Когда случались чудеса, я им не верила Разве можно поверить в то, чего не существует? Когда случались беды, я им не верила Разве можно поверить в то, что надежды не осталось? И только когда зазвенели колокола Авичи, я им поверила Разве можно не верить, когда тебе в лицо хохочут демоны? Фредерика Бернкастель
Я чувствовала себя куколкой. Маленькой фарфоровой куколкой, упавшей со стола. Я смотрела в небо широко открытыми глазами. Больно. Хотелось кричать, плакать и звать на помощь, до крови сдирая пальцы об асфальт. Моя голова, она треснула, точно чайная чашка. Спина — я точно сломала себе позвоночник, пожалуйста, кто-нибудь, прекратите это!.. Но я лежала с блаженной улыбкой и любовалась. Млечный путь и множество звёзд… Видела ли я когда ещё такую красоту? Вселенная — целый океан самых разных цветных огней — смотрела на меня. Так больно, но я маленькая куколка, упавшая со стола, и не могу кричать. Только выпучить огромные кукольные глаза, рассыпаясь на мелкие фарфоровые осколки. Хигураши пели то грустно, то весело, и стрекотня их звенела повсюду, точно гимн. Гимн смерти, моей смерти. Фонари сливались в одно длинное янтарное ожерелье. Как долго я тут лежала? Как я тут оказалась? Ни одного ответа. Всё, что я знала: мне было больно. И грустно. Хотелось расплакаться, но глаза высохли. Хотя чего ещё ожидать от кусков стекла на лице куклы? Сатоши-кун. Сатоши-кун. Сатоши-кун — это имя звенело набатом. Оно было моим судьёй, моим прокурором. Моим приговором. Шея противно чесалась. Казалось, ещё чуть-чуть, и я прямо сейчас положу руку и раздеру там себе всё до кости. А потом я проснулась. В ушах мерзко звенит, подушка влажная, футболка прилипла к телу, волосы спутались. Душно и жарко, тяжело дышать. Что мне только что снилось? О чём был этот сон? Детали расплываются, и вскоре в моей голове не остаётся ничего, кроме звёздного неба и боли. В висках ноет. Кое-как сажусь на кровать и сонно кошусь на будильник — пять часов утра, жуткая рань. Будь моя воля, спала бы каждый день до полудня. За окном уже рассвело. Яркие лучи солнца отражаются в крышах домов, в металле машин, в стёклах окон. Жмурюсь: больно даже смотреть на это. Нехотя поднимаюсь и открываю окно, откуда дует свежим холодным воздухом. Жадно глотаю его, пытаясь охладиться. Усаживаюсь на подоконник, высовываю ноги наружу. Увидит кто из соседей — плевать. Мне нужно это. Мне нужен этот воздух, мне нужна эта прохлада. Мне нужно хоть что-то, чтобы перебить ощущение этого сна. Настроение ни к чёрту. Болтаю ногами, уперев подбородок в кулак. День испорчен. Я невыспавшаяся, на душе противно скребёт, ещё скоро идти в школу. И чем заниматься три часа до выхода? Лежать и смотреть в потолок, слушая, как просыпаются город, птицы и цикады? Ску-учно. Телик включить? М-м, лень идти, лень уходить с подоконника, так хорошо… О, у меня тут где-то радио на батарейках, можно поймать что-нибудь. Нахожу его неподалёку внутри футболки, кинула её сушиться на стул, да там и забыла — сестра часто говорит, что я неряха и почём зря разбрасываюсь вещами. Но если мне это не мешает, какая разница? В отличие от неё, я слежу за всем сама — никакой обслуги. В теории, можно перебраться обратно к папе и маме, но как-то привыкла уже. Понравилось быть одной и полагаться на себя. Ну и на Касая, если прижмёт. Кручу колёсиком громкости, вытаскиваю антенну и пытаюсь поймать волну. Тишину прорезает шум, он сменяется мелодичными звуками фортепиано. Что-то западное? Такое грустное, душещипательное… лень дальше искать. Ставлю приёмник рядом, чтобы не задеть, между пальцев сама собой оказывается зелёная прядь. Музыка противная. Уныние от неё не рассасывается, а только нагнетается: сразу лезет в голову всякое. Семья, карга, вся эта ситуация с Ходжо, чёртово проклятие и Сатоши. Бедный Сатоши-кун, который остался совсем один против целого мира и проиграл. Сатоши-кун, Сатоши-кун… Глаза сразу щиплет. Воспоминания о нём — незаживающая рана, которую стоит коснуться, и она вызовет дрожь во всём теле. Во сне тоже было что-то обо мне и Сатоши. Помню только, что я тоже грустила и молила его о прощении. Прощение. Оно отзывается во мне, заставляя вздрогнуть: музыка резко прерывается. «Для настоящих эстетов — Атараксия-ФМ». Против воли хихикаю. Что это вообще такое? Её можно съесть? Это явно что-то на умном, из рассказов городского, Маэбары Кейчи. Сестрица много о нём говорит в последнее время. Она влюблена в него, по уши. Я имею в виду, она настолько в него влюблена, что вся Хинамидзава уже посмеивается, наблюдая за бесплатным шоу. Только есть две проблемы. Первая — моя сестрица жутко стеснительная. Будущей главе клана Сонодзаки смешно иметь такую слабость, но она тот ещё комок сахарной ваты. И всегда им была. Хотя мы с ней одна кровь — при желании нас даже мама с папой не отличат — ей часто недостаёт уверенности в себе. Сестрице надо демонстрировать силу и характер, притом что она — полная трусиха. Вот и прячется за разными масками, включая дядьку Миона. А он такой: сначала сморозит тупую сальную шутку, потом сам же над ней и поржёт. Неудивительно, что городской считает её за братана, хотя она в него и влюблена по уши. И это — вторая беда. Маэбара Кейчи — типичный пацан. Много хвастается, выпендривается, но как только дело доходит до общения с девочками, превращается в бесчувственного чурбана. Ну как можно было так продинамить сестрицу, отдав куклу этой Рюгу? Кем надо быть, чтобы не заметить её наглые бесстыжие глаза, так и молящие о подарке? Сестрица — тоже молодец, конечно. Я, когда эту историю услышала, обозвала её дурой. Сестра, хочешь соблазнить парня — надо брать быка за рога! Они в этом возрасте ещё дети, им попробуй объясни, что ты девушка и заслуживаешь особого внимания. А не включать дядьку Миона и подкалывать, мол, не наигрался в куклы, Кейчик? Я бы чисто из вредности отдала игрушку кому угодно, только не ей. Сестра тогда всхлипнула и обиженно пробурчала, что ей не досталось такой женственности. Стоило притвориться мной, как Кейчик тут же начал смотреть как на девушку! Хотела было ей выговорить, что мы зеркальные близняшки, но замерла, почуяв запах истории. А ещё она так пристыженно прятала глаза, ну вот совсем не как тогда, когда стянула у меня косметичку, воспользовалась ею без спроса, а потом беспалевно вернула назад, пока я, злая как чёрт, перерывала весь дом в её поисках. Под угрозой того, что я оттаскаю её за эти бесстыжие зелёные волосы, она раскололась. Суть в том, что, когда она, сгорая от стыда, натянула на себя униформу Angel Mort’а и вышла на смену — я попросила её меня подменить, помню дело — туда зашёл её ненаглядный. И эта трусиха не нашла ничего умнее, чем притвориться мной. Как же, он бы меня засмеял: «Вот, Дядька Мион, оборжаться, натянул на себя мини, какой ты милый! Дядь Мион, можешь помурлыкать у меня на коленках?..» Что у моей сестры в голове вместо мозгов? Опилки?! Или они у них с этим чурбаном одни на двоих?! Иногда очень бесит, что мы с ней одна кровь, лицо и волосы. Сестрица тогда съёжилась, пока я едва-едва сдерживала горячее желание разыскать этого Кейчика, взять его под локоток, да и соблазнить, чтобы кое-кому неповадно было прикрываться моей юбкой, чуть что припёрло. Хотя, если бы меня поймали на мелкой краже в магазине, я бы тоже без зазрения совести притворилась Мион. Ибо обидят одного хинамидзавца — за него вступятся двое… и так далее. Карга очень любит повторять это как пример сраного патриотизма жителей деревни. Да, очень ты помогла кое-кому, кто в этом нуждался. Веселье сразу испаряется. Сжимаю прядь волос в руках. Когда я гляжу на сестрицу, то вижу отражение — мы слишком похожи, хотя и пытаемся отличаться. И поэтому когда она краснеет, рассказывая про городского, когда плачет, — а она плакала — что он её не замечает… я чувствую ревность. Я словно перемещаюсь на год назад и вижу себя, которая точно так же сидит и рассказывает сестрице о Сатоши. Мой милый маленький Сатоши, где же ты? Почему мы не можем быть вместе? Я же заплатила за тебя своим телом. Я как сейчас помню каждый день после того, как ты пропал. Как ныли и чесались ногти, но как, гораздо сильнее, болело сердце, просясь к тебе… …токо. Моргаю. Что? Воспоминание? Я чувствую, будто что-то забыла. Оно просится на язык, как застрявший ком в горле. Что-то незадолго до того, как Сатоши-кун пропал. Что-то с ним связанное, очень важное. Радио окончательно выбешивает, вырубаю. Да и ноги озябли. И не только они. Ух, засиделась я, прикрываю окно. Зато не так душно! Не могу спать при открытом, в отличие от сестрицы: постоянно продувает. Потягиваюсь и зеваю — начало тянуть в сон. На секунду хочется лечь в кроватку, обнять плюшевую игрушку и провалиться в сладкое-сладкое забытье… но если я так сделаю, наверняка ведь забуду то, что пыталась вспомнить. Я себя знаю — у меня такие вещи надолго в голове не задерживаются. Кроватка так манит. Она буквально смотрит на меня и умоляет: давай, иди ко мне, my baby… Почему мне вдруг представился вместо неё Сатоши-кун, который говорит это неестественно сладким голосом бисёнена? Фу, аж желание ложиться пропало. Слышь, кровать, не смей оскорблять невинный образ Сатоши-куна в моём сердце! Мотаю головой. Лезет же фигня в мысли! Зато спать точно расхотелось. М-м… вроде, я куда-то сложила дневники, которые вела тогда? Может, в них я что-то записала на эту тему? И вот я уже роюсь в книжном шкафу, вытаскивая запылившиеся тетради. Почти полгода к ним не прикасалась: многое из того, что там написано… слишком личное. Болезненное. А ещё пугающее — в какой-то момент я наяву почувствовала за собой слежку, которую нельзя объяснить рационально. Просто каждый день, в любом месте, одна или в толпе, ты чувствуешь пристальный взгляд и внимание. Кажется, именно после этого я убрала дневники от греха подальше. Постаравшись забыть о грехе. О настоящем грехе. О грехе, тяжесть которого несёт на себе вся деревня и за который я её никогда не прощу. Листаю страницы — в основном теории наивной прошлогодней меня. Слухи, информация, которую мне рассказал тот полицейский детектив, Оиши… странно даже. Я столько написала про Сатоши, столько пыталась понять, как он пропал, что за всем этим потеряла его. Когда я пытаюсь закрыть глаза, то не могу вспомнить, как выглядит его лицо. Я знаю, что оно там было, но вижу только его силуэт. И запах. Да, я помню его запах: очень странный, на самом деле. Не такой, как у папы — он мне никогда не нравился, слишком резкий. У Сатоши-куна, напротив, аромат очень мягкий, фруктовый. Вот и на страницах дневников — я много пишу о врагах, о тех, кто мог бы его убить, похитить, желать ему зла, о деревне, о трёх великих домах… но здесь нет даже его волоса. Даже его изображения. Ничего о наших с ним отношениях. Ничего о том, как я его очень, очень, очень сильно любила. Пусть даже мы с ним принадлежим к разным мирам. Пусть даже я демоница из рода Сонодзаки, а он — прокля́тый щенок Ходжо. Ходжо… моргаю. Если подумать, то кто-то ещё из Ходжо должен же был остаться? Ходжо, Ходжо, Ходжо… о, точно. Бесполезная Сатоко. Она ведь тоже из Ходжо, точно-точно. Тупая плакса, из-за которой Сатоши-кун оказался во всё это втянут. Тупая плакса, из-за которой ему постоянно приходилось терпеть от тёти за двоих. Тупая плакса, из-за которой— …токо… Усилием воли подавляю свой гнев. Демон внутри меня просыпается и требует крови. Нет, не буду, я обещала — поклялась — что не буду ему поддаваться. Я уже поддалась тогда, год назад. И что, кому-нибудь стало от этого лучше? Сатоши-кун меня тогда чуть не возненавидел… Но ведь его уже нет, он ничего не увидит — Заткнись, — рычу вслух. — Заткнись, заткнись, заткнись! Тяжело дышу. Прикладываю руку ко лбу — кажется, горячий. И как у мамы всегда так ловко получается определять температуру? М-м, сказать, что я заболела, и прогулять?.. Позвонить дяде Ишиде в поликлинику, попросить его оформить мне страшное простудное заболевание? А потом две недели валять дурака… Чёрт, меня ж мамка убьёт, если спалит. А она спалит — меня ж Касай сдаст. Он мне так и сказал: я тебе не враг, Шион, но Акане я боюсь больше тебя. Ха, вот ведь старый дамский угодник: думает, не замечаю, какими собачьими глазами он смотрит на маму? Меня больше удивляет, как это терпит папа. Не хочу идти в школу. Не хочу, не хочу, не буду, мне скучно и грустно! Складываю руки на груди и топаю ногой. Хорошо, я заболела, но только сегодня. Внеплановый выходной. Да, да, да, у меня уже два таких было на прошлой неделе, классная в гневе и всё такое. Да, мама, прости, я больше не буду, обещаю, буду пай-девочкой! Высовываю язык, едва она отвернулась. Тоже мне, пай-девочка. Касай мне всё про тебя рассказывал, мамочка, и о том, что ты там вытворяла по молодости. Кровь не водица, как любит говорить карга. Наверняка сама тоже когда-то той ещё оторвой была, чует моё девичье сердечко! Решено. Прогуляю, потом съезжу к сестрице. А то вздумала, видите ли, морочить парню голову сестрой-близнецом, которая во всём на неё похожа, только у неё характер мерзкий… Ми-чан, я ведь тебя вижу насквозь. Я с тобой выросла. А поскольку у меня скве-ерный характер, приеду и отомщу. Потом забуду и снова отомщу. А потом… потом… Что именно «потом», я не успеваю додумать — злобная кровать-совратительница сломила мою волю. М-м, только будильник бы отключить, а то будет орать на весь…***
Я широко зеваю, убаюканная шумом колёс. — Твоя мама будет недовольна, Шион. — Как будто в первый раз, Касай. Лучше скажи мне, когда она не была мною недовольна. Он вздыхает. Вижу, хочет высказаться, но сдерживается — то ли из такта, то ли потому, что слишком напоминаю маму в лучшие годы. Касай-Касай, какой ты простодушный парень, а погляди, сколько тебе лет! Хотя мама часто повторяет, что все мужчины — мальчишки. В любом возрасте. И при этом постреливает глазками в сторону папы. Поудобней утопив попу в кресле, обвиваю руками ремень. Сразу так спать тянет… а у Касая ещё и кондей. Развратный Касай, знает, чем соблазнить женщину в нашей жаре! — И Орё-сама тоже будет недовольна. М-м, а вот об этом я не подумала. — Каргу возьму на себя, не переживай. Что-нибудь придумаем с сестрой. Он снова вздыхает, как бы говоря: «Делай, как знаешь, но я тебя предупреждал». Касай такой душка, такой безотказный, но ему не хватает проницательности. Для него я — обычная, капризная Шион, которая в очередной раз решила прогулять школу и скататься в Хинамидзаву. Не удивительно, что мама его не выбрала. А я хочу развеяться. Состояние, как будто жуёшь кусок резины, который ещё вчера был вкусным клубничным шорткейком. Эх, Касай, не понять тебе женское сердечко! Думала набрать сестре, но решила, что скучно. Сонно кошусь на проплывающий лес. Не весна, а смотри, как живописно. Слышала, зелёный цвет полезен для здоровья, лечит психику и снимает стресс, вроде… Хе, эт' что, мы с сестрой от природы два островка спокойствия? Забавно, особенно учитывая, сколько раз мы с ней оказывались в полиции. Совершать преступления — моя работа, работа Мион — отвечать за них! — За тобой заехать? — Да не, поймаю автобус, — снова широко зеваю. — Не знаю ещё, сколько там проболтаюсь, чего тебя дёргать, Касай. — Можешь позвонить мне или моим подчинённым. — Та зачем, Каса-ай, — глаза слипаются. — Я уже взрослая девочка и справлюсь сама, спасибо. — Взрослая девочка, которая прогуливает уроки? — Отстань, это вообще другое. Под его смешки снова чувствую, как засыпаю. О, а вот и школа сестрицы. Та ещё дырень, даром что бывший склад при лесопилке. Могла бы учиться здесь, люби меня карга чуть больше, чем никак. Спасибо, бабушка. Из плюсов — за посещаемостью смотрят сквозь пальцы, но и обучают так себе. Дети всех возрастов вообще сидят вместе как один большой класс, о чём вы? Главное — не попасться тренеру, а то ещё припахает к тренировке бейсболистов… Ши-чан, вот что ты творишь? Из всех мест выбрала худшее. Прямо логово врага, карга ведь и ныне императрица Хинамидзавы. Как скажет, так оно и будет. Рявкнет, чтобы выметалась, меня даже деда Кимиёши не спасёт — деревенский староста, единственный человек в этом гадюшнике, который не даст меня в обиду. Но и он будет беспомощно кивать и блеять, если карге маразм в голову ударит. Она в гневе страшная, я видела. Ладно, хватит мяться у порога, благо, попросила Касая выпустить не у школы, а поодаль: слишком много внимания. Давай, Шион, время издеваться над любимой сестрицей! На губы сама собой наползает нахальная улыбка. Вот, так держать! Сейчас обед — заодно и перекушу. А что? Раз мы сёстры, пусть делится. — Значит, у Ми-чан есть сестра? Сестра? — протягивает Рюгу. — У всякого идеала есть плохая копия! И как высоко-высоко в небе сверкает прекрасная Луна, спутник Земли, так и у идеальной меня есть Шион! Мальчишеские смешки, очень знакомые. Кейчи, значит? — Да-да-да, рассказывай больше. Кто-нибудь видел вообще её вживую? Вот ты, например, Рена? — Нет, Рена не видела. — А ты, Рика-чан? — Ми… не доводилось. — Может быть, ты, Сатоко? — Если бы у Мион-сан была сестра, я бы о ней что-то, да знала. — Вот видишь, Мион, никто не встречался с ней, кроме тебя. Наверняка нас обманываешь! Качаю головой. Ладно Сатоко, ладно Рюгу, даже я едва помню, какой она была в детстве, но чтобы Рика-чама, да не знала обо мне? Наверняка издевается за компанию, это весело. Краем глаза заглядываю в окно — да, вон они, сдвинули парты и теперь сидят, обсуждают. О, бенто! Эт' я вовремя. На мне собираются любопытные взгляды класса — всех, кроме сестрицы и её компании. Подмигиваю и прикладываю палец к губам. Детишки, переглянувшись, предвкушающе кивают. Ах, люблю тех, кто меня понимает без лишних слов! — Я не вру! — Маэбара Кейчи не может поверить в то, чего он сам не видел! Рычание, звуки возни. — Так ты же её встречал уже, Кей-чан! — Да? Когда это было? Что-то я не припомню! — Рена, скажи ему, чтобы он прекратил издеваться! О, типичная сестрица: чуть что, сразу топает ногами и вопит, мол, нечестно. — Но, Ми-чан, мы ведь на самом деле ни разу не видели твою сестру. Не видели ведь? Сестра издаёт какой-то невнятный звук. — Н-но, это… это… а, там всё сложно! Ладно, мой выход! Бесшумно открываю окно, перелезаю и усаживаюсь на подоконник. Так, главное, край юбки держать, а то будет слишком весело. — Ты всё такая же некомпетентная, как и раньше, моя дражайшая сестра. Звенящая тишина. Сестрица и её компания, как по команде, поднимаются и медленно-медленно оборачиваются. — Верно, у всякого прекрасного идеала есть его плохая копия, лучше и не скажешь. Что ж, — подмигиваю, — можете тогда насладиться оригиналом, господа. — Ш… ш… — пищит сестрица, раскрыв рот. Её лицо стремительно краснеет. — И да, Кей-чан, невежливо говорить, что ты не веришь в то, чего не видел. Ты не веришь в меня? После всего, что между нами было? — с несчастным видом хлопаю глазками. — Женское сердце может не простить такое пренебрежение, знаешь ли, — машу рукой и посылаю воздушный поцелуй. — Я думала, ты куда более рыцарь. — ШИОН!!! Накрытие и попадание — мальчик сразу засмущался. Учись, пока я жива, сестра! Она тут же выскакивает вперёд и заслоняет его собой. — Не смей, слышишь! Кей-чан, не верь ни единому её слову! Зловеще улыбаюсь: это чьему ещё слову тут не верить? — Ну, тогда я — привидение? — Да, точно, её не существует, это мираж! — Рена, что ты на это скажешь? — с серьёзным видом косится на неё городской. — Рена видит у неё ноги. Рена не думает, что это призрак. Кокетливо прикрываю их юбкой. — Ми, у неё точно есть ноги же. Может быть, ног нет у Мии? — Да, надо проверить, — кивают эти двое. — ДА ПРЕКРАТИТЕ ВЫ! Не выдержав, заливаюсь хохотом, схватившись за живот. Ловко соскакиваю на пол. — Это оптическая иллюзия! Обман зрения! Проделки лисиц! — Тогда придётся признать, — кручу колечко из волос в пальцах, — что ты наврала с три короба про сестру-близнеца. Её скрючивает напополам, как от прямого удара. — Верно, Мион, ты нам наврала! — Ми-чан врушка, врушка! — А лжецов по правилам нашего клуба ждёт наказание же. Нипа-а… Рика-чама, где ты так выучилась нагонять жуть? Сестра, твоё влияние? Хоть бы подумала, какой подаёшь пример! Сатоко, в своём стиле, растерянно вертит головой туда-сюда. Побледнела разве что. Всё такая же трусиха, как и раньше? — Я не понимаю, что происходит, но вам лучше прекратить! — Всё просто, Сатоко-чан, — нараспев произношу, лавируя между парт. — Я злобный-злобный ёкай, который пришёл утащить всех непослушных детишек в ад. — Это в-ведь т-такая шутка, д-да? Эт-то в-ведь шутка? Рика-чама переглядывается с городским, тяжело вздыхает, затем гладит Сатоко по голове. — Р-рика… — Не беспокойся, Сатоко, мы вместе в храме Фуруде помолимся за твой упокой. — РИКА! Звонкий смех. Только Мион и Сатоко выглядят так, словно лимон проглотили. Показываю сестрице язык и подмигиваю. — Просто признай уже, что стесняешься великой прекрасной меня, сестрица. Она такая злая и надутая, что не уверена, она сейчас взорвётся или расплачется. — Шион… ненавижу! — И я тебя тоже, моя ненаглядная старшая сестра. Что ж, позвольте представиться! — отвешиваю элегантный книксен. — Сонодзаки Шион, родная сестра этой непутёвой девицы. — Это я ещё непутёвая?! — Ну не я же? — А ты… а ты… а она… Городской задумчиво разглядывает меня, будто всё ещё сомневается. Сестра, что ты им наплела про меня? Что я Годзилла, и у меня из глаз бьют лазеры? Если так, готовь задницу. Улыбаюсь мальчику сестрицы: — Так пристально смотришь, будто влюбился. Мион в очередной раз подкашивает, этот же краснеет и выставляет руки. — Я-я, Шион-сан, вы… — Просто Шион, Кей-чан. Мы ведь с тобой уже достаточно близко знакомы, верно? — Кей-чан, когда ты успел так близко познакомиться с моей сестрой?! — Н-но, я… — А тебе всё расскажи, — пододвигаю к себе бенто сестры и беру её палочки. — Не возражаешь, сестрица? Я така-ая голодная, кажется, у меня скоро косточки покажутся наружу… — Нет, возражаю! Отдай, моё! — Ми-чан, — качает головой Рюгу. — Если это твоя родная сестра, ты должна с ней поделиться, наравне со всеми. Подтягиваю ногой стул и присаживаюсь. М-м, а сестрица хорошо готовит — вот чего у неё не отнять. Я вот по этой части всегда отлыниваю. Мама говорит, мне не хватает мотивации. Мион, злая и надутая, нехотя плюхается рядом. — И вообще, что ты тут забыла? — бурчит она, косясь на меня. Вопрос серьёзный — если карга прознает, у нас будут неприятности. Но это дела Сонодзаки, не выносить же сор из избы? — А я добрая фея, которая услышала, как кто-то очень хотел доказать друзьям, что я существую. Как я могла не исполнить это желание? Ну, разве я не идеальная сестра? — Но ты ведь наверняка живёшь не здесь, Ши-чан, — доносится вкрадчивое от Рюгу. — Рена бы точно знала. — Рена бы точно знала? — поднимает бровь городской. — Рена знает обо всём, что происходит в деревне, — кивает Рика-чама. — От Рены ничего не укроется. Рена самый настоящий Супер Детектив же, Кейчи. Нипа-а… — Рика-чан такая милая, хочу утащить домой!.. — Рика, прекрати её дразнить! — То есть, ты всё-таки откуда-то не отсюда? — встречаюсь взглядами с городским. Какой же он назойливый. Сатоши-кун был куда тактичнее. — Я живу в Окиномии, Маэбара-сан. Вижу работу мысли на его лице, довольно напряжённую. — Погоди-ка, но вы же родные сёстры с Мион. Почему вы тогда не ходите в одну школу, живёте порознь… ау! Сестрица со всего размаху наступает ему на ногу. Могу её понять — тоже не горю особым желанием ворошить наше прошлое. Надо уйти от ответа. — Хинамидзава бы просто не выдержала двух сестёр Сонодзаки. Верно, сестрица? — Ха-ха… верно, одной великой меня уже достаточно! И сверлит при этом взглядом: «Что ты тут забыла, Шион?». Какая вредина, я к тебе со всей любовью… — У меня сегодня в школе санитарный день, и я решила, что хочу навестить любимую старшую сестрёнку. Вот по глазам вижу, ни капли мне не верит и никакая не «любимая». — Санитарный день? — моргает Сатоко. — А что такое «санитарный день»? — А ты не знаешь, Сатоко? — Рика-чама невинно-невинно улыбается. — В школу сначала приезжают пожарные, потом полиция, потом скорая. И они весь день ходят-ходят, стучат-стучат, ищут-ищут… — А-а ч-что он-ни ищ-ищут? — Трупы непослушных детей, замурованные в стены или смытые в унитаз, разве не логично же? Сатоко побелела до состояния мела. — Рика-а-а… Не сдерживаю искреннего смеха. Никогда не замечала, что у Рика-чамы такое мрачное чувство юмора. Мне нравится! А вот сестрице не очень. — Рика-чан, прекрати пугать Сатоко. — Верно, п-прекращай, Рика! — Хау… напуганную Сатоко так и хочется утащить домой! — Рена, держи себя в руках! Рика-чама делает вид, что ни при чём, и вообще она наивная маленькая девочка. Ах, совсем как я в её возрасте, когда разбила телевизор футбольным мячом, а потом говорила, что во всём виновата Мион! Разумеется, Мион. Потому что Шион в это время сидела на английском с репетитором. Меня это не спасло, правда: мама, на опыте, уже давно привыкла нас наказывать поровну. Я и Рика-чама встречаемся взглядами, и в этот момент я вижу в её глазах холод и неприязнь. Ась? Я её чем-то обидела? Стоило моргнуть — и всё, ничего. Обычная улыбающаяся Рика-чама. Показалось? Нет, она та ещё избалованная мелкая дрянь, конечно, но я точно ей ничего плохого не сделала. Откуда такая настороженность? И вообще, что за день сегодня такой, что всякая фигня лезет в голову? — Но вообще, это забавно, что ты от нас прятала целую сестру, Мион, — хмыкает городской, цепляя кусок дайкона из бенто Рики. Она мрачно на него косится. — Я не то, чтобы её прятала! — Ладно, ладно, не куксись, — обнимаю Мион. А она шипит и скалится, точно ёж. Хихикнув, отстраняюсь. — Всё тайное рано или поздно становится явным! Да и вообще, у тебя забавные друзья, сестрица, — кручу колечко из волос, — может, мне тоже вступить в твой клуб? — Нет! Протестую! Запрещаю как президент! — Даже Мион боится своей сестры? — хихикает городской. — Ты бы её тоже боялся, знай получше, Кейчи… Щипаю за бок. А вот так нехорошо делать, сестра. Выдавать мои секретики я тебе не разрешала. — Будешь отрицать, что я добрая, женственная, мудрая и с хорошими манерами? — опасно сужаю глаза. Она сглатывает — намёк поняла. — И вообще, я не в вашей школе учусь, как вы это себе представляете? — Рена была бы не против, если бы Ши-чан вступила в клуб, в клуб. — И ты туда же, Рена?! — Ну, так ведь вместе веселее. Веселее же? Сатоко так подозрительно косится на меня, будто ожидает подлянки. — Вообще-то, я хочу согласиться с мнением Рены. Я думаю, — прищуривается, — она бы стала прекрасным дополнением к нашему клубу. — Верно-верно! — хихикает городской. — Заодно расскажешь нам обо всех слабостях нашего президента! — К-кей-чан… — несчастно-несчастно произнесла сестрица, не ожидавшая ножа в спину. — А ты что думаешь, Рика-чан? Все смотрят на Рику-чаму. Она улыбается, всё так же нейтрально, как и раньше, но что-то выглядит неестественно. Натянуто. Рюгу моргает. — Рика-чан? Когда она косится на меня, я снова чувствую это космическое отчуждение. Мне точно не показалось. — Нет. Сестрица сразу обрадовалась: — Во-от, именно поэтому мы и не можем взять тебя в наш клуб! Новый член может быть принят только с единоличного одобрения всех участников! Да, да, надо обязательно это записать в устав… — А почему, Рика-чан? — городской ставит кулак под щеку. — Ты что-то имеешь против сестры Мион? — No commento. — Э, мы что, на пресс-конференции? Это что за ответ такой?! За столом повисает неудобная атмосфера. Согласие важно, особенно для друзей. Это как церковный хор Святой Люсии — если кто-то орёт мимо нот, он утягивает за собой остальных. Унисон как доверие — его несложно достигнуть, но всем нужно быть в согласии. Не знаю, чем не нравлюсь Рике-чаме, но именно её слово закрыло мне двери. Я не стану своей, даже если захочу… обидно, вообще-то. — Ладно, ладно, не очень-то и хотелось, — фыркаю и откидываюсь на стуле. — Если, хотя бы, не как участник клуба, то сыграть-то с вами мне можно? — А сейчас обед закончится и мы… — начала было Мион. — Дети! Чие-сенсей заглядывает внутрь. — Сенсей?.. — Я отойду на часик-другой. Мион-чан, проследишь, чтобы ребята позанимались без меня? — Да, конечно, сенсей! — отвечаю голосом сестры. — Вот и хоро… — она моргает. — Мне кажется, или ты двоишься в глазах, Мион-чан? — А… — Нет, сенсей, вам померещилось. Как в этом классе могут быть две Мион? — Да, ты права. Ну, я пошла! Всё внимание на мне. Кейчи открывает рот. — А они точно не один человек?.. — Не знаю, Дядька до сих пор в этом не разобрался, — вальяжно откидываюсь на стуле и хлопаю себя по животу. — Шион всегда всё повторяла за великим мной. Сложно быть таким идеальным! — Прекрати меня копировать! Новый взрыв хохота.***
— Карты! — Краплёные? — фыркаю. — Иначе бы я и не села играть с сестрой, которая меня всегда уделывала. — Подтверждаю, краплёные, — поднимает руку городской. — Я тебе не забыл этого, Мио-он! — Кей-чан, ты должен быть на моей стороне, вообще-то! К тому же, по правилам нашего клуба- — Да-да, выживает самый сильный и приспособленный. Только я, если ты не забыла, не часть вашего клуба, — оттягиваю веко и показываю язык. — Маджонг! — Любимая игра старпёров и бабули, — фыркаю, — уж прости, но я слишком молода, чтобы играть во что-то настолько возрастное. Надеюсь, ты сама-то хоть не заразилась маразмом? А то вдруг он передаётся по воздуху. Сестрицу перекашивает от гнева и возмущения, лицо аж пунцовое. — Может быть, тогда нам поиграть в настолку? В настолку, а? — протягивает Рюгу. Машу на себя ладонью. — Тут такая духота, что я бы предпочла что-то более активное. Вы ведь играете в любые игры, верно? Мы уже битых полчаса выбираем, прея в душном-душном классе. И открытые окна и ветер не спасают, ну вот никак. У меня даже волосы вспотели. Сестрица, на правах президента, предлагает игру. Ха, зная её, наверняка подсовывает варианты, где у меня нет никаких шансов. Уж больно нехорошо у неё глаза загорелись, когда она объявила, что можно выбрать любое наказание для проигравшего… — Прям уж любое? Да ну? Что, например? — кое-что я знаю из рассказов сестры, но ей доверять в таких вопросах нельзя: хвастливая. Рика-чама хихикает. — Ми… Мии однажды обобрала Рику до нитки, забрала последние трусы, а потом сказала, что, чтобы получить всё обратно, Рика должна уронить мыло в банях её дяди. Мии была такая страшная, такая страшная. Она настояла, чтобы Рика переписала на неё невинность. Рика не понимает, что это, но поставила подпись в трёх местах. — Не было такого! Не было! Она про карты! Ложь и клевета! Прекрати! У меня дёргается лицо. Рычу: — Чему ты учишь Рику-чаму, сестра? — Она… она сама! Рена, с покрасневшим лицом, серьёзно кивает. — Ми-чан плохая, Ми-чан нужно наказать… хау… — Рена, почему ты это говоришь с таким видом, будто кого-то сейчас утащишь домой?! — А ещё, однажды Кейчи-сан прошёлся по Хинамидзаве одетый, как горничная. — Не было такого! Не было! — А Рена помнит, Рена помнит! …моё девичье сердечко пропустило с пяток ударов. Тук-тук. Тук-тук. Сестра, ты опасный человек! Как хорошо, что Сатоши-кун сейчас не в твоём клубе. Хвала богам, хвала богам. Но Сатоши-кун был бы таким… таким… А-а, Мион, я ненавижу тебя, ненавижу! — Ши-чан? Я забыла, как дышать. Встречаемся с сестрицей взглядами. Она что-то задумала, так и вижу по этим хитро суженным глазам. — Если я выиграю, Шион, то ты больше не будешь появляться в Хинамидзаве. Напряжённое молчание. Вот ты как? Хмыкаю, перебирая в пальцах зелёную прядь. — М-м… это что, я вообще не буду иметь права сюда приезжать, даже на Ватанагаши, а, сестра? Решила так перед бабулей выслужиться? Её лицо дёргается. Наверняка ведь брякнула из вредности, чтобы насолить. А ещё думает, как бы меня спровадить подальше, чтобы не мешала дурить Кейчика. И только сейчас до неё медленно доходит глубина проступка. Пусть я вышла из клана, в душе я всё равно Сонодзаки — а демон не стерпит плевка в лицо, даже по неосторожности. — Ми-чан, но… ты уверена? Уверена? Рюгу озвучивает всеобщее мнение. Не могу её винить: посторонним может показаться, что мы не разлей вода… на деле же у нас хватает обид. Догадываюсь, сестрица откровенно не в восторге от моего нашествия; сказать по правде, я тоже. Скребущее чувство, с которым я проснулась, стало только сильнее. — Тогда, если выиграю, — медленно поднимаюсь, — иду на свидание с твоим парнем. Идёт, сестра? — А? — моргает городской. — С парнем? Рика-чан, зачем ты меня гладишь по макушке? — Бедный-бедный-бедный Кейчи, трём-трём-трём, и всё пройдёт… Серьёзно, как можно было влюбиться в такого балбеса, сестра? Она тоже встаёт на ноги, не менее серьёзная, чем я. Это война, и не я её объявила. — Хорошо, Шион. Выбери метод дуэли. — Дуэли?! Что тут вообще происходит? — Кейчи-сан, я не уверена, но мне это не нравится… Они что-то ещё говорят, её друзья. Но для нас — сестёр Сонодзаки, отмеченных демонической кровью — существуем только мы. Силуэты и предметы расплываются в очертаниях, мы смотрим и видим только друг друга. — Будущая глава клана Сонодзаки любезно предлагает мне такую честь? — Да, предлагает. А что, я недостаточно великодушна? Или хочешь сдаться? Скалюсь. Когда сестра переходит в режим карги, сразу меня выбешивает. Чтобы я, Сонодзаки Шион, посмела сдаться? — Только не плачь потом, когда разобью тебя в пух и прах. — Попробуй, Сонодзаки Шион. — Мне кажется, или происходит нечто не очень хорошее? — Ми-чан, Ши-чан, вы точно этого хотите? Если вы это сделаете, вы не сможете потом посмеяться и сделать вид, что ничего не было. Рюгу говорит умную мысль — только вот умные мысли не для Сонодзаки. Наша ярость в нашей крови — так мне всегда говорила мама. Демон в имени Мион вызывает меня на бой, как я могу отказать ему? — Тогда, сестра, я предлагаю поединок на мечах. Ты ведь не забросила занятия кендо, верно? Она моргает. — Но где мы сейчас… Подхожу к окну, раскрываю его и выпрыгиваю наружу — весь класс следит за событиями, затаив дыхание. Топаю ногой, вытаскиваю из песка маленький прутик. Наклоняюсь, поднимаю его и оборачиваюсь. — Мы найдём две крепкие палки и сразимся на них. Кто победит, тот победит. Принимаете ли вы такие условия, будущая глава клана Сонодзаки? В глазах Мион вижу одобрение — ей нравится моя идея. Что-что, а выбить друг из друга дурь мы всегда любили. В любой форме. — Принимаю. Ветер стих. Большое дерево даёт огромную тень посреди площадки. Дети и друзья сестрицы располагаются полукругом. Она глубоко-глубоко вдыхает, а затем делает стойку, сжимая кусок дубовой палки двумя руками, будто держит настоящий меч. Рюгу подходит и передает мне моё оружие вместе с резинкой для волос. Делаю неряшливый хвостик, потом несколько пробных взмахов. Обычная лёгкая палка, крепкая, с руку длиной. Неплохая замена деревянному мечу. Обхожу Мион, пытаясь встать спиной к солнцу: надо пользоваться любым преимуществом. — Ты готова, Шион? Последний шанс одуматься. Последняя возможность сдать назад и попытаться решить всё дипломатией. Сестра, несмотря на свою вредность, слишком миролюбивая. — Более чем, Мион. Беру меч двумя руками, вспоминая, как когда-то нас водили на кендо; нам тогда было по семь. Мы много валяли дурака, занимались спустя рукава, за что карга нам обеим выписывала по заднице, но… нам нравилось. Нам нравилось представлять себя воинами древности, которые сходятся в эпической схватке насмерть. То немногое, за что я могу поблагодарить каргу. Помню, там что-то про положение ног, про центр тяжести, про то, как вложить инерцию тела в удар, и ещё куча той учёной дури, которая так нравится Мион. Я не такая, как она. Я не люблю умные слова. Я мамина дочка. А она меня всегда учила: чтобы ты ни делала, Шион, делай это сердцем. Делай это кровью, как настоящая Сонодзаки. Хех, вот её вроде тоже изгнали из клана, а воспитание карги чувствуется. И пусть я уже не помню, как надо, моя кровь, мой демон, опыт моих предков укажут мне путь. Я сближаюсь с ней — медленно, неторопливо, шаг за шагом. Она тоже обходит, пытаясь вывести меня на солнце. А потом я слышу невидимый гонг. — Ми-и-ио-он! Защита сестры идеальна. С изрядной ленцой она принимает град ударов так, будто бы мы вернулись в прошлое, и она, отличница, подтягивает меня, отстающую. Проблема палок в том, что они ломаются. На всякий случай мальчик в очках и его друг натаскали ещё несколько запасных мечей. И у меня на них точно есть планы. Нападаю на сестру, снова и снова пробуя её оборону на зуб. Она почти не двигается с места, движения отточены, лицо собранное, холодное — полностью поглощена схваткой. Блоки сухи и сдержанны, не атакует: даёт мне фору. Показывает, что за годы, которые минули с последнего спарринга, она стала только лучше. Впрочем, и я не стояла на месте. Просто кендо никогда не было моей сильной стороной! Удар, удар, удар, треск, хруст… перехватываю меч левой рукой, ныряю вниз и хватаю горсть песка. И, прежде, чем Мион соображает, швыряю его ей в глаза. — ШИОН! — Извини, извини, это же не запрещено правилами? Она пытается отмахиваться вслепую, отплёвываясь. Мне тоже достаётся, хоть и не в глаза. Перехватываю в две руки и делаю замах сверху, будто целюсь топором в полено. Треск и хруст — сестра, с закрытыми глазами, злобно жуя песок, одним ударом переламывает мою палку на два куска. Верхний со свистом пролетает над головами зрителей, точно пуля. — Томита-кун! Мы не договорились, что считать поражением. Так было всегда — мы сражаемся до тех пор, пока одна из нас не признает чужую победу. А для победы все средства хороши. — Кидай две! — Д-две? — Не тормози! Налету перехватываю две палки — крепкие, не хуже прошлой. Вот только сестрица успевает протереть глаза, и теперь очень мрачно сверлит меня взглядом, продолжая сжимать свою палицу двуручным хватом. Моя сестра слишком традиционна. Мы сходимся. Меня никогда не учили махать двумя мечами, но едва я это делаю, ощущается оно также естественно, как дышать. Теперь я тесню её, пусть оборона всё ещё непробиваема. Она пятится, не отрывая глаз, следя за каждым моим движением. Мион напоминает стену: такая же неподвижная, монументальная, её упрямство незаметно до тех пор, пока ты в него не упрёшься. Пот струится по нашим телам, моё дыхание сбивается первым, и вот сестра, наконец, контратакует: ударом по пальцам выбивает одну палку, вторую обводит по касательной, и вот, ко мне и к моей шее тянется конец её меча. Будь это реальный бой, я бы уже умерла. Однако, это палка, а значит… сжимаю ногу в колене, морщась от впившейся в кожу деревяшки (наверняка синяк будет), после чего выстреливаю ногой сестре в живот. — Гха… Не давая ей времени очухаться, подхватываю с земли палку и собираюсь оседлать сестрицу, пока та валяется. — Шио-он… Теперь и я кашляю. Едва я оказываюсь над ней, она использует ноги как пружину: впечатывает мне ими в грудь, в процессе изворачивается и встаёт на четвереньки, широко расставив конечности. Сплёвываю и рычу. Она тоже. Демон в нашей крови пробуждается. Мы это чувствуем, обе. Хотя они разные. Если демон моей сестры спокойный, холодный и рассудительный (хотя он демон), то мой… он похож на тайфун. Я и сама превращаюсь в воплощение бури. В ушах знакомо пульсирует, а на губы набегает лёгкая улыбка. Треск стоит адский. Это палки — всего лишь палки — но мы сражаемся ими так, словно пытаемся убить друг друга. Получаю от сестры в плечо, рука немеет от боли, но вместо криков, вместо оханья, я разражаюсь хохотом. Как же. Мне. Весело! Ответным ударом переламываю её меч — удивительно, как он ещё держался — она перехватывает меня за другую руку, заламывает её и выхватывает оружие. Один-один опять, да? Мы уже не пытаемся играть в кендо: в ход идёт всё. Руки, ноги, голова, движения тела. Мы постоянно летаем между землёй и не землёй, каждая использует песок, поднимая самую настоящую бурю. Мион тоже получает удовольствие — она улыбается. Она улыбается, тесня меня к краю арены, в сторону зрителей, она не сдерживается. Ситуация ещё долгое время держится — мы тратим палки так, будто они сделаны из стекла, мы швыряем друг в друга их остатками, всё чаще сходясь врукопашную. Но это всё ещё поединок мечей… наверное. И, словно гром посреди ясного неба, она переламывает мой последний клинок. В её глазах я вижу победу — думает, я сейчас сдамся. Сдаться? Сейчас? Когда я только ощутила вкус схватки? — Шион, ты… Не знаю, что она хотела сказать. И, думаю, уже не узнаю. Со всего размаху наклоняюсь вперёд, чтобы вмазать своим лбом в её. И, чёрт, вышло больно — я уже успела забыть, насколько. — А… — Ши-чан, Ми-чан, хва- Меня не остановить. Кулаки, тело, ноги — сестре приходится на ходу встраиваться в мой ритм. Демон внутри меня хохочет и ликует. Мы больше не сдерживаемся — оказывается, эти чёртовы палки всё это время сдерживали нас. Я ловлю её за хвост, она падает, утягивая меня за собой, в процессе изгибается и снова выдаёт удар ногами. Не выпускаю волосы, в результате она болезненно выгибается головой и вскрикивает, прежде, чем приходится разорвать захват. Удар, удар, клинч, подкат, прыжок, поворот, обход… я буквально задыхаюсь. От схватки, от счастья, от адреналина. — Что, Ми-чан, — кое-как произношу на выдохе. — Это вся твоя решимость? — Улыбаюсь. — А ведь тогда он, — киваю на городского парня, — достанется мне. Изо лбов у нас кровоточит. Как раз от столкновения. На теле и у меня, и у неё синяки. Замечаю, что вокруг стоит тишина: зрители пялятся в ужасе. Что, в первый раз, сопляки?! Это Сонодзаки. Это наша ярость. Это наша кровь. Я не выбирала родиться Сонодзаки. Я ненавижу себя, как часть этой семьи. Но если я могу этим насладиться, я наслаждаюсь. Что-то похожее было, когда я сбежала из Святой Люсии. Страшно, но страшно весело. Мион рычит, приветствуя демона внутри себя. Она не хочет проиграть. Не здесь и не сейчас, когда на кону нечто большее, чем её честь. Мы сходимся, в последний раз — мы обе это чувствуем. Нерушимая стена против яростного тайфуна. Спокойствие и расчёт против бурлящей в венах крови. И вот, как в замедленной съёмке, её кулак несётся на меня. Ошибка: она промахнулась с направлением, я это вижу. Обтекаю её, словно вода камень, танцующими шагами захожу за спину и обхватываю за талию — крепко, но почти что нежно. — Прости, сестра. Пёрышком она взмывает над песком. Я изгибаюсь, как змея, пока мы обе летим назад, головами вниз. И она приземляется первой. Бросок через себя — я научилась его делать раньше, чем встала на ноги. Сестра издаёт стон — даже если и хочет драться дальше, уже не сможет, не после такого. И меня отпускает. Демон, удовлетворённо урча, снова уходит в сон. Все тревоги, все обиды, все сомнения — их больше нет: я чувствую долгожданный покой. Думаю, сестра, несмотря на своё поражение, тоже. Это всегда помогало. Мы — часть одного целого. Шион не существует без Мион, Мион не существует без Шион. И когда мы об этом забываем, когда начинаем ругаться и спорить, драка всегда примиряет нас. Мама говорит, такова наша кровь. Вскипев, мы превращаемся в демонов, опасных для друзей и врагов, но, остыв, снова становимся людьми. Я почти что чувствую нежную-нежную любовь — мне хочется лечь рядом с сестрой и, как и раньше, заснуть с ней в одной постели. Обнявшись. Демоны отсмеялись, чтобы вновь вспомнить, что они люди. Кое-как усаживаюсь на попу и зеваю. После такого почему-то всегда клонит в сон. Стягиваю резинку с волос. — Шио-он… убью… Чувствую, как меня берут за подбородок. А? Вздрагиваю, ощутив боль — прихожу в себя. — Что тут- Рюгу, голубоглазая рыжеволосая Рюгу Рейна смотрит на меня так, что даже мамочка или карга одобрительно подняли бы большой палец. У меня плохое предчувствие. — Вы понимаете, что вы обе натворили? Сглатываю и, по наитию, киваю. С мамой это всегда помогает. Рюгу наклоняется к сестрице, отвешивает пощёчину и ей. — Ау, Рена!.. — В медпункт. Обе. Кейчи, помогай. — Да со мной всё… — нервно хихикаю, — ладно, поняла. Когда на тебя смотрят такими глазами, лучше подчиниться.***
— Больно! — Мион. — Да, молчу, молчу… Рена возится с сестрицей на кушетке, я же сижу у окна и откровенно скучаю, перебирая пряди пальцами. Пастырь на лбу противно чешется и саднит. Я тоже хочу на кушетку, почему в этой чёртовой школе она всего одна?! Приходится в итоге пялиться наружу, только там ничего интересного — время за полдень, солнце клонится, клонится… жара, тишина и полная безмятежность. Почему не люблю Хинамидзаву: здесь слишком ничего не происходит, в отличие от Окиномии: постоянно нужно изобретать приключения. А вот сестрице нравится. Слышен скрип открывающейся двери, лениво поворачиваю голову. На пороге стоит пышущая праведным гневом Чие-сенсей. Ой-ой. Она покашливает. — Сонодзаки Мион. И ты, Сонодзаки Шион, вы… — Это всё она виновата! — кричим мы с сестрицей в унисон. Только она ещё ойкает: Рена отвешивает ей крепкий тумачок. — Не хочу ничего слышать! Вы, две бессовестные мерзавки, вы… — Сенсей, — хмыкаю, — я, вообще-то, не виновата, я просто пришла навестить сестрёнку, а она, негодяйка… — Сонодзаки Шион-сан. Что-то в её тоне мне очень не нравится. — Да, Чие-сенсей? — Во-первых, приятно с тобой познакомиться. Во-вторых, — опасно сужает глаза, — я созвонилась с твоей школой, и мне рассказали, что тебя сегодня не было на занятиях. Рена смотрит на меня очень задумчиво и хищно, вместе с Чие-сенсей. Сестрица, высунув голову, улыбается от уха до уха. Эдакое «А-а-а…». — И я бы хотела, чтобы ты объяснилась. Нервно хихикаю. — Я почувствовала себя так плохо этим утром, а потом, а потом… — А потом ты приехала сюда, завязала драку с сестрой, и это тогда, когда я попросила её проследить за тем, чтобы все занимались делом? Чёрт, я что, злодейка тут?! —…виновата. Приношу извинения. — Хорошо. Но я, в любом случае, позвоню твоим родителям и расскажу им о твоём поведе- — Не надо! — вновь в один голос вопим с сестрой. — Не… надо? — Чие-сенсей, можете сделать с ней что угодно, только не говорите маме, — по телу Мион проносится дрожь. — Умоляю вас! Чие-сенсей хмурится и складывает руки на груди. — Это ещё почему, Мион-кун? — Потому что она меня убьёт, — не сдерживаю страха в голосе. — Она нас обеих убьёт. — Что за глупости, она же ваша мама! — Вот именно поэтому! — хором. — Нет. Твоя классная руководительница тобой очень недовольна, Шион-кун. Она всё равно собиралась позвонить твоей маме, и я это сделаю за неё. Пусть знает, чем её дочка тут занимается. — Мне кранты, — дёргается у меня глаз, — мне кранты… ха, ха… — Нам кранты, Шион! Ау, Рена! — Ми-чан, Ши-чан, прекратите наговаривать на маму, это невежливо. Мы с Мион переглядываемся, посылая друг другу волны соболезнования. Со стороны сестрицы больше, чем с моей: мне придётся принять удар первой. А, ей же ещё с каргой говорить. Ну, может, мне и правда повезло, хи-хи-хи!.. Но задница точно болеть будет. Мама может даже достать деревянный меч по такому особому поводу. Позёвывая, откидываюсь на стуле и прислоняюсь спиной к стене. Блин, как же спать тянет… Чие-сенсей уже вышла, когда Рюгу только-только заканчивает возиться с сестрицей. Напоследок, она строго смотрит на нас обеих. — Ми-чан, Ши-чан. — Да, Рюгу-сан? Она шумно вздыхает. — Ши-чан, пожалуйста, не надо обижать Ми-чан. — Она первая. — Ши-чан. Пожалуйста, — складывает руки внизу живота. — Ми-чан очень переживает из-за Кейчи-куна. Не надо с этим играть, хорошо? — Рена, я очень тебя благодарю, но это… — Ми-чан. Интересно, почему президент клуба не Рюгу, если она может заткнуть даже сестрицу? Хотя, догадываюсь: ей это просто не надо. — А может, мне просто тоже нравится этот мальчик? И что теперь? Не хочу им делиться! Рюгу улыбается, но не смеётся. Довольно жуткое чувство: вся из себя такая милая и приветливая, со взглядом, который не у всякого взрослого увидишь. Тяжёлые глаза, оценивающие, понимающие — такие бывают у карги, когда её маразм ненадолго выключается и она вспоминает, что у неё за спиной очень долгая и насыщенная жизнь. — Ши-чан, не надо вести себя плохо, хорошо? — А не то что? — А не то Рена тебя накажет. Никакой угрозы, никакого изменения тона, ничего — но мы обе с сестрицей ощущаем подступивший к спинам ледяной пот. Против воли я сглатываю. — Нехорошо забирать чужие игрушки только потому, что они тебе нравятся, Ши-чан. Особенно, если речь идёт о других людях. — Да я не… ну нравится он мне, ну и что?! Рюгу смотрит сквозь меня, будто вглядывается в тень позади. Призрака, стоящего за моей спиной. — Потому что тебе нравится не он, Ши-чан. Вздрагиваю. Как она… что она… я с ней общалась в прошлом году, но тогда я притворялась Мион! — Э?! — Тебе нравится другой человек. Не надо дразнить Ми-чан только потому, что она стесняется и творит глупости. — Р-рена? — икает сестрица. — Послушай, да всё хорошо, у нас такое… — Поэтому, я надеюсь, вы позабудете о вашем глупом пари. Позабудете ведь? А вот это уже чисто мамка, когда она на последней стадии кипения. Помню, она однажды поймала нас ночью за воровством сладкой бобовой пасты, которую оставили на утро к празднику. Наказывать не стала, ничего, просто вежливо попросила вернуться к себе в комнату. Мы тогда полночи не могли уснуть, лежали, прижавшись друг к другу, и дрожали. Решив, что мне уже достаточно внушения, она поворачивается к сестре — та замирает, как кролик перед мелькнувшим капюшоном ядовитой кобры. — Ми-чан. Не надо дразнить и обижать Ши-чан, ладно? Вы всё-таки семья и должны друг о друге заботиться. Семья — это важно. Важно же? — Н-но… — И поэтому, если твоя сестра в тебе нуждается, не надо её обижать и вообще делать вид, что ты ей не рада. — Легко вам говорить, Рюгу-сан, — оскаливаюсь, — у вас ведь нет ни братьев, ни сестёр. — Нету, — качает головой. — И нашей ситуации вы тоже не понимаете. — Не понимаю, — кивает. — Я правда не знаю, какие у вас отношения и почему вы живёте порознь. Однако я точно знаю, — склоняет голову набок, — что вы сейчас нуждаетесь друг в друге. Но так этого стесняетесь, что не можете не дразниться. Мы с сестрицей опускаем глаза, пристыженные. Рюгу, чёрт возьми, права — Мион не раз говорила, что из всех в их компании если она кого-то по-настоящему и уважает, то это именно её. Не уточняла, разве, почему, но как-то обмолвилась, что Рена слишком взрослая. — И вообще, Ши-чан, Ми-чан у тебя выиграла дуэль, это ты не захотела играть честно. Поэтому теперь Рена выйдет наружу, оставит вас наедине, и вы поговорите по душам. Хорошо? Переглядываемся. «Мы бы и так это сделали», — читаем друг у друга в глазах. Иногда я всерьёз считаю, что у нас телепатия. Рюгу оставляет нас наедине и закрывает дверь. Можно ещё и окно, но тогда станет совсем душно… не хочу. Как только посторонние удалились, сестрица тут же делает несчастную моську. — Шион, не забирай у меня Кей-чана! Закатываю глаза. Сестра такая сестра. Увидели бы друзья, какая она плакса и нытик, не отмылась бы до конца дней. — Нет, ты проиграла. — Пожалуйста, Ши-чан! — Сестра, я выиграла. — А Рена говорит, что я выиграла. У меня дёргается бровь. Формально — да, дуэль на палках я проиграла. И если бы у нас был какой-то регламент, то мне бы пришлось признать поражение. Но когда Сонодзаки следовали каким-то глупым правилам? Кто будет стоять последним живым на горе из трупов, тот и прав! — Выиграл тот, кто оказался сверху. И это не ты, сестрица. Мион хнычет. Боже, только не плачь, ладно? Меня это бесит. — Ну Ши-чан, но Кей-чан- — Которому ты даже не можешь признаться, что влюблена? Всхлип. Сестра, какая ж ты всё-таки… Вздыхаю, поднимаюсь, приземляюсь на кушетку и обнимаю Мион — она сидит, накрыв колени одеялом. — Кей-чан дурак! И ты тоже дура, Шион. Зачем тебе вообще понадобилось сегодня приезжать? — Мне стало грустно и одиноко, и я решила, что хочу с тобой увидеться. Что странного? — Правда? — оборачивается и смотрит на меня большими-большими красными глазами. Аккуратно утираю её слезу. — Правда. Это ты начала меня прогонять, вот я и обиделась. — Шион — злюка. — О, как будто ты у нас воплощение доброты, моя маленькая, глупая старшая сестра. Она прижимается ко мне и кладёт голову на плечо. Вдыхаю аромат её волос. Они у неё запутались, туда ещё и песок набился, а по-хорошему, так их бы помыть и расчесать. Да и мне бы не помешало. А ещё у нас у обеих посреди лба пластырь. И куча помазанных гелем синяков. Мне кажется, Рюгу на неё полтюбика потратила. — Бабушка будет зла. — Скажешь карге, что пыталась меня прогнать, я заупрямилась, вот и устроили драку по канонам Сонодзаки. — Тогда она мне всыплет, что я проиграла. — Тебе не привыкать, сестрица. Мне мама тоже сегодня устроит сладкую жизнь. — Могла бы просто не прогуливать. Отвешиваю сестрице несильный щелбан, она ойкает. — А ты не делай вид, что ты прилежная отличница и девочка пай. Знаю я, как ты учишься. Сестра морщится: — Ладно, ладно, но это ты виновата, ты всё устроила, Шион! М-м, а тут она права. Но чтобы я это признала вслух? Перевожу тему: — А этот мальчик забавный. Замечаю очень хмурый и подозрительный взгляд Мион. Вот прямо: «Я не ревную, я так, записываю, кого прикопать следующим». Не выдержав, снова щёлкаю ей по носу. — Да не нужен он мне, успокойся уже, сестра. — Правда-правда? — тут же меняется в лице. — Правда. Не совсем. Не буду же я говорить вслух, особенно после такого примирения, что соблазнить городского — нечто вроде нашего соревнования. Он мне не нужен: ему далеко до моего Сатоши-куна. Но… хочется. Хотя бы чтобы утереть нос сестрице. Она фыркает. — Не верю. Наверняка потом ещё будешь к нему лезть, противная Шион. — Тогда полезь к нему первой и сделай так, чтобы он не глядел ни в чью сторону, кроме твоей. Например, на ту же Рюгу. — Не хочу проиграть Рене! Не хочу! — Не проиграешь, сестра, успокойся. Я тебе помогу. Её глаза округляются. — Поможешь? Поджимаю губы. На самом деле я не хочу работать сводней для сестры — я сказала это только под влиянием момента. Но, похоже, она отнеслась к этому со всей серьёзностью. Ладно, ладно, последнее слово всё равно за мной. — Да, помогу. Потому что устала наблюдать, как моя великая сестра и наследница клана Сонодзаки ходит с видом побитой собаки. — И ничего не побитая! — Будешь спорить с сестрицей Шион? Она стыдливо опускает глаза. То-то же. Нашла на кого бочку катить. Забавно, но в наших отношениях я всегда была ведущей. Мион, она… м-м. Как бы это лучше сказать? Мион хорошо продумывает сложные планы. В наших совместных проказах именно она отвечает за то, чтобы нам всё сошло с рук. Но когда ей надо что-то делать для себя, побыть главной — она теряется. Сестрица… слишком стеснительная, что ли? Ей всегда было трудно говорить о том, что она хочет на самом деле. И на фоне неё я, которая с детских лет дралась и спорила хоть с мамой, хоть с папой, хоть с каргой. Мион в голову не взбредёт украсть сладкую бобовую пасту, даже если сестрица будет весь день стоять и гипнотизировать её томным взглядом. Однако стоит мне сказать, что собираюсь это сделать сама, как сестра тут же напросится в долю и предложит уже готовый план. И так было всегда. Годы расставили всё по своим местам, сейчас Мион вполне умеет за себя постоять. Но стоит нам оказаться вместе, как всё возвращается на круги своя. Некоторые привычки слишком уж сложно изжить. — Скажи, — наконец, произношу я. — М-м? Я знаю, какой вопрос собираюсь задать. Но не знаю, хочу ли. Словно дневники, которые остались в моей квартирке — это прошлое, которое я поместила под замок. И снять его — выпустить наружу ту боль, от которой я так сильно пытаюсь сбежать. Мои пальцы впиваются в Мион. — Шион? — Сестра, помнишь, тебе однажды вечером позвонил Сатоши-кун? Она кивает. — Ты про тот случай, когда он хотел поговорить с тобой, думая, что это я? — Да, именно. Она морщится, вспоминая. — Если честно, плохо помню. Это ведь было незадолго до того, как он- — Не смей. Она хочет сказать «перевёлся» — удобная фраза, чтобы проигнорировать тот факт, что его уже может не быть на этом свете. —…с ним это случилось. А что? — Я тебе ничего не рассказывала про наш разговор с ним? — Нет. А потом всё так навалилось, что нам и не до того было. — Ясно, — вздыхаю. Действительно, на что я рассчитывала? В отличие от сестры, я предпочитаю свои тайны держать при себе, я всегда была скрытной. И сейчас мне это выстрелило в ногу — сестра была последней ниточкой, чтобы вспомнить. Казалось бы, этому бы отпечататься в памяти, намертво, но сейчас, почти год спустя, я вижу в прошлом только комок из переживаний. Шок, смятение, злость, желание сделать хоть что-то, желание предотвратить надвигающуюся беду… — Прости, что ничем не могу помочь. — Да ладно, — прикрываю глаза. — Некоторые вещи лучше не вспоминать. Мион кивает и отстраняется. Потягивается, зевая. — В любом случае, мы должны позаботиться о Сатоко — наверняка он хотел от нас именно этого! Моя голова звенит, словно на неё приземляется многотонная кувалда. — Ты всегда обо мне заботилась, Мион. — Ой, да ладно те, смущаешь дядьку! Пытаюсь шутить, чтобы скрыть волнение. Сердце так и бьётся, часто-часто. Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук. За окном вовсю стрекочат хигураши, в сетку суицидятся комары. Жарко — но мне холодно. Ноги, руки — кажется, будто они покрылись коркой льда. Сглатываю, сжимая трубку. Провод тянется от аппарата, точно нить, связующая меня с Сатоши. — Хотя тогда, с Сатоко, ты поступила… плохо. Стыдливо опускаю глаза в пол. Сорвалась, признаю, может, хватит мне это припоминать, блин? — Я просто… просто… — Она теперь тебя боится, Мион. Что на тебя нашло? — Да, дурак был. Каюсь. Всё равно проблемы Сатоко — проблемы моей сестрицы. Сатоко сама во всём виновата. Это из-за неё тебе приходится так несладко, Сатоши-кун. Потому что эта бесполезная маленькая дрянь только и умеет, что хныкать и вопить, чтобы Ни-ни защитил её. Мы ещё долго беседуем о всяком — голос Сатоши слегка подрагивает. Он нервничает. И не меньше меня хочет оттянуть момент. — Мне кажется, за мной кто-то следит, Мион. Закусываю губу. Слышала об этом от Рюгу — меня обожгло обидой, что Сатоши своими сокровенными переживаниями поделился с ней, а не со мной. Неужели я была таким плохим другом? Неужели я не заслужила твоего доверия? — Я не знаю, как долго ещё выдержу. Но я… я хочу это всё закончить. — Как… именно закончить? Весь разговор у меня плохое предчувствие. От начала и до конца, оно преследует меня, этот липкий, как паутина, страх. На том конце слышу смех — очень грустный, как предзнаменование чего-то зловещего. Я с трудом изображаю сестру: и мой голос, и я в любой момент готовы сорваться, и тогда… тогда мой обман раскроется. Нервно тереблю прядь волос в своих руках. Еле сдерживаюсь, чтобы, как в детстве, не положить её в рот и не начать жевать. — Скажи, Мион. — Да? — Если со мной что-то случится… пообещаешь? — Что угодно. — Нет, так не годится, — снова смех. — Можешь пообещать, прямо здесь и сейчас? — Обещаю, — говорю я, не колеблясь ни секунды. — Если со мной… внезапно, случайно, что-то произойдёт. Пожалуйста, позаботься о Сатоко. Хорошо? Пожалуйста, позаботься о Сатоко, хорошо? — Ш… Шион? Ты чего? Сестра? Я давлюсь воздухом. Он не заходит внутрь, он не может — я ему не позволяю. Я… против воли глаза щиплет. Шион, держись, только не здесь, не сейчас, не… — Шион?! А потом я взрываюсь. Я реву, истошно, не сдерживая себя. Мион что-то вопит, паникует, пытается достучаться до моего разума, но я её не слышу. Я задыхаюсь, захлёбываюсь, тону в истерике. Мне хочется лечь на пол и умереть, просто умереть, просто умереть и никогда-никогда не смотреть в зеркало, чтобы не видеть в нём позорную себя. Любишь Сатоши? Как никто переживаешь о нём? Как никто помнишь о нём?! Ты всего-навсего эгоистка, которая просто берёт от жизни то, что ей нравится. Сестра прижимает меня к груди и гладит по голове, говорит какие-то глупости — пытается копировать меня, когда я успокаиваю её истерики. Выходит так себе: она едва сдерживается, чтобы сама не разреветься. Так, чисто за компанию. Сатоши-кун. Сатоши-кун. Значит, в том сне я сожалела об этом? Ха… какая ж я глупая. Какая наивная, самовлюблённая и гордая. Столько говорю о своём величии, о том, какая я прекрасная… а по факту — всё мыльный пузырь. Я самозванка. За всё время общения, пока я притворялась сестрой, Сатоши просил меня ровно об одной вещи. Очень маленькой, но очень важной. Перед лицом злой тёти, злого дяди, перед лицом нечестных и невыносимых обстоятельств, Сатоши всегда помнил, что у него есть сестра, Ходжо Сатоко. Да, она бесполезная плакса, которая ни на что не годится, даже не может защитить себя в случае угрозы. Но… Ни-ни было на это всё равно. Ни-ни был готов постоять за неё ценой своей жизни. Тот самый Сатоши, которого я знаю. Тот самый никудышный Сатоши, который о себе-то с трудом мог позаботиться, вечно у него всё шло наперекосяк. Но даже он, тот никудышный рассеянный простачок, был готов на всё ради своей сестры. И он, понимая и предчувствуя, что скоро с ним что-то случится, доверил своё самое дорогое в мире сокровище единственному человеку, которому мог доверять — мне. Жизнь — забавная штука. Я столько сделала для Сатоши, столько думала о нём, столько пыталась ради него, напрочь забыв о том, что хотел он сам. Когда полиция думала его арестовать по подозрению в убийстве родной тёти, я раскрыла своё настоящее имя: я Сонодзаки Шион, а не Мион. Не то чтобы моё существование такой большой секрет, но тогда и в тот момент я скрывалась, чтобы кара карги не настигла меня — я ведь сбежала из Святой Люсии, куда попала по её милости. И понимая, что только так я могу спасти его, я подставилась. Я создала ему алиби — даже догадываясь, чувствуя, что именно он, не кто-то другой, взял в ночь Ватанагаши судьбу в свои руки, чтобы защитить себя и сестру от издевательств злобной тёти. Сам Сатоши… выглядел спокойным. В его глазах я видела смирение: он был готов понести любое наказание. Если ты не можешь защитить себя, я стану твоим щитом, твоими клыками, когтями и яростью, Сатоши — ибо иначе на что вообще я рождена Сонодзаки? Гнев карги разил намертво. За каждого, кто связан с тобой, плати по ногтю, Шион. Один за дядю, давшего подработку, один за Касая, помощника в побеге, один за щенка Ходжо, навлёкшего позор на всю нашу семью. Сонодзаки ненавидят полицию. Мы живём в тени, они охотятся на нас. Мы волки, они цепные псы. Заплати ты, Шион, или заплатят они, твои люди, каждый из них. …я до сих пор помню, как болят ногти, вырванные наживо. Мои пальцы помнят об этом — там, на левой руке, если приглядеться, видно, потому что три крайних растут очень криво — несмотря на все мои попытки спрятать уродство при помощи пилки и маникюра. Моё тело помнит и уже не никогда сможет забыть. Забавно. Я помню столько деталей, я помню, сколько бессонных ночей просидела, сколько промотала денег на маджонг-салоны с Оиши (противный старый тануки), сколько переживала и плакала о тебе. И, в конечном счёте, уверившись в своей исключительности, я… я просто забыла. То единственное, о чём ты когда-либо меня просил. — Успокоилась, Шион? — всхлипывает сестрица. У неё всё лицо зарёванное — вот ведь… Мион. Вместо ответа зарываюсь к ней в грудь. Так тепло. Такой пряный запах. Такой знакомый и родной. Почти как когда мама обнимает. — Я совершила страшный грех, Мион. — Г-грех? Она не понимает. И навряд ли поймёт, даже если ей объяснить. Мион слишком простая, честная и открытая. Да о чём это я — она заботилась о Сатоко, ибо чувствовала, что так надо. Просто потому, что всё это время была куда более верным и настоящим другом, чем я когда-либо смогу стать — я, девушка, которая любит. Я совершила страшный грех, я это знала. Я всегда его чувствовала, вспоминая о Сатоши. Наверное, именно поэтому я не могу посмотреть ему в глаза? Я совершила страшный грех. Но грех был не в том, что я забыла Сатоши. Нет, в своей гордыне и скорби я отвергла его единственное и самое дорогое сокровище. Позаботься о Сатоко, сделай так, чтобы, даже если меня не станет, она не осталась одна. И забыть об этом — мой настоящий грех Демон смеётся. Но не от радости — он смеётся потому, что иначе ему будет невыносимо одиноко и больно. Смейся, демон, ибо сегодня твой день. День, когда я вспомнила то, что так пыталась забыть