Глава о Хохочущих Демонах

      — Чем это ты занимаешься, Шион?       Довольно улыбаюсь. Я почти что мурлычу, возясь с кастрюлькой поверх красной спирали.       — Хочешь попробовать, Касай?       Он неловко мнётся на пороге, не решаясь зайти в дом.       — Да я так, заскочил тебя проведать…       — Касай, — упираю руки в боки, — думаешь, я не знаю, что мужской мозг упирается в желудок?       Он смеётся с поднятыми руками.       — Ау, это больно, Шион. Звучишь совсем как твоя мама.       — Мама, — фыркаю, водя половником, — я всегда была маминой дочкой, если не заметил.       Смех становится громче. Наконец, он сутулится, проходит внутрь и стягивает обувь — просто вынимает ноги из ботинок, не расшнуровывая. Совсем как я, когда лень возиться. Поправляю фартук — старый, в девичестве белый передник, покрытый копотью и прожжённый в паре мест. Я бы и рада купить новый, но зарплаты с подработки не хватает, а мама даёт мне денег теперь только на еду и быт. Вредина!       — Я, скорее, про то, как ты на неё похожа.       Пожимаю плечами. Карга постоянно это повторяет, особенно, когда выговаривает маме, что та меня плохо воспитывает. Да, можно подумать, в Святой Люсии мне было бы лучше — аж передёргивает, как вспомню. Хорошо, что я оттуда сбежала, слава, слава, слава тебе, боженька, слава. Серьёзно, как этой карге могло прийти в голову отдать меня в женскую христианскую академию? Это какая-то месть мне была, да? Или старческий маразм?       — Ты напоминаешь мне Акане, когда она была беременна.       Меня перекашивает. Только этого мне в мои четырнадцать лет не хватало.       — Ну, спасибо тебе.       — Нет, нет, я не в этом смысле!       — А в каком? — оборачиваюсь и подозрительно кошусь на него, сжимая половник.       Касай ёжится, присаживаясь за низенький стол.       — До этого она была более… — перебирает пальцами, — ветреная. Часто выпивала со мной и твоим отцом, участвовала в наших загулах до самого утра и даже, — поднимает солнечные очки на лоб, — лихачила на мотоцикле. Твоя бабушка, когда это увидела, чуть с ума не сошла.       — Мама и мотоцикл? — моргаю. — А мне она говорила, что с двухколёсным транспортом у неё не сложилось…       Новый смех.       — Наверное, это потому, что она его разбила.       — А, в этом смысле…       — Однако, когда она узнала о своей беременности, её будто бы подменили. Сразу начала следить за собой, за своим питанием… мне даже пришлось бросить курить. И твоему папе тоже.       Моргаю. Никогда не видела папу курящим, а, оказывается, его мама заставила бросить, когда была беременна мной и сестрой?.. Она крута.       — Вот и ты теперь. Серьёзная, собранная, у плиты…       — А что в этом такого странного?       — Ну, например, что обычно ты готовишь в микроволновке?       — Подумаешь, захотела побаловать себя.       Он принюхивается.       — Капустой?       — Это полезно для фигуры! Хватит ржать! Хватит! — замахиваюсь на него половником — он тут же прикрывается.       — Боюсь-боюсь.       — То-то же!       Сворачиваю рулет, не забыв закинуть в него пару кусочков варёной цветной капусты, ставлю перед Касаем, отхожу жарить следующий.       — Омурайс?       — Такой странный выбор? — сжимаю между пальцев зелёную прядь.       — Да нет.       Он разламывает свежую пару палочек и берёт кусочек в рот. Мне трудно не отвлекаться, но приходится следить за омлетом. Касай делает глоток зелёного чая, жуя. Кивает.       — Вкусно.       Против воли выдыхаю.       — Правда?       — Очень. Интересное сочетание — омурайс с капустой.       — Захотелось побаловать себя диковинкой!       Вскоре присоединяюсь к нему — надо и самой отобедать. Большую часть, правда, я отложила в ящик для бенто. М-м, и вправду вкусно! Вскрываю банку с холодной шипучкой — сладкая вишня, кажется. Да, она! Аж зажмуриваюсь от удовольствия, когда ощущаю, как приятно холодит и щекочет во рту.       — Завтра опять поедешь в Хинамидзаву?       Какой догадливый.       — А что, нельзя?       Касай пожимает плечами — в тарелке уже пусто. Вот проглот.       — Добавки?       Стыдливо отводит глаза: объедать не хочет, но и обманывать тоже.       — Сейчас сделаю, погодь. Не переживай, я много начинки приготовила, всё ломала голову, как буду её есть.       — Пока ты не прогуливаешь школу, я думаю, всё в порядке.       — Касай, хотя бы ты мне этим голову не полощи! — закатываю глаза, скребя лопаткой по сковородке. — Сначала мне от мамки влетело, потом от карги, а под конец ещё и папа подключился! Вот уж от кого не ожидала такого предательства!       — Я тебя предупреждал.       — Меня все предупреждали. Касай, вот скажи на милость, — оборачиваюсь. — Вот ты, человек из гокудо — тебе хоть раз пригодились школьные знания?       Смех.       — Нас нельзя сравнивать, Шион.       — А, это потому, что я — девушка?       Он морщится.       — Я не это имел в виду.       — А что тогда?       — Если бы у меня была возможность, если бы я лучше учился в своё время… возможно, сейчас бы я не был в гокудо. А теперь у меня есть только моё криминальное прошлое, с которым меня никуда не возьмут, и очень туманное будущее. В гокудо идут не от хорошей жизни, Шион.       — Не от хорошей! — фыркаю, накладывая начинку и сворачивая рулет. — А ты мне, Касай, нравишься таким, какой ты есть. И я была бы очень разочарована, если бы ты поменял свою жизнь, не знаю, на место в какой-нибудь скучной фирме по производству техники. Касай?       После моих слов стоит оглушительная тишина. Слишком оглушительная — только сковородка шкворчит. Оборачиваюсь с горячей тарелкой в руках. Касай — этот добрый двухметровый дядя (не знаю, какой там рост точно), который постоянно ходит в дорогом костюме (откуда у него столько запасных, мне интересно?), сидит, открыв челюсть, и смотрит так, словно я — привидение.       — Касай, ты чего? Язык проглотил? — ставлю тарелку. — Ешь, пока не остыло!       — Ты, действительно, очень похожа на Акане, Шион.       Пожимаю плечами: сколько уже можно это повторять, Касай? Кассету с ностальгией заклинило? Доедаю свою часть. Сносно — всё ещё не так хорошо, как у сестрицы, но я точно делаю успехи. Да, омурайс был правильным выбором, однозначно.       — Если знаешь, что я завтра собираюсь в Хинамидзаву, подбросишь?       Касай качает головой.       — Прости, Шион, но я занят.       Занят? Мой личный телохранитель, и занят?       — Твой папа попросил меня… кое с чем разобраться. По старой дружбе.       — Я думала, ты, типа, на пенсии. Ну, знаешь, после той истории.       Касай очень не любит вспоминать, почему ему пришлось уйти на покой и стать моим нянькой. Он меня обожает и всё такое, но не раз замечала, как он скучает по старым денькам. Эх вы, мальчишки, всё бы вам в войнушку играть, как мама говорит. Нет бы найти себе девушку и остепениться, раз уж всё равно на пенсии! Впрочем, тогда он не сможет тратить столько времени на меня… дилемма. Кто-кто, а Касай мне как родной дядя. Хотя у меня их по всей округе просто ужас, как много. Но блин, Касай, сколько можно сидеть в холостяках и сохнуть по маме?       — Это не значит, что я инвалид, Шион.       Отмахиваюсь.       — Да, да, поняла. Скатаюсь на велосипеде тогда. Этот автобус ходит раз в сто лет, надоело.       — У него есть расписание, как я знаю.       — Я никогда с ним не угадываю!

***

      Ненавижу солнце. Ненавижу автобусы. Ненавижу велосипеды. Ненавижу Хинамидзаву. Какого чёрта она так далеко? И сестрица говорила, что это самый быстрый способ, не считая машины? Сколько тут километров вообще?!       Со лба течёт, футболка прилипла к телу, ещё и комары с мошкарой так закусали, всё чешется. И, кажется, я перегрелась, пока ехала. Чёртова Хинамидзава, ненавижу тебя. Наконец, показывается школа сестрицы. Уря… Выносливость — не моя сильная сторона, однозначно. Ставлю велик на пятачок, где детвора паркует свои. Надеюсь, успела вовремя — я, конечно, предупредила сестрицу, но кто её знает. Мне и так пришлось на полтора часа раньше отпроситься в школе, наплела классной про больную бабушку, которая умирает, как хочет свидеться с любимой внучкой. Карга, ты должна мной гордиться, как я распиналась про тебя и про нашу любовь!       Вроде, мне даже поверили… хотя, про наши отношения ходят слухи — что я попала в немилость после того, как попыталась задушить каргу во сне, например. Титул императрицы Хинамидзавы, конечно, звучит пафосно и круто, но нет — пусть с этим Мион мучается. Фиг вам! Сонодзаки Шион будет свободной, как птица!       Ладно. Протираю лоб и шею салфетками, лицо попроще — и в бой. А, ещё бы не забыть ящик с бенто.       — Скажи «а-а»!       — Га-адость…       — Давай, не капризничай!       — Рика, она меня обижает!       — Овощи полезные для здоровья же, Сатоко.       — Предательница! Не хочу, не буду! Меня от них тошнит!       У меня веко дёргается. Хочется, в духе дешёвого боевика про якудза, поставить ногу на стол, щёлкнуть предохранителем револьвера и бросить: «Жри, если хочешь жить, паскуда!».       — Сатоко-чан, Ши-чан очень старалась. Смотри и повторяй за мной, — Рюгу отламывает кусочек омурайса, кладёт себе в рот и жуёт. Мелкая дрянь зеленеет от одного вида.       — А в чём проблема капусты? — городской тоже тянется за порцией.       Рика-чама хихикает.       — Сатоко не выносит большую часть овощей, Кейчи. Если Сатоко будет их есть, её животик потом будет мотать-крутить, и всё окажется снаружи!       Эта капризная копия Сатоши, кажется, прямо сейчас опорожнит свой желудок, при одном слове «овощи». Меня так и подмывает взять, раскрыть ей пасть и пропихнуть мою стряпню прямо в глотку. Но я сдерживаюсь, я пытаюсь, я взрослая, я разумная.       — Может быть, ты хотя бы чуть-чуть попробуешь? Пожалуйста?       — Шион-сан, — у этой дряни дёргается бровь. — Скажите честно, вы пытаетесь меня отравить?       Мион качает головой, набирая солений из бенто Рюгу.       — Шион, будь с ней попроще. У тебя тоже есть… — замирает, когда я на неё кошусь. Не смей. Не смей. Не смей, слышишь? —…продукты, которые тебе не нравятся.       — И чья это вина, по-твоему? — я скалюсь.       — Это какие? Ау!       Мион, не будь дурой, наступает городскому на ногу. Нет, серьёзно, сестра, как ты ухитрилась влюбиться в этого болвана без капли такта?       — А вообще, мне же больше достанется, — хмыкает он, утаскивая увесистый ломтик. — Мион, твоя сестра офигенно готовит! Шион, — косится на меня. — Тот бенто, который ты мне принесла домой, был очень вкусный, слово Маэбары Кейчи!       —…бенто? — повторяю я, думая, что ослышалась.       Городской моргает.       — Ну да, ты же позавчера зашла ко мне домой, сказала, что Мион попросила тебя занести бенто, который она мне задолжала. Я даже коробочку с собой взял!       Быстро освежаю воспоминания. Позавчера был четверг, я заезжала в Хинамидзаву свидеться с Сатоко (мелкая дрянь опять наотрез отказывалась есть овощи), меня забрал Касай — опаздывала на смену. Я бы точно запомнила, если бы чем-то таким занималась. Да и потом, откуда ж я знаю, где этот Маэбара живёт? Вроде, у них особняк где-то на окраине, но и всё на том. А потом замечаю несчастные-несчастные глазки своей сестрицы. А-а. А-а-а.       Со смешанными чувствами принимаю вымытый пустой коробок. Сатоко моргает.       — Шион-сан ходила к Кейчи-сану?       — Наверняка Мион потребуются тысячи лет, чтобы научиться так же вкусно готовить! Так что давай, Сатоко, налетай, ничего вкуснее ты в жизни не попробуешь!       Мой рот приоткрывается. За столом повисает очень неудобное молчание. Сестрица сейчас или разрыдается, или хлопнется в обморок: я прям вижу, как окаменело её лицо, но пока она держится. Рюгу тоже помрачнела — догадывается, что произошло. Возможно, ещё Рика-чама, однако, с ней я бы не села играть в покер. Сатоко и городской совершенно не понимают, почему атмосфера резко испортилась. И главное — не могу же я сказать, мол, прости, Кей-чан, но к тебе заходила сестрёнка, переодетая мной?       Кокетливо улыбаюсь, как на работе. Даром я несколько раз становилась лучшей официанткой по итогам месяца?       — Ой, смущаешь меня, Кей-чан! — хихикаю, скромно потупив глаза: прости, сестра, придётся потерпеть. — Я не так уж и хорошо готовлю, признаться по правде…       — Лгунья! Это был лучший бенто в моей жизни.       — Что же ты тогда не переедешь в Окиномию, Кей-чан? — доносится мрачное и злое от сестрицы. — Сможешь ходить с ней в одну школу и есть такой бенто хоть каждый день.       Сестра получает от меня косой взгляд — вот надо тебе всё испортить? Между прочим, это не я устроила! Похоже, демон сестрицы потихоньку выходит из-под контроля. В отличие от меня, она взрывается редко, но страшно. Рюгу это тоже чувствует.       — А может быть, нам устроить соревнование, кто лучше готовит? А Кейчи-кун будет судьёй? Судьёй?       Этот бесчувственный чурбан задумывается. Давай, как тебе так намекнуть, чтобы ты больше не сыпал соль на сестрицыну рану?       — Я согласна на всё, только чтобы меня прекратили кормить овощами.       Ах ты… это после всего, что я для тебя сделала?!       — Надо это сделать наказанием, чтобы проигравший всю неделю ел овощи, приготовленные Шии. Нипа-а…       И ты туда же, Рика-чама! И да, я тебя всё равно придушу, делай ты «нипа» или нет! И мне плевать, что вся деревня без ума от тебя!       — Ха, да я думаю, от её готовки уже через три дня отбросишь копыта!       — Сатоко-чан, а вот это было грубо. Не надо обижать Ши-чан. Она всё-таки для всех старается. Тебе было бы приятно, если бы про тебя так говорили?       — Именно, Сатоко, — городской проглатывает последний кусок моего омурайса. — Не, если тебе не нравится, мне же больше достанется!       — Маэбара-сан, — я до хруста сцепляю пальцы вместе. — Мне очень приятно, что вы такого высокого мнения о моей готовке.       — Может быть поиграем? Поиграем?       Обстановка накалена до предела. Я злюсь на эту мелкую дрянь, которая всем своим видом демонстрирует, что не будет есть овощи, даже если это будет вопрос её выживания. Особенно, если они из моих рук. Злюсь на городского, который с элегантностью слона потоптался на наших с сестрой мозолях. Она вообще последние несколько минут мрачно молчит, даже не пытаясь участвовать в разговоре — настолько Мион в бешенстве.       — Что скажешь, Ми-чан? В какую игру?       Сестрица не сводит с меня тяжёлого взгляда. Не нужно быть гадалкой: злится она на меня, ведь именно с моим появлением наметился разлад. Вот по глазам вижу, как хочет от меня избавиться.       — Сыграем ещё раз, Сонодзаки Шион?       — О, это вызов, сестра?       — Мион, Шион, вы опять?       Синхронно поворачиваем голову на городского.       — Помолчи, Кей-чан, — в унисон.       — Да что с ними не так… Рика, почему ты меня снова гладишь по голове?       Сестра молча поднимается и уходит к шкафчикам в конце класса. Как я знаю, там она хранит принадлежности для игр. Некоторое время копается, потом возвращается с запыленной шахматной доской. Недоумение только возрастает.       — Сатоко, — наконец произносит сестрица. — Ты ведь обрадуешься, если тебя не будут насильно кормить овощами?       — Ещё спрашиваете, Мион-сан?       — Мион? — хлопает глазами городской.       — Поддерживаю. Ми-и…       Кто бы сомневался, ты меня с первого дня невзлюбила. Вот только есть вещи поважнее, чем чьё-то мнение.       — Ми-чан, я думаю, ты поступаешь плохо. Ши-чан никому не хочет зла.       Хмыкаю. Рюгу-Рюгу, ничего-то ты не понимаешь.       — Рюгу-сан, нам с сестрой самой судьбой предначертано бороться друг с другом.       Она моргает.       — Почему это?       — В клане Сонодзаки рождение близнецов всегда считалось дурным предзнаменованием. От младшего избавлялись.       — Что? — моргает городской. — Это… это как?..       — Буквально, Маэбара-сан. Говорят, — кладу руку на горло, — бабуля пыталась придушить меня в роддоме, когда мама отвернулась.       Сатоко съёживается и прижимается к Рике-чаме.       — Но это же… это варварство! — стукает кулаком по столу городской.       — Это традиции семьи Сонодзаки, Маэбара-сан. Я не должна была увидеть этот день. И я благодарна небесам и Господу Богу, что он позволил пожить мне так долго.       — Ты знаешь, что это ложь, Шион. Бабушка никогда бы так не сделала.       — Какая теперь разница? — хмыкаю. — Мы всегда за всё боролись с тобой, сестрица, менялись только интересы. У меня встречное предложение.       — Слушаю.       — Свидание, — киваю на городского, — а то, — опускаю взгляд, — мне кое-кто так приглянулся. А ему нравится, как я готовлю…       — Да про кого они говорят, Рена? — шепчет этот болван.       Все в помещении слышат скрип зубов Мион.       — Тогда, если выиграю я, ты выметаешься отсюда. Немедленно.       — Ми-чан…       — Это дело Сонодзаки. Рюгу-сан, остальные, прошу вас, не лезьте.       Потёртые деревянные фигуры становятся в ряд, мне достаются чёрные. Слышала, при прочих равных, белые выигрывают чаще. Сестра в своём духе. Выбрала игру, где не получится сжульничать и лучше раскрывается её неторопливый ум. А, и ещё вот такие штучки на логику и мышление — вообще не моё. Стоит поблагодарить, что это не сёги? — там бы без шансов: сестрицу натаскивала карга. Догадываюсь, какие они монстры. По сравнению с этим, шахматы… вроде, если довести пешку до конца доски, её можно превратить в любую фигуру? Да, было такое правило. Мне всегда нравилось наделать королев, а потом поставить мат по линиям.       В очередной раз за нашим противостоянием следит целый класс. Это лучше, чем в прошлую пятницу? Если мне не приспичит треснуть сестрицу доской по башке, всё даже закончится мирно. Но не обещаю.       — Сколько играть будем?       — До трёх побед.       Аж до трёх — какая щедрость.       — Что, боишься, одной тебе будет мало?       — Боюсь, слишком быстро тебя уничтожу.       — Ха, нужно мне ещё твоё милосердие, сестра. Пан или пропал, всё на этот раунд!       Стоило бы согласиться на предложение сестры, но явно не тогда, когда я настолько раздражена. Моей злобы и гениальности так далеко не хватит — до трёх побед я просто усну от скуки и потеряю концентрацию. А я хочу выиграть.       И вот они стоят, армия против армии, белые против чёрных. Сестра выдвигает пешку напротив королевы, будет играть агрессивно. Очевидный ход — ответить на её шаг своей. Но когда я, чёрт возьми, играла по правилам? Вместо этого вывожу пешку напротив ладьи.       — Какая напряжённая схватка. М, ты чего, Сатоко?       Миттельшпиль — вроде бы, так это на умном? Наши войска уже схлестнулись, пролилась первая кровь. Сестра зажимает меня при помощи коней, моя ладья охотится на её пешек. Та самая первая маленькая чёрная пешечка стоит на пятой клетке, и я очень рассчитываю из неё сделать королеву. Кстати о ней — пришлось подставить под удар слона.       И мелкая дрянь явно что-то поняла, что я или моя сестра не заметили. Я не против совета, давайте!       — Кейчи-сан, вы же понимаете, что они могут нас слышать?       — И что с того?       — Это будет считаться подсказкой, Кейчи-кун.       — Ну?..       — Кейчи-кун, для них обеих это поединок чести. Как в прошлый раз. Понимаешь? Понимаешь?       Кажется, понял — прикусил язык, пока на лице проступили признаки просветления. Эй, дайте мне мою подсказку, я не настолько умная в шахматах! Чёрт.        Поединок чести же… в прошлый раз это действительно был поединок чести по всем правилам Сонодзаки. Включая то, что мы вцепились друг другу в горло. По сравнению с сейчас это даже не смешно. Если проиграю, даже особо не буду плакать — это просто шахматы. Сложно воспринимать этот поединок на том же уровне.       Мотаю головой. Плохая Шион. Мион относится к этому во сто крат серьёзнее — вон, даже не позволяет себе проявлять эмоций, холодно и безотрывно смотрит на фигуры. Если бы это был вопрос того, кто из нас лучший шахматист, тут без вариантов — сестрица меня уделывала ещё в детстве, часто всухую. Однако, наш поединок — это не просто бой шахмат: это ещё и бой нас двоих.       — Знаешь, сестра, — протягиваю, пока моя рука нетерпеливо постукивает пальцами: выбираю фигуру, — если так посчитать, то ты мне уже будешь должна целых два свидания с Кей-чаном!       Её лицо дёргается.       — Радуйся, пока можешь.       — Нет, ну ты подумай. Даже если я внезапно проиграю, моё свидание с Кей-чаном всё равно останется в силе.       — Свидание… со мной?       — До тебя только дошло? — насмешливо поднимаю глаза: он сидит с широко распахнутым ртом. — Серьёзно, насколько надо быть несообразительным в твоём возрасте… Хотя, мама всегда говорила, что мальчишки — те ещё дуболомы…       У Мион дрожат руки: мои слова достигают её. А, достигнув, нарушают её концентрацию. Какой бы она ни была талантливый стратег, чувства всегда останутся её слабостью. Под это дело двигаю пешку ещё на одну клетку. Ладьи и второй пешки нет, зато неподалёку притаился слон на чёрной диагонали. Нужно сделать так, чтобы про него забыли — фигур ещё достаточно, глаз замылен.       — А что, если я не хочу идти на свидание? — Мион медленно оборачивается — она сидит к нему спиной. — У меня что, нет права отказаться?       — Кейчи, но разве правила клуба не абсолютны же?       Действительно, Рика-чама. Даже я об этом слышала — сестрица много хвасталась.       — Не знаю, как вы, а я считаю глупостью делать одного человека несчастным из-за каких-то дурацких правил. В плане, — чешет макушку, — наказания должны быть весёлыми. Хоть кто-то должен порадоваться в конце. А если одна из вас сейчас выиграет или проиграет, никому весело не будет.       …у меня шевелится подобие уважения. Маэбара Кейчи, а ты можешь быть не так прост, как кажешься?       — Я не знаю, правда ли это про близнецов и про вашу бабушку, но, даже если и правда, я считаю, что такой несправедливый мир, в котором кому-то из вас не позволили родиться из-за глупых суеверий, не должен существовать.       Это точно тот самый Маэбара Кейчи, которого я знаю? Слова не мальчика, но мужчины, взрослые и наполненные смыслом. Как у Касая или мамы.       — Мне нравится, что с Мион весело, и мне нравится, что вместе с Шион нам всем ещё веселее. Я никогда не ел такого вкусного омурайса, как сегодня!       Я увидела его по-другому. Громкий мальчик-шатен с синими глазами. Ни капли не похож на Сатоши — тот был скромный, тихий, неловкий со словами и по жизни, рассеянный, задумчивый. Однако в чём они оба похожи — так в этой умиротворяющей ауре. Которая как бы говорит: верь мне, я не обману. Против воли моё сердце пропускает несколько ударов, и я на самом деле хочу с ним свидание — не просто как трофей и повод посмеяться над сестрой.       — Вы обе очень классные. Сатоко, разве тебе не весело, что теперь в нашей компании стало на одного человека больше?       Она отводит взгляд в сторону. Наверняка там думает что-то навроде: «Без одной ненормальной нам бы жилось легче!». Прости, Сатоко, но даже если небеса поменяются местами с землёй, и врата в ад раскроются посреди Хинамидзавы, я выполню своё обещание, данное перед Сатоши. Он попросил меня.       — Или ты, Мион. Ну, разве тебе не веселее, когда ты можешь посоревноваться с сестрой, которая знает тебя, как никто?       — Маэбара-сан, — прерываю его вдохновенную речь. — Это всё очень правильно и разумно, если бы речь шла о простой дружбе.       — А что не так?       — В дружбе можно поделиться поровну с товарищами. Но если речь идёт о, — перемещаю пешку на позицию вперёд, выводя из-под удара слона, — чём-то большем, например, о любви, то ничего не получится. Кто-то должен остаться проигравшим. Ты понимаешь?       На его лице видна напряжённая работа мысли. Я надеюсь, что такого намёка ему должно хватить. Если нет… умываю руки, он непробиваем.       — Кто-то должен получить это свидание.       — А если я не хочу?       — Э? — моргаем мы обе.       — П-погоди, Кей-чан, то есть как это…       — Если я не хочу свидание, то почему я должен из-за вашего дурацкого спора соглашаться?       Мне кажется, у сестрицы в этот момент вся жизнь пронеслась перед глазами. Рюгу молча прикрыла глаза и тяжело-тяжело вздохнула.       — В плане, почему у меня нет права выбора?       — Мы, я… мы тебе не нравимся, Кей-чан?       По инерции, сестра сдвигает пешку на клетку вперёд. Она собиралась сделать что-то другое, но отвлеклась. Ну, что ж…       — Да-, да не в этом дело! Просто неприятно, что вы всё решили за меня и без моего участия!       — Он прав, — слышится тихое от Рюгу. — Вы поступили очень эгоистично, Ми-чан, Ши-чан.       — Я тебе настолько противна, что ты не хочешь пойти со мной на маленькое-невинное свидание? — несчастно-несчастно говорю я.       — Д-д–, да не в этом дело, опять же! Просто, почему я вообще должен быть вашим предметом спора? Моё мнение что, вообще никого не интересует?!       — Кей-чан, — беру пешечку за округлую голову, — разберись для начала в себе, своих чувствах, и в том, как они влияют на окружающих. И только потом учи нас, как нам жить. Шах.       — Вот именно, Ши-, ч-что?!       Убираю пешку с доски, ставя чёрную королеву, которая хищно улыбается белому королю сестрицы. Мы встречаемся с ней глазами — давненько я не видела такой смеси возмущения, обиды и предательства. Высовываю язык и оттягиваю веко.       — ШИО-О-О-ОН!       — Чёрная кошечка обманула белую, ми-и.       — ХВАТИТ РЖАТЬ! ТЫ! ВЫ! ВЫ ВСЕ!       Я перестаю сдерживать свой искренний демонический хохот, возвещающий о моей скорой победе.

***

      Настроение буквально как у кошки — гордо задранный пистолетом хвост. Приятно, когда всё идёт по плану! И даже необходимость ехать назад некоторые километры не может испортить настрой. Обманула, обманула, обманула сестрицу! Осталось только решить вопрос с мелкой дрянью — я заставлю тебя есть эти овощи, не будь я Сонодзаки Шион! Главное — не перестараться, с Мион в особенности. А то у неё такая драма из-за второго проигрыша подряд, едва не сбежала давиться слезами в укромное место. Сестрица, ну серьёзно, для президента игрового клуба, у которого в уставе прописано «победа любой ценой», ты слишком мягкотелая.       С другой стороны, в этом вся Мион. Может сколько угодно строить из себя крутую, но на самом деле она просто хочет, чтобы всем было весело. Ненавидит проигрывать, но куда сильнее ненавидит, когда проигрывают другие. Обязательно сделает всё, чтобы каждому достался его кусок веселья. Именно поэтому она не создана для азартных игр, как по мне. Никто не хочет унылый утешительный приз, всем нужен большой красивый джекпот.       Но это лирика! Вытерев мыло со лба и поставив велик обратно, отправляюсь в библиотеку. Ещё закроется, а я хотела присмотреть кулинарную книгу — должно же быть что-то, что даже этой мелкой дряни придётся по вкусу. Возможно, стоит поменять тактику, но это уже вопрос принципов. Овощи полезны, Сатоко ест мало овощей, надо исправить.       Почему-то мама и папа, когда я им об этом рассказала, залились хохотом. Особенно отличился папа, ржал как конь. Мама тоже сначала смеялась, потом разозлилась и побила его. Взрослые такие странные. У меня острое подозрение, что они всё ещё не могут нарадоваться, что я съехала и теперь не мешаю их попыткам сделать мне братика или сестричку. Вы думаете, я такая наивная, что не замечаю ваш бесстыжий флирт?       В вечерней библиотеке полно народу — одно из немногих развлечений в нашей глуши. Помимо маджонг-салона и ещё ряда сомнительных мест, куда детям лучше не соваться. Нет, я-то как раз могу — нужно быть полным отморозком (или гастролёром), чтобы поднять руку на Сонодзаки в этих местах. Впрочем, и такие встречаются. Именно так я впервые познакомилась что с Сатоши-куном, что с Кейчиком. Меня, одинокую даму в беде, собирались жестоко обидеть какие-то гопари, а мои рыцари в сияющих доспехах мужественно пришли на помощь… Хихикаю. Главное им не знать, что спасли они не меня, а гопарей от жестокой расправы. Я всегда ношу с собой шокер, мощность которого увеличили немного больше, чем полагается по закону. При желании можно спалить мозги — Касай, передавая эту вещицу, настоятельно просил её не использовать.       И когда я стою в секции с советами по дому, до меня доносятся смешки:       — Ой-ой, Сонодзаки-сан, а что это вы тут забыли в такое позднее время?       Этот голос… я точно знаю, кому он принадлежит. Оборачиваюсь. Позади меня стоит миниатюрная блондинка с блеклыми карими глазами. Если правильно помню, это деревенская медсестра — Такано Миё.       — Такано-сан? — не уверена, в курсе ли она о нашем с сестрой секрете, поэтому притворяюсь Мион. — Ха-ха, да вот, дядька решил, что надо расширять горизонты!       Такано склоняет голову набок, выглядя заинтересованной.       — Горизонты? В области… — её глаза скашиваются на стеллаж, уставленный книгами рецептов, — готовки?       Гордо выпячиваю грудь.       — Такано-сан, кому, как не вам, знать, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок!       В глазах Такано появляются озорные искорки разврата.       — А, так вот…       — Поэтому дядька решил, что его сердце заслуживает лучшего!       Такано взрывается от хохота. Она держится за живот и заливисто смеётся — как-то даже по-детски несолидно. Покачнувшись, она прислоняется к полке. Почему-то у меня возникает ассоциация с гиеной. Про себя выдыхаю — повезло, повезло.       О личной жизни деревенской медсестры известно преступно мало. Да, все судачат о бойфренде из Токио, он периодически приезжает, но сама она остаётся загадкой. Ни с кем особо не общается за пределами клиники, вечно себе на уме, и, хотя уже лет пять живёт в Хинамидзаве, всё ещё ощущается чужачкой. В отличие от того же тренера — доктора Ирие, её непосредственного начальника. А ещё Такано очень незаметная, несмотря на выдающуюся внешность.       Наверняка известно только то, что в свои тридцать с хвостиком она не замужем, детей и родни нет. Слышала, она хладнокровно отшивала всех, кто пытался за ней ухаживать — в Хинамидзаве не так много незамужних девушек её возраста, Такано явно входит в топ девиц на выданье. Но есть нюанс, и не один.       — Забавно, до чего забавно, — наконец выдавливает она. — Давненько я так не смеялась, аж бока заболели. Анатомически, кстати, это не совсем верно, — хмыкает, — путь к сердцу мужчины лежит через его грудную клетку, как и у женщины. Если хотите, могу показать вам это в медицинском атласе.       Ух, нет, спасибо. Надо срочно перевести тему.       — А что вы тут делаете, Такано-сан?       — А, я тут частый гость, Сонодзаки Шион-чан. Люблю покопаться в архивах и местных летописях.       — Да, а я… А? — моргаю. Она меня только что назвала по имени? Таращу на неё глаза. — А с чего вы…       Смешки.       — Я давно уже тебя видела здесь, и неоднократно. Думала ещё — а что это сама принцесса демонов тут забыла…       Титул из её уст заставляет меня поджать губы. Это один из тех нюансов — Такано одержима древними мифами и сказаниями. Включая те неприглядные, которые рассказывают о Хинамидзаве прошлого — деревне Онигафучи. По части знания старых сказок эта женщина, может быть, даже каргу и деду Кимиёши уделает.       —…а, оказывается, это её родная сестра-близнец. Интересно, насколько бы были взбешены ваши предки, узнав о подобном?       Ещё меньше я удивлена, что она и это знает. Видно, на моём лице проступают эмоции — она поднимает руки.       — Ладно, ладно, я не хотела обидеть! Просто это на самом деле удивительно, особенно — для вашей консервативной семьи.       — А вы, как всегда, знаете то, что посторонним знать не положено, Такано-сан.       — Не стоит быть такой агрессивной, Шион-чан. — смеётся, — я не пыталась нарочно лезть в твоё прошлое или ваши с сестрой дела. Так просто совпало.       Сжимаю руки в кулаки. Мой рассказ о семье Сонодзаки явно ещё мне аукнется — слухи о нём пойдут по всей Хинамидзаве. Но откуда она узнала всё так быстро? Или раскопала это в архивах? А про нас с сестрой?       — А про тебя мне всё рассказала Сатоко-чан.       — Сатоко-чан? — моргаю. — Каким образом?..       Такано воровато оглядывается по сторонам. Подходит вплотную и переходит на шёпот:       — Я не должна этого говорить, но Сатоко-чан регулярно обследуется в клинике. Мы с ней хорошие подружки. Недавно она мне про тебя всё-всё-всё рассказала, много жаловалась, — отстраняется и смеётся. Смех у неё издевательский.       Сатоко? Обследуется? Хорошие подружки? Я забываю, как моргать, спешно обрабатывая информацию.       — Чем она больна?       — Не то чтобы больна… — кладёт палец на губы, — скорее, есть такая необходимость. Навроде профилактики.       — Профилактики чего? — оскаливаюсь.       — Шион-чан, — хмыкает, — надеюсь, ты осознаёшь, что я тебе только что выдала ма-аленькую врачебную тайну? И если я скажу больше, — прищуривается, — мне придётся тебя убить. Хи-хи.       Эта женщина мерзкая. Даже не своим чувством юмора, не своим издевательским смехом, не своей способностью знать то, что ей не положено, не своей любовью совать нос в чужие дела. Глядя на неё, я ощущаю запах болотной тины. Сестра её тоже не любит — говорит, после неё всегда хочется помыться.       — Только попробуйте меня тронуть.       — Да шучу я, шучу. Чего ты такая серьёзная? — склоняет голову набок. — Я не враг тебе, Шион-чан.       — Но и не друг.       — Разумно, — кивает. — Но если у нас общий враг, мы бы могли стать… например, союзниками.       — В чём?       Такано снова оглядывается по сторонам.       — В том, что и ты, и я не дружим с тремя великими домами Онигафучи.       — А?       «Библиотека скоро закрывается, просьба посетителей поспешить на выход!»       Я вздрагиваю от объявления. Чёрт, я так ничего и не выбрала!       — Нам есть о чём поговорить, Шион-чан, — её рука ложится ко мне на плечо, холодная. — Если хочешь знать больше, следуй за мной.       Когда Такано проходит внутрь, меня обдаёт запахом алкоголя, табака и взрослой жизни. Я была здесь несколько раз, место, куда лучше ходить с Касаем. Небольшая кафешка, в которой представители теневого мира обкашливают свои грязные делишки. Как мама говорит, свет не существует без тени — если где-то собираются честные люди, то где-то будут и нечестные. Как минимум, этот выбор многое говорит об этой загадочной женщине — она куда ближе к моему миру, чем кажется. Или же она достаточно хорошо понимает его правила.       Мужчина за прилавком отвешивает Такано лёгкий поклон, пока она приземляется на барный стул.       — Кофе, шесть ложек сахара, ни больше, ни меньше, — берёт в руки меню, пролистывает пару страниц и откладывает в сторону. — Что-то будешь, Шион-чан?       — Я не давала вам права называть меня по имени, Такано-сан.       Она хихикает.       — Было бы неудобно звать тебя просто Сонодзаки-сан. И, как я знаю, — прищуривается, — ты не очень любишь своё происхождение. Мне кажется, — она складывает пальцы вместе, — я оказываю тебе достаточно уважения, Шион-чан, называя тебя по личному имени, а не семейному.       Прикусываю язык: Такано говорит невероятно разумную вещь. Именно поэтому с ней хочется не согласиться. И я не хочу, чтобы она отравляла звук моего имени.       — Могу только убрать суффикс, но мы ещё не настолько знакомы, Шион-чан, — играет бровями.       — Тогда хотя бы Шион-сан.       — Да, я бы могла… но ты же простишь эту маленькую слабость стареющей женщине?       Игнорирую её и сажусь рядом. Раздражённо беру в руки меню.       — За ваш счёт, Миё-сан.       Укол чувствительный — в её глазах мелькает что-то колючее, хотя в лице она не меняется.       — Хорошо, Шион-чан, оплачу я. Только не наглей, хорошо? Моей зарплаты медсестры может не хватить. Я всё-таки принадлежу миру людей, а не демонов.       Из мести заказываю побольше сладостей и чёрный чай. Такано не ведёт и бровью, только размешивает свой сахар. Нетерпеливо стучу пальцами по стойке, намекая, что время не резиновое, она меня игнорирует, сосредоточившись на кофе. От скуки оглядываюсь по сторонам. Довольно людно, что неудивительно: вечер, выходной. На секунду задерживаю взгляд на мужчине в гавайской рубашке с короткой стрижкой, который громко что-то выговаривает людям за его столом. Неприятный типчик: рожа зверская, голос грубый, косая сажень в плечах, весь на взводе, да и какой-то неухоженный. Фу, от одного вида несёт алкашкой и потом.       — И шоб лавэ было к утру, дэбилы!       — Миё-сан, — не выдерживаю я.       — Ах, прости, задумалась, — по глазам вижу, что ни капли. — Так на чём мы там остановились?       — Три великих дома Хинамидзавы.       Её губ касается улыбка. Довольно неприятная: напоминает мою, когда я задумала гадость. На лице Такано она раздражает вдвойне.       — Смотрю, ты очень заинтересовалась Сатоко-чан?       — А это тут при чём?       Передо мной ставят огромный стакан с парфе — я специально выбрала самый понтовый и дорогой. Первое моё желание — выплеснуть его на Такано, сдерживаюсь. Сжимаю ложку между пальцев.       — Просто это будет иметь прямое отношение к нашей беседе. Так с чего такой интерес к Сатоко-чан?       — Она мне понравилась. Смешная, весёлая, забавная.       — Ложь, Шион-чан.       Закашливаюсь парфе. Яростно поднимаю глаза на Такано — она улыбается, положив ногу на ногу.       — Хотя посторонним может показаться, что ты думаешь о её благе, на самом деле, глубоко внутри, ты её презираешь и ненавидишь.       — О, а вы теперь у нас великий психолог, Миё-сан.       — Не стоит так злиться, Шион-чан, — прикрывает глаза. Они у неё и так узкие, постоянно полузакрытые. — Я всего лишь говорю то, что сама поняла из рассказов Сатоко-чан. Она со мной и поделилась мыслями.       — Какое доверие, сейчас расплачусь.       — И если ты думаешь, что можно в лицо улыбаться, а про себя думать: «Сдохни, тварь», и никто этого не заметит — ты ошибаешься. Люди куда более наблюдательные, чем кажутся. Особенно животные, навроде Сатоко-чан.       Некоторое время пялюсь на неё, пока до меня доходит смысл. Стоп, как она только что назвала Сатоко?       — И не смотри на меня так. Её поведение, привычки и, — водит губами, — некоторые особенности роднят её больше с животными, чем с людьми. Это можно считать как пробелом в воспитании, так и особенностью психики. Сатоко-чан очень тонко чувствует чужое настроение, в особенности — агрессию. Знаешь, что она мне сказала? — ставит чашечку на блюдце. — «Меня от неё тошнит. Лицемерная, как и все эти взрослые. Смотрит на меня свысока и думает, что я глупая и бесполезная».       — Н-но, я-я…       — Думаю, её инстинктам можно верить.       Я… я не знаю, что ответить на это. Сатоши попросил меня заботиться о Сатоко, и… я пытаюсь. Я пытаюсь это сделать, но постоянно наталкиваюсь на то, что эта мелкая дрянь — ловлю себя, как называю её в своих мыслях — не хочет принимать от меня заботу. Она не ест, что я готовлю, я ей не нравлюсь, и вообще, все мои попытки подружиться она воспринимает в штыки. Разумеется, меня это бесит и заставляет ещё сильнее воспринимать Сатоко как капризного ребёнка.       — Не знаю, почему ты это делаешь, Шион-чан, но ты ведёшь себя как капризная девочка — ты вроде и заботишься о Сатоко-чан, но делаешь это настолько неискренне, будто тебя заставили. Нельзя заставить кого-то полюбить — слышала о таком?       Получается… всё это время капризным ребёнком была не она, а я?.. Я, которая пытается исполнить волю Сатоши, игнорируя его сердце. И сердце Сатоко. Я действительно пытаюсь заставить полюбить — себя, которая ненавидит Сатоко, и Сатоко, которая ненавидит меня, чувствуя за моей заботой плохо скрываемое отвращение.       —…зачем вы это делаете, Такано-сан? — произношу я севшим голосом. Возле меня одно за другим возникают угощения, но они все резко теряют вкус и привлекательность.       Я думала, я исправилась, я на пути к тому, чтобы стать лучше… но, выходит, я только ещё больше погрязла в лицемерии. Возможно, Такано Миё и правда воняет болотной тиной, но Сатоко ей доверяет больше меня. Больше меня, которая любит Сатоши. Значит, как человек, я даже хуже Такано?..        Глаза пощипывает. Только не здесь, только не сейчас, прошу, слабая я.       — У меня свои причины, Шион-чан. Но, и это правда, — подвигает парфе к себе и зачёрпывает его моей ложкой. Кивает и довольно облизывается. — А ничего так. Так вот, я искренне переживаю за Сатоко-чан. Поэтому и решила, что должна вмешаться.       Шумно дышу.       — А вы прямо… сама доброта, Миё-сан.       — Ну, разумеется! — парфе тает прямо на глазах. — Мы с Ирие-сенсеем очень переживаем за Сатоко-чан. Так ответь мне, Шион-чан: почему ты так внезапно решила побыть для неё старшей сестричкой?       — Из-за Сатоши-куна.       — Её брата? А что с ним?       — Он попросил меня о ней позаботиться. И я, — опускаю глаза в пол, — вспомнила об этом только неделю назад.       — Хочешь исполнить его последнюю волю?       Поднимаю глаза. Такано не без удовольствия уплетает десерт — как для себя заказала. Странно: обычно деревенские про Сатоши-куна говорят так, будто он ещё жив — пропал, сбежал, словом, что-то в таком духе. Версию о его смерти, помимо меня, допускает только Оиши. И то — он, скорее, думает, что Сатоши просто слинял куда-нибудь в метрополию, скрываясь от следствия, а после сделал новые документы.       — Вы считаете, что он мёртв?       — Мертвее мёртвого, — её губы расходятся в кривой ухмылке, напоминающей полумесяц, — ещё никому не удавалось избежать гнева Ояширо-самы.       Из уст Такано, помешанной на мифах этой деревни, это звучит по-настоящему зловеще.       — Проклятий не существует.       Чизкейк не лезет в горло, но я вгрызаюсь в него — хотя бы ради того, чтобы не думать и не чувствовать.       — Почему же, Шион-чан?       — Потому что во всём виноваты люди. Проклятий не существует.       Такано легонько кивает.       — То есть, по твоему мнению, — переходит на шёпот, наклоняясь вперёд, — кто-то в деревне мог желать зла Ходжо Сатоши-куну настолько, чтобы лишить его жизни?       Молчание. Я знаю, кто мог желать его смерти настолько. Нет, кто точно, почти стопроцентно приложил руку к тому, чтобы проклятого щенка Ходжо не осталось на этом свете. Верно, карга? Моих ногтей тебе не хватило, как же.       — Я верю, что такие люди существуют. Доказательств их существования или понимания их мотивов у меня нет.       — Но разве не проще верить в проклятие? — Такано склоняет голову набок. — Могущественный бог Ояширо-сама пробудился и теперь жаждет крови, чтобы…       Всё кафе вздрагивает. Мой добела сжатый кулак дрожит на барной стойке. В отражении поверхности краем глаза вижу зверскую морду, отдалённо напоминающую моё лицо.       — Если это всё, что вы хотели мне сказать, Миё-сан, я пошла.       —…у меня только один вопрос: почему ты так настаиваешь на том, что есть кто-то ответственный?       — Потому что это глупости. Зачем Ояширо-сама, если этот боженька существует, убивать Сатоши-куна?! Сатоши-кун никому не сделал ничего плохого, Сатоши-кун не заслужил умирать, Сатоши-кун не заслужил такого несправедливого отношения к себе, Сатоши-кун любил эту деревню, несмотря ни на что; Сатоши-кун не нарушал табу; ну и что, что Сатоши-кун — Ходжо?! Сатоши-кун такой добрый, такой хороший, такой…       — Шион-чан, потише, привлекаешь много внимания…       Вздрагиваю, ощутив прикосновение. Внезапно понимаю, что Такано обнимает меня, прижимая к груди и гладя по голове. Первой моей реакцией становится попытка вырваться, но потом… я расслабляюсь. Вблизи Такано не пахнет тиной — какой-то очень нежный одеколон, почти незаметный. Да и вообще, на удивление, приятный аромат. Ненавязчивый, немного мужской.       — Успокоилась?       Меня бесит, что она повторяет за Сатоши — тот тоже любил меня гладить по голове. И в то же время, её прикосновения меня успокаивают, именно потому, что напоминают о нём. Будто воочию слышу его голос:       Ладно, ладно, успокойся, хорошо?       — Телячьи нежности в другом месте устраивайте, вы! — кажется, тому мужлану в гавайской рубашке мы не нравимся. — Нормальные мужики тут внатуре вопросами занимаются!       Во мне сразу включается ярость. Хочу вырваться и всё высказать, но замечаю, как Такано качает головой. Она поворачивается к нему.       — А вы, я смотрю, очень смелый, простите, не знаю, как вас по имени.       — Это ты, смотрю, оч' смелая!       — Ну, тогда высказывайте все ваши претензии ей, — она отстраняется, давая возможность увидеть мою голову, — принцессе демонов. Достаточно ли у вас смелости?       В кафе наступает гробовая тишина. Что ж, почему бы не подыграть. Поднимаюсь со стула. Делаю серьёзный голос Мион:       — Вы что-то хотите сказать самой наследнице семьи Сонодзаки? Прошу вас, — формальный поклон, — мы более, чем готовы выслушать вас и принять к сведению. Прошу, не знаю вашего имени.       Мужчина белеет до состояния мела. Его руки, два пудовых кулака, начинают дрожать, как при алкогольной горячке. Администратор за стойкой на наше выступление только хмыкает: он меня знает, видел с Касаем. Для остальных же должно выглядеть правдоподобно. Даже то, что меня называют «чужим» именем.       Мужчина подскакивает из-за стола.       — Ха-ха, вы нас извиняйте, Сонодзаки-сама, не признали! Е-ежель хотите, можете, того, присесть сюда… — скашивает взгляд на мужчин, сидящих с ним вместе, — а ну, спины дугой, дегенераты, если хотите жить!       — Нет-нет, что вы, — поклон, — нам вполне удобно там, где мы сидим. Не обращайте на нас внимания, господа.       …по итогу нам всё равно приходится пересесть — небольшой вип-столик в самом углу, отгороженный ширмой. Администратор виновато улыбается и ставит перед нами бутылку вина — извинение за счёт заведения. Я не пью, разумеется, а вот в глазах Такано появляются задорные огоньки, пока она дрожащими руками принимает полный бокал белого вина. Мне же достаётся молочный коктейль. План посидеть инкогнито и посекретничать с треском провален. С другой стороны, теперь мы остались вдвоём в приватной обстановке и можем никого не стесняться. Шуметь всё равно не стоит.       — Твоё здоровье, Шион-чан.       — Ваше тоже.       Размышляю о том, что чувствую к ней. Она всё ещё Такано Миё — странная женщина с жутковатыми пристрастиями. Мы бы вполне могли стать подружками. С ней… прикольно. Примерно как с мамой, но мама всё-таки более серьёзная. А ещё пытается меня воспитывать. С Такано в этом плане легко. А уж если вынести за скобки её назойливое умение знать неудобные вещи, с ней вполне можно вести милую беседу.       — У тебя есть тату, кстати?       — А?       — Ну, то самое, — хлопает себя по спине, — наследницы клана демонов. Всегда мечтала увидеть его вживую!       — Нет, только у моей сестры.       — Логично, но жаль.       Ещё одно неприятное напоминание. Если в одежде нас не различить, то без неё сразу станет ясно, кто есть кто. Подобно пропасти в статусе, это тату — то, что нас разделило окончательно. В детстве мы всегда воспринимали друг друга, как единое целое — нет Мион или Шион, есть только мы. И мы всегда сопротивлялись попыткам взрослых нас разделить. Мы хотели быть вместе, чувствовать одно и то же. Горести Шион и вкусности Мион. Презрение карги и любовь жителей Хинамидзавы. Мы хотели всё делить пополам. Пока, напополам, нас не разделило это тату.       — Видишь ли, Шион-чан, — наконец доносится от Такано. — Я тоже не верю в то, что существуют проклятия.       Моргаю. Что? Такано не верит в проклятия? Женщина, которая всецело посвятила себя мифам, мистике и старым легендам? Сестрица говорила, что, когда та, по большому секрету, поделилась своими теориями, они ощущались, как сценарий к дешёвому научно-фантастическому сериалу! Например, версия, что Хинамидзаву на самом деле основали пришельцы, а их кровь течёт в жилах жителей. И этот человек не верит в проклятия?!       — Любое проклятие, Шион-чан, во многом питается верой в него окружающих людей. Если все дружно начнут верить, что, например, какая-нибудь ступенька в доме проклята и приносит несчастья, никто не удивится, когда на самом деле что-нибудь случится. Люди склонны объяснять явления постфактум — так работает наша психика.       — Хотите сказать, что проклятие может быть проклятием просто потому, что в него верят?       — Именно, — кивает. — В мире достаточно необъяснимых явлений. Будешь отрицать?       — Не верю, — кладу нога на ногу, — скорее, я поверю, что есть кто-то, кому выгодно, чтобы проклятие считалось проклятием. Действительно, зачем что-то расследовать, искать виноватых, если можно просто сказать: «Это всё по воле Ояширо-сама!».       — Воля богов может проявлять себя по-разному. Иногда — руками других людей.       — Бессмысленная демагогия, Миё-сан. Какой нам толк от того, существует или не существует проклятие?       Она сцепляет пальцы в сферу и улыбается.       — Важно не то, верим ли я или ты в проклятие, Шион-чан. Важно то, верит ли в него деревня. И те, кто стоят у власти.       Я подбираюсь. Её ход мысли… он напоминает мне мой. Наши разговоры с Оиши во время личных встреч.       — Что вы имеете в виду?       — Давай отмотаем плёнку назад. Шесть лет назад Хинамидзава была самой обычной захолустной деревенькой без будущего. Настолько захолустной, что министерство даже думало построить тут ГЭС и в процессе всё затопить.       — Да, да, я не настолько была маленькая, чтобы не помнить эту историю, Миё-сан — я в ней даже участвовала.       Но Такано меня игнорирует и продолжает:       — Пять лет назад, после долгих ожесточённых протестов, столкновений с полицией и прочего, всё заканчивается отменой проекта ГЭС. А заодно, — хихикает, — убийством прораба, отвечавшего за строительство. Жестокое, зверское расчленение, главный подозреваемый которого пропал, сбежав в сторону болот.       — И что с того, повторяю?       — Жителям деревни нужен был символ. Что-то, вокруг чего они могли бы сплотиться. И Сонодзаки — твоя семья, Шион-чан, а конкретно Орё-сама — заняли эту нишу. По некоторым слухам, — она выдерживает паузу. Против воли замечаю, что задержала дыхание и стиснула прядь волос между пальцев. — Строительство отменили после того, как был похищен внук самого министра.       …я слышала об этом. Разумеется, никто не знает, на самом ли деле карга и клан Сонодзаки пошли на такой отчаянный шаг, как похищение заложника и шантаж. Но со мной этим поделилась Мион — она как раз была на собрании, где вся верхушка деревни обсуждала событие.       — Итак, с одной стороны у нас есть похищение внука министра, с другой — зверское убийство. Не могу утверждать, что эти вещи взаимосвязаны, но, — она подносит к губам бокал вина и шумно отпивает, — именно после этого с Хинамидзавой стали считаться как с политической силой. И началась история восхождения твоей семьи, Шион-чан. И вот к чему я веду. Что если это проклятие — если и ты, и я не верим в его существование, — способ для того, кто правит деревней, поддерживать свою власть?       Это… я просто сижу, раскрыв рот. Такано словно бы прочитала мои мысли и дневники, а потом выдала полноценное исследование, которое развивает все эти выкладки. Я точно сама думала о том, что она говорит. Нюанс в том, что её идея глубже простого: «кто-то в деревне убивает во славу Ояширо-самы». Хотя, я думала, что как раз потому, что все верят в проклятие, это толкает людей на кривую дорожку — я точно уверена, что Сатоши-кун, а не кто-то иной, убил свою тётю, и дату он выбрал неслучайно. Да, потом он пропал и появился тот, кто взял на себя вину за него, какой-то наркоман… но это было слишком удобно. Слишком удобно — даже Оиши так считает, уверенный, что во всём замешана рука клана Сонодзаки.       — Скажем, это как правило. В ночь на Ватанагаши одному суждено умереть, одному — пропасть без следа. Периодичность и обстоятельства каждого отдельного случая заставят даже убеждённого скептика поверить в то, что это — происки нечисти. А конкретнее — Ояширо-самы… удобно, не правда ли?       — И…       — И в деревне есть кто-то, кто тщательно следит за тем, чтобы всё прошло без сучка, без задоринки. А это подводит нас к главному, Шион-чан.       — А?       Такано Миё улыбается словно дьявол.       — Ходжо Сатоко — проклятое дитя, и тот, кто, вероятнее всего, станет жертвой в этом году.

***

      — И зачем я тебе только понадобилась, Шион?       — Заходи и не ворчи!       Сестрица мнётся на пороге. Широко зевает, потягиваясь, пока я стою перед зеркалом и расчёсываю волосы — ничего серьёзного, просто пройтись массажной щёткой. М-м, какая я красавица! Подмигиваю себе. Жёлтую ленту только из волос вынула — она мне потребуется для моего супер коварного плана!       — Шио-он, — закатывает глаза. — Что ты опять натворила?       — М? — оборачиваюсь. — Я что-то натворила?       — Не строй из себя дурочку! — скрещивает руки на груди, всё ещё не разуваясь. — Мне бабушка все мозги из-за тебя прополоскала! «Ты должна была помешать ей распускать эти грязные гнусные слухи, Мион!».       — Да? Тогда карга может поцеловать себя в задницу.       — Шион, это не смешно!       — Да? А как по мне — очень!       Нарочито громко и злобно смеюсь. Сестрица надувается ещё больше.       — И вообще, что ты вчера устроила в Окиномии?!       — Я что-то устроила?       — Шио-о-он! — у сестрицы дёргается глаз. — Вся Хинамидзава целое утро обсуждает, как меня там видели в компании девицы лёгкого поведения!       Теперь я зависаю.       — Девицы лёгкого поведения?       — Ага, которая внаглую со мной флиртовала и пила спиртное! — краснеет. — Я… я вообще не такая!       У меня тоже начинает идти пар из ушей. Я… как… как это вообще вышло?! Мион хнычет.       — Мне уже мама за это высказала, уже папа за это высказал, правда, он почему-то старательно подмигивал и приговаривал: «Моя кровь, моя дочурка!». Бабушка вообще зависла на пять минут, а потом сказала, что, как родишь мне внуков — хоть с демонами из Онигафучи обнимайся! Что ты натворила, Шион?! Извращенка!!!       — Я не… я не-       Сестрица хнычет громче.       — Мне вообще нравятся мальчики, глупая Шион! Дура!       У меня глаз дёргается.       — Ты не понимаешь, сестра, произошло маленькое недоразуме-       — Ага, притворилась мной опять, а я снова отвечай за тебя! Почему всегда я?! Не хочу отвечать за тебя! Почему я?! Мне не нравятся девочки…       Понимаю, что надо перехватывать инициативу. Подхожу ближе и останавливаюсь у ступеньки. Делаю лицо поковарнее.       — Да-а?.. А почему тогда моя дражайшая сестра до сих пор так и не смогла признаться в любви ни одному мальчику?       Мион съёживается — чувствует, куда я веду, и ей это не нравится.       — Но я… но я…       — М-м, я всё понимаю, сестра, — спускаюсь вниз и хлопаю её по плечу. — Все эти годы ты, которая так старательно пыталась быть мальчиком… ты хотела понравиться одной девочке.       Сестрица пищит, красная как рак.       — К-к-к—       — Мне. Ах, стоило сразу догадаться, что ты не могла не влюбиться в прекрасную добрую меня. Ах, я слишком идеальна! — даю круг вокруг своей оси. — Само блаженство, само совершенство!       Краем глаза замечаю, что теперь вместо смущения сестрица перешла в бешенство.       — Шио-о-он! — рычит.       — Не беспокойся, твоя дражайшая сестрёнка всегда готова принять твои чувства!       — Шион, убью!       С дикими воплями она гонится за мной, пока я, смеясь, улепётываю от неё в комнату.        — Шион — дура!       — Да-а-а, поняла-поняла.       Сестрица сидит за столиком и пьёт холодный ячменный чай. Во всяком случае, она хоть перестала паниковать и вонять унынием. М-м, ещё одна победа в копилку великой Шион-сама! Хихикаю, наливаю порцию и себе, кладу пачку чипсов, предварительно вскрыв и пересыпав в миску. Наши руки тут же встречаются над ней, едва она оказывается на столике. После недолгих гляделок, беру свою горсть первой.       — Так чего ты хотела, Шион?       Хихикаю, довольно улыбаясь. Сгрызаю чипсину.       — Как помнишь, моя дражайшая сестра, ты мне проиграла целое свидание с Кей-чаном!       Моська сестрицы тут же становится донельзя кислой.       — Му Фыон! Я фумала, мы фсё!       — Прожуй сначала, сестра.       — Так нечестно!       — Абсолютно согласна, — киваю. — Совершенно нечестно. А ещё я жуткая обманщица, и вообще мне нельзя доверять!       — Вот именно, тебе вообще нельзя… а? — моргает.       Хихикаю, ожидая, когда до неё дойдёт. Она хмурится и пристально смотрит на меня. Тянет руку к чипсам.       — Шион, что ты задумала?       Наматываю прядь волос на палец.       — Согласись, что было бы скучно просто отменить наше соглашение. Никто не пойдёт на свидание, Кей-чан так тебя и игнорит, бла-бла-бла, все в пролёте.       — Но ты ведь не собираешься признавать и мой выигрыш.       — Разумеется, нет, — прищуриваю глаза, — потому что я выиграла. Что, будешь отрицать?       Мион издаёт нечленораздельные звуки, то ли давясь, то ли сдерживая рык.       — Однако, поскольку я обещала помочь и мне надоело смотреть, как моя сестрица вздыхает по мальчику, у меня появился план.       — План? — подбирается Мион. — И что за план?       Закидываю чипсину в рот и хрущу ей. Глоток чая.       — Короче. Признать поражение я не могу — ты уж прости, моя честь Сонодзаки такого не стерпит.       —…я тебя даже понимаю. Я бы тоже не смогла.       — Вот-вот-вот! — поднимаю палец. — Поэтому наиболее правильным решением будет, если Сонодзаки Шион сходит на полагающиеся ей два свидания с Маэбарой Кейчи!       — Э?       Понимания на её лице не добавляется. Вздыхаю.       — Сестра, не тупи.       — Но… ты…       — Нет, на свидание сходишь ты. Переодетая мной! Видишь, как всё просто?       Осознание бьёт по сестре частями. Разные эмоции, сложные, сменяются на её лице. Сначала шок, потом радость, потом стеснение, сомнение, а под конец она сидит с такой постной моськой, будто я ей только что не сделала самый царский на свете подарок.       — Но это… неправильно… и…       — Сестра, тогда схожу я. Тебе нравится? — тянусь вперёд и беру её за подбородок. — Я ведь схожу. И сделаю всё, чтобы ему понравиться.       — Не смей! Кей-чан, Кей-чан… Кей-чан мой!       — А? Твой? Тогда чего ты мямлишь и сомневаешься? Ты Сонодзаки или кто?       Сестра снова издаёт что-то нечленораздельное, надутая и красная.       — Мне нужно время! Я признаюсь Кей-чану! Сама!       Киваю, отпуская подбородок.       — Да, вот это настрой! Поэтому я ему уже позвонила и от твоего имени назначила свидание. Сегодня, в три часа дня, возле Angel Mort’а.       — А…       — Видишь, какая я у тебя заботливая и предусмотрительная?       — ШИОН!       — Уже четырнадцать лет как Шион!       Какое-то время мы боремся с сестрой, пока она меня пытается придушить. Я, в отместку, начинаю её щекотать. Вскоре она капитулирует и взрывается от смеха. Пытается вырваться, уползти, но я её держу намертво. Как мы в процессе не сворачиваем столик — загадка.       — Хватит, хватит!       — Нет, не хватит!       Ещё одна разница между нами — её в своё время подметила мама. Мион дико боится щекотки, в то время как я отношусь к ней терпимо.       — Хватит!       Всхлипывает. А? Смотрю на лицо — глаза красные, губы дрожат. Ну точно, сейчас расплачется.       — Ты чего, Мион?       — Шион… — всхлипывает, — дура.       — Ну, что я сделала не так на этот раз? — прижимаю её к себе.       — Кей-чан… я не хочу, чтобы он влюблялся в тебя!       — Признаешься ему, что ты Мион, и дело в шляпе.       Она поджимает губы обиженным бантиком.       — Но я… я не такая женственная, как ты, я… почему он подарил куклу Рене, а не мне?!       — Потому что ты дура, сестра. Отставить истерику. Утёрла слёзки, настроилась и приготовилась слушать мудрую-мудрую тётю Шион.       Мион прыснула.       — Тётю?       — Да, тётю, которая откроет тебе секреты соблазнения мальчиков.       Она краснеет.       —…почему сразу соблазнения?       — Мион.       — Да поняла, поняла.       — Вот это настрой! — глажу её по макушке. Нехотя поднимаюсь, разминаю затёкшие ноги. — Пошли, выберем тебе что-нибудь из моего шкафа.       — И-и…       — Давай, сестра! Мне ещё твои волосы укладывать и всё остальное, а времени не так много! И вообще, прими душ, от тебя пахнет!       — ШИООООН!       Вожу расчёской по голове сестрицы. Она сидит то ли обиженная, то ли слишком смущённая, то ли всё сразу — в зеркале отражается её надутая моська. В процессе я даже включила радио — там играет что-то модное и современное.       

Can’t stop dancing all night long Jumping up, shake it up, move your body…

      О, а эту песню я знаю: хит всех дискотек. Диско — немного не моё, но музыка бодрая и весёлая, мне нравится!       — Keep it on, it's your Friday night… — подпеваю приёмнику. — Сестра, сделай лицо попроще. Как ты собираешься покорять Кей-чана с такой гримасой?       — Это всё ты виновата.       — Да, и влюбилась в него тоже я.       Она корчит дико недовольную мину. В качестве наряда мы остановились на белом лёгком платье с рукавами по локоть и низом до коленок — сестрица на это дико пищала и кричала, мол, разврат, ужас, ей стыдно! Я ответила, что будет вопить, так заставлю натянуть форму Angel Mort’а, а к ней приделаю кошачий хвост. Тогда сестрёнка задумалась, покраснела как варёный рак, но согласилась. Простенькое летнее платье с бежевым поясом, босоножки и широкополая белая шляпа, вокруг которой я повязала свою жёлтую ленту милым бантом. Разумеется, она лежит в стороне, пока я вожусь с вороньим гнездом Мион. Всё в колтунах! Это мне ещё пришлось проследить и напомнить, чтобы она кондиционером сполоснула — с неё бы сталось. Сестрица, какая же ты… А-а! Надеюсь, скоро моя война за причёску подойдёт к концу, а то уже повеситься хочется.       — Чё ты всё дуешься, сестра?       — Почему со мной всё не так?       Она опять за своё. Серьёзно, насколько можно быть мнительной? Тяну её за щеку.       — Ау!       — Что за бунт среди хранителей Хинамидзавы?       — Ну, потому что! — опускает взгляд. — Рена женственная, Рена милая, ты тоже… одна я какая-то не такая.       — Сестра, — закатываю глаза, — в очередной раз напоминаю, что мы с тобой — одно лицо и фигура. И все твои проблемы, — несильно тыкаю в макушку, — идут отсюда. Поняла? Отсюда!       — Но я не умею вести себя, как ты. Я много стесняюсь и несу чушь. И… — вздыхает, — мне сложно ощущать себя девочкой.       — Что значит — «сложно»? — моргаю.       — Мне не идут платья. Мне неудобно думать о себе, как о девочке. И… обо всём таком, — глаза в пол, сама красная-красная. — Я не могу, как ты, подмигивать и строить глазки. И вообще, почему я просто не родилась мальчиком?!       Что за каша у моей сестры в голове? Вздыхаю. Серьёзно, это карга её так довела? Страшно.       — Потому что тогда, Мион, мы были бы братом и сестрой.       — А это бы что-то изменило? — она оборачивается на меня.       Я задумываюсь. Провожу пальцами по волосам сестрицы. Действительно, а что бы это поменяло? Помимо того, что так просто нас бы не могли перепутать.       — Но тогда ты бы влюбилась в Рену, — абсолютно серьёзно замечаю я.       — А? — она моргает.       — Хозяюшка, из Хинамидзавы, ответственная… а-а, — протягиваю, изображая умиление, — Рена такая милашка, так бы её к себе и утащила!       Получаю несильный удар в бок и смеюсь.       — Шион!       — А что? Будь я мальчиком, я бы уже думала о том, как бы не упустить такую девочку!       — Сама вечно говоришь, что мальчишки взрослеют медленно!       Хихикаю.       — Твоя правда! М, наверное, тогда я бы смотрела камен райдер и отчаянно просила маму с папой купить мне фигурку главного героя!       Сестрица фыркает.       — Камен райдер — фигня, Супер сентай круче! В Сентае всегда побеждает сила дружбы и товарищей! И вообще, — супится, — хочу себе фигурку Красного из последнего сезона, но у нас её не продают.       Про себя думаю о том, что моя сестра уже мальчишка. Видимо, поэтому она столько тупит? Хотя, другой вопрос, откуда она этого могла набраться? Это всё сентай виноват, да? Ладно, мы отвлеклись.       — Сестра, тебе ведь нравится Кей-чан?       Та кивает:       — Очень.       — Тогда какая разница, мужественная ты или женственная? — провожу по волосам и обнимаю её за макушку, смотря на нас в зеркале. Она, на кресле, и я, сзади неё. — Ты у меня самая лучшая и самая красивая, сестрица. И я думаю, Кей-чан дурак, раз не замечает, какая ты хорошенькая.       — С-с-с… — пищит.       Хихикаю и шаловливо целую её в ухо — писк превращается в ультразвук.       — И я думаю, Кей-чан обязательно полюбит тебя любую. И мужественную, и женственную.       — Н-но он…       — Он просто дурак, который не понимает, какое у него сокровище под носом. И мы просто поможем ему это осознать. Поняла?       Мион такая смущённая, что только и может мычать что-то невнятное в ответ.       — Я понимаю, что тебе страшно одеваться красиво, показывать свою уязвимость и женственность. Но знаешь что? — хмыкаю. — И пошёл он к чёрту, если после всех твоих жертв не оценит твою красоту.       — Но… это же…       — В мире много мальчишек. И необязательно убиваться из-за одного, если он, такой козёл, не хочет обращать на тебя внимание.       —…тебе легко говорить.       Отвешиваю небольшой подзатыльник.       — Мне напомнить про Сатоши-куна?       —…молчу.       Маникюр. Обязательно! Лёгкий розовый цвет, ближе к естественному. Некоторое время молча смотрю на ногти сестры на левой руке — три крайних, считая от мизинца, растут криво и косо, будто их вырвали с корнем. Мион… какая ты… Спасибо, что ты такая, какая есть.       — Шион?       Прячу слёзы, отмахиваясь. Эти три вырванных ногтя — цена моей человечности. Цена того, что я не забуду, что даже в мире, где я никому не могу доверять, кроме себя, Мион всегда будет на моей стороне. Это — цена того, чтобы мой демон заснул. И она отдала их добровольно. Её никто не принуждал. Никто не говорил. Она сама, из солидарности. Я чувствую, как моё сердце бьётся всё чаще, наполняясь любовью и благодарностью. Я верну тебе этот долг, сестра. Пусть даже ты не поймёшь, почему и за что. Ты… просто такая. Искренняя.       Наконец, мейк-ап. Немного подкрасить розовым щёки, удлинить ресницы, лёгонько очертить глаза и, в самом финале — нежная розовая помада для губ с блеском. Любуюсь на результат своей работы: сестрица — прям' вылитая я. С той небольшой разницей, что выглядит даже более невинно и беззащитно.       — Ну как, нравится?       — Угу.       Она так смущена, словно в рот воды набрала. Примеряю на неё шляпку. Даже я в неё влюбилась, настолько элегантно Мион смотрится. Сестрица думает, что её неловкость и скованность ограничивают её. Но, как по мне, они придают ей такую естественность образа, такие женственность и красоту, которые мне и не снились. Даже несмотря на то, что она ходит как мальчишка, говорит как грубиянка, а ведёт себя — как ребёнок. Мион — уязвимая. И в эту уязвимость невозможно не влюбиться. Если у тебя есть сердце. Думаю, это даже хорошо, что сестрица не понимает, какое она, на самом деле, сокровище, и не умеет этим пользоваться. Иначе бы она была сердцеедкой похлеще меня. Несмотря на всю мою женственность… я очень грубая. Внутри. Во мне нет и половины той нежности, которая сейчас сияет на лице сестрицы. Мне даже завидно.       Некоторое время мы проговариваем план действий: будет странно, если наедине с Кейчиком сестрица проколется или на незнании каких-то деталей, или выкинет что-то в стиле Мион — а это важно. Однако, первый совет остаётся такой:       — И главное — веди себя так, как вела бы себя ты.       — Но ты ведь только что…       — Да, я говорила, как я бы повела себя в той или иной ситуации и что бы сказала. Но мы ведь хотим, чтобы Кей-чан влюбился в тебя, а не в меня, верно?       — У меня голова от тебя пухнет.       — Эй, эй! — фыркаю. — Это, вообще-то, очень важно! Ты должна играть меня, но оставаться собой, Мион. Чтобы потом, в конце, признаться Кей-чану, что всё это время мы его водили за нос. Поняла?       Кивает. Фух, как же я вымоталась. Так много разговоров меня утомляют, хочу в кроватку… а у меня домашка на завтра… а-а, за что, не хочу, не буду! Я заболела, у меня острое нехотение! Мне срочно нужна критическая доза отдохнина внутривенно! Ну ма-ам… Как взрослые с этим справляются? Работа — это как учёба, только хуже!       Уже в дверях вспоминаю, что забыла ещё одну вещь. Спешно передаю Мион маленький миленький розовый клатч с ручкой.       — Во, держи!       Сестра мнётся на пороге, а она уже, вообще-то, опаздывает. Приходится выталкивать её наружу чуть ли не силой.       — Давай, давай, тебе ещё мальчика соблазнять. Собралась — и в бой! Как настоящая Сонодзаки!       Лицо у сестрицы такое, словно я её посылаю на верную смерть. Мрачно вздохнув, она решительно кивает.       — И помни, ещё раз. Ты у меня самая-самая милая и хорошенькая, сестрица!       — Поста… раюсь.       — Да, постарайся!

***

      Жарища стоит такая, что даже вентилятор едва спасает. Воздух из него — и тот душный. Какая же ты маленькая бесполезная фигня — даром что стоила копейки. Только жужжит и раздражает, примерно, как первое гудение хигураш за окном. Стены тут тонкие, их прекрасно слышно, хотя уже черта города.       Лениво поднимаю голову со стола и мотаю ею. Чёрт, как же хочется спать. Ночью опять какая-то муть после Такано снилась, в итоге провертелась, постоянно просыпаясь. Отвратительно. Домашка ещё душит. Какая мне, к дьяволу, разница на эту чёртову повесть о Гэндзи?! Унылая и скучная, как фиг пойми что, даром что список похождений похотливого принца. Внеклассное чтение, внеклассное чтение, ну ты же хочешь хорошую оценку в этом триместре, да, так что пиши теперь сочинение. Бесит. Даже мамка согласилась, что это — жуткая муть, но предупредила, что не простит, если я буду отлынивать.       Пялюсь на маленький вентилятор, тупо моторчик и винт, подумывая, что, может, нафиг его, и просто проветрить комнату? Наконец, лениво поднимаюсь, щёлкаю кнопкой выключения, и подхожу к окну. Открываю. Гул города вместе с вечерним воздухом и шумом хигураш врываются внутрь. Лучше не становится, но и хуже тоже. На небе облачно, из-за чего, хотя ещё не закат, уже сумрачно. Сажусь на подоконник, любуясь видом и делая колечки из волос. Глаза постепенно слипаются. Видимо, я так и заснула, потому что открываю веки от ощущения, что чего-то не хватает. Ха?.. Хигураши смолкли?       Противный звон окончательно приводит меня в чувство — звонок по телефону. Кому я могу быть нужна вечером в воскресенье? Не классной же своей? Бр-р, было бы неприятно. Нехотя подхожу и беру трубку, наматывая витой провод на руку.       — Алло.       — Сестра? Это ты, да?       О, Мион, точно! Мы договорились, что она потом отзвонится и расскажет мне, как всё прошло.       — Ну конечно, я, а кто ж ещё — ты сомневаешься в моём совершенстве?       За окном мелькает вспышка. Вскоре слышен грохот — в том числе и из трубки. Чёрт, гроза, сейчас? Отстой. Зато понятно, куда хигураши попрятались. Эти ребята дождь предсказывают похлеще национального метеоцентра. По радио о грозе ни слова, например — я утром слушала.       — Ну, и как у тебя житуха, Шион? — хмыкаю, притворяясь сестрицей: вдруг кто-нибудь со стороны увидит или услышит, например, тот же Кей-чан.       — Кей-чан хочет с тобой встретиться, — голос у сестрицы какой-то убитый. А? Что-то случилось.       — Со мной? С Мион?       — Да.       Моргаю. Так, что-то явно пошло не по плану. И мне не нравится голос сестрицы. У них какие-то проблемы? Городской как-то обидел её? Что за…       — Конечно, скоро буду. Где встречаемся?       — Неподалёку от Angel Mort’а.       — С тобой всё хорошо?       —…в порядке.       Демон внутри меня начинает шевелиться. Что-то явно не в порядке, но сестра не хочет обсуждать это по телефону.       — Поняла, жди. И да, спрячьтесь куда-нибудь, сейчас ливанёт.       — А?       — Не тупи, хигураши смолкли.       Вешаю трубку. Спешно скидываю с себя домашнее и натягиваю вещи сестры — джинсы, жёлтую кофту, делаю хвост. Накидываю сверху ветровку и прячу голову под капюшоном — не хочу мочить голову. Напоследок, в задний карман сую шокер. У меня плохое предчувствие. Демон шепчет, что сестрица звучит не как человек, который побывал на счастливом свидании.       Когда я выхожу на улицу, меня ослепляет яркая фиолетовая вспышка, а вслед сразу же глушит грохот. Ау! Прихожу в себя, когда в лицо хлещет вода. Дождь, ещё какой, настоящий ливень. Надо было брать зонтик, но не до него — думаю я, пулей несясь по лестницам, прыгая через ступеньки. И, оказавшись на первом этаже, со всей дури припускаю вперёд. Дождись меня, Мион.       Ветер бьёт в лицо, вода заливается в кроссовки, за шиворот, куда угодно. Ещё четверть часа назад я жаловалась на духоту, а теперь стучу зубами, пытаясь согреться. Ветровка сестры помогает, но не от такого шторма. Чёрт, не намочить бы шокер, его ремонт обойдётся прилично. Дыхалки не хватает. Лёгкие горят, жадно заглатывая каждый глоток леденящего воздуха. Вскоре показывается и знакомая вывеска. Значит, где-то здесь? Наверное, в стороне магазинов — самое логичное, там можно спрятаться.       И тут я вижу её. Трудно не заметить белое пятно с проблесками зелёного, которое защищается от дождя розовым зонтиком, ютясь у магазина одежды. Одной рукой она пытается не дать ветру отнять у неё, собственно, зонт и клатч, а другой — шляпу. Сестрица выглядит напуганной и растерянной. Издали она напоминает белый с розовым цветок, который прижимается к траве во время бури.       — Сестрица! — ору во всю мощь уставших лёгких, замедляясь. Чёрт, как же я, я… вдох, выдох. Вдох, выдох. Сердечко колотится, как ненормальное.       Мион тоже идёт на сближение, стараясь прикрываться зонтом. Не помогает — дождь хлещет под таким углом, что только в помещении укрываться. На асфальте стремительно появляются потоки воды и лужи — ливневая канализация уже давно не справляется.       — Мион, ты как? — не пытаюсь притворяться: Кейчика поблизости не видать.       Она опускает взгляд на асфальт.       — В порядке.       — Не ври. Что-то случилось?       — Это всё ты виновата.       — А? — моргаю. — Я?       Сестра мрачная и надутая, ещё и не хочет говорить, что случилось. Да какого демона тут происходит, мне кто-нибудь объяснит уже?! Сама не замечаю, как оказываюсь вплотную к сестре и беру её за грудки.       — Да объясни ты уже, что у вас-       — Эй! Мион! Шион!       Мгновенно разрываем дистанцию, обе, делаем вид, что ничего не было. Оборачиваюсь: городской бежит со своим зонтиком, сжимая в одной руке объёмный пакет.       — Йоу, Кей-чан! — машу рукой, надевая маску сестрицы. — Шион мне тут позвонила и сказала, что ты умирал, но хотел меня увидеть!       — Умирал? — моргает он.       — Да, говорит, Кей-чан тут при смерти, ранен в сердце, и только дядька Мион поможет ему восстать из мёртвых!       Он смеётся. Сестра поджимает губы — злится, что её роль у меня выходит лучше.       — Ну, больной, что вам надо? — ухмыляюсь. — Может быть, Кей-чан почувствовал в себе мужчину и теперь хочет… ну, ты знаешь, сестра! Заделать маленьких Шиончиков!       — Мион, убью, — шипит она. — Убью вас обоих! Вернее, я хотела сказать — а может быть, ему больше нравишься ты, и он хочет маленьких Миончиков? Что ты на это скажешь, сестра?       — Скажу, что дядька — мужик и не понимает, как у него могут быть детки с Кей-чаном! Содомитство какое-то новомодное, дядька такое осуждает!       У городского перекашивает лицо. У него дёргается бровь.       — Почему вы отличаетесь всем, кроме чувства юмора? Извращенки!       Не сговариваясь, поворачиваемся на него и показываем языки. Впрочем, ему весело. А вот Мион очень нет.       — Ладно! Мион.       — М? Чегось?       Его лицо становится невероятно серьёзным. Он делает несколько вдохов, выдохов. Так. Так. Наконец, он протягивает мне пакет.       — Это твоё, Мион.       — Мо… ё?       — Я… — он чешет макушку. — Прости, что я тогда так с тобой обошёлся.       Голова у меня идёт кругом. И почему сестрица выглядит так, словно сейчас разрыдается? Заглядываю внутрь пакета — он большой такой, объёмный, ещё внутри упаковано. А? Кукла?       — КЕЙ-ЧАН ДЕБИЛ! — звучит на всю улицу, нет, Окиномию.       — Шион?..       Сестра со всего размаха прописывает ему по лицу зонтом. А потом — ещё раз. А потом — ещё. А потом…       — Ненавижу, ненавижу, вас обоих ненавижу!       — Ш-Шион?       Пока сестрица убегает от нас, до меня медленно доходит трагизм ситуации. Кейчик вручил куклу Мион — как она того и хотела. Вот только вместо красивого примирения и признания в любви моя сестрица, видимо, опять струсила, и так и осталась Шион — то есть, мной. И теперь куклу, которую она так хотела, второй раз дарят кому угодно другому, но не ей. Мотивы, почему городской решил поступить именно так, а не иначе, остаются для меня загадкой.       Он заставил плакать Мион.       — Что это с ней, Мион?       Молчу, медленно наклоняюсь и поднимаю милый розовый зонт, который сестра выкинула. Складываю его.       — Мион?       Молчу, позволяя ветру и дождю обдавать себя. Изо рта у меня валит пар.       — М-мион, что у тебя с глазами?       Он сделал ей больно, снова. Мион, которая отдала за тебя три ногтя.       — М-       Моя рука вцепляется городскому в горло, пока я вжимаю его в витрину магазина. Его глаза округляются и наполняются ужасом. Он не понимает.       И он не поймёт.       Вытаскиваю из кармана шокер, перевожу его на смертельную мощность и разряжаю ему в горло. Наблюдаю, как он дёргается, задыхается, а в конце его глазные яблоки лопаются, точно конфетти. Кровь обдаёт меня, стекает по лицу, и я чувствую удовлетворение. Чужак должен ответить за свои действия. Да, вот так, облизываю губы.       — М-мион… — хрипит он, всё ещё задыхаясь.       Моргаю, невольно ослабив хватку. Я… я только что представила, как убью его? Убью возлюбленного сестрицы?       Давай, чего тебе стоит, всё по законам Сонодзаки.       Отпускаю руку. Городской падает на асфальт и заходится кашлем. Молчу, хотя шокер в заднем кармане меня так и манит. Он буквально зовёт.       Ты посмел обидеть мою сестру, Маэбара Кейчи. И я не собираюсь тебе это спускать на тормозах.       — Мион, какого чёрта ты вообще-       — Маэбара Кейчи.       Он замирает, ощутив в этом обращении угрозу. Я наклоняюсь к нему и дёргаю за подбородок, заставляя смотреть себе в глаза.       — Будешь играть с сердцем моей сестры, убью.       Я не знаю, сколько бегаю по городу, пока, наконец, в одном из пролётов, между домов не вижу знакомое, дрожащее бело-зелёное пятно. Ливень поутих, став мелкой противной моросью. Прохожу внутрь и молча встаю рядом, подняв зонт. Сестра выглядит жалко: волосы спутались, платье промокло и прилипло к телу, настолько сильно, что я даже вижу её кожу — проступающие очертания демонического тату. Сидит, укрыв лицо шляпой на грязном холодном асфальте, и хнычет.       Жалею, что пощадила Маэбару. За сестру я готова, чтобы карга мне потом отрезала хоть палец, хоть несколько, хоть всю руку. Наклоняюсь к ней и аккуратно тяну за поля шляпы.       — А?..       — Ну ты и дурёха, сестра.       Она хныкает, глядя на меня заплывшими красными глазами.       — Заболеешь же так. Давай, пойдём ко мне домой, отогреешься. Наберу тебе тёплую ванну. Полежим вместе в кровати, подерёмся подушками, посмотрим кино. Я недавно в прокате взяла кассету, думаю, тебе понравится.       Мион не понимает меня. Слышит мой голос — мягкий, спокойный голос; но её разум где-то так далеко, что она не воспринимает услышанное. Только снова тихонько всхлипывает.       — Ке-ей-чан…       Сжимаю пакет с куклой в руке. Может быть, ты и хотел, как лучше, Маэбара Кейчи. Вот только ты сделал всё намного и намного хуже. Да, мы сами виноваты, что водим его за нос. Но он — всё равно козёл. Так внаглую разбить сердце моей сестры — я чувствую, как кровь закипает снова.       Нет, демон, не сегодня. Сатоши-кун этого бы не хотел. Я не позволю тебе снова всё испортить.       — Ты ему так и не призналась?       Она моргает, затем всхлипывает и мотает головой.       — Ему всё так нравилось, он так меня хвалил… Ты ему так понравилась…       — Ему понравилась ты, дурёха.       — Если бы я была Мион, он бы так себя не вёл!       — А это ты сама виновата, сестра.       — Нет, это всё ты!       — А-а, я, — фыркаю, пока стягиваю с себя ветровку, — то есть, притворяться и дурить голову Кей-чану тоже я начала?       — Почему тогда ты ему нравишься больше меня?!       — То есть, на свидании с ним была я, и он очаровался мной? — швыряю ветровку в сестрицу. — На, надень. Простынешь.       Нехотя она натягивает её на себя.       — Ему нравишься ты, а не я!       — На месте Кей-чана я бы тоже не понимала, кто мне нравится. Сестра, — снова фыркаю, выпуская пар, — ты сама всё это начала. И теперь удивляешься, что мальчик, который тебе нравится, бегает между двух девочек?       —…почему ты всегда права. Я вообще-то старшая.       — Да, да, а я — умная. Замётано.       — Эй!       — Сестра, — поднимаю пакет. — Ты хоть понимаешь, что это значит на самом деле?       — Кей-чан подарил тебе куклу!       — Кей-чан подарил тебе куклу. И, если бы ты нашла в себе силы сказать, что Мион — это ты, подарок бы достался тебе.       — А откуда я могла знать?!       — Действительно, — пожимаю плечами. — Но, в любом случае, Кей-чан подарил это тебе, понимаешь? Не мне. Не Шион. Он подарил это именно Мион.       Она всхлипывает.       — Кей-чан — дурак…       — Дурак, но и ты не лучше. Давай, вставай с пола, а то себе что-нибудь застудишь…       Сестрица не пытается сопротивляться, но и помогать не собирается. Её трясёт — знобит, кажется. Может, к маме её отвести?.. Но объяснять ситуацию с куклой будет… явно неудобно. Господи боже, почему ничего у этих двоих не может пройти, как у нормальных людей?       — Эта кукла — знак того, что, несмотря ни на что, он признаёт в тебе девушку, Мион.       — Правда?       — Правда.       И только посмей это оказаться не так, Маэбара Кейчи.       — И вообще, рассказывай, что у вас было!       — Ну… например, к Кей-чану пристали плохие ребята. И мне пришлось… его спасать.       — А? К Кей-чану? Почему к нему, он что, дама в беде?       —…так вышло.       — Сестра, выкладывай историю целиком, а ну, давай!

***

      Растущая луна, сырость и ясное небо. Она сидит на подоконнике и смотрит в небо — такое большое, такое чёрное, такое синее. Возле неё стоит небольшой бокал, в котором плещется что-то красное. Она медленно поворачивает голову, вздрогнув.       — А, это ты, Ханю. Узнала что-то новое?       Тусклый свет выхватывает её фигуру, фигуру маленькой девочки с нежно-синими волосами, напоминающими лазурит. Она медленно кивает, делая глоток.       — Вот оно как. Значит, моя смерть решилась…       Снова разворачивается к окну. Хмыкает, вслушиваясь в ночной стрёкот хигураш — особенно громкий и навязчивый после дождя.       — Не переживай, Ханю. Я не дам разбить своё сердце. Я не позволю этому миру отобрать его у меня.       Её взгляд скашивается на бокал. Она ухмыляется.       — А ты против? Сегодня день, когда я узнала, как умру. Могу я хотя бы немного его отметить?       Слышны негромкие топотки. Лежащая на футоне девочка морщится. Глаза девочки на подоконнике сужаются.       — Ханю, прекрати. Ты разбудишь Сатоко.       — М-м… Рика?..       Бокал быстро оказывается задвинут за спину.       — Ты чего, Рика?       — Ми-и, мне стало так жарко, что я решила посидеть и охладиться же!       Сатоко моргает. Хмурится.       — Ты глупая, что ли?! Ты же простынешь. А ну, слезай!       — Ну, ещё чуть-чуть можно? Совсем чуточку? Нипа-а…       — Заболеешь — сама будешь лечиться. Не шуми тогда.       Меньше чем через минуту её дыхание становится лёгким и тихим. Рика смотрит куда-то в сторону, будто там есть кто-то невидимый.       — Да, да, я знаю. Я просто должна дождаться нового шанса. И однажды всё получится…

Слёзы, точно дождь, капают на могилу того, кого уже нет в этом мире, Тоска по тому, что могло быть, медленно разъедает душу, Женское сердце ревёт от боли, стремясь воссоединиться с любимым.

Её отчаяние становится путеводной звездой, Её демон — ангелом-хранителем. Но сможет ли грешник выйти из ада, Или его судьба — остаться там навечно?

Эти и многие другие вопросы она задаёт себе В ночи, которая станет для неё последней; Ветер, полная луна, и эти глаза загнанного в угол демона…

Когда плачут цикады Глава о Хохочущих Демонах

Ты улыбаешься, И эта улыбка — последнее, что я увижу.