Снегурочка из Гаммельна

Иногда Ик Сенанде казалось, что его токо смирился с поражением. Он сам не мог бы сказать, радовало это его или огорчало. Воспоминания о случившемся в Эстрехо де Куарцо были болезненными. И с одной стороны за такое очень хотелось рассчитаться, а с другой стороны… Он предпочёл бы этого не делать. Это был совсем не тот риск, на который следует идти мужчине-команчу. Одно дело — вооружённый отряд, разъяренный бизон или медведь. Даже если тебя ранят или покалечат, это вызовет уважение. Но то, что произошло тогда… Нет, напроситься ещё раз — это глупость, недостойная настоящего воина. Они с Токви-Кавой и так до сих пор не могли вернуться в свое племя, поскольку не смыли позора, а уж если подобное повторится… Поэтому у Ик Сенанды вырвался тяжёлый вздох, когда по возвращении с охоты дед встретил его радостным возгласом: — Токви-Кава знает, как рассчитаться с бледнолицыми! Последние месяцы дед и внук, изгнанные своим племенем, жили в вигваме на опушке леса. В диком краю, где поблизости не было никакого другого жилища, это убежище уже не казалось Ик Сенанде более надёжным, чем бревенчатые дома бледнолицых. Особенно неуютно стало сейчас, в месяц трескающихся веток, когда охотиться приходилось не только для того, чтобы наесться, но и для того, чтобы никакое зверье не съело тебя. Им с дедом ещё повезло, что холода в этот раз наступили поздно. И все же предстояло продержаться до наступления тёплых дней, и Ик Сенанда не очень представлял, как удастся это сделать. Возбужденный блеск в глазах Токви-Кавы не только не воодушевил его, но и наполнил сердце тревогой. Мир, и без того кажущийся зыбким и ненадёжным, пошатнулся ещё сильнее. «А может, не надо?» — вертелось на языке. Благоразумие заставило его удержаться. Дед вообще не выносил, когда с ним спорили, а уж если речь шла о мести бледнолицым, то при попытке что-то возразить даже любимый внук неминуемо получил бы на орехи. — Я ходил в поселение бледнолицых, — продолжал Токви-Кава, не замечая выражения тихого отчаяния на лице Ик Сенанды. — И нашёл то, что нужно для мести! — Токо, ты там должен был порох купить, — осторожно напомнил Ик Сенанда. Токви-Кава отмахнулся. — Есть кое-что получше! Скажи, ты, бывая среди бледнолицых, слышал о тех духах, которым они поклоняются во время холодов? — Во время холодов? — переспросил Ик Сенанда с изумлением. — У них один бог и когда холодно, и когда жарко. — Но есть еще дух, которого они ждут, — раздраженно сказал Токви-Кава. — И хотят от него всяких милостей. В тот день, когда они празднуют рождение своего бога. — Санта-Клаус! — осенило Ик Сенанду. — Да. И некоторые называют его по-другому. Дед Мороз. Токо-Мороз. — Ну, может быть, — осторожно согласился Ик Сенанда. Он все еще не понимал, к чему клонит Токви-Кава. Уж не решил ли он попросить порох у Санта-Клауса, вместо того, чтобы его купить? — Бледнолицые ждут его в ту ночь, когда родился их бог, — продолжал Токви-Кава, сияя. — Они верят, что он придет и принесет им подарки. Так вот, в этот раз он действительно придет к ним! Он наклонился и поднял мешок, лежавший у его ног. — Смотри! И он извлек из мешка ярко-красное одеяние, похожее на куртку длиной с целый плащ. Ик Сенанда едва сдержал стон. — И вот еще! В руках Токви-Кавы появилось что-то похожее на скальп с длинными белоснежными кудельками. — Нет! — вырвалось у Ик Сенанды. Токви-Кава замер, устремив на внука яростный взгляд. — Что — нет? — Я не буду в это переодеваться! — Конечно, не будешь, — внезапно согласился Токви-Кава. И, не успел его внук перевести дыхание, добавил: — Молод еще. В это переоденусь я. А для тебя — вот это. И он бросил Ик Сенанде другой плащ, такой же длинный, но голубого цвета. — А это еще что?! — Там, в поселке, я встретил переселенцев, — сказал Токви-Кава. — Они приехали из-за Большой Воды, из страны, находящейся так же далеко, как и Китай. А может, еще дальше. — Это что, их скальпы? — спросил Ик Сенанда, указывая на белоснежные кудельки. Он хорошо знал манеру своего деда коллекционировать самые экзотические трофеи такого рода. — Уф! — с негодованием выдохнул Токви-Кава. — Ты так долго ходил по холодному лесу, что совсем заморозил мысли в своей голове! Люди из той страны такие же бледнолицые, как англичане или немцы. На что Токви-Каве их скальпы? Нет, Токви-Кава расспросил этих людей об их обычаях. Так вот, в этой стране верят, что у их Токо-Мороза есть внучка. Ее называют Снегурочка. Ик Сенанда медленно сел на шкуры, служившие ему постелью. Он уже понял, что ему грозит. — И что дальше? — тихо спросил он, глядя на голубое одеяние Снегурочки. — Токо-Мороз и Снегурочка придут в Фирвуд-Кэмп в ту ночь, когда рождается бог бледнолицых. Они принесут слугам Железного Скакуна подарок — огненную воду. Много огненной воды. А когда те превратятся в лепечущих червей, заберут их оружие! — Токо! — закричал Ик Сенанда. — За кражу оружия могут линчевать! — Уф! — презрительно фыркнул Токви-Кава. — Нас некому будет линчевать: они напьются так, что не удержат в руках веревку. А мы, взяв их оружие, сможем вернуться в свое племя. — Они меня узнают! — В этом? — Токви-Кава бросил внуку на колени ещё одну охапку светлых куделек, заплетенных в длинную косу. — В этом не узнают. — Там слишком много народу! — отбивался Ик Сенанда. — Вдруг они не все напьются? — Железный Путь проложен уже далеко, и рабочие ушли из этих мест. Остались только те, кто кормит Скакуна, когда он останавливается передохнуть, а их немного. Ик Сенанда был близок к отчаянию. Авантюра, которую недавно затеял дед, обернулась последствиями, о которых он рад был бы забыть. И теперь он чувствовал себя, как человек, которого вытащили из омута и тут же толкают обратно. — Если там мало людей, то и оружия у них немного, — уцепился он за соломинку. Токви-Кава покачал головой. — Оно все равно нам нужно, — изрёк он с мрачной торжественностью в голосе. Ик Сенанда поднял голову и посмотрел деду в глаза. На языке вертелся вопрос, задавать который не хотелось. Но деваться было некуда. — А как это к тебе попало? — осторожно спросил он, поднимая белокурую косу. Токви-Кава выпрямился во весь свой рост, перед которым оказались бессильны прожитые годы. — Купил, — воинственно сказал он. — Как и огненную воду для подарка. Это были последние деньги, вырученные за чудом сохранившийся у них самородок. Перед мысленным взором Ик Сенанды возникли огоньки звериных глаз, сверкающие возле их вигвама. — А… А порох? — Вот видишь, — сказал Токви-Кава. — Нам придётся раздобыть все в Фирвуд-Кэмпе. Кочегар с неприязнью косился на двух путешественников, которых велено было подвезти до Фирвуд-Кэмпа. Он вообще недолюбливал людей, которых природа одарила большим ростом, чем у него, а к таковым относилась изрядная часть человечества. Эти же двое, один из которых головой едва не задел стрелку на указателе, и вовсе вышли за рамки приличий. К тому же они говорили между собой на какой-то тарабарщине. Одно огорчение, а не пассажиры. Единственное утешение состояло в том, что, судя по телеграмме из Фирвуд-Кэмпа, путешественники приходились друг другу кузенами. Видимо, это у них наследственное — такая долговязость. Допустить, что неимоверно длинных развелось на земле независимо друг от друга, было бы слишком нелестно для его самолюбия. Кузены Тимпе прогуливались по станции. Их лошадей уже благополучно разместили в вагоне, и оставалось только дождаться сигнала об отбытии. Оба пребывали в прекрасном расположении духа, которого не могли нарушить неприязненные взгляды кочегара. Кузены его кислой мины вообще не замечали: они были заняты своим разговором. — А ведь несколько месяцев тому назад Фирвуд-Кэмп был конечной станцией, — заметил Хаз, подкручивая длинный ус — ещё один предмет зависти со стороны кочегара, обделенного растительностью не только на лице, но и на макушке. — Хум писал, что строительство идёт полным ходом, — сказал Каз. — Там и мост почти готов, и посёлки в округе стали разрастаться. Хаз хмыкнул. — Ещё бы. Теперь-то там стало спокойно. — Ты про команчей? — Про кого же ещё. После той истории им нескоро захочется там шуметь. Каз заулыбался, отчего его румяное круглое лицо сделалось совсем детским. — Да уж, особенно двоим из них. Знаешь, я поначалу удивлялся, как же это кузен Хум раздумал ехать дальше и решил остаться в Фирвуд-Кэмпе. А теперь, когда он пригласил нас на Рождество, мне кажется, что это была чертовски хорошая идея. Приятно будет снова собраться там, где мы обрели родственника, новых друзей-земляков, да ещё и поучаствовали в паре весёлых передряг. — Кстати, о земляках, — Хаз остановился, сунул руку за пазуху и вытащил из внутреннего кармана охотничьей куртки сложенный вчетверо лист бумаги. — Ты когда получил от Хума последнее письмо? — В конце прошлого месяца. — Ну а моё пришло восьмого числа. Так вот, кузен пишет, что, возможно, наши друзья из Саксонии тоже приедут. — Да ну? — возликовал Каз. Он взял протянутое ему письмо, развернул и пробежал глазами строчки, выведенные размашистым почерком Хума. — «Отправил приглашение… Фрэнк ответил… Может, успеют…». Вот это хорошие новости, Хаз! Послушай, а не получится ли, что и… Паровоз дал гудок. Кузены Тимпе направились к поезду. Желчный голос посоветовал им не задерживать отправление, но они так и не разобрали, откуда именно он доносился. Одеяние Деда Мороза не было рассчитано на рост Токви-Кавы, но тот только порадовался: не придётся спотыкаться о длинные полы. Зато его внуку наряд Снегурочки доставил изрядно хлопот. — Что у них за скво, — ворчал Токви-Кава, пытаясь скрепить застежки на груди Ик Сенанды. — Взглянуть небось не на что. Голубое пальто угрожающе трещало в плечах. — Снимай рубашку, может, так налезет, — скомандовал Токви-Кава. — Я замерзну, — предпринял Ик Сенанда последнюю отчаянную попытку дезертировать. Токви-Кава грозно сверкнул глазами. — Я кому сказал? Ик Сенанда выбрал из двух опасностей ту, которая находилась дальше. Он сбросил рубашку и натянул, наконец, наряд Снегурочки. В нем даже можно было двигаться. Главное — не бегать и не напрягать мускулы на руках. Токви-Кава нахлобучил на него сверху белокурый парик, отступил на шаг, оглядел результат и расхохотался. — Вот это я понимаю, — заявил он и протянул Ик Сенанде нож с широким лезвием. В металлической поверхности отразилась рослая деваха с тёмными глазами, сверкающими из-под светлых кудряшек. Ик Сенанда невольно ухмыльнулся, подумав, что затея вполне может оказаться не только успешной, но и весёлой. Он взмахнул ресницами и кокетливо перебросил косу через плечо. — Вот-вот, — одобрительно сказал Токви-Кава. — Всё, пошли! Нам надо с наступлением темноты быть в Фирвуд-Кэмпе. С этими словами он подхватил мешок с подарками и забросил его на плечо. В полумраке вигвама вместо рождественских колокольчиков тихонько звякнули бутылки. Уже стемнело, когда на дороге, пролегающей через долину к Фирвуд-Кэмпу, появилось четверо всадников. — Нет, вы подумайте! — причитал один из них так бурно, что его голос разносился по всей округе. — Холод есть, а снега нет и в помине! Это жалкая насмешка над Рождеством, по крайней мере над тем, как его принято встречать у нас на родине! Остальные трое всадников молчали, но оратор, маленький шустрый человечек, видимо, не нуждался в поддержке аудитории. — Всем известно, что холод без снега переносится гораздо хуже, чем со снегом. Не говоря уж о том, что я бы вообще предпочёл снег без холода, потому что он так же важен для этого праздника, как пунш, или как ёлка… — Вот тебе сразу много ёлок взамен снега, — не удержался один из его товарищей. — Мы уже приближаемся к Фирвуд-Кэмпу. А там, глядишь, тебе и пунш будет, и все остальное. Действительно, на фоне стремительно темнеющего неба вырисовывались остроконечные верхушки елей, давших название этому уголку. — Ура! — возликовал всадник, пришпоривая лошадь. — Устремимся же к той радости, которую пока что скрывают от нас еловые лапы! Мы точь в точь волхвы… — Не получается, — подал голос ещё один всадник. — Волхвов было трое, а нас четверо. Кто-то лишний. — Никого лишнего! Вы будете Каспаром, Валтасаром и Мельхиором, а я, Хелиогабалус Морфеус Эдвард Франке, так и быть, направлю вас к цели, сделавшись путевой звездой! С этими словами Хоббл Фрэнк, а это был он, поскакал вперёд, а его спутники, не кто иные, как Олд Шаттерхенд, Виннету и Тётка Дроль, посмеиваясь, направились следом. — Вот это радость! — воскликнул Хоббл минуту спустя. — Навстречу вашей путеводной звезде высыпали её подружки: смотрите, там, за стволами елей, целая россыпь огней! — Фирвуд-Кэмп, — констатировал Олд Шаттерхенд. — Мы почти у цели. — Разрази меня гром! — завопил Дроль. — Хоббл, гляди: вон с той стороны появилась ещё одна звезда, и лягни меня лошадь, если она не двигается туда же, куда и мы! — Паровоз, — определил Олд Шаттерхенд, вглядываясь вдаль. — Если поторопимся, доберёмся до станции в одно время с ним. — Едем! — заявил Хоббл. — Посмотрим, не явится ли кто-нибудь, кто составит нам компанию за праздничным столом в Фирвуд-Кэмпе. Маленький отряд устремился вперёд. Хоббл хотел выкрикнуть что-то о Четырёх Всадниках Апокалипсиса, но от скачки на морозном воздухе у него перехватило дыхание. А свет керосинового фонаря на паровозе между тем становился все ярче. Всадники действительно подоспели к станции одновременно с паровозом, и рослый человек, стоявший на перроне, заметался, не зная, к кому кидаться навстречу. — Хум! Хум Тимпе! — кричали с одной стороны. — Кузен Хум! — раздавалось с другой. Долговязый Хум оказался тем маяком, на который ринулись две волны, чтобы, столкнувшись, обратиться в целую бурю веселья. — Хоббл, ты! — Кузены мои! — О боги! Глазам не верю! Олд Шаттерхенд! Виннету! Хаз! Хаз, ты видишь? Возможно ли это? — Возможно, возможно, — смеясь, говорил Хум. — Я не стал вам писать, чтобы не испортить сюрприз. — А я? А я разве не был сюрпризом? — возмущался Хоббл. Каз Тимпе сгреб его в объятия и оторвал от земли. — Ты был обещанным подарком, дружище, разве это хуже? Кочегар, угрюмо наблюдавший за бурной встречей, утешился было, приметив такого же низкорослого, как и он сам, Хоббла Фрэнка, но теперь тот вознесся на высоту Каза и стал казаться таким же противным. — Скоро мы поедем? — прошипел он, оглянувшись на машиниста. Тот и сам не хотел мешать: впереди был ещё путь до Роки Маунтинз, где бригаде, наконец, предстояло отдохнуть и встретить Рождество в компании друзей. Раздался гудок паровоза. — Ну, пойдёмте же! — позвал Хум Тимпе, одной рукой обнимая Олд Шаттерхенда, а другой — Хаза. — Поставим ваших лошадей в конюшню — и к столу. А завтра посмотрите, как изменился Фирвуд-Кэмп. — Да я и так уже вижу, что он разросся, — сказал Олд Шаттерхенд. — Огней стало побольше. — Да, а там, за просекой, целый посёлок. Я подумываю открыть там оружейную лавку, — рассказывал Хум. — Сразу видно: наша кровь! — восхитился Хаз. — Мы же потомственные оружейники. — Я и сам этим одно время баловался, — вставил Каз. — А я только теперь решил побаловаться, — улыбнулся Хум. — Вон там моя мастерская, ближе к лесу. Он взмахом руки указал на невысокую постройку, очертания которой едва угадывались на фоне тёмных деревьев. Олд Шаттерхенд и Виннету переглянулись. — Как раз на том месте, где стоял вигвам Ято Инды, — произнёс Олд Шаттерхенд. Это было сказано вполголоса, но Хоббл услышал его. — Тот самый вигвам, из которого получился такой чудный фейерверк? — оживился он. — Помню-помню, ты рассказывал. Хум едва заметно помрачнел. — Завтра я покажу вам её, — сказал он. — А теперь давайте поскорее устроим лошадей и присоединимся к тем, кто уже за столом. Все невольно посмотрели в сторону продолговатого здания с ярко освещенными окнами. — Леверет тоже там? — спросил Каз. — Или он уехал? — Нет, он здесь, у себя, — сказал Хум. — Хотя и не перестаёт жаловаться, что это место для него недостаточно благоустроено. Ума не приложу, чего ему ещё не хватает. Мы его захватим по дороге. Ну, вот и конюшни! Конюшни стояли на том же месте, где они находились и несколько месяцев назад. Их не коснулись перемены, только запоры на дверях стали более основательными. Устроив лошадей, вся компания направилась к домику инженера. Долго идти не пришлось: Леверет и сам спешил им навстречу, зябко кутаясь в пальто. — Какое у нас насыщенное Рождество! — заметил он после обмена приветствиями с гостями. — Ко мне уже заходил кладовщик, звал в столовую. Там довольно неожиданная компания. — Неожиданная? — удивился Хум. — Это как? Леверет развёл было руками, но тотчас спрятал ладони в карманы пальто. — Я хотел у вас спросить, Хум, не вы ли их пригласили. Там какие-то Дед Мороз и Снегурочка. — Что? — изумленно переспросил Олд Шаттерхенд, останавливаясь. — Здесь что, русские? — Дед Мороз? — переспросил ошарашенный Хум. — Сне… Сне… Я таких не знаю. Русские были, останавливались в посёлке несколько дней назад, но они давно уже отправились в Санта-Фе. — Сне-гу-роч-ка? — с трудом выговорил Хаз. — Что за странное имя? — Дед Мороз и Снегурочка — это такие рождественские духи в Российской империи, — пояснил Олд Шаттерхенд. — Дед Мороз сродни нашему Санта-Клаусу, а Снегурочка — его внучка. — О, так здесь фройляйн! — оживился Хаз. — Да, и по словам кладовщика, недурна… — Погодите! — Олд Шаттерхенд поднял руку. — Хум, так ты говоришь, русские давно уехали отсюда? — Да уж дня три. — И никто никаких Деда Мороза и Снегурочку не звал? — Ха, уж я бы точно позвал старого проверенного Санта-Клауса, — встрял было Хоббл, но Олд Шаттерхенд остановил его. — Погоди, дружище. Давайте-ка мы сначала глянем, что за компания там собралась, прежде чем к ней присоединиться. — Что, ждать на холоде? — огорчился Леверет. — Придётся потерпеть. Нас здесь слишком много, и если мы все сейчас столпимся у окон, то кому-нибудь да попадёмся на глаза. Поэтому, друзья, я прошу вас пока подождать здесь, а мы с Виннету проберемся к дому и посмотрим, что происходит. Все переглядывались. Беззаботное веселье как рукой сняло. Лицо Леверета стало бледным, как луна, которой вздумалось прятаться за тёплым воротником вместо туч. Олд Шаттерхенд и Виннету двинулись вперёд, все время держась так, чтобы не попадать в пятна света из окон. Наконец они очутились у стены. Виннету встал слева от окна, Олд Шаттерхенд — справа. Осторожно, стараясь оставаться в тени, они заглянули внутрь. Китайские рабочие, занимавшие часть помещения, давно покинули Фирвуд-Кэмп. Нары, на которых они спали, разобрали, перегородку снесли, и теперь это место занимал просторный зал. Сейчас столы в нем были сдвинуты к середине и заставлены праздничными блюдами. И бутылками. Целой батареей бутылок. За столом сидело с десяток человек, но внимание в первую очередь притягивали к себе две фигуры, одна в ярко-красном, другая — в голубом. Олд Шаттерхенд сузил глаза, присматриваясь. Дед Мороз сидел спиной к окну. Видно было, что рост у него воистину сказочный. Изрядно подвыпившие работники станции, балагурившие за столом, поглядывали на него с умиленным уважением. Рядом сидела Снегурочка. Белокурая коса, ниспадавшая из-под голубой шапочки, ни на миг не ввела в заблуждение ни Виннету, ни Олд Шаттерхенда: разворот плеч сразу выдавал в «недурной фройляйн» парня. Пирующих, впрочем, это ничуть не смущало: к фройляйн то и дело кто-нибудь лез обниматься. В этой глуши женщины были в такую диковинку, что рабочие, да ещё под праздник и во хмелю, радовались и ряженому. Один из пирующих особенно разошёлся, и Дед Мороз, желая, видимо, отвлечь внимание от внучки, поднялся с места со стаканом в одной руке и с бутылкой в другой. Он готовился произнести тост. Олд Шаттерхенд закусил губу, пытаясь вспомнить, где он видел эту мощную рослую фигуру. Он встречал на своём веку немало высоких и сильных людей, но лишь нескольких из них можно было назвать великанами. Рабочие за столом одобрительно выкрикивали что-то, хватая стаканы и наполняя их виски. Тот, который устроился возле Снегурочки, тоже потянулся было за выпивкой, но другой рукой сграбастал «фройляйн» за плечи и попробовал поцеловать её. Дальнейшее произошло одновременно. Дед Мороз, закончив тост, поднял стакан, но прежде чем поднести его к губам, молниеносным движением, незаметным для сидевших за столом, выплеснул виски себе за спину. Снегурочка кокетливо захохотала и отпихнула от себя ухажера, но белокурый парик при этом сдвинулся и стал отчётливо виден шрам, пересекающий правое ухо. В следующую секунду Снегурочка развернулась и устремила взгляд на окно. Несколько секунд она пристально всматривалась в темноту, но без толку: возле дома никого уже не было. — Ну что ж, друзья, — провозгласил Олд Шаттерхенд, возвращаясь к поджидавшей его компании. — Могу вам сообщить, что в Фирвуд-Кэмп действительно наведался дедушка со своим потомком. Только это не внучка, а внук. Сюда в гости пожаловали Токви-Кава и Ик Сенанда. По счастью, вся компания стояла достаточно далеко от дома, иначе поднявшийся гомон там услышали бы, несмотря на закрытые окна и веселье в зале. Громче всех голосил Леверет. — Команчи! — причитал он. — На нас напали! Олд Шаттерхенд поднял руку. — Тихо, тихо, успокойтесь! — скомандовал он. Это относилось в основном к Леверету: остальные, хотя и бурно выражали свои чувства, но все же проявляли возмущение, а не страх. — Последнее время было что-нибудь слышно о команчах? — обратился Олд Шаттерхенд к Хуму. Тот помотал головой. — Они и носа сюда не кажут. — Если бы они готовили набег, Токви-Кава вряд ли проводил бы разведку лично, — сказал Олд Шаттерхенд. — Что ты об этом думаешь, Виннету? — Токви-Кава не пошёл бы сам и не отправил бы внука туда, где его могут узнать, — отозвался Виннету. — Если бы у него был выбор. — Именно. Скорее всего, их только двое, и они явились сюда, как волки, которых зимой голод выгоняет к человеческому жилью. — Так встретим их так, как подобает встречать волков! — вскричал Хаз, потрясая ружьём. — Верно! — оживился Хоббл. — Я чувствую такое воодушевление, какое обычно испытываю при охоте на медведей! — Да погодите же! — остановил их Олд Шаттерхенд. — Похоже, они без оружия, если, конечно, не считать бутылок. Судя по тому, что мы успели увидеть, они просто пытаются напоить ваших рабочих допьяна. Хотя действительно странно, как никто из них не узнал Ик Сенанду. — Ничего удивительного, — с горечью в голосе изрек Леверет. — Рабочие которые его знали, перебрались на строительство следующей станции. У нас даже кладовщик новый. Боже, почему я сам отсюда не уехал? Хум бросил на него кислый взгляд и сразу отвернулся. — Они хотят напоить рабочих, чтобы потом обчистить станцию! — возмутился Дроль. — Прав мой кузен, надо устроить на них облаву! — Успокойтесь вы наконец! — Олд Шаттерхенд оглядел свой отряд. — Какую облаву? Нас здесь восемь человек, не считая десятка рабочих в баре. Предлагаете наброситься на двоих? Хоббл, неужели это и есть твой охотничий азарт? — Ну… А что ты сам предлагаешь? — набросился на него Хоббл. — Я предлагаю вспомнить, что сегодня Рождество, — сказал Олд Шаттерхенд. — А это время, для которого больше подходят розыгрыши, чем облавы. Тем более что, признаться, меня изрядно повеселила их проделка. Предлагаю показать Токви-Каве и его внуку, что мы умеем шутить не хуже. Затея нравилась Ик Сенанде все больше. Им с Токви-Кавой повезло: рабочие уже были навеселе, когда они сюда явились, и рождественские духи, нагруженные бутылками, были приняты с распростертыми объятиями. В мужской сущности Снегурочки никто не усомнился, но игру подхватили охотно. Ик Сенанда быстро вошёл во вкус. В отличие от деда, не прикасавшегося к огненной воде, он все-таки глотнул виски — ухажеры бдительно следили за тем, чтобы «гостья» не отлынивала от угощения. Теперь его глаза озорно блестели, и на любую шутку он отвечал громким смехом. Дед Мороз поглядывал на Снегурочку с беспокойством. Он старался чаще поднимать тосты, чтобы рабочие, все-таки, выбыли из игры быстрее, чем его собственный внук. Кроме того, были ещё два обстоятельства, которые тревожили Токви-Каву. Во-первых, за столом собрались не все: из разговоров рабочих он уловил, что ждали ещё пару человек. Во-вторых, прозвучало имя Леверета, а Токви-Кава надеялся, что здесь не останется никого, кто мог бы их узнать. Оставалось надеяться на маскировку. Но его лицо ещё можно было скрыть за бородой, а вот Ик Сенанда… Он покосился на внука. Тот как раз внимал скабрезному анекдоту очередного кавалера. Дослушал до конца, закатился звонким заливистым смехом и тут же с наигранным смущением потупил глаза. Нет, за него можно было не опасаться. Мальчик отлично умел дурить головы. Если кто-нибудь и узнает его — уболтает, уверяя, что это ошибка. Дверь распахнулась. — Хум! А вот и Хум! — послышались радостные голоса. Рабочие поспешно сдвигали стулья, освобождая место для человека, которого негласно считали настоящим начальником станции. Формальный начальник тоже явился, и Токви-Кава незаметно поправил бороду, подтягивая её повыше. У Ик Сенанды при виде инженера слегка сузились зрачки, но он тотчас с улыбкой повернулся к своему соседу и ангельским тоном попросил плеснуть ещё виски в стакан. «Только совсем чуть-чуть, а то вдруг я захмелею!» Леверет уселся на один из свободных стульев и сразу придвинул к себе бутылку. Он почему-то был невесел и совсем не смотрел по сторонам. Значит, оставалась надежда, что он не узнает ни Снегурочку, ни Деда Мороза. Хум вызывал меньше опасений. Он совсем недолго видел и Токви-Каву, и Ик Сенанду и вряд ли запомнил их как следует. И действительно, Хум казался совершенно беззаботным. Он стоял в дверях, широко улыбаясь, но к столу подходить не спешил. — Какой чудесный праздник у нас в этом году! — радостно заявил он. — И сколько у нас прекрасных гостей! Он приветственно помахал Деду Морозу и Снегурочке. Токви-Кава одобрительно кивнул и помахал бутылкой в знак того, что хозяева не менее прекрасны, и он готов за это выпить. Но время очередного тоста ещё не настало. Хум продолжал: — К тому же приехали мои дорогие кузены, с которыми судьба свела меня только в этом году. Каз и Хаз Тимпе! Оба Тимпе вошли в зал. Их встретили одобрительными криками. Токви-Кава бросил встревоженный взгляд на Ик Сенанду. Тот потихоньку озирался, высматривая наиболее подходящее для побега окно. Каз и Хаз плюхнулись на стулья и огляделись. — А здесь просторней стало, — заметил Каз. — Настоящий ресторан, — поддержал Хаз. — Это будет очень кстати, когда чаще станут ходить пассажирские поезда, — пояснил Хум. — Но, представьте, друзья, у нас ещё один сюрприз! Смотрите, кто ещё к нам приехал! Он отступил на шаг, давая дорогу новым гостям, и порог переступили Виннету и Олд Шаттерхенд. Мистер Додж, новый кладовщик, сидел в углу, молитвенно сложив руки. На его глазах блестели пьяные слезы. — Такого Рождества… — вымолвил он и икнул. — Такого Рождества у меня не было с тех пор, как мне минуло десять лет. Тогда повар в доме, где я служил на побегушках, уронил туфлю в праздничный пирог, и ему пришлось готовить новый. А тот, с туфлей, отдали нам. Так вот, не было у меня с той поры такого же удачного Рождества. А тут — гляньте… Он всплеснул руками, обводя комнату мутным взглядом. — Одни подарки! Санта-Мороз! Развеселая девица! Олд Шаттерхенд! Виннету! Остальные работники станции, кто ещё твёрдо держался на ногах, повскакивали с мест. В зале стоял возбужденный гомон. Никто не заметил, как оцепенели Дед Мороз и Снегурочка. В замешательстве они пребывали недолго. Ик Сенанда уже заметил, что маленькая дверь в конце здания цела. Бочки и ящики, загораживавшие её прежде, сдвинули к другой стене, и пробраться к ней не составило бы труда. Правда, нелегко было бы выскользнуть незамеченным. Но сейчас, когда всеобщее внимание привлекли Виннету с Олд Шаттерхендом, оставался шанс тихонько удрать. Ик Сенанда поймал взгляд деда и еле заметным кивком указал на дверь. Тот прикрыл глаза, давая понять, что все понял, и собрался встать на ноги. В этот момент Хаз Тимпе, воспользовавшись тем, что сосед Снегурочки вместе со всеми кинулся навстречу новым гостям, живо перекинулся на освободившееся место. Ик Сенанда стиснул зубы. Дед Мороз снова опустился на стул. Бросить единственного внука в такой ситуации он не мог. — Фройляйн, за знакомство? — Он взял бутылку. — Хазаэль Бениамин Тимпе. Но друзья могут называть меня просто Хаз. Широкая улыбка, сопровождавшая эти слова, намекала, что Снегурочка уже попала в число этих друзей. Ик Сенанда вежливо ощерился в ответ и постарался надвинуть парик как можно ниже на лоб. — А мне вас как называть? — настойчиво улыбался Хаз. Все женские имена бледнолицых мигом вылетели у Ик Сенанды из головы. — Сегодня я для всех Снегурочка, — пропел он, пытаясь прикрыться воротником. — Особенно для друзей! Хаз одобрительно кивнул и продлил ему виски. — За знакомство! — А может, за знакомство лучше шампанского? — пропищал Ик Сенанда, с тоской поглядывая через плечо Хаза на вожделенную дверь. — Кажется, где-то здесь было… Он надеялся, что новоявленный кавалер проявит галантность и уберётся на поиски шампанского, и тогда они с токо наконец удерут. Правда, рядом шатался, вздыхая, прежний кавалер, чьё место занял Хаз. Но от него хотя бы не приходилось ждать разоблачения. — Что вы! — воскликнул Хаз. — Ни в коем случае! От него потом болит голова. Разве я могу такое допустить? Голова у Ик Сенанды уже болела, а от воспоминаний заныло и ещё одно место, и он подумывал, не огреть ли наследничка Тимпе той самой бутылкой виски, которой тот размахивал. Но тогда о бегстве нечего было бы и мечтать. — Что ж, за знакомство! — процедил он, взял стакан и под потрясенным взглядом токо залпом опрокинул его. Прежний кавалер горько вздохнул, забрал свой стакан и поплелся в угол, где кладовщик Додж все ещё мечтательно улыбался, предаваясь воспоминаниям. — Слышь, Додж, — обратился к нему рабочий. — А как повара угораздило уронить туфлю в пирог? Не на полу же он его готовил? Додж оторвал умиленный взгляд от Виннету и Шаттерхенда и посмотрел на собеседника. — Нет, что ты, Эрни. Конечно, он не готовил его на полу. Это все чёртова крыса. — Крыса? — переспросил пораженный Эрни. — Она самая, — кивнул Додж. — Эта тварюга сидела прямо на столе и лакомилась господскими блюдами. Повар и пустил в неё судомойкиной праздничной туфлей. Только малёк промахнулся и угодил не в неё, а в пирог. Эрни помолчал. Потом чуть подался вперёд и, глядя Доджу в глаза, тихо уточнил: — Это было лучшее Рождество в твоей жизни? — До сегодняшнего дня, -— подтвердил Додж. — Ты погляди только!.. Сам Виннету! Сам Олд Шаттерхенд! И я тут рядышком… Виновники его тихого счастья как раз усаживались за стол. Само собой подразумевалось, что одна пара особенных гостей должна быть рядом с другой, и Олд Шаттерхенда и Виннету разместили подле Деда Мороза. Токви-Кава постарался слегка ссутулиться, пытаясь замаскировать рост. Олд Шаттерхенд, очутившийся по его левую руку, дружелюбно улыбался. — Сам Дед Мороз? Настоящий? Из России? — спросил он. Токви-Кава медленно кивнул, глядя прямо перед собой. И зря это сделал, потому что следующий вопрос прозвучал на совершенно незнакомом ему языке. Видимо, как раз на русском. Токви-Кава на миг оцепенел, а потом снова осторожно кивнул. — Вот и хорошо, — улыбнулся Олд Шаттерхенд и одобрительно похлопал его по плечу. — За знакомство? Токви-Кава едва не зарычал от ярости. Эти бледнолицые не знают другого способа отметить знакомство? При Олд Шаттерхенде и Виннету не повторишь фокуса с выплескиванием виски: эти двое заметят любое лишнее движение. Просто отказаться нельзя — покажется подозрительным. Значит, мало того, что внук сидит рядом с чересчур блестящими глазами — придётся самому глотать эту огненную гадость, после которой руки дрожат, а мишень двоится. Токви-Кава мысленно сделал ещё одну заметку в длинном списке того, за что придётся мстить бледнолицему койоту Шаттерхенду. Тем не менее он храбро взял стакан и сделал глоток. Некоторое время он сидел неподвижно, вытаращив глаза и приоткрыв рот. Потом заставил себя изобразить на лице невнятное подобие улыбки. Маниту, как его внук ухитрился такое проглотить и не поморщиться? Вот что значит быть наполовину белым. Ик Сенанда между тем отчаянно боролся с головокружением и начинающейся паникой. Он прекрасно понимал, что от глаз Олд Шаттерхенда и Виннету белокурый парик его не спасёт. А может, уже не спас. Если эти двое сейчас просто ломают комедию, то им с токо крышка. Надо бежать. Сию секунду. Если дадут. — Какое крепкое, — пожаловался он Хазу, кивнув на стакан. — Голова кружится. — Воды? — тотчас предложил Хаз. — Нет, я просто на свежем воздухе постою. Дедушка Мороз, проводи меня. Он вцепился в руку Токви-Кавы. — Пойдём, деточка! — живо согласился тот, и начал было вставать с места. И тут дверь распахнулась снова. Все, включая Токви-Каву и Ик Сенанду, застыли на месте. И не мудрено. На пороге стояли два самых невероятных существа каких только видели в этих краях. Оба были невелики ростом, щупловаты, и все же при одном взгляде на них пробирала дрожь. Всклокоченные волосы напоминали ощетинившихся дикобразов. Лица густо покрывал слой сажи. Глаза горели злобными огнями. Одежда незнакомцев состояла из грязной мешковины. У одного на плече болталась холщовая сумка, полная прутьев. — Э-э… Господа? — Леверет как будто вернулся наконец к действительности, и вспомнил, что он здесь главный. — Чем могу… — Мы слыхали, здесь собрались праздновать Рождество, — угрюмо зыркнув на него снизу вверх, прорычал один из гостей. — И мы решили проверить, все ли достойны этого, — пропищал его спутник, обладатель холщовой сумки. Токви-Кава и Ик Сенанда, позабыв о побеге, во все глаза смотрели на вновь прибывших. Происходило что-то, объяснения чему они не находили. — Вот это да! — воскликнул Олд Шаттерхенд. — У нас в гостях не только Дед Мороз со Снегурочкой, но и Крампус с гномом-помощником! Токви-Кава покосился на внука. Тот гораздо лучше него ориентировался в мире бледнолицых; может, он уже разобрался, что происходит? Увы, Ик Сенанда смотрел на загадочных гостей с не меньшей оторопью, чем он сам. Зато реакция бледнолицых оказалась весьма оживленной. Двое из рабочих, уже клевавших носом за столом, мигом протрезвели и устремили на гостей взгляды, весьма далёкие от дружелюбных. Ещё один вскрикнул: — Дожил, черт побери! Всё детство меня этим Крампусом стращали, и ничего, а как мне пятый десяток пошёл, так он явился! Кто-то второпях пробирался к дверям. Зато Каз Тимпе от души расхохотался. — Вот так штука! Зачем явились, любезные? Крампус сурово сдвинул угольно-черные брови. — А затем, что в этот день каждому должно воздаться по заслугам! И если мои добрые родственнички Санта-Клаус и Дед Мороз угощают послушных ребят выпивкой, то моя обязанность — угостить кое-чем другим сорванцов! При этих словах гном проворно подскочил к нему и протянул свою сумку. Крампус выхватил оттуда один из прутьев и со свистом рассек им воздух. Токви-Кава и Ик Сенанда, сообразив, наконец, в какую ловушку попали, вскочили с мест. В ту же секунду одного накрепко схватили за руки Олд Шаттерхенд и Виннету, другого — Хаз и Каз Тимпе. Гном вытащил из-под своего одеяния верёвку и мигом примотал Деда Мороза к стулу. — Эй! — взревел один из рабочих, пьяно хлопая ладонью по столу. — Оставьте леди! — Какую леди? Очнись! — Хаз сорвал с головы Ик Сенанды белокурый парик, и по плечам Снегурочки рассыпались чёрные волосы. — Оставьте его! — прохрипел Токви-Кава, тщетно пытаясь разорвать верёвку. — Это была моя затея! — Ты слышал, Крампус? — спросил Олд Шаттерхенд. — Этот человек говорит, что мальчик был послушным. — Все дедушки так говорят, — не согласился Крампус. — А я слышал, что этот мальчик хотел заманить в ловушку целый отряд золотоискателей! — За это он уже был наказан, — напомнил Виннету. Губы Ик Сенанды побелели. Он снова отчаянно рванулся и почти сумел вырваться из рук кузенов Тимпе. Каз, чертыхнувшись, сдернул с его плеч пальто так, что оно крепко стянуло ему руки. — Ничего себе мускулы у леди! — возмутился рабочий, пытавшийся заступиться за Снегурочку. — Наказывать дважды за одно и то же нельзя, — поддержал Виннету Олд Шаттерхенд. — А ещё я слышал, что этот негодник хотел сегодня ограбить Фирвуд-Кэмп! — выпалил Крампус. — Он сделал только то, что я велел! — закричал Токви-Кава. — Видите! Даже дедушка этого не отрицает! Токви-Кава то ли застонал, то ли зарычал. Леверет, до этого явно нервничавший, победно ухмыльнулся. — Может кто-нибудь что-то сказать в защиту этого мальчика? — громко спросил Олд Шаттерхенд. — Я могу, — объявил Хум, вставая с места. Судя по тому, как вскинулся Леверет и как изумленно оглянулись на него кузены, это было не запланировано. — Этот парень — отличный актёр, — заявил Хум, предпочтя не вдаваться в подробности. — Ха! — презрительно фыркнул Крампус. — Он актёр под стать дудочнику из Гамбурга. — Из Гаммельна, — неосторожно поправил гном, и схлопотал от своего господина такой грозный взгляд, что, мигом стушевавшись, спрятался за спину Виннету. — Если послушать этого актёра, так он не только в море, но и в болото, и в любую другую ловушку заведёт, — продолжал Крампус. — Нет, аргумент не принят! — Хорошо, — сказал Хум. — Но он открыл мне глаза на тех, кого я считал друзьями. Именно благодаря ему я узнал, что люди, гордившиеся на словах своим благородством, на деле готовы отобрать золото, принадлежащее индейцам, и нарушить обещание поделиться добычей. — Это доказывает, что друзья были плохи, а не что он хорош, — категорично заявил Крампус и обвел всех горящим взглядом. — Ну? Есть ещё доводы в его защиту? Все молчали, переглядываясь в замешательстве. — Отлично! — воскликнул Крампус, сверкая глазами. — Тогда начнём! И он шагнул вперёд, замахиваясь прутом. — Не-ет! — закричал Ик Сенанда, что есть силы пытаясь вырваться. Случившееся в Эстрехо де Куарцо ожило с болезненной отчетливостью. Как наяву, он вспомнил, как вошёл в ущелье, поверив присланной записке, как золотоискатели набросились на него с обеих сторон и мигом скрутили руки верёвкой. Даже когда его бросили на землю вниз лицом, он ещё не понимал, что именно они затевают. Но потом чьи-то руки принялись срывать с него одежду, и тогда его прошиб холодный пот. Это они, бледнолицые, привыкли к тому, что их дерут ещё мальчишками, но для его народа это страшное оскорбление. Токо ни разу в жизни не ударил его. Мог кольнуть ножом в минуту гнева — но это же совсем другое, это по-мужски! Однажды ему уже перепало от белых — в Роки-Граунд, когда его пытались упрятать в колодец, а он отбивался. Тогда все кончилось почти сразу, как только Ик Сенанда смекнул, что лучше прекратить сопротивление. Но здесь их было не остановить. В ущелье не попадалось никакой растительности, и золотоискатели взяли непрогоревшие прутья из той горы хвороста, которой команчи перекрыли проход. Это оказалось не только оскорбительно. Это было страшно больно, и Ик Сенанда, не отличавшийся особой стойкостью, искусал губы, пытаясь перенести все молча. Он вовсе не хотел впечатлить выносливостью своих мучителей, но снаружи стояли команчи, и они не должны были ни о чем догадаться. А что толку, когда они все равно слышали свист прутьев, звук ударов и насмешливые выкрики бледнолицых, подбадривавших палачей. Когда все кончилось, и их с токо, которому тоже досталось, наконец развязали, Ик Сенанда с трудом смог подняться. Они с Токви-Кавой, едва переставляя ноги, вышли из ущелья и добрались до своих. Тогда Ик Сенанда в очередной раз убедился, насколько силен его дед. Он ровным голосом отдал распоряжения воинам, чтобы те возвращались в лагерь, и его лицо казалось совершенно бесстрастным. Индейцы повиновались, но все, как один, отводили глаза. Ик Сенанда неосторожно прислонился к скале и тотчас отшатнулся, болезненно охнув. И перехватил быстрый, полный презрения взгляд Киты Хомаши. Нет. С ним не может произойти такое ещё раз! Сейчас он ещё надеялся восстановить свою честь в глазах команчей. Но если это повторится, всему конец. Пусть даже никто из племени ничего не узнает. Достаточно того, что будет знать он сам. — Правда же, не надо! — крикнул Хум. — Отпустите его! — в голосе Токви-Кавы впервые прозвучали надтреснутые старческие нотки. Крампус никого не слушал. Он подскочил к Ик Сенанде и замахнулся. Хватка обоих Тимпе усилилась. Прут свистнул в воздухе, и Хум стремительно бросился вперёд. Послышался звук удара. И Ик Сенанда ничего не почувствовал. — Ты доволен, Хоббл? — прозвучал странно спокойный голос. Все замерли. Хум стоял, подняв руку, и поперёк тыльной стороны ладони тянулась красная полоса с выступающими капельками крови. Крампус сник и отступил назад. — Зачем же ты… — пробормотал он. — Хватит, — произнёс Олд Шаттерхенд. — Шутка перестала быть смешной. — Джентльмены… — со своего места поднялся кладовщик. Он обвел всех окружающих растерянным взглядом. — У нас же праздник, джентльмены. Мой лучший праздник с того раза, как мне достался господский пирог, хоть и с туфлей. И пусть Дед Мороз со Снегурочкой… Ну, такие, какие есть… Но если мне не жаль было, что тот пирог успела погрызть крыса, неужто я для двух человеческих душ кусочек праздника пожалею? Руки, державшие Ик Сенанду, разжались. Хаз и Каз отошли от него, зато Хум придвинулся ближе. Гном, превратившийся в Дроля, деловито развязывал Токви-Каву. — Ладно, пусть убираются, — отмахнулся Леверет. — Погодите, — остановил его Олд Шаттерхенд. — Вы двое, может объясните, что именно вам понадобилось? — Оружие, — буркнул Токви-Кава. — Тогда я бы смог вернуться в племя. — Постой. Ты хочешь сказать, что вы все ещё в изгнании? И тут Ик Сенанду прорвало. — А ты как думал? Много ли мы могли сделать вдвоём? Мы так и живём в лесу. Охотиться все труднее, а теперь ещё и порох кончился, и нас самих вот-вот сожрут звери. — Но вы могли купить оружие! — возразил Леверет. — На что? — Я тут достаточно долго прожил, чтобы знать: вождю известен тайник… — Да не можем мы оттуда ничего взять, если хотим когда-нибудь вернуться в племя! — Вот черт, — пробормотал Каз. — А дело-то и впрямь сложнее, чем я думал. — Не вижу никаких сложностей, — заявил Леверет. — С какой стати я должен заботиться о людях, которые хотели снять с меня скальп? — За тот раз, когда они хотели снять с кого-нибудь скальп, они уже ответили, — напомнил Виннету. — Верно, и я не вижу смысла к этому возвращаться, — сказал Олд Шаттерхенд. — Речь о настоящем случае. — С настоящим случаем тоже все понятно, — пожал плечами Леверет. — Они собирались украсть оружие. За такое преступление здесь полагается повешение или расстрел. Закон прерий. Но поскольку они ничего не успели украсть, и сегодня Рождество, мы их отпускаем. Все довольны, можем расходиться. — Прости, Чарльз, но я не очень доволен, зная, что без оружия им грозит смерть, — сказал Хум. — Я не дам им оружие, если ты об этом. Всё, что есть на станции, принадлежит рабочим. — Хорошо, Чарльз, я тебя понял. — Хум повернулся к Ик Сенанде. — Так вы живёте в лесу? Ик Сенанда хмуро кивнул. Он уже выпутался из голубого снегурочкиного пальто и просто набросил его на плечи, как накидку. — Насколько я понимаю, моя мастерская сейчас стоит на том же месте, где раньше стоял твой вигвам. Почему бы вам с дедом не поселиться у меня хотя бы на время холодов? — Ещё чего! — вскинулся Леверет. — Я запрещаю! — Ты отвечаешь за станцию, Чарльз. А уж в своей мастерской я хозяин. — Рабочие тоже будут против, я уверен! — Леверет обвел взглядом тех своих подчиненных, которые ещё оставались в зале и не смотрели десятые сны по углам. — Ребята?.. Рабочий, заступавшийся за леди, поднял с пола белокурый парик, бережно отряхнул и с тяжёлым вздохом положил на стол. И ничего не сказал. — Мне, конечно, не очень по душе, что здесь есть команчи, от которых только и жди очередной проделки, — объявил Эрни. — Но по мне, так пусть они лучше здесь под присмотром находятся, чем прячутся где-то в лесу. Верно, ребята? Ответом ему был нестройный, но вполне благодушный хор голосов разной степени трезвости. Никто не рвался скормить диким зверям ни щедрого Деда Мороза, ни его внучку, пусть даже и оказавшуюся внуком. Леверет поднялся, с грохотом отодвинув стул, и вышел из зала. — Ты как, согласен? — тихо спросил Хум у Ик Сенанды. — Я… Ну, да, конечно… — Я против, — неожиданно изрёк Токви-Кава. Он медленно поднялся на ноги и хмуро оглядел всех присутствующих. Казалось, он хотел что-то сказать, но передумал. И молча вышел из дома. Всеобщее молчание нарушил Олд Шаттерхенд. — Эй, Снегурочка из Гаммельна. Пойди-ка, попробуй уломать твоего деда. Кажется, ты единственный, кому это удаётся. Все посмотрели на Ик Сенанду. Тот постоял мгновение, а потом направился следом за Токви-Кавой и скрылся за дверью. — Ну вот! — воскликнул вдруг Крампус, о котором все позабыли. Он сердито сдернул с головы кусок мохнатой шкуры и превратился в Хоббла, на редкость расстроенного и возмущённого. — Вот и соглашайся после этого украшать розыгрыши своим талантом! Получается, я здесь единственный злодей?! — Бить надо было слабее, — проворчал Хаз, сердитый из-за шрама на руке кузена. У Хоббла сделалось такое лицо, словно он готов был разрыдаться. Олд Шаттерхенд положил руку ему на плечо. — Не переживай, дружище. Бить всерьёз, конечно, не следовало: мы ведь уговаривались только припугнуть их. Но я хочу сказать тебе, что настоящий Крампус здесь все-таки, не ты. — Не я? — поразился Хоббл. — Ты хочешь сказать, что кто-то мог быть в этой роли более убедителен, чем я? Это кто же, позволь узнать, такой? — Токви-Кава, — сказал Олд Шаттерхенд. — Это как же так? — Посуди сам, дружище. Кто попался в его ловушку в Эстрехо де Куарцо? Те, кто позарился на золото индейцев и решил обмануть своего проводника. И если бы один-единственный человек не возмутился, неизвестно, чем бы кончилась та история. — Наш Хум оказался единственным праведником в Содоме, — вставил Каз. — Именно, — кивнул Олд Шаттерхенд. — Ну а в этот раз план Токви-Кавы сработал бы, если бы рабочие потеряли чувство меры в питье… Что, кажется, с некоторыми и произошло. Он проследил взглядом за кладовщиком и Эрни: те бережно выводили из зала покачивающегося рабочего, прижимающего к груди белокурый парик. — Так и быть, — сказал Хоббл. — Уступлю Токви-Каве эту почетную должность. Дроль! Где ты? Дроль, словно волшебный дух, возник перед кузеном с бутылкой в руках. — Пошли умываться, — скомандовал Хоббл. — Порадуем благородное собрание сиянием наших собственных лиц. Кузены направились к выходу. Тем временем Хаз подсел к Хуму, устроившемуся за столом со стаканом виски. — Сдаётся мне, кузен, ты все ещё видишь в этом парне того наивного простачка, которого хотели облапошить твои приятели, — тихонько сказал он. — Но ты не забыл, что это волк в овечьей шкуре? Хум улыбнулся. — Не забыл. — И ты всерьёз хочешь приручить этого волчонка? Хум молчал, неспешно потягивая виски. — Думаешь, у тебя получится? — Я знаю, в каком случае наверняка не получится, Хаз, — повернувшись к нему, сказал Хум. — В том, если я даже не попробую. Дверь распахнулась и на пороге появились Токви-Кава и Ик Сенанда. Все взгляды обратились к ним. Токви-Кава с мрачным и торжественным видом возвратился на свое место. Он подчёркнуто ни на кого не смотрел. Ик Сенанда подсел к Хуму. — Спасибо за предложение, — сказал он. — Но токо не хочет жить в доме для бледнолицых и согласился провести в мастерской только одну ночь. — А потом? Ик Сенанда ухмыльнулся. — А потом мне придётся поставить рядом с твоей мастерской новый вигвам. Про Рождество вспомнили, когда до полуночи оставалось не больше четверти часа. Леверет вернулся — «на минуту, только поднять бокал», по его собственному выражению. От команчей он держался подальше. Спешно расставили на столе все, что оставалось на кухне из угощений, разлили по стаканам кому виски, кому шампанское. Только Олд Шаттерхенд, Виннету, Токви-Кава и Ик Сенанда решительно отказались от спиртного и угостились водой. Токви-Кава не слишком вникал в суть праздника, но видел, как он важен для бледнолицых. И все-таки праздничная суета, да ещё после бурной сцены, утомляла его. При первой же возможности он тихонько вышел из дома. Олд Шаттерхенд последовал за ним. Токви-Кава стоял у рельсов, запрокинув голову и вглядываясь в небо. Олд Шаттерхенд направился к нему. Он шёл, не таясь,чтобы его шаги были слышны. Токви-Кава не обернулся, пока он не оказался совсем рядом. — Я давно хотел спросить, — произнёс Олд Шаттерхенд. — Как получилось, что при такой ненависти к бледнолицым ты отдал одному из них в жены свою дочь? Токви-Кава, по-прежнему глядя вверх, пожал плечами. — Тогда у меня не было ненависти к бледнолицым, — проронил он. — А когда же она появилась? Токви-Кава мельком взглянул на него. — Тебе надо это знать? Она пришла после смерти того бледнолицего и моей дочери. Ты, должно быть, слышал, что у меня была очень красивая дочь. — Если бы и не слышал, догадался бы по твоему внуку. Токви-Кава кивнул, полностью соглашаясь с этими словами. — Ик Сенанда был совсем маленьким, когда болезнь унесла и мою дочь, и её мужа. Когда он только родился, люди нашего племени смотрели на него с удивлением. Но все быстро увидели, что он становится умнее и резвее других детей, и удивление сменилось злостью. Если бы я водил дружбу с бледнолицыми, люди решили бы, что ради внука я предаю свое племя, и возненавидели бы Ик Сенанду. Чтобы этого не допустить, я возненавидел бледнолицых. Некоторое время Олд Шаттерхенд стоял молча, обдумывая услышанное. Токви-Кава тоже будто целиком ушёл в свои мысли. Его рослая фигура в красном пальто, отороченном мехом, странно смотрелась на фоне тёмных елей, обступивших железную дорогу: будто и в самом деле зимний сказочный дух наведался в эти дикие края. Наконец Олд Шаттерхенд заговорил снова: — Уж не за то ли ты ненавидишь Виннету и меня, что мы, краснокожий и бледнолицый, стали как братья, а в твоей семье не настало мира? Токви-Кава впервые обернулся к нему. Его глаза на мгновение сверкнули в темноте, но взгляд тотчас снова стал бесстрастным. — Я знаю о тебе очень многое, Олд Шаттерхенд, — произнёс он. — Например, то, что ты хотел взять в жены Ншо-Чи, сестру Виннету. — Это так, — ответил тот после краткой заминки. Токви-Кава никак не принадлежал к числу людей, с которыми он готов был делиться этими воспоминаниями — светлыми и болезненными одновременно. Не обращая внимания на то, как напрягся Олд Шаттерхенд, Токви-Кава продолжал: — Если бы у вас родились дети, ты узнал бы, каково это — когда ребёнок лишь отчасти принадлежит твоему народу. Олд Шаттерхенд никогда не думал о такой возможности. Слишком мало времени оказалось отпущено им с Ншо-Чи. И сейчас он ответил почти со злостью, чего обычно с ним не случалось: — Я не учил бы своих детей ненависти ни к одному народу! — Уф! — фыркнул Токви-Кава. — Бледнолицые сами учили Ик Сенанду ненавидеть их. Дверь ресторана отворилась. В освещенном проёме появились две фигуры — одна двухметрового роста, другая закутана в пальто, как в накидку. Занятые разговором, не замечая никого вокруг, оба человека неторопливо шли к мастерской. Олд Шаттерхенд проводил их взглядом. Может, бледнолицые и учили Ик Сенанду ненависти, но он был слишком осторожен и умен, чтобы позволить злости взять верх над здравым смыслом. Безрассудство деда уже дважды выходило ему боком, и он явно не собирался наступать на грабли в третий раз. — В доме бледнолицых ты спросил меня что-то на чужом языке, — неожиданно произнёс Токви-Кава. — Что это было? Олд Шаттерхенд улыбнулся. — Я спросил тебя по-русски, не царь ли послал Деда Мороза в Фирвуд-Кэмп. — Кто такой царь? — подозрительно спросил Токви-Кава. — Это… Верховный вождь в Российской империи. — Уф. Токви-Кава — сам великий вождь. Никакие вожди, живущие за Большой водой, никуда не могут его послать. Олд Шаттерхенд порадовался, что они стоят в темноте: иначе гневливый старик заметил бы искорки смеха у него в глазах. Но тот и так разошёлся. — Я знаю, о чем ты сейчас думаешь. О том, что я изгнан. Но у меня ещё хватит сил совершить подвиг, который позволит мне вернуться к своему племени! И волосы мои, отрезанные по твоему приказу, уже отрастают! С этими словами Токви-Кава сорвал с головы парик Деда Мороза. Его прическа и впрямь походила на обычную мужскую стрижку, хотя по его собственным представлениям до идеала ещё было далеко. — Это огненная вода развязала мой язык, — сказал он. — Иначе с чего бы я стал разговаривать с тобой. Мы враги и остаёмся врагами. И не надейся, что я хоть что-нибудь забуду. Он повернулся и зашагал в сторону мастерской. Олд Шаттерхенд смотрел ему вслед с иронией, смешанной с сочувствием. Когда Токви-Кава появился на пороге мастерской, Ик Сенанда и Хум стояли у стола, на котором были разложены готовые ружейные детали. В металле отражались отблески огня, разведенного в камине. Токви-Кава хмуро огляделся. Здесь ему нравилось гораздо больше, чем в ресторане, но он не торопился об этом сообщать. Он все ещё злился после разговора с Олд Шаттерхендом. — Вы можете лечь в моей комнате, — нарушил молчание Хум. — А мы постелим здесь матрасы. — Мой внук будет спать здесь? — уточнил Токви-Кава. Ик Сенанда кивнул. Он как раз вертел в руках заготовку приклада, и уводить его отсюда было все равно, что отгонять медведя от малинника. — Хорошо, — буркнул Токви-Кава. Хум проводил его в спальню, а потом вернулся, таща пару запасных матрасов и одеял, которые и свалил прямо на пол. Ик Сенанда все ещё не мог оторваться от ружейных деталей. Он чувствовал себя примерно так же, как чувствовали бы себя золотоискатели, приведи он их на самом деле в Бонанзу оф Хоака. — Сквозняка здесь нет, — говорил Хум, расстилая матрасы. — Проверено на опыте. Мы тут устраиваемся, когда приезжают кузены или ещё кто-нибудь. — А где теперь будут твои кузены? — спросил Ик Сенанда, прикидывая на руке вес приклада. — Где и все гости. Ты видел, ресторан перестроили? Там теперь и что-то вроде гостиницы есть. Ну вот, готово. Ик Сенанда обернулся. Хум расправлял одеяло на одной из импровизированных лежанок. В свете пламени был отчётливо виден свежий шрам на руке. — Зачем ты это сделал? — спросил Ик Сенанда. — Что? — удивился Хум, но, обернувшись, проследил за направлением его взгляда. — А… Ты об этом. В его памяти снова всплыла картина того, что произошло в Эстрехо де Куарцо. Он старался держаться в стороне, но все-таки увидел лицо Ик Сенанды, когда тот поднимался с земли. Хум на всю жизнь запомнил этот одичалый, невидящий взгляд. И это было ещё до того, как Олд Шаттерхенд рассказал, что случившееся означало для индейца. — Отец меня за всю жизнь пальцем не трогал, — произнёс он, разглядывая красную отметину. — А в школе… Мда. Учитель у нас был крутого нрава. Век не забуду. Он поднял глаза и невесело усмехнулся. Ик Сенанда в упор смотрел на него, и в его тёмных глазах мерцали странные огоньки. — Словом, я с самого начала решил, что это скверная шутка, — закончил Хум. Ик Сенанда опустил голову. — А кто такой дудочник из Гаммельна? — спросил он после паузы. — Это… Это такая легенда, — сказал Хум. — Знаешь что? Давай-ка завалимся на боковую, и я её тебе расскажу. Под такие истории хорошо засыпать. Через несколько минут он узнал все, что думает Ик Сенанда про немецкие методы убаюкивания. С трудом сдерживая смех, Хум клятвенно пообещал рассказать что-нибудь более жизнерадостное. Сдержать слово не удалось: сонный голос Токви-Кавы пообещал из-за стенки без всякой дудочки загнать в реку их обоих, если они сейчас же не заткнутся. Хум засыпал со странным чувством умиротворения: потрескивал огонь в печи, рядом слышалось тихое дыхание приятеля, на праздник оставшегося погостить, а в соседней комнате ворчал недовольный старик. Совсем как в детстве. Чарльз Леверет вышел на крыльцо, когда солнце стояло уже высоко. Фирвуд-Кэмп просыпался после праздничной ночи. В маленькой кузнице при мастерской Хума громыхало железо. Рядом Ик Сенанда как ни в чем не бывало возился с шестами для вигвама. Рабочие, сновавшие по станции, косились в его сторону с хмурым недоумением. Некоторые из них весьма смутно помнили, как встречали вчера Рождество, но другие, утратив благодушие вместе с хмельком, сообразили, наконец, что произошло, и остались очень недовольны. Открыто выражать неодобрение никто не рвался: Хума, взявшего команчей под свою опеку, любили и уважали, и к тому же на пороге ресторана стояли, любуясь зимним небом, Олд Шаттерхенд и Виннету, а с ними никто не стремился затевать ссору. Леверет медленно обвел станцию взглядом. Это был совсем не тот Фирвуд-Кэмп, в который он приехал с обозом. Дикий уголок, отвоеванный у скал и хвойного леса, превратился в уютный маленький посёлок и стал гораздо больше походить на те места, где ему, Чарльзу Леверету, хотелось бы жить. По иронии судьбы именно поэтому Фирвуд-Кэмп в нем больше не нуждался. И сейчас настало самое подходящее время это признать. Леверет ответил кивком на приветствие заспанного Эрни, помахал Олд Шаттерхенду и Виннету и решительно зашагал к главному зданию администрации, где находился телеграф. В нескольких десятках миль от Фирвуд-Кэмпа отряд примерно из трех десятков человек грелся у костров, разведенных на выстуженной каменистой пустоши. По кругу ходили фляги, но настроение у людей мало походило на праздничное. — Не так я представлял себе это Рождество, — посетовал один из них, рослый человек лет сорока с обветренным лицом, заросшим жёсткой щетиной. — Не ты один, — с ленцой в голосе протянул его сосед, тоже средних лет. Его лицо имело странный оттенок, будто в него въелась кирпичная пыль. Широкие ручищи походили бы на жернова, если бы у жерновов бывали мозоли. Собеседник глянул на него с сомнением. — Тоже надеялся осесть где-нибудь, Фред? Как подобает джентльмену? От зайца, зажаренного накануне, осталась только кучка костей, и Фред впился зубами в заостренную палку, служившую вертелом: к ней пристали остатки мяса. — Джентльмену вроде меня оседать где-нибудь без надобности, Сайрес. Но харчи хотелось бы посытнее. Сайрес мельком оглянулся, проверяя, нет ли поблизости лишних ушей, и придвинулся к своему приятелю. — Фред, а Фред. Ты ведь у Его Величества в друзьях. Может, тебе известно, зачем он нас опять ведёт в эти края? В прошлый раз, помнится, нам здесь не слишком-то повезло. — А черт его знает, Сайрес, — понизив голос, отозвался Фред. — Он никому ничего не сказывал. У него в любимчиках Хум ходил, так ведь он от нас отбился после передряги в Эстрехо де Куарцо. Его Величество осерчал тогда, никого больше не привечает. Оба оглянулась на высокого седовласого человека, сидевшего у костра в центре лагеря. Тот устремил взгляд в огонь, будто полностью занятый своими мыслями. И вдруг он вскинул голову и в упор посмотрел на Фреда и Сайреса. Те понимали, что на таком расстоянии он никак не мог их услышать, и все же обоим сделалось не по себе. Седовласый поднялся с места и негромко кашлянул. Разговоры у костров моментально стихли, все головы повернулись в его сторону. — Джентльмены, — произнёс седовласый. — Наверное, многие из вас задаются вопросом, почему мы снова направляемся в те края, где нам уже довелось побывать не далее как несколько месяцев назад… Сайрес и Фред с тревогой переглянулись. У обоих пробежал мороз по коже. То ли их предводитель обладал звериным слухом, то ли умел читать мысли своих подчинённых. — Да, прошлый наш визит сюда оказался не слишком удачным, — продолжал Его Величество. — Но, по-моему, мы упустили одну возможность. И сейчас у нас есть шанс исправить эту ошибку. Поднялся взволнованный гул. Все встрепенулись и ловили каждое слово вожака. — Да, Бонанза оказалась не более чем легендой. Но нуггеты, с помощью которых тот предатель-метис заманил нас в ловушку, были настоящими. И сдаётся мне, он захватил с собой далеко не всё из своего тайника. Гул перешёл в возбужденный гомон. Его Величество выждал с минуту и продолжил с лёгкой улыбкой: — Он, если помните, оказался внуком вождя команчей. А у вождей племён бывают собственные сокровищницы, путь к которым открыт далеко не для всех. — Черт побери! — вырвалось у Сайреса. — Что же мы тогда этих краснокожих не встряхнули как следует? — При Олд Шаттерхенде и Виннету? — буркнул кто-то. — Поглядел бы я, как бы это у тебя получилось. Его Величество слегка нахмурился. — Это не поздно сделать сейчас, — резко сказал он. — Я все разузнал: команчи не покидали своего стойбища. Наша задача — заполучить в свои руки кого-нибудь из этих двоих, старика или метиса. А если повезёт, то обоих. И тогда мы сумеем развязать им языки. Верно, Фред? Он усмехнулся, глядя на своего помощника по самой грязной работе, и весь отряд разразился одобрительным ревом. Телеграмма для Чарльза Леверета пришла спустя несколько дней после Рождества. За это время в Фирвуд-Кэмпе не произошло ничего особенного. Гости — оба Тимпе, Олд Шаттерхенд, Виннету, Хоббл Фрэнк и Дроль — решили остаться до наступления Нового Года, и в ресторане каждый вечер собиралась весёлая компания, балагурившая, рассказывающая занятые байки, вспоминающая о былых приключениях. Все, затаив дыхание, слушали истории Олд Шаттерхенда, веселились над рассказами Каза и Хаза, и хохотали над потешной болтовней маленького Хоббла. К компании часто присоединялся Ик Сенанда. Он в основном молчал, но время от времени все-таки обменивался с кем-нибудь шутками. Постепенно рабочие привыкли к нему, и былая настороженность стала ослабевать. Токви-Кава посиделок в ресторане избегал. Он или подолгу оставался в вигваме, или бродил по окрестностям. Его часто можно было застать прогуливающимся вдоль рельсов. Когда появлялся поезд, Токви-Кава останавливался и смотрел на него с вызовом, смешанным с интересом. А когда последний вагон исчезла за лесом, вздыхал и, опустив голову, уходил в вигвам. — Интересно, что у него в голове? — пробормотал однажды Каз, наблюдая за реакцией Токви-Кавы на очередное появление поезда. Виннету, стоявший рядом, взглянул на паровоз, выпускающий пары. — Виннету думает, Токви-Кава тоскует по своему черному мустангу. Леверет оставался единственным человеком в Фирвуд-Кэмпе, который даже не пытался скрыть неприязненного отношения к обоим команчам. Он слишком хорошо помнил и предательство лже-Ято-Инды, и намерение Токви-Кавы содрать с него скальп. К тому же кто-то из рабочих, предки которого приехали из Лиона, упомянул однажды, что «заяц» по-французски «liévre». С того момента Ик Сенанда стал таинственным образом забывать, как заяц называется по-английски и все время вворачивал французское словцо. При этом произносил его так, что Чарльз невольно оборачивался, а остальные едва сдерживали смех. Ик Сенанда при этом сохранял невинное выражение лица. Сама по себе проделка казалась безобидной, но Леверета задевало за живое то, что за ней крылось: рабочие, с которыми он провел несколько месяцев, больше симпатизировали проклятому метису, чем ему. Конечно, будь здесь прежняя бригада, которую Ик Сенанда едва не пустил индейцам под ножи, все сложилось бы по-другому. Тогда Токви-Кава с внуком вообще бы сюда не полезли. Но новые люди о случившемся знали только понаслышке, видели перед собой ворчливого старика и дружелюбного парня, и в конце концов приходили к выводу, что не так страшен черт, как его малюют. А он, Чарльз Леверет, инженер с прекрасным образованием, хоть и слыл ученой головой, популярностью у собственных подчинённых не пользовался. Да, явно настала пора подыскать местечко поспокойнее. До Нового Года оставалось всего ничего, когда Чарльз Леверет вышел из здания администрации с телеграммой в руке. Некоторое время постоял на крыльце, вдыхая морозный воздух и улыбаясь. Потом направился в ресторан. Там было всего несколько человек: Каз и Хаз Тимпе, кладовщик Додж и ещё трое или четверо рабочих. И чёртов метис, который как раз рассказал какую-то байку, над которой хохотала вся компания. И где он только в лесу анекдотов набирается. Следопыт, чтоб ему… Впрочем, он больше не являлся проблемой для Чарльза Леверета. — Хума здесь нет? — поинтересовался Леверет, хотя вопрос был явно риторический. — Он в мастерской, — отозвался Хаз. — Не присядете к нам? При этих словах Ик Сенанда поднял голову. Тёмные глаза озорно блеснули. — Спасибо, но мне срочно нужен ваш кузен, — торопливо сказал Леверет и ретировался прежде чем наглый поганец успел предложить ему пирог с зайчатиной или ещё какую-нибудь дрянь. Хум и в самом деле оказался в мастерской. Последние дни он почти не отрывался от работы, несмотря на праздничную пору. Вот и сейчас он отвлёкся только для того, чтобы обменяться с гостем рукопожатием и указать ему на табурет, и тотчас снова вернулся к инструментам. — Твой приятель болтается в ресторане, — заметил Леверет, усевшись на стул и обведя мастерскую рассеянным взглядом. В очаге потрескивал огонь, и он придвинулся к теплу поближе. — Ты так и собираешься впредь его кормить? Хум оторвался от работы и удивлённо взглянул на него. — Что значит кормить? Он помогает мне в мастерской. Леверет несколько мгновений молчал. — Только не говори, что ты принял его на работу, — сказал он наконец. — Вообще-то так оно и есть. — Хум… — Леверет опять немного помолчал, обдумывая, что сказать, если любые слова заведомо уйдут впустую. — Тебе сейчас может показаться, что я говорю из злопамятства. Но дело не в этом. Мы с тобой знакомы не так уж давно, но я искренне привязался к тебе. И не хочу, чтобы ты тоже попался на удочку. Пойми, я тоже доверял этому человеку. И едва не заплатил за это скальпом. И не я один. Хум отложил спусковой механизм, над которым трудился, и улыбнулся. — Я все знаю, Чарльз. Не забывай, что и я со своими товарищами попался в свое время на его хитрость. — Тогда я ничего не понимаю, — вырвалось у Леверета. Хум пожал плечами. — Я просто подумал, Чарли, что спустить с парня и со старика шкуру, а потом вышвырнуть на верную смерть — это не лучший способ объяснить им, что бледнолицые не так уж плохи. Леверет вздохнул. — Что ж, тебе решать. Я, собственно, зашёл по другому поводу. Хум улыбнулся. — Я слушаю тебя, Чарли. — Я уезжаю, — сказал Леверет. Некоторое время стояла тишина, которую нарушало только потрескивание пламени в очаге. Хум отодвинул металлические детали и внимательно смотрел на друга. — Уезжаешь? — переспросил он. — В смысле, тебе надо отлучиться? Хотя сам уже понимал, что речь идёт не об этом. Леверет улыбнулся, но почувствовал, что изобразить беззаботное веселье не удалось. — Нет. Я хочу сказать, что нашёл себе новое место. Хум молчал. Леверет уставился в угол, избегая его взгляда. — Это в Броуди-Хиллс, к востоку отсюда. Там как раз нужны ремонтные работы… Он умолк, понимая, что подробности не имеют никакого значения. Некоторое время тишину нарушали только отдалённые голоса, доносившиеся снаружи. Что-то выкрикивал бодрый тенорок Хоббла, в ответ раздавался смех. Потрескивало пламя в печи. Хум сидел, задумчиво глядя на поверхность стола и катая пальцем маленький серебристый гвоздь. Наконец он поднял голову. — А если начистоту, Чарльз? Ты ставишь меня перед выбором? — Нет, что ты! — встрепенулся Леверет. — Конечно, с появлением этой парочки мне легче не стало. Но если ты хочешь начистоту, то эта мысль появилась у меня давно. Здесь места слишком дикие и глухие. Мне нужен более обжитой уголок. Броуди-Хиллс как раз такой. — А как же Фирвуд-Кэмп? — спросил Хум. — С побережья сюда направят другого инженера. Он выедет после Нового Года. — Но ты его хоть дождёшься? — Нет. — Леверет вздохнул и поднялся на ноги. — Извини, Хум, но я хочу встретить следующий год на новом месте. Хум открыл рот, чтобы что-то спросить, но Леверет опередил его. — Временным начальником станции я назначаю тебя. — Я оружейник, Чарли, — напомнил Хум. — Я ни черта не разбираюсь в железных дорогах. — Ты всегда можешь обратиться к Свану в Роки-Граундс. Только держи его подальше от этих двоих. — Он кивнул в сторону вигвама, виднеющегося из окна. — Сван, помнится, очень сокрушался, что не сумел лично всыпать мальчишке. Он направился к дверям, но остановился на пороге. — Хум. А если бы я сказал тебе, что да, это выбор? — и поспешно добавил: — Это не так, но просто ради интереса? Хум пожал плечами и улыбнулся. — Я бы просто ушёл с ними, Чарли. — О, господи… — Леверет сделал шаг обратно в комнату. — Хум, можешь ты внятно объяснить, на что тебе сдался этот метис? — Он интересный человек, Чарли. Ума ему не занимать, способностей тоже. Всё схватывает на лету. И мне кажется… — Хум на мгновение умолк, постукивая гвоздиком по столу. — Мне кажется, что он станет лучше относиться к бледнолицым, если рядом будет кто-то из них, кто не станет все время попрекать его индейской кровью. Леверет с шумом втянул в себя воздух. С языка чуть было не сорвалось, что такой человек уже был — он сам. Но память мигом подбросила все разговоры, когда он, не стесняясь, высказывал проводнику свое мнение о краснокожих. — Надеешься, из вас получатся новые Олд Шаттерхенд и Виннету? — Он криво усмехнулся. — Прости, но в это верится слабо. Виннету и до встречи с Олд Шаттерхендом не был мерзавцем. С этими словами он вышел и затворил за собой дверь. Празднование Нового Года неожиданно понравилось Токви-Каве. Пунш, который варили в огромной чаше, одобрения у него не вызвал, но когда кто-то спохватился, что в Фирвуд-Кэмпе позабыли нарядить ёлку на Рождество, он неожиданно заинтересовался. Правда, даже тут не обошлось без перепалки: Эрни с кем-то из своих друзей собрались в лес с топором, и Токви-Кава решительно преградил им дорогу. Ему не понравилось, что бледнолицые хотят непременно срубить дерево. Чуть было не завязалась ссора, но Виннету с Олд Шаттерхендом внезапно встали на сторону своего давнего недруга. В конце концов решено было нарядить одну из ёлок, растущих возле станции. Чего-чего, а этого добра в Фирвуд-Кэмпе хватало. Настоящих украшений не нашлось, но по всей станции насобирали достаточно свечных огарков, разноцветных лоскутов и бумажек. — Эх, жаль, верхушку украсить нечем! — сокрушался Хаз. — Туда бы звезду! Токви-Кава, стоявший в стороне, скрестив на груди руки, презрительно скривил губы. — Над живым деревом ночью взойдёт настоящая звезда, — буркнул он. — У меня есть бумажная! — сообщил Олд Шаттерхенд, вынимая из-за пазухи сложенную из бумаги игрушку. — Эк вы её ловко сложили! — изумился Додж. — На востоке есть такое искусство, — пояснил Олд Шаттерхенд. — Мне кое-чему удалось научиться. Только как нам её туда поднять? Хум и Ик Сенанда обменялись быстрыми взглядами. — Давай, — шепнул Хум, приседая. Ик Сенанда мигом взобрался к нему на плечи. Под одобрительные возгласы звезда была водружена на верхние веточки ёлки. Токви-Кава слегка засопел, но шуметь на внука не стал: наряженное дерево ему явно нравилось. Скорее всего, оно напоминало ему обряды родного племени. — Дорогу! Дорогу! — раздался повелительный крик. Все обернулась. От ресторана к толпе, собравшейся у ёлки, спешил Хоббл с корзиной в руках. — Что за Новый Год без медовых яблок! — кричал он. — Дорогу яблокам Геркулеса! — Гесперид, — машинально поправил Хум. — О-о, Хоббл, я не хотел! Но было поздно. Лицо Хоббла сморщилось так, словно он сам был яблоком, побывавшим в печке. — Что за непочтительность! — вскричал он, останавливаясь. Корзина едва не шмякнулась наземь, но её подхватил верный Дроль. — Никакого уважения к моему челу, увенчанному лаврами наук! — Я запамятовал, что это были за яблоки, Хоббл. Но они навряд ли были вполовину так же хороши, как эти. Ты сам их приготовил? — Нет, — ворчливо сказал Хоббл. — Но именно я взял на себя духовный труд напомнить об этой славной традиции наших предков здесь, в этой глуши. А также физический труд принести их сюда. Что ты стоишь, Дроль? Тащи корзину к ёлке. Когда все яблоки разместились на развесистых лапах вместо шишек, Хум сообщил, что тоже хочет стряхнуть пыль с одной давней традиции. — Предлагаю погадать на расплавленном свинце, — сказал он. — Там в мастерской достаточно кусочков, хватит на всех. Идея вызвала одобрительный гул. Токви-Кава с недоумением покосился на внука. — Это, как я понимаю, предсказание на следующий год, — сказал тот. — Верно, Хум? — Верно. Надо нагреть над свечой кусочек свинца и вылить его в воду. Когда он застынет, получится фигурка. Это и есть предсказание. — Бледнолицые собираются спрашивать Великого Духа? — уточнил Токви-Кава. — Ну… Вроде того, — ответил Хум. — И волю Великого Духа скажет свинец? Из которого делают пули? — Да. — Это хороший обряд, — решил Токви-Кава. В мастерской набилось столько народа, что яблоку было негде упасть. На столе стояла жестяная миска с водой, рядом горела свеча. Первым предстояло гадать Олд Шаттерхенду. Он вытащил из мешочка один из кусков свинца, положил его в ложку и поднёс к свече. Мягкий металл быстро стал растекаться. Олд Шаттерхенд выплеснул его в воду и через несколько мгновений извлёк из миски маленькую фигурку. — Похоже на чернильницу, — объявил он. — Значит, напишу в следующем году очередную книгу. Он передал ложку Виннету. Тот вылил в воду свою порцию свинца и, рассмотрев результат, решил, что фигурка больше всего напоминает голову бизона: значит, быть удачной охоте. Каз долго не мог определить, что досталось ему, и наконец заявил, что это мешок. Да, полный мешок. — Я-таки разбогатею, — сказал он. — Разве обязательно для этого дожидаться наследства? Хаз с изумлением уставился на кусочек, доставшийся ему. — Да это сердце! — воскликнул он. — Ребята, на следующий год вы рискуете не досчитаться меня в своей холостяцкой компании. Он передал ложку Хуму, но тот протянул её Токви-Каве. С медлительной торжественностью тот вынул из мешка кусочек свинца, положил его на ложку и поднял над пляшущим язычком свечи. Через несколько мгновений расплавленный металл стек в воду и застыл причудливым изображением. Все, как завороженные, уставились на результат. — Это мустанг, — прозвучал в тишине голос Токви-Кавы. — Мой чёрный мустанг. Он вернётся ко мне Сжав в кулаке фигурку, он отошёл в сторону. — Давай! — Хум подтолкнул Ик Сенанду локтем. — Сейчас… Гм. Змея? — Кто-то останется самим собой, — буркнул Хоббл. — Ещё чего. — Хум бросил недовольный взгляд в его сторону. — Это же подкова. — К удаче, — заметил Додж. Токви-Кава презрительно фыркнул. — Подкова — удача для бледнолицых. Индейцы прекрасно ездят на неподкованных лошадях. И разве сын моей дочери недоволен своим именем? — Я доволен, — вздохнул Ик Сенанда, разглядывая свою фигурку. — Но… — Но все остальные не в восторге, — вставил Хоббл. — Но почему бы Злому Змею не быть удачливым, — перебил его Олд Шаттерхенд. — Вот именно. Это подкова. И Ик Сенанда запихнул фигурку в карман. — Вы серьёзно считаете большой удачей, если весь праздничный стол остынет? — прогремел бармен, вырастая на пороге. — Для кого там накрыто? — Сейчас, сейчас! — Хум поднялся с места. — Ребята, давайте продолжим после полуночи. Гадание, говорят, действует всю ночь. — Ты тогда тоже погадаешь, — предложил Додж бармену. — Заяц получится! — выкрикнул кто-то. — С подливой! Вся компания отозвалась взрывом смеха. Только Хум улыбнулся с лёгкой грустью. Похоже, бедняга Леверет был прав, торопясь уехать отсюда. Его здесь не жаловали. Сейчас он, должно быть, уже грелся у камелька в Броуди-Хиллс. Хум искренне надеялся, что он там приживётся. Все вышли на морозный воздух. Впереди заманчиво мерцали ярко освещенные окна ресторана. — Я вспомнил ещё об одной традиции, принятой в Германии! — объявил Олд Шаттерхенд. — В полночь все залезают на стулья и с боем часов прыгают в Новый Год, чтобы он прошёл как можно успешнее. Ответом стал восторженный хохот. — Я не прыгал с табуреточки с тех пор, как меня поставили туда на бабушкины именины, чтобы я спел ей про кролика! — вопил Эрни. — Самое время тряхнуть стариной, — заявил Каз. — Виннету попробует. Токви-Кава хмуро покосился на веселящуюся компанию. — Сын моей дочери тоже собрался прыгать? — осведомился он. Судя по замешательству на лице Ик Сенанды, именно это он и собирался делать. — Уф, — покачал головой Токви-Кава. — Забава для мальчишек. Он так и не пошёл в ресторан вместе со всеми. Он прохаживался вдоль рельсов, сжимая в руке заветную фигурку, пока из ресторана доносились весёлые голоса. А потом вернулся к мастерской Хума и встал на нижнюю ступеньку крыльца. Когда силуэты людей в окнах ресторана взобрались на стулья и с криками и хохотом дружно прыгнул вниз, он соскочил на землю. И неспешной, важной поступью направился к своему вигваму. Чарльз Леверет пребывал в состоянии благодушного умиротворения, как и надеялся Хум Тимпе. Начальник станции в Броуди-Хиллс, справный служака, не хватавший звёзд с неба, с почтением взирал на учёного джентльмена, не погнушавшегося приехать на новую работу в праздничные дни. Инженеру отвели лучший номер в гостинице — да, здесь была настоящая гостиница, а не несколько кабинок, присобаченных поверх склада при ресторане, как в Фирвуд-Кэмпе. И ресторан здесь имелся вполне солидный, со скатертями и с цветочными горшками, расставленными на подоконниках. Именно в ресторан и направился Чарльз Леверет утром первого дня наступившего года и был немного удивлён, обнаружив, что там полно посетителей. Собственно говоря, это была одна-единственная компания, но весьма многочисленная. Держались визитеры, впрочем, так, как подобает джентльменам, пусть даже таким, чей внешний вид внушает лёгкую тревогу. Никто не сквернословил, не повышал голос, не задирался. Все поглядывали на своего вожака — человека, судя по седине, хорошо в возрасте, но стройного и подвижного. Леверет тоже невольно посматривал на него, дожидаясь бармена у стойки. Наконец бармен выбежал из кухни, затянутой клубами пара. — Чего изволите, мистер Леверет? — Приготовьте мне яичницу с тостами, — распорядился Леверет. — И… У вас есть кофе? — Как не быть, сэр! Вам с молоком? Или со сливками? — Боже. Я в раю? — Простите, сэр? — Бармен наклонился к нему через стойку. — Кофе с молоком. Или со сливками, — мечтательно повторил Леверет. — В Фирвуд-Кэмпе приходилось радоваться, если в чашке не толченый уголь плавал. Он не заметил, что при этих словах негромкий разговор за ближайшим столом смолк. Затем тишина будто волной накрыла зал. Плечистые джентльмены смотрели на Леверета, и по их лицам невозможно было догадаться, о чем они думают. Не сознавая, что оказался в центре всеобщего внимания, Леверет уселся за свободный стол и стал ждать, когда мальчик-официант принесёт ему завтрак. Джентльмены за ближайшим столом переглянулись. Один покосился на седовласого, сидевшего в центре зала. Тот едва заметно кивнул головой. — Простите, сэр, — учтиво произнёс джентльмен, обращаясь к Леверету. — Я случайно услышал, как вы произнесли одно название… — Фирвуд-Кэмп? — уточнил Леверет. — Да, все верно. — Вам доводилось там бывать? Ответом стал горький смешок. — Можно и так выразиться. — Простите моё любопытство, сэр. Просто мы с друзьями собирались проехать через те края, и нас немного волнует вопрос безопасности. «Не только вас», — вертелось на языке у Леверета. — Нам говорили, что недавно там был набег команчей? Вопрос, заданный озабоченным тоном, звучал совершенно естественно. Леверет криво усмехнулся. — Я бы сказал, готовился набег команчей. Слава богу, все обошлось. Сейчас там довольно тихо. Новый вождь у них на рожон не лезет, в отличие от прежнего. Люди в зале настороженно прислушивались к разговору. Леверет истолковал это как тревогу перед команчами. — Разве их вождь не Токви-Кава? — медленно спросил джентльмен. — Нет, Кита Хомаша. Токви-Кава изгнан. Перед Леверетом возник сияющий веснушчатый мальчишка с подносом. Вид поджаренных тостов и аромат кофе были настолько восхитительными, что немудрено было не заметить обеспокоенные взгляды, которыми обменивались джентльмены. Седовласый человек нахмурился. — Да что вы говорите! — Собеседник явно не собирался отставать от Леверета. — Простите, сэр, но вы, похоже, человек осведомленный и знаете, что к чему. Об этом Токви-Каве ходят самые противоречивые слухи. Обычно его называют одним из самых свирепых ненавистников белых, но при этом рассказывают, что его собственная дочь вышла замуж за бледнолицего. — Так и было, — кивнул Леверет, с нетерпением поглядывая на тосты с чудесной корочкой. — Внук Токви-Кавы — метис. — И как же такое возможно? — Об этом вам лучше спросить у них самих. Они оба изгнаны, и обоих один добрый, но чудаковатый парень приютил в Фирвуд-Кэмпе. Считает, будто без поддержки соплеменников они вполне безобидны. Джентльмен откинулся на спинку стула, как будто перед ним неожиданно змея выглянула из-под половиц. Седовласый улыбнулся. Чарльз Леверет ждал новых вопросов, но их не последовало. И тогда он придвинул к себе тарелку и с упоением принялся за еду. Ружье было первым, что увидел Ик Сенанда, когда наутро открыл глаза в своём вигваме. Оно лежало возле его постели, блестящее, как застывший лунный луч на воде. На полированном прикладе вился рисунок: золотистая змейка. Рядом лежали два мешочка — один с пулями, другой с порохом. К серебристому стволу была прислонена карточка всего с тремя словами: «С Новым Годом!» Токви-Кава завозился под своим покрывалом, перевернулся на другой бок, открыл глаза и недоуменно уставился на внука. Тот сидел, держа на ладонях ружье, рядом с которым та несчастная железка, с которой они перебивались последние месяцы, казалась воробьем по сравнению с ястребом. — Это что? — ошеломленно спросил Токви-Кава, все ещё не уверенный, что ружье никуда не исчезнет, если он протрет глаза. Ик Сенанда оторвал взгляд от подарка и взглянул на деда. — Это от Хума. И он помахал карточкой. — Что там написано? — Токви-Кава сел и замотал головой, отгоняя остатки сна. Ик Сенанда улыбнулся. — Чтобы я шёл на охоту. Когда он выбрался из вигвама, на станции царила тишина. Все отсыпались возле очередной праздничной ночи. Некоторое время Ик Сенанда стоял у двери мастерской, чутко прислушиваясь к каждому звуку, но ничего не было слышно. Хум отдыхал, как и все остальные. Ик Сенанда вернулся к вигваму и заглянул внутрь. — Токо, — позвал он. — Если Хум спросит, где я, скажи ему, что я вернусь, когда у меня будет ответный подарок, хорошо? Ответом стало сердитое сопение — и только. Видимо, ружье произвело сильное впечатление на Токви-Каву. Ик Сенанда улыбнулся и, забросив свое новое сокровище за плечо, зашагал к лесу. У него впервые в жизни был друг, который не ждал от него ни ненависти к народу отца, ни покорного выслушивания оскорблений в адрес племени матери. Друг, просто любивший с ним поболтать. Это было одно из тех непривычных, волнующих открытий, на какие щедра молодость, и оно будоражило кровь не меньше, чем ствол ружья, прижатый к спине. Зал почти опустел. Отряд джентльменов удалился, и некоторое время спустя послышались гудки поезда, готовящегося к отбытию. Новые посетители не появились, и бармен позволил себе удовольствие поболтать с гостем. Леверет к тому времени покончил с яичницей и тостами и теперь пребывал на седьмом небе, наслаждаясь второй чашкой кофе. Настоящего бодрящего кофе, а не такого, что встрепенешься разве только перепугавшись за свою жизнь. Бармен с умилением наблюдал за выражением лица Леверета: блаженство гостя он воспринимал как признание своего кулинарного таланта. Надо заметить, с полными на то основаниями. — Вам у нас понравится, сэр, — заверил он. — Здесь место приличное. Вон какие знатные господа не гнушаются. И он кивнул в сторону перрона, куда недавно отправилась толпа гостей. — Вы их знаете? — полюбопытствовал Леверет. — Нет, сэр, но… — бармен понизил голос. — Я кое-что слышал. — Что же? Бармен придвинулся к нему. — Видали того высокого господина с седой бородой? Ну так я слышал, как кто-то из его отряда обращался к нему «Ваше Величество». Леверет кивнул и вдруг замер на месте. — Особа королевских кровей, сэр! А ведь в газетах ни про каких важных птиц не сказывали. Должно быть, инкогнито путешествуют. — Его Величество? — переспросил Леверет, глядя на бармена расширенными глазами. — Вы точно это слышали? — Да как в Иерихоне трубы слышно было, сэр! Леверет вскочил, едва не опрокинув стул, и выбежал из ресторана. Расстроенный бармен всплеснул руками и уставился на недопитый кофе. Когда Леверет вылетел на перрон, последний вагон поезда уже исчез за поворотом. Железнодорожник, дежуривший на станции, ссутулившись и зябко засунув руки в карманы, направлялся к своей будке. — Стойте! Подождите! — закричал Леверет, устремляясь за ним. Дежурный остановился и удивлённо уставился на него. Респектабельный учёный джентльмен явился вчера в Броуди-Хиллс одетый с иголочки и причесанный волосок к волоску. А сейчас мчался по перрон весь красный, в пальто нараспашку. Не иначе, что-то стряслось. — Тут был отряд, человек тридцать, — выдохнул Леверет, подбегая к нему. — Только что. Дежурный оглянулся в ту сторону, где исчез поезд. — Так они уехали, сэр. Лошадей погрузили, сели сами и уехали. — До какой станции у них билеты? — До Роки-Граунд, сэр. — О, господи! — Леверет поднёс к губам сцепленные руки. — Мистер Леверет, что случилось? К ним с обеспокоенным видом семенил кучерявый коротышка — начальник станции. Леверет развернулся к нему. — Мне нужен телеграфный аппарат. Срочно! Спустя две минуты он стоял к кабинете начальника. Несмотря на холодную погоду, ко лбу липли мокрые от пота волосы. Телеграфный ключ прыгал в руке. То и дело запинаясь, он выбивал текст: «Хум, прости, я совершил чудовищную ошибку». Хум проспал допоздна. Вечеринка затянулась, а после он задержался, доделывая змейку на ружье для Ик Сенанды. Когда он вышел, сонно моргая, из мастерской, жизнь на станции кипела вовсю. Вдоль рельсов, как у него было заведено, разгуливал Токви-Кава. При виде Хума он развернулся и зашагал к нему. Обычно старик ни с кем не заговаривал первым. Но сейчас сделал исключение. — Хум хороший мастер, — расщедрился он на комплимент. — Сын моей дочери очень рад. Хум оглянулся на вигвам, думая, что «сын дочери» сейчас дома. Но Токви-Кава продолжил: — Ик Сенанда сказал, что вернётся с ответным подарком. — О, господи. — С Хума мигом слетели остатки сна. — Он что, ушёл на охоту? Один? — Уф. Сын моей дочери не заблудится. — Я понимаю, но… М-да. Хум поскреб в затылке. Эффект от подарка превзошёл его ожидания. Ик Сенанда унесся в лес с новой игрушкой, забыв обо всем на свете. — Сын твоей дочери очень любит оружие, — туманно сказал он. О том, что Ик Сенанда может стать его напарником в оружейной лавке, кажется, знали все в Фирвуд-Кэмпе. Кроме Токви-Кавы. Тот не упускал случая напомнить всем и каждому, что у него есть наследник, которому наверняка предстоит стать вождём после него. Когда, разумеется, они вернутся в племя. А это непременно произойдёт. Ик Сенанда не усматривал никаких противоречий в том, чтобы быть и наследником вождя, и оружейником. Но делиться этими соображениями со вспыльчивым дедом он не торопился. Токви-Кава покосился на Хума. — Будущий вождь должен знать в этом толк, — подчёркнуто произнёс он. Хум сказал себе, что Токви-Каве, похоже, известно больше, чем он думал. Но ответить он ничего не успел. — Хум! — раздался отчаянный вопль. — Ху-ум! Со стороны административного здания бежал Эрни, размахивая телеграммой. Хум подскочил на месте. В сердце прокрался мерзкий холодок. Ему до сих пор было не по себе из-за того, что Леверет уехал, сгрузив на него все дела. Да, поезда ходили редко, и чаще товарные, чем пассажирские, но Хум имел смутное представление о том, какие проблемы здесь возникают, какие подводные камни выскакивают, и как в случае чего поступать. При виде взволнованного Эрни его охватила тревога. Вдруг где-то авария? А он дрых себе без задних ног и даже до здания администрации до сих пор не добрался. Эрни подбежал к нему и ткнул телеграмму ему в руки. — Не пойму толком, о чем речь, — сказал он, — но, вроде, кто-то сюда не с добром едет. Несколько мгновений Хум вчитывался в текст, а потом, побледнев, обернулся к вождю. Тот уже отошёл в сторону, чтобы продолжить свою прогулку. — Токви-Кава! — закричал Хум. — Куда именно он пошёл? Токви-Кава удивленно посмотрел на него и кивнул в сторону леса. — Туда? В сторону Роки-Граунд? — Да. Хум огляделся, закусив губу. Бармен шествовал по дорожке с пустым ящиком из-под пива. Додж возился с огромной связкой ключей. В дверях ресторана мелькнула крепкая фигура Олд Шаттерхенда. Хум бросился к нему. — А может, они просто Хума хотят проведать? — без особой надежды в голосе предположил Дроль. — Ага… — откликнулся кто-то из рабочих. — Хотели бы проведать — приехали бы прямиком в Фирвуд-Кэмп, — сказал Олд Шаттерхенд. — Но они хотят незамеченными пробраться сюда из Роки-Граунд. Военный совет держали на месте, в ресторане. Телеграмма, из-за которой поднялась тревога, лежала на столе. Вокруг собрались все, у кого голова более-менее ясно работала после встречи Нового Года. — Пусть себе подкрадываются эти тридцать ахейских воинов, — заявил Хоббл. — Жеребенок нашего троянского мустанга пасется в лесу, и они почти наверняка с ним разминутся. Хум замотал головой. — Хоббл, прости, но для меня это слишком мудреная аллегория. Ик Сенанда отравился как раз в сторону Роки-Граунд. — Может, он где-то поблизости? — предположил Хаз. — Ружье непристрелянное, — произнёс Виннету. — Ик Сенанда наверняка захочет сначала проверить его. Он отойдёт настолько далеко, чтобы выстрелы не переполошили лагерь. А потом пойдёт ещё дальше, чтобы найти дичь. — Но зачем он им нужен? — Дроль все ещё надеялся, что тревога окажется ложной. — Подозреваю, что они так и не нашли золота в горах, — сказал Олд Шаттерхенд. — И вспомнили, что хотя Бонанза и обернулась легендой, но самородки кое у кого они видели вполне настоящие. И теперь попытаются узнать, откуда внук вождя мог их взять. — Я его все-таки выдеру, — сердито пообещал Хоббл. — Может, отучится попадать в переделки. Хаз и Каз хмурились. Они вполне разделяли чувства Хоббла. Судьба Ик Сенанды не слишком их волновала, но Хум — другое дело. Он наверняка кинется на выручку приятелю, и навряд ли бывшие товарищи встретят его дружелюбно. Судя по телеграмме Леверета, тот тоже гораздо больше тревожился за Хума, чем за вождя с внуком. — Кажется, Хоббл, тут редкий случай, когда виноват не он, — сказал Олд Шаттерхенд. — И времени терять больше нельзя. — Кто с нами — собирайтесь. Надо узнать у деда, когда именно ушёл парень. Где Токви-Кава? — Он тоже ушёл, сэр! — сообщил Эрни, стоявший у порога. — Как ушёл?! — Ох, сэр, боюсь, это я виноват, — печально отозвался Эрни. — Он спросил меня, какая муха укусила мистера Хума, а я и пересказал ему эту телеграмму. Он посерел весь, да как кинется в лес! — Отлично, теперь придётся выручать всю весёлую семейку, — вздохнул Хаз. — Придётся. Виннету, возьмём ружья и… Олд Шаттерхенд осекся. Виннету, держа в руке свое серебряное ружье, протягивал ему Грозу Медведей и винчестер Генри. Токви-Кава быстро шёл по лесу. Его глаза не были такими зоркими, как раньше, но он все-таки различал отпечатки ног на ковре из смерзшейся еловой хвои. Ик Сенанда шёл, ни от кого не прячясь, и следы оставались на виду. Прямая дорога из Роки-Граунд в Фирвуд-Кэмп пролежала через скалы: их взрывали, чтобы проложить железную дорогу. Вряд ли эти белые твари пойдут горным путем: там привольно только Огненному Скакуну. Они двинутся в обход. Но и Ик Сенанда не и будет искать добычу среди скал. Теперь главное — найти его первым. Токви-Кава и на миг не допускал мысли обратиться за помощью к бледнолицым. Он не сомневался, что только потерял бы время. Белые палец о палец не ударили бы ради его внука. Нет, не так. Этот оружейник, Хум, кажется, действительно хорошо относится к Ик Сенанде. Они почти ровесники, им есть о чем говорить. Но готов ли он ввязаться в настоящую драку разве него? Токви-Кава не мог пожертвовать ни единой минутой, чтобы это выяснить. Он мог надеяться только на себя. Пусть даже у него из оружия только нож — он не отдаст этим бледнолицым зверям единственное родное существо, которое у него осталось. Ветку, перебитую пулей, он нашёл там, где хвойный ковёр сменился сухой землёй — ближе к скалам. Ветка росла довольно высоко — в неё не попадёшь, целясь в человека. Его внук просто проверял ружье. Плохо то, что выстрел могли услышать. Дальше Ик Сенанда снова сворачивал вглубь леса. Но вскоре начинался открытый участок, и это уже было опасно. До долины оставались какие-нибудь сотни ярдов, когда внимание Токви-Кавы привлёк металлический блеск на земле. Он бросился туда, как мотылёк к огню, хрипло вскрикнул, увидев золотистую змейку, вьющуюся по прикладу ружья, наклонился… Уловив движение краем глаза, догадался, что это западня — но увернуться от удара уже не успел. Их притащили к заброшенной сторожке возле реки. Эту хижину поставили, когда здесь кипели железнодорожные работы, и с тех пор она пустовала. Вокруг ещё виднелись следы бурной деятельности: пара брёвен, погнутый рельс, прохудившийся котелок. Ик Сенанду бросили на землю возле порога, Токви-Каву привязали к дереву в десятке шагов от него. Старик быстро пришёл в себя и теперь крыл золотоискателей такой витиеватой бранью, что некоторые держались в сторонке, стараясь не попадаться ему на глаза. Его Величество оказался не из самых впечатлительных. Он прохаживался перед Токви-Кавой, заложив руки за спину. — Крайне любезно было с твоей стороны явиться сюда самому, — проговорил он, глядя куда-то в сторону. — Я вижу, ты очень соскучился по нам и хочешь поболтать. Это очень кстати, должен заметить. Потому что твоему полуцветному внуку внезапно изменила его обычная разговорчивость. Токви-Кава невольно бросил взгляд на Ик Сенанду. Тот полулежал на земле, привалившись к порогу. Руки и ноги были стянуты верёвками, спутанные волосы падали на лицо, разбитая губа распухла. — Только посмей ещё раз к нему прикоснуться, ты, облезлый ослиный хвост! Его Величество остановился и, по-прежнему не глядя на Токви-Каву, бросил через плечо: — Фред! Объясни мальцу, что не следует брать пример с деда-сквернослова. Фред, стоявший возле Ик Сенанды, коротко двинул его ногой в бок. В ответ раздалось сдавленное проклятие. — Тихо, ты, — расхохотался Фред. — Ишь, распустил язык при дедушке. Забыл, как я в прошлый раз тебя отшлепал? Выразительный взгляд, брошенный на него исподлобья, дал понять, что Ик Сенанда и не думал ничего забывать. Токви-Кава, сообразивший, что любое его крепкое словцо обратится против внука, стиснул зубы. Его Величество наконец повернулся к нему. — У нас с прошлого раза остался один невыясненный вопрос. — Какой ещё вопрос? — глухо спросил Токви-Кава. — Вы рассчитались с нами в прошлый раз. Что вам ещё понадобилось? — Твой мальчик так и не рассказал нам, откуда у него взялись те самородки. — Он их нашёл. Это все золото, какое у нас было. — Фред! Следующий удар пришёлся в солнечное сплетение, и Ик Сенанда согнулся, хватая ртом воздух. — Не смейте! — зарычал Токви-Кава и рванулся так, что верёвки глубоко вдавились в тело. — Каждое слово лжи будет расцениваться как грубость. И плохо скажется на здоровье твоего внука. Откуда взялись самородки? Токви-Кава прикрыл глаза и замолчал. Ик Сенанда некоторое время не мог пошевелиться. Его будто парализовало, воздух с трудом проходил в лёгкие. Если Фред будет продолжать в том же духе, то скоро переломает ему ребра. Беда в том, что это меньшее из двух зол. Если раскрыть бледнолицым местонахождение Шапо-Гаска, они с Токви-Кавой не просто потеряют надежду вернуться в племя. Для команчей это станет предательством. И Ик Сенанда не хотел даже думать о том, что с ними тогда могут сделать. Он медленно восстанавливал дыхание. Сквозь гул в ушах донёсся голос Его Величества: — Молчание здесь тоже неуместно. На этот раз Фред ударил кулаком. В лицо будто ударил солёный огонь. Несколько мгновений дышать не удавалось вообще. — Похоже, тебя не волнует, что из твоего внука делают отбивную. Может, он вообще тебе не нужен? Ик Сенанда почувствовал, как кто-то рывком приподнимает его. Не Фред — тот стоял напротив, помахивая лассо, и ухмылялся. Его рожа походила на кирпич, треснувший пополам. Ик Сенанду подтащили к ближайшему дереву. Он почти восстановил дыхание, но тупая боль в груди не отпускала. А в следующий миг стало не до неё, потому что Фред, перекинув лассо через низко нависший сук, набросил петлю ему на шею. У Токви-Кавы вырвалось рычание, переходящее в стон. Он смотрел на Ик Сенанду так, словно хотел силой взгляда притянуть его душу к себе, отняв внука у этих глумящихся тварей. Он никогда ещё не ненавидел бледнолицых так сильно, как в эту минуту. — Давай, — коротко бросил Его Величество. Фред потянул верёвку. Ик Сенанда, превозмогая боль, изогнулся и ногами отбросил ближайшего из своих мучителей. Лассо сдавило его горло и потянуло вверх. — Сайрес, что ты встал столбом? — рявкнул Фред. — Помогай! Один из золотоискателей подбежал к нему и схватился было за верёвку, но Его Величество сделал знак остановиться. — Ты понимаешь, что я не шучу? — обратился он к Токви-Каве. — Если тебе не нужен этот мальчишка, то нам — тем более. Токви-Кава молчал, не сводя глаз с внука. — Тяните, — распорядился Его Высочество. Следующий рывок почти оторвал Ик Сенанду от земли. В горло будто вдавили железо. Он захрипел, мотая головой и пытаясь поймать хоть глоток воздуха. Только теперь ему стало по-настоящему страшно. До этого ему грозила только боль, и он твердил себе, что от команчей досталось бы гораздо хуже. Это помогало держаться. Но сейчас все изменилось. Помощь, на которую он надеялся, не пришла. Появился только безоружный токо, и тот сам попался в ловушку. Золотоискатели обступили своих пленников полукругом. У кого-то на лице было написано нетерпеливое раздражение, у кого-то — злорадство. Вид метиса, бьющегося в петле, ловя воздух, забавлял их. Петля ослабла. Ик Сенанда прерывисто дышал. Токви-Кава смотрел на него растерянным и тоскливым взглядом. Он как будто даже не замечал, что вокруг есть кто-то ещё. — Давайте, — снова скомандовал Его Величество. Новый рывок. Ик Сенанда больше ничего не видел и не слышал вокруг. Для него существовали только отчаяние, страх, боль и борьба с накатывающейся темнотой и удушьем. Он уже готов был отказаться от надежды вернуться к собственному племени, навсегда превратиться в изгнанника и даже в беглеца — но от него больше ничего не зависело. Падение на землю на несколько мгновений оглушило его. Он медленно приходил в себя. Каждый вздох давался с болью, в висках стучала кровь. Чьи-то шершавые пальцы ослабили петлю. — Мудрое решение, — произнёс где-то рядом ненавистный голос Его Величества. Токо, его свирепый старый токо, которого он так легко выдал на совете старейшин, стоял возле дерева, поникший, подавленный, с погасшим взглядом. Токо, только что ради него отказавшийся от надежды вернуть себе честь и былое имя. И принявший на себя тяжесть измены. Сайрес, которому поручили охранять метиса, прятал ладони в карманы куртки и топтался на месте. Мало того, что стояла холодрыга, так ещё и от реки тянуло сыростью. Отряду предстояло разделиться: большая часть отправлялась к тайнику Токви-Кавы, а несколько человек оставались здесь, чтобы охранять мальчишку. Старый хрыч поостережется подстраивать какие-нибудь подлости, зная, что его драгоценного внука держат в заложниках. Сайрес надеялся, что роль сторожа достанется не ему. Не хватало торчать в этой дыре, пока вся честная компания разживается золотишком! Конечно, свою долю получат все… Но спокойнее, когда можешь забрать её собственными руками. — Эй! — Фред, подходя, улыбался так, словно нёс приятелю кусок праздничного торта. — Поди сюда, чего скажу. Он отвёл Сайреса в сторонку, к густым кустам, растущим возле хижины. — Его Величество передал, — понизив голос, сказал Фред. — Как только отойдем подальше, прикончите метиса. Сайрес встрепенулся и уставился на него с радостным изумлением. — Говорит, парень больно верткий, можете не уследить, — продолжал Фред. — Так надёжней будет. А сами ступайте за нами, только чуть поотстав. Чтобы его дед ничего не заметил. — Ну, Его Величество голова, — восхитился Сайрес. — А старика тоже прибьете? — Да нет, зачем? Ему после этого ходу к команчам все равно не будет. А один он нам ничего не сделает. — Голова, — снова повторил Сайрес, адресуя выражение пиетета и Его Величеству, и своему дружку. — Погоди здесь, я тебе сейчас Листера пришлю. Вдвоём легко управитесь, только подождите, пока мы за перелесок не заедем. — Идёт, Фред! — разулыбался Сайрес. Через минуту к нему присоединился здоровяк с короткой чёрной бородой. На Ик Сенанду, сжавшегося на земле, он покосился с равнодушием мясника, примеривающегося к теленку, и выжидательно уставился вслед своим товарищам. Конный отряд неспешно исчезал за деревьями. Ик Сенанда перекатился на спину и попробовал сесть. Дыхание восстановилось, головная боль отступала, но горло все ещё саднило. Самым мучительным было ощущение опустошенности. За последние месяцы, проведённые в изгнании, токо стал ему гораздо ближе, чем за все двадцать с лишним лет его жизни. Оказывается, родной человек — это тот, чью боль чувствуешь, как собственную. И мучаешься ещё сильнее из-за того, что дед пошёл на жертву ради тебя — а ты ничего не мог сделать. Впрочем… Так ли ничего? Ик Сенанда старался не делать ни одного лишнего движения. С ним оставили всего двух охранников — и по меньшей мере одного из них он сумеет обвести вокруг пальца. Надо притвориться, что боль ещё не отпустила, или сделать вид, будто Фред поломал-таки ему ребра. Пусть расслабятся. Тогда он попросит перенести его на какую-нибудь лежанку. И поищет, обо что перетереть верёвку. Сайрес и Лестер не двигались с места. Отряд уже скрылся из вида, но они решили выждать для верности. — Ещё чуть-чуть, — шепотом сказал Лестер. — Если малец хоть пикнуть успеет, а старикан услышит, все пропало. — А может, оглушить его по-быстрому, чтобы… — Вот так? — вежливо осведомился чей-то голос, и головы Сайреса и Лестера с треском стукнулись друг об друга. Два тяжёлых тела осели наземь. Олд Шаттерхенд, выбравшись из кустов, аккуратно обошёл их и направился к Ик Сенанде, которого уже развязывал Виннету. Каз и Хаз, с шумом продравшись сквозь заросли, принялись связывать Сайреса и Лестера. Ик Сенанда живо поднялся на ноги. Ребра ныли, но он чувствовал, что отделался синяками. — Вы откуда здесь? — с изумлением спросил он. Конечно, он надеялся на помощь, но никак не ожидал увидеть именно тех, кто при его предыдущей стычке с золотоискателями принял противоположную сторону. — Потом объясним, — ответил Олд Шаттерхенд. — Где остальные? — Поехали туда! — Ик Сенанда взмахом руки указал направление. — Они захватили Токви-Каву! — Похоже, ненадолго, — заметил Олд Шаттерхенд. — Слышите? Из-за деревьев доносились громкие возбужденные голоса. Через некоторое время появились всадники, а среди них и один пеший — индеец огромного роста. — Токо! —закричал Ик Сенанда. Токви-Кава обернулся, увидел внука и широко улыбнулся. — Эй, мистер Шаттерхенд! — воскликнул Его Величество, спешиваясь. — Боюсь, мне придётся требовать у вас объяснений. — Я бы на вашем месте боялся, что эти объяснения могут быть даны, — заметил Олд Шаттерхенд. Из-за деревьев доносились крики, среди которых раздавался бодрый голос Хоббла: — Атака с фланга! Пехота теснит неприятельскую кавалерию! Ура, ребята, гоните их! Его Величество бросил гневный взгляд в ту сторону, где происходила потасовка. — Что это значит? Почему вы вмешиваетесь? Его спутники тоже слезли с лошадей и, держа ружья наготове, обступили своего предводителя. — А почему я вмешался, когда команчи пытались поджарить вас в Эстрехо де Куарцо? — пожал плечами Олд Шаттерхенд. — Я на стороне тех, на кого нападают, только и всего. — Никто ни на кого не нападает, мы заключили честную сделку, и… Ты что делаешь, щенок? Ик Сенанда, не обращая внимания на окрик, перерезал верёвку, стягивающие руки Токви-Кавы. Его Величество сделал шаг в его сторону, но остановился, услышав щелчок взводимого курка. — Ну-ну, — с насмешливой мягкостью в голосе произнёс Каз Тимпе, направляя на золотоискателей револьвер. — Давайте не будем мешать встрече дедушки с внуком. — Вы упомянули о честной сделке? — спросил Олд Шаттерхенд. — Кажется, Токви-Каву не посвятили в одно из её условий: что ваши люди должны были прикончить заложника, как только вы отъедете достаточно далеко. Его Величество открыл рот, чтобы что-то ответить, но слова заглушил яростный рев Токви-Кавы. Не имея никакого оружия, кроме ножа, он быстро огляделся по сторонам, наклонился и подхватил одно из брёвен, оставшихся после железнодорожных работ. Все в оцепенении смотрели, как старик, разменявший седьмой десяток, выпрямляется, держа это бревно на руках, и с глухим рычанием швыряет его в кучку людей, стоящих на глинистом берегу. Его Величество и троих человек, стоявших с ним рядом, снесло, как оловянных солдатиков метлой. Обрыв, с которого они слетели, оказался не так уж высок, но крут. Все четверо свалились прямехонько в реку, подняв такой фонтан брызг, что капли долетели до тех их товарищей, которые остались наверху. — Блестящая победа Ганнибала! — надрывался Хоббл. — Ну, кто ещё хочет окунуться в ледяные воды? После такого катастрофического поражения предводителя желающих продолжать боевые действия не нашлось. Золотоискатели позволили железнодорожникам разоружить себя и согнать в кучку. К ним подтащили и Сайрес с Листером, только-только приходящих в себя после удара Олд Шаттерхенда. Токви-Кава стоял, с мрачной торжественностью скрестив руки на груди. Он делал вид, что не замечает ни восторженных возгласов, ни восхищенных взглядов, но в глубине его глаз поблескивали довольные огоньки. Ик Сенанда стоял рядом и озирался в недоумении: помимо Олд Шаттерхенда, Виннету, Каза и Хаза Тимпе, а также Хоббла с кузеном, здесь было ещё человек семь-восемь со станции. У него не укладывалось в голове, что столько народу, из которых всего лишь один был индейцем, отправилось к нему на выручку. Он надеялся только на помощь Хума… Но именно его и не было видно. Его Величество и троих его верноподданных втащили на берег. Предводитель золотоискателей, мокрый, как мышь, и лязгающий зубами от холода, изрядно поутратил представительности. — Крыса после встречи с дудочником из Гаммельна! — ликовал Хоббл. — С Дедом Морозом и Снегурочкой, я бы сказал, — уточнил Олд Шаттерхенд. — Эй! А где Хум? Ик Сенанда встрепенулся. — Хум? Он здесь? — А как же, — сказал Хаз. — Кто, по-твоему, забил тревогу? — Он побежал вон туда, — произнес Виннету, кивнув в сторону перелеска. — Следом за кем-то из этих. И он указал на золотоискателей. Настолько быстро, насколько позволяли ушибы, Ик Сенанда направился к перелеску. Фред не то чтобы убегал — просто очень быстро уходил. Хум догнал его без труда. —Бросаешь своих товарищей? — поинтересовался он. Фред развернулся к нему. — Странно слышать это от тебя, дружище Хум. Разве не ты бросил всех нас? Хум пожал плечами. — Разве я оставил вас в беде, Фред? Не хотелось бы напоминать, но именно я привёл к вам помощь. — Ага, ага. А потом мы оказались недостаточно хороши для чистоплюя Тимпе, и он с гордо поднятой головой ушёл от нас в лагерь железнодорожников. Только как же это получилось, что ты сделался нянькой для тех самых головорезов, от которых нас спасал? Как вышло, что их компания показалась тебе более приятной? — Ик Сенанда никакой не головорез, и ты это знаешь, — без раздражения, но с усталостью в голосе произнёс Хум. — Да, конечно. Он просто заманивает людей к своему дедуле, большому любителю сдирать скальпы. А сам остаётся с чистенькими ручками. Вы с ним в чем-то похожи, да, Хум? В этом все дело? — Я прекрасно понимаю, чего ты добиваешься, Фред, — сказал Хум. — Хочешь разозлить меня? Ничего не получится. Поэтому давай прекратим эту болтовню и вернёмся к остальным… — Извиняй, Хум, — перебил его Фред. — Я не собираюсь туда возвращаться именно сейчас. Слишком уж много там людей, которых мне неохота видеть. — И все-таки вернуться придётся. В руке Фреда появился револьвер. Хум взглянул на него с грустной иронией. — Даже так? Ты в меня выстрелишь? — Только в том случае, если ты от меня не отвяжешься, Хум. Но лучше тебе по доброй воле вернуться туда, к своим дружкам… Дуло револьвера качнулось в сторону, указывая направление, и в ту же секунду послышался глухой удар. Фред, не издав ни звука, вниз лицом повалился на землю. — Ясное дело, не выстрелит, — проворчал Ик Сенанда, опуская увесистый сук. — Ик Сенанда! — радостно воскликнул Хум, но сразу изменился в лице. — Что они с тобой сделали? Ик Сенанда потрогал распухшую губу. — Пустяки, бывает хуже. Он ногой перевернул распростертого на земле Фреда, и вдруг издал яростный крик: — Ты!.. Хум хотел было спросить, в чем дело, но тут вспомнил, кто именно вершил расправу над его приятелем в Эстрехо де Куарцо, и прикусил язык. Ик Сенанда, ворча что-то на команчском языке, наклонился над Фредом и принялся расстегивать на нем ремень. — Послушай, — с тревогой произнёс Хум. — Я знаю, то, что он сделал, для индейца — страшное оскорбление, но, все-таки… — Все-таки я наполовину белый, — прервал его Ик Сенанда. — Убить его, чтобы он умер и все забыл? Ну нет уж. Хум приоткрыл было рот, но так ничего и не сказал. Ик Сенанда сдернул с Фреда ремень и принялся связывать его руки так старательно, словно обматывал лентой рождественский подарок. Хум почесал в затылке… Хмыкнул, развернулся и неспешно зашагал к своим друзьям. Язычок огня перескочил со спички на сухую ветку и весело захрустел добычей. — Добро пожаловать к костру, — доброжелательно обратился Олд Шаттерхенд к Его Величеству, делая приглашающий жест. Тот демонстративно отвернулся, но все-таки придвинулся к разгорающемуся костру. Остальные золотоискатели топтались рядом. У тех, кто побывал в воде, зубы до сих пор выбивали бодрую дробь. Хум вышел из перелеска и неторопливо зашагал к своим друзьям. Былые соратники метали в его сторону испепеляющие взгляды, но его это явно особо не удручало. Рабочие собрали оружие золотоискателей. Эрни протянул Хуму ружье с золотой змейкой. — Это, наверное, то, что ты подарил Ик Сенанде? Эй, а где наша Снегурочка? Из перелеска донёсся вопль. Все подскочили. Даже Хум вздрогнул в первый момент, но тут же успокоился. — Скоро придёт, — пообещал он. Вопль повторился. И ещё раз. И ещё. Все в замешательстве переглядывались. Токви-Кава вопросительно смотрел на Хума. Олд Шаттерхенд, наклонив голову, вслушался в прерывистые крики и улыбнулся уголком рта. — Думаю, ничего страшного. Джентльмены. По поводу оружия, изьятого у… других джентльменов. Надеюсь, ни у кого не будет возражений, если мы передадим его Токви-Каве? Золотоискателям наверняка было что возразить, но доносившиеся крики изрядно сбивали с толку. Остальных эти вопли, похоже, не смущали. Токви-Кава и вовсе бросал в сторону перелеска одобрительные взгляды. Хаз пожал плечами. — Лично мне оно ни к чему. — Думаю, Токви-Каве нужнее, — согласился Каз. — Черт возьми, да за такой бросок я ему не только ружья, но и бревна, и даже вон тот погнутый рельс готов отдать! — воскликнул Эрни. — В жизни такого не видывал. Олд Шаттерхенд подошёл к Токви-Каве. — Этого оружия хватит, чтобы ты мог вернуться в свое племя? — тихо спросил он. Токви-Кава медленно повернул голову и посмотрел на него. — Что Олд Шаттерхенд хочет сказать? — Я хочу спросить, хватит ли, если ты привезёшь в свое племя такую добычу. — Уф… — пробормотал Токви-Кава, отступая на шаг и разглядывая Олд Шаттерхенда так, словно видел его впервые в жизни. — Почему Разящая Рука решил помочь Токви-Каве? — Потому что сейчас справедливость на твоей стороне. — Уф! Ты говоришь так, как если бы тебя направил Маниту! — Смотрите-ка, что получилось! — засмеялся Каз. — Эти джентльмены-таки лишились ружей в пользу индейцев, пытаясь завладеть их золотом! Только на этот раз никакой ловушки подстраивать не пришлось, они сами все сделали. — Как говаривал Цицерон, — с важным видом изрёк Хоббл, — сиди на берегу реки — и ты увидишь, как мимо тебя проплывёт труп твоего врага. — И ведь проплыл, — пробормотал Каз, покосившись на мокрое Величество, от одежды которого валил пар. — Только бы никто не сболтнул, что это сказал не Цицерон, а Конфуций, — проворчал Хаз. Но золотоискателям было не до этого. Замерев, они смотрели на Фреда, показавшегося из-за деревьев. Тот шёл очень мелкими шажками, и выражение лица у него было, как у начальника сиротского приюта в разгар Великого Поста. Следом за ним появился Ик Сенанда. — Хоббл, — позвал Дроль. — Ты все ещё жалеешь, что его не выдрал? — Да упаси боже, — слабым голосом воскликнул Хоббл. — Хвала небесам, я и пальцем его не тронул! Ик Сенанда шёл, умиротворенно улыбаясь, и помахивал измочаленной еловой веткой. Паровоз пыхтел, готовясь пуститься в путь. Впервые за долгое время Хум смотрел на него с грустью. — Эй! — окликнул его Ик Сенанда. Он стоял рядом, обеими руками прижимая к себе ружье с золотистой змеей. — Ты последишь, чтобы вигвам не разрушили? — Ещё бы, — сказал Хум. Наверное, пустующий вигвам будет смотреться странно через несколько месяцев, когда вокруг начнут вырастать аптечные и кулинарные лавки и дома поселенцев. И все-таки он не разрешит его разрушить. Просто так. Как память. И на всякий случай. Ик Сенанда улыбнулся, вскочил на площадку вагона и оттуда помахал рукой всем, кто стоял на перроне. — До встречи! — крикнул он. И исчез за перегородкой. На площадку взобрался Токви-Кава. Он держался за поручни, как за поводья, будто брал поезд под свой контроль, как только прикоснулся к нему. Трофейные ружья были сложены в вагоне. Отдельно разместили трех лошадей, тоже конфискованных у золотоискателей. Деду с внуком не только предстояло добираться до территории команчей с ближайшей к ней станции, но и везти добычу. Огненный Скакун был огромным и грозным. Токви-Кава решил, что именно на таком коне ему надлежит вернуться. Он стоял на площадке, даже не думая уходить в глубь вагона, когда поезд качнулся и с протяжным гудком двинулся с места. Вождь команчей прочнее обхватил поручень, и, гордо подняв голову и расправив плечи, предоставил прирученному Скакуну бледнолицых нести его навстречу черному мустангу. — Здесь хорошо, — произнёс Джонас Тайлер, стоя у окна. Новый инженер Хуму понравился. Он считал, что местечко вроде Фирвуд-Кэмпа должны возглавлять именно такие люди — которые посмотрят на верхушки елей, едва угадываемые в темноте и раскачивающиеся на лютом ветру — и скажут, что здесь хорошо. Они сидели в административном корпусе вчетвером — Тайлер, оба его кузена и он сам. Олд Шаттерхенд и Виннету, Хоббл Фрэнк с Тёткой Дролем — все они разъехались пару дней назад. Из гостей, проведших зимние праздники в Фирвуд-Кэмпе, остались только Хаз и Каз, они решили побыть здесь до приезда нового начальника станции: мало ли что могло случиться. Но ничего не произошло. Поезда ходили по условленному распорядку, никаких непрошенных гостей, ни краснокожих, ни белых, не появлялось. Все было спокойно и тихо. — Жаль, я поздно приехал, уже ничего не видать, — произнёс Тайлер. — Хотелось побыстрее здесь осмотреться. Ну ничего, завтра встану пораньше. — А отдохнуть с дороги? — спросил Хаз. Тайлер улыбнулся. — Я в поезде отоспался. Привык совмещать отдых с дорогой. Хум, вы покажете мне завтра свою мастерскую? — А? — встрепенулся Хум. — Да, конечно. — Леверет говорил, вы подумываете о настоящей оружейной лавке? — Конечно, подумывает, — вставил Хаз. — У нас целая династия оружейников. Тайлер одобрительно взглянул на широкие ладони кузенов. — Если посёлок будет разрастаться, в работе у вас недостатка не будет. На лицо Хума набежала тень. — Справлюсь. Это прозвучало резче, чем он хотел, и Тайлер покосился на него с удивлением. Хум, смутившись, поспешно улыбнулся. Каз потупился. Хаз вздохнул. Разговоры насчёт волка, смотрящего в лес, прекратились очень быстро — как только кузены заметили, что они не подбадривают, а огорчают Хума. Он не мог ни в чем упрекнуть Ик Сенанду, вернувшегося к тем, среди кого провел всю жизнь. Просто с ним было лучше — вот и все. — Ладно, пора бы нам честь знать, — Каз, удобно развалившийся за столом, вздохнул и поднялся на ноги. — Спать в поезде — дело хорошее, но в кровати вы, все-таки, отдохнёте получше. Что-то мы у вас засиделись. На улице холодный ветер набросился на кузенов Тимпе, как одичалая собака. Каз и Хаз заторопились к ресторану. Хум, нахохлившись в своей куртке, зашагал к мастерской. Холод пробирался за пазуху и в рукава. Хум засунул руки поглубже в карманы и опустил голову. Мысль о печке и теплом одеяле бодрила, как луч маяка. У самого порога Хум, смотревший только под ноги, едва не налетел на что-то большое и тёмное, перегораживающее дверь. Пальцы плохо слушались на холоде, спичку удалось зажечь с третьей или четвёртой попытки. В колеблющемся свете он увидел тушу оленя, лежащую на импровизированных санках из еловых лап. Хум замахал спичкой, гася её до того, как она обожжет пальцы, и, широко улыбаясь, заспешил к вигваму. — Эй! — позвал он, заглядывая за полотнище, служившее дверью. — Мм? — сонно проворчали в темноте. — Спасибо за подарок, — ухмыльнулся Хум. — Мм… — А ты почему в вигваме? Пошли в мастерскую, ты здесь замерзнешь. — Уже замёрз, — буркнул Ик Сенанда в темноте. — Ну вот, пошли. А дед-то твой где? — Дед? — Ик Сенанда, позевывая, выбрался наружу. В одной руке он держал ружье со змейкой, в другой — одеяло. — Дома, где же ему ещё быть. Поедает лавры, как сказал бы Хоббл. Тушу оленя они оттащили к дверям ресторана — чтобы бармен порадовался пораньше с утра. Очутившись, наконец, в тепле, Ик Сенанда сразу повалился на матрас и заснул, едва коснувшись головой подушки. Похоже, он изрядно помотался по холоду в поисках ответного дара для Хума. Ружье лежало с ним рядом, чтобы в случае чего сразу можно было бы дотянуться до него рукой. Хум тихонько разобрал постель и свернулся под одеялом. Засыпая, он думал о том, что стать вторыми Олд Шаттерхендом и Виннету ни у кого не получится, да и не надо. Быть Нахумом Самуэлем Тимпе и Ик Сенандой вполне достаточно.