикуём к постели и замотаем бинтами так, чтоюбы ты не смогла сделать ни одного лишнего движения, пока твоё тело в полной мере не восстановится. Юта сказал, как отрезал. В голосе звучала стальная решимость и Маки стушевалась. Она понимала, что, если он того пожелает, она не сможет даже воспротивиться этому. Противно. Противен этот удушливый запах больницы, собственной кожи и пота; противна сама себе... Как же он не может этого понять. Она готова прямо сейчас вскочить и бежать, как можно дальше из этого места, только бы не лежать здесь, не смотреть в этот чёртов кривой и грязный потолок. Всё, что угодно, но не так... Маки обиженно отвернулась и попыталась сделать вид, что засыпает. - Прости, - прозвучало через нескольок мгновений, - я понимаю, как тебе противно это бессилие, но тебе и правда нужно отдохнуть... - А тебе отдыхать не надо. Ставлю всё на то что как только сел самолёт, ты сразу начал бегать как ошпаренный по поручениям, за проклятиями и за чем-то ещё. О себе подумал? - голос дрогнул. Тошнота поднялась вверх по желудку. - Прости... - Не извиняйся! - крикнула Маки рванув вверх на кровати, чтобы быть с ним на одном уровне, но тело вспыхнуло, и она чуть сжавшись упала обратно. Юта как нашкодивший пёс спрятал взгляд за чёлкой, дышал через раз. - Я приду тебя проведать чуть позже... Если ты не против, конечно... - он как большая кукла встал и пошёл к двери. Юта почти вышел за дверь, как донёсся голос Маки: - Я рада, что ты жив и рядом с нами, - это прозвучало тихо и глухо, но для Юты это в самом деле много стоило. Он улыбнулся двери и скрылся в коридоре. Он вернётся...***
Юта спустился в подвал вслед за Итадори. Первым делом его взгляд упал на упрямо вздёрнутый подбородок и прямую спину. Где-то н а подсознантельном уровне, он чувствовал, что ей неуютно. Где-то глубоко внутри себя, Маки смущается своих шрамов от огня, стоя рядом с девушкой с нетронутой уродством кожей и с невероятными запасами проклятой энергии. Но ему было всё равно на весь этот несущественный для него бред. Она стояла здесь. Она ждала их. Может его. Спустя столько дней в палате она может сама встать, но кое-что его всё равно не отпускало. - Маки-сан! Тебе уже можно ходить? - Да, всё в порядке, - бросила она. Он понимал, что всё не совсем так. Юки Цукумо подтвердила его беспокойства: - Рубцы от ожогов никуда не исчезнут, даже с помощью обратной проклятой техники. В конце концов, врождённая физическая выносливость из-за проклятия небес спасла ей жизнь. Слышали о суматохе вокруг главы клана Зенин? - Лично я особо не претендовала на это. Где-то в малослышном хрипе её голоса он расслышал боль и отчаяние. Она отчаянно хотела бы вмешаться, но пока она ещё не готова выступить против их всех. Маки это понимает, но боль это знание не уменьшает. Юта знает о её цели, но именно сейчас он не готов поддержать её в этом стремлении. У них много других важных дел, с которыми без неё трудно будет справиться. Магов сейчас и так слишком мало. Мир стоит на грани катастрофы. Им придётся на время обросить свои личные амбиции и сделать хоть что-то, что может переломить ход событий. А пока Маки будет восстанавливаться и развиваться, Юта будет рядом, готов подставить плечо, подать руку. Только бы она приняла его помощь, не пыталась строить из себя самую сильную, когда он видит, что мышцы рук до сих подрагивают от небольших нагрузок. Не отказывайся от меня...***
Маки выпрямилась во весь рост, несмотря на боль сковавшую её извнутри. Этот дурак научился бить наотмашь. Он думал, Маки не заметит. Но она как никто другой знает, что значит сдерживаться в бою с противником. То как он осознанно снижает силу удара являлось в какой-то степени пощёчиной оппоненту, плевком в лицо. От этого гнев в её груди разгорался сильнее, и Маки ещё более отчаянно бросалась против него. Но она продолжала терепеть. У неё есть цель. Стать сильнее. Чтобы встать в первые эшелоны, сносящие старые устои, ломающие многовековую консервацию этого мира. Она готова встать лицом к лицу против одного из крупнейших и древнейших кланов в одиночку. Сломить их всех. За неё, за Май. Только и всего. Ей не свойственна романтика в постановке целей. Несбыточные мечты - это не про неё. Мечты возникают часто розовым туманом перед глазами, мешают оценить реальную обстановку, не дают разумно мыслить и идти к по-настоящему важным целям. И она продолжит получать поддых, продолжит падать на татами, продолжет валить всех, кто готов будет встать с ней в пару. Потому что она выжила. Она стала крепче. Она перестала быть такой как все. Другие не смогут пережить, то что пережила она. Пусть завидуют. Пусть сочувствуют. Её это не касается. Катитесь все к чёрту, она смогла пройти свою личную пустыню к своему оазису. Пускай крохотному и ненадёжному, но её личному. Единицы доходят до такого. Она слышала Нанами мёртв. Но после огня он смог ходить и продолжить сражаться, пока не встал перед лицом того, что было хуже этой пустыни. Маки каждой своей повреждённой клеточкой чувствует, что впереди её ждёт что-то подобное. Сможет ли она выжить после такого? Или как и многие до и после неё падёт смертью храбрых? В бою. Не хотелось бы... Но кто это нас хоть когда-нибудь спрашивал о наших желаниях, а, услышав их, не попытался сделать координально наоборот? - Прекрати так делать, - прорычала она, рассматривая уверенную стойку Юты сквозь сгоревшую чёлку. - Что делать? - Поддаваться! - Я не поддаюсь... - Не ври! - Ты ещё не до конца восстановилась. Тебе бы поберечься. - Сёко выставила меня из лазарета со свобоной душой, почему ты не можешь перестать меня жалеть?! Юте нечего было сказать. Он понимал, что Маки сильная, что она сможет ещё не раз встать, когда жизнь проломит ею имеющееся дно, но не мог перестать волноваться о ней. Он ничуть не жалеет её. Почему она не хочет принять человеческое в себе? Он видел, когда её только доставили в лазарет. Он видел как от её кожи поднимался дым. Он помнил этот запах от которого так сильно тянула блевать, но он держался, потому что это была Маки. И он понял, что страх за неё тогда в техникуме, когда напал Гето Сугуру, не сравнится с тем, что он чувствовал сейчас. Только сейчас он с кристальной ясностью осознал, что она тоже смертная, что она может просто умереть, упасть и не поднятся. Не насмехуться над его эмоциями, не крикнуть что-то дико смущающее, но необидное. Маки тогда была вся в крови, волдырях, на месте одного из глаз была какая-то мешанина и это безвольное тело ничуть н ебыло Маки. Привычное и язвительной. Маки не знает всего этого. Она не сможет понять, почему он сдерживается, не наносит настоящие удары по ней. Его не было рядом, чтобы помочь и поэтому она такая. Ему не противна её нынешняя внешность, но больно смотреть, как ей противна она сама. Юта хотел бы прокричать тысячи слов, чтобы она не думала о внешности, не считала себя уродиной, но Юта понимал, что она в ответ прокричит ему вдвое больше слов о том, что его это не касается и ей вообще всё равно на это, лучше займись делом. Вместо всего этого Юта подбросил катану в своих руках и плоской стороной ударил Маки по спине. Он увидел, как огонёк в глубине её глаза загорелся новым огнём. Маки ответила серией ударов, от которой трудно было защитится. Когда-нибудь полюби себя точно так же, как я тебя. Посмотри на себя в зеркало и увидь то же, что вижу я...***
Маки прошла мимо зеркала. Она почти не сдержалась. На мгновение она увидела как бьёт в него кулаком. Увидела, как оно повержено валяется на полу и подмигивает тысячью отражений "У тебя не получилось". Юта смотрел на неё сквозь чёлку, как-то устало упавшей на глаза. Внутри его зрачков она не могла разглядеть ни одной эмоции и это равнодушие, пустота не давали ей полностью развалиться, но оборона сердца, в отмеску, давала трещины. Ей хотелось его коснуться, это казалось жизненно необходимым, как глоток воды в те времена, когда кожа пылала, вспоминая огонь в котором она горела. Она снова была маленькой девочкой. Крошечной, одинокой, потерянной. У неё была сестра. Май не могла до конца понять её мотивы. Маки не могла понять сестру в ответ. Ей было странно видеть, как сестра покорно склоняется перед сильнейшими, заносчивыйшими людьми, которым нравится смотреть как перед ними пресмыкаются, подобострастнейчают, поклоняются. А может Май понимала сестру как никто другой, понимала её ненависть к представителям клана, но хотела уберечь сестру, сохранить хотя бы слабое подобие семьи, такой какая описывается во всех этих дурацких книжках, а сестра готова была поступиться всем чем угодно ради собственной гордости. У Май тоже была гордость! Май была и теперь нет. Она не успела. Надо было прийти раньше. Или не стоило строить из себя невесть что, тогда бы она не пострадала. Маки догадывалась, что делали с Май в клане, пока она сама лежала без дела в лазарете, пыталась зализать свои раны. Лучше бы маки не рождалась вовсе. Её сестра была бы цельной. С проклятой силой, техникой, может быть даже дотянулась до верхов... Эта дура не смогла бы ничего такого! Они разные. Не похожи! Май попросила уничтожить их всех. Маки было больно, но она, как тогда в детстве, помогла сестре. Май похоже это оценила, но сказать ей это лично у Маки уже не получится. Май помогла стать Маки настоящим чудовищем. Обрести тело, что будет удовлетворять все запросы монстра внутри. Она чувствует и видит всё. Когда Годжо впервые увидил её такой, она заметила в его глазах подобие страха. Он сталкивался с похожим ранее. Ему эта встреча стоила старого, смешного, простого мира и лушего друга. Маки потеряла последнее человеческое в себе. Истинный монстр, которого испугался даже Сильнейший. Ей нравился чужой страх... Юта всегда любил монстров, какими бы страшными они ни были. Маки чувствовала его превязанность к себе всем своим уродливым телом. Он был прав. Она уродливый монстр и его любовь становилась для неё клеймом о её уродливости.***
Снова кошмар. Снова нечем дышать. Снова дым застилает глаза. Дрянной запах палённого мяса проникаает в ноздри и остаётся там. Снова больбольбольболь... Снова он несёт какой-то безумно-разумный бред про человечность. Он бросает их. Её... Дурак. Юта... Где этот безмозглый малец, который обещал быть рядом?! Где он, когда безумно нужен? Почему он не придёт и не спасёт из всех? Её? Зачем ему спасать её? Пусть сначала спасёт себя. От этого мира. От людей. От мыслей. От проклятий. От всех, кто попытается отобрать его тело, душу, сердце. Ему ли рассуждать о человечности, когда перед ним стоит самый настоящий монстр. Монстр, вырезавший одним клинком целый клан. Уничтожавший правых и виноватых. Взрослых и детей. Всех. Монстрами могут быть она, Годжо, да почти кто угодно. Они разрушенные, брошенные, растоптанные теми, кто были им ближе всего. Но не Юта. Не милый, светлый мальчик. Мальчик, который должен выжить. Который не должен никому и ничего. Только себе. Он задолжал себе длинный, глубокий, спокойный сон. Задолжал себе вкусную еду и крепкие объятия. Он задолжал себе любовь, жизнь. Пусть хотя бы что-нибудь из этого достигнет, потом умирает, сколько ему захочется, но не таким образом. С пустой черепушкой, без руки, с разрубленным телом. Его проклятие рыдает над его мёртвым, пустым телом... Маки не роняет ни слезинки, но ком перекрывает дыхание и жуткий крик рвётся из груди. Она молчит, но сил дальше сдерживаться нет. Нет больше того, ради кого она это сделает. Молчит... Слеза... Больно... Жгучие слёзы текут по щекам, обжигают посильнее языков проклятого огня... Песок забивается в горло и нос, скользит по слизистым глаз. Снова засушливая пустыня без единого намёка на самый крохотный оазис... Прошу вернись...