Легенды Синего Яра

— Веля! Веля! Вставай скорее! Тебя князь зовет. — скрипучий голос отца вырвал из тягучего полного дымчатых образов сна. — Веля, хватит лежебочничать! Красна, скажи своему сыну, чтобы поднимался! — Веля, сынок, вставай. Князь велел тебя привести. — сонно пробормотала мама, широко зевая. Ивелин поморщился и нехотя приоткрыл один глаз. Над ним склонились оба родителя, и отец упрямо тормошил за плечо. Он, низенький и приземистый, нервно поглаживал редкую козлиную бородку и взволнованно пнриговаривал. — Вставай, вставай, Велечка. Князь хочет тебе наказ важный дать. Сказал мне: « Веди сына своего младшого, Кресень-писарь. Хочу я ему наказ дать важный. Только сыну твоему могу доверить такое дело, больше никому» — важно изрек отец. Ивелин удивленно распахнул оба глаза и резко сел. — Какой еще наказ? — голос его был хриплым спросонья. Матушка заботливо подала сыну крынку с водой и пригладила его пшеничные волосы. — Так откуда ж я знаю, сына — сокрушенно покачал головой отец. — Давай, Веля, одевайся скорее. Не заставляй Великого Князя ждать. Напившись, Ивелин встал, натянул рубаху, влез в сапоги прямо на босу ногу, подошел к лохани в углу светлицы и наскоро умылся. В распахнутое окно ворвался утренний ветер, принося с собой запахи талого снега и костра. Странно, вроде рано еще для костров — кто ж их посреди Протальника жжет? С этими мыслями Ивелин кинул взгляд на сливочно-розовое небо, что с каждой секундой становилось все ярче и красочнее. Зодчий повязал пояс, закрепил кошель, нож и небольшой мешочек с подарком для княжны. — Идем, отец — сказал он. — Идем, Веля, идем — засуетился писарь, а матушка заохала, безуспешно пытаясь пригладить непослушные вихры сына. — Сегодня свадьба…видать важное дело поручить тебе хочет. Ты, Веля, князя слушай с почтением, и что бы он тебе не приказал, бесприкословно выполняй. Ивелин кивнул, думая, что же за такое важное дело у князя на рассвете. Может велит ему что-то к свадьбе намалевать? Да это он только с радостью…только вот, как успеть? — Может женить тебя решил! — мечтательно воскликнула матушка и всплеснула пухлыми руками. — Видать на Саяне. А на ком же еще, точно на Саяне нашей! Не верю я в эти слухи о Багровых землях. Не может наш князь этим кровопийцам дочь своего побратима отдать. Ивелин еле сдержался, чтобы не закатить глаза. С матушкой разговаривать о женитьбе было бесполезно. Красна вбила себе в голову, что свадьба с Саяной — это лучшее, что может случиться с их семьей. Если только внезапно к нему в невесты не набьется какая-нибудь знатная девица из самого Свет-града. — И, правда, Краснушка, душа моя. — внезапно поддержал отец и деловито поправил сыну ворот рубахи — Внутри княжества надо связи укреплять. У Славена Мудрого наследника-то нет. Кому трон отдаст в будущем? — и не дожидаясь ответа продолжил — Войцеху Зоркому, воеводе нашему, отдаст как пить дать. Его род дальше править будет, если не родит княгиня сына. Поэтому, Веля, надо тебе на Саяне самому жениться. Не надо никаким баграм ее отдавать, а то запустят свои загребущие руки в Синий Яр, вцепятся мертвой хваткой, и никакой поганой метлой этих волков не выгоним. Надо, чтобы вокруг князя нашего только надежные люди были, верные. Например наш род чем плох? — Хватит, — раздраженно прервал Ивелин. — Сам говорил, нужно торопиться. Чего языками чесать за зря. И не называйте меня Веля. Я уже не мальчик! — И то верно, сыночка — спохватился отец и засеменил к дверям. — Жди нас здесь Краснушка — кивнул он матери, и та взволнованно затеребила пальцами бахрому шерстяного платка, наспех повязанного на голову. Покои княжеского писаря находились на втором ярусе терема, в северном крыле. Княжеские же палаты располагались на третьем, самом верхнем, чтобы быть ближе к духам. В народе его называли не иначе как золотые палаты. Поднявшись наверх по широкой лестнице и миновав сонную стражу, Ивелин с отцом поспешно прошли по пустой галерее. Писарь шел привычно, не обращая внимания на богатое убранство третьего яруса, а его сын не смог сдержать любопытсва: все же не каждый день у него была возможность посещать палаты самого Великого князя. Алый рассвет проливался сковозь высокие окна с оловянными рамами, стекал на дощатый узорчатый пол и скользил неровными розовыми полосами, окрашивая серебряные подсвечники на стенах, светильники под сводчатым потолком и высокий помост в конце палаты, где стоял большой, украшенный золотом трон. Он был не такой большой, как в приемных палатах, но и над ним висели два острых перекрещеных копья и шлем без забрала посередине — знак княжеского рода Славена Мудрого. В этих залах Князь устраивал небольшие пиры для ближайшего круга, поэтому убранство было скромнее, чем в огромных палатах на первом ярусе, где всю ночь без продыха готовились к свадьбе слуги. По обе стороны от помоста было две двери, ведущих в покои княгини и князя. Когда отец уверенно направился к левой, Ивелин замер в нерешительности. — Мы что же, отец, в покои к самому князю пойдем? — громким шепотом спросил он. — Она нас не здесь принимать будет? — Ивелин кивнул на пустующий трон. — Да-да — поспешно закивал писарь, озираясь — Князь велел тебя вот так привести, без доклада и прочей суеты. Давай же, заходи быстрее! Он открыл дверь перед сыном, и Ивелин, с опаской озираясь, вошел в княжескую опочивальню. Здесь, в сердце Синего Яра, он раньше никогда не бывал, да и даже представить не мог, что когда-то ему доведется посетить спальню Славена Мудрого. Ноги стали ватными, а сердце заходилось от волнения. Мысли скакали, пытаясь сложиться в ответ на казалось бы простой вопрос: к добру ли все это происходит? Князь сидел в резном кресле у окна и задумчиво смотрел, на разрастающееся зарево над кромками сонных елок. Одной рукой он неспешно выстукивал по подоконнику какой-то незамысловатый ритм, а другой поглаживал густую бороду. — Княже! — писарь согнулся в поклоне, и Ивелин поспешил повторить за отцом. Он так опешил, что чуть не забыл о почтении. — А, проходи Кресень, — кивнул князь и рукой указал на широкую скамью за массивным столом. Дождавшись, когда писарь с сыном усядутся, Славен махнул рукой, отзывая двух чернавок, которых Ивелин даже и не заметил по началу. Они ютились в углу, и, казалось, пытались слиться со стеной. Девушки поспешно выбежали, а Славен Мудрый повернулся к пришедшим. — Ивелин, сынок, нужно скакать в Сосновую Падь. Писарь вздрогнул, явно не ожидая такого поворота и сжал руку сына под столом. Ивелин ощутил ледяные пальцы отца, и от этого ему стало еще неспокойнее. Князь тем временем поднялся со своего места, прошел к широкой кровати и выудил из вороха подушек свиток, срепленный восковой печатью. — Это срочное донесение для нашего воеводы Войцеха Зоркого. Если ты тронешься в путь, когда солнце поднимется над этими елями, то третьего дня будешь на месте. Поедешь один, без сопровождения. Основной тракт размыло, поэтому скачи лучше проселочными дорогами, там мужики, говорят деревянные настилы на особо опасные места кладут. К тому же ты без телеги, лошадь не увязнет в грязи. Ивелин ошалело уставился на отца. Тот в свою очередь как-то странно крякнул и схватился за козлиную бороду, потянув на себя. Его водянистые глаза нервно забегали, явно пытаясь понять: поручение князая приблизило их род к трону или отдалило. Как именно княжий приказ трактовать и жене объяснять. Ивелин же испугался. Он, как говорил его дядя, крови не вкусивший, поедет на другой конец княжества, да еще и один. Как можно ему доверить важное донесение для самого воеводы, когда Ивелин за пределы княжеской рощи-то выезжал от силы пару раз и то не один. А тут без старших, да еще и к подножию Иных гор. — К-конечно, княже, он сейчас же соберется и поедет. Я велю запрячь лучшего коня, самого быстрого… — пролепетал писарь, а князь покачал головой. — Коня обычного, одежду надеть неприметную. — велел Славен Мудрый — Донесение срочное и, как вы уже поняли, тайное. Никто, слышите, никто не должен узнать об этом. Особенно багры. Поэтому тебя и отправляю, Ивелин. Во-первых никто по пути в тебе не узнает княжеского посланника, а во вторых то, что написано на пергаменте должно попасть лично в руки Войцеху. И ничьи глаза более не должны читать его. Ивелин заморгал и окончательно запутался. На языке крутились десятки вопросов, но задавать их князю сын писаря не решался. Он хотел обиженно воскликнуть: Княже, ты отсылаешь меня в день свадьбы Рогнеды? Почему не даешь проводить ее в последний путь? Но он лишь горько усмехнулся, осознав, как по-детски прозвучат эти его восклицания. У князя срочное дело к отцу Саяны. И это важное для княжества задание Славен Мудрый доверяет ему, Ивелину! Не своими ближайшим ратникам, не гридям, а ему! Мальчишке, который еще не успел доказать свою преданность в бою! Гордость заклокотала внутри петухом и громко и радостно запела. Князь протянул Ивелину свиток, и тот, поспешно вытерев ладони о штаны, поспешил принять его из рук Славена. — Благодарю за оказанную честь, княже! — он склонил голову, стараясь говорить ровно и спокойно. — Я не подведу тебя. Доставлю свиток вовремя. — Так поторопись! — кивнул князь — Я знаю, что не подведешь. Поэтому и прошу именно тебя, сына моего ближайшего человека. Ивелин с отцом поднялись, снова поклонились и спиной направились к выходу. — Княже! — вырвалось у Ивелина, прежде, чем отец успел его одернуть — Передай это Рогнеде, прошу! Это…небольшой подарок…память о доме. При упоминании дочери Славен помрачнел, но кивнул, принимая из рук Ивелина небольшой мешочек. Внутри лежал глиняный черепок, на котором красками был изображен Синий Яр, сияющий золотом куполов и утопающий в хвойной зелени. — Эх, и умелый у тебя сын, Кресень. Вон как малюет! Вернется, женю! И гриднем своим сделаю. А в свободное от службы время, будешь терем расписывать так, чтобы послы из самого Свет-Града дивились. Как тебе, а, Ивелин? — Твоя щедрость не знает границ, княже! — Ивелин поклонился, чувствуя, как шеки заливает краска. — Только не подведи меня. Прямо в руки отдай! — в последний раз повторил князь и махнул рукой, отпуская писаря с сыном. Отвернулся к окну и снова застучал пальцами по раме, выводя какой-то неровный и нескладный ритм. Гридь…княжеский гридь, член его личной дружины, да быть не может! Ивелин всю жизнь провел в обучении ратному делу, неплохо владел мечом, копьем и луком, но чтобы прямо в гридницу княжескую попасть и стать его личной охраной…Дух захватило от таких мыслей и даже голова кружиться начала. Отец так вообще раскраснелся, по лбу потекли капли пота. Они бежали вниз по остроносому лицу и прятались в жидкой козлиной бородке. Почести писарскому роду обещали знатные: и жену и княжескую милость. Но на душе у Ивелина все равно почему-то свербило. Не видать ему свадебного пира, не пометать ножи по соломенным куклам на игрищах, не выйти на кулачный бой с кем-нибудь из багров. И самое страшное и болезненное — не проститься ему с Рогнедой и не проводить княжну в последний путь. Хотелось возразить, попросить князя дать ему возможность побыть на свадьбе хоть до полудня, но разве мог он? Конечно не мог Ивелин пойти против воли Славена Мудрого. Раз велел сейчас сделать коня, значит, дело и правда срочное и не требует отлагательств. И, видать, слишком важное, раз князь посылает именно приближенного к себе человека, а не гонца или почтового ястреба. Грусть от невозможности быть рядом с близкими в такой важный день смешалась с осознанием, что он, Ивелин сын писарский, теперь не какой-то мальчик, у которого вот так просто русалка может без поледствий стащить сапог, а самый настоящий мужчина. Без пяти минут княжеский гридь. Гордость снова разгорелась где-то внутри, но все равно этот свет не мог разогнать беспокойную дымку дурного предчувствия и какой-то детской и глупой обиды. Покинув княжеские покои, отец развернулся к сыну и взял его за плечи. Кресень доставал Ивелину лишь до подбородка, поэтому писарю пришлось встать на цыпочки, чтобы заглянуть сыну в глаза. — Я горжусь тобой сынок! — изрек он звенящим в предрассветной тишине тоном — Видят духи, больше всех горжусь! Будешь с дядькой своим гридем княжеским. А это значит, будущее твое обеспечено. Можно мне, старому, и на покой… — он зашмыгал носом и его водянистые бледно-зеленые глаза увлажнились. — Да что ты говоришь, отец! — отмахнулся Ивелин. — Развел тут болото! Идем быстрее, надо велеть скарб собирать да коня седлать. Если духи позволят, вернусь через седмидцу. — он направился вперед к лестнице, но вдруг обернулся на Кресеня и с горечью произнес — Передай Рогнеде, батя, что не мог я князя ослушаться. Попрощайся за меня. — Попрощаюсь, Велечка, попрощаюсь — отец утер рукавом глаза и поспешил за сыном. — Идем, сына, карту тебе найдем. Ты же за пределы терема-то не выезжал никогда…ну ничего, справишься,мой мальчик, дело нехитрое… Ивелин заботливо придержал старого отца за локоть, помогая ему спуститься с крутой княжеской лестницы. Рассвет охватил все еловые верхушки, что виднелись в окнах и, казалось, поджег их ярким беспощадным пламенем, что стремилось вверх, будто пытаясь спалить сам небосвод. — Ветрено будет…— услышал Ивелин голос Анисьи где-то под окнами. — Красный рассвет всегда к ветреной погоде. — Или кровь прольется, вон-а как разгорелось… — подхватил Кузьма и затянул знакомую всем в Синем Яру песню. Ой то не красный, то не алый, То кровававый дня восход Что нам ветер одичалый С красным солнцем принесет? Ой то не ветер, то не ливень То богов великих гнев Кровь прольется, и погибель Будет ждать к закату всех. Ой то не… — Типун тебе на язык, Кузьма! — послышался громкий шлепок, и недовольный возглас конюха, видимо, Анисья дала парню хорошую затрещину. — Кто ж песни погребальные в такой день поет?! Хочешь беду на свадьбу на кликать! А ну иди работай, лодырь, сейчас я тебя…ух! Ивелин усмехнулся, а отец нахмурился. Снова погладил бородку и недовольно крякнул, мол, вечно эти дворовые вздор какой-то городят. — Идем, скорее Велечка…Ивелин… — поправился он и впервые за утро улыбнулся, потянув сына в сторону своих покоев, где все еще беспокойно куталась в шерстяной платок матушка. *** Коня ему дали простого, но зато резвого. Он легко трусил по лесной тропинке, тихонько пофыркивая на просыпающихся в кустарниках птиц. Ивелин погладил жеребца по рыжей гриве и легонько пришпорил. Собрался парень быстро: надел поверх рубахи черный шерстяной плащ с заячей оторочкой, чтобы не выделяться. Сапоги обул ношеные, только суму взял новую, кожаную. В ней на самом дне лежал свиток с княжеской печатью, а поверх —незамысловатый скарб: пара носков, каравай, вяленое мясо да небольшой горшочек с ячневой кашей и пареной репой. Утренний лес уже начал стряхивать капЕль с просыпающихся веток. Подтаявшие сугробы снега в тени влажно заблестели, окутанные теплом, а кое-где среди прошлогодней травы уже распустила белые лепестки ветреница и наполнила сырой воздух леса легким цветочным ароматом. Среди белоснежных головок виднелись желтые бутоны горицвета. — Смотри-ка, — сказал Ивелин своему коню. — Горицвет распустился. Хороший знак, говорят, для путников. Вещий Лешко говорит, что его бутоны хорошо заваривать при лихоманке. Сорву-ка я немного, мало ли что в пути приключится. — он помолчал, осматривая белоснежно-желтый ковер — Красиво цветут, зарисовать бы…жаль времени нет. Ивелин спешился и склонился над желтыми бутонами. Сорвал пару соцветий и хотел уже было вернуться к жеребцу, что довольно завтракал и белыми и желтыми цветами без разбора, как вдруг знакомый холодок пробежал по спине. — Цветочки любишь, княжич? — Я не княжич! — прошипел Ивелин и положил руку на меч. Он обернулся, встречаясь глазами со своей вчерашней знакомой. Русалка стояла чуть поодаль, скрываясь в еловой тени. Подол длинной рубахи был запачкан грязью, а с зеленоватых волос капала вода. — Все вы для меня княжичи. — усмехнулась девка и рассмеялась, обнажая белые ровные зубы. — Чего прицепилась ко мне? — разозлился Ивелин, чуть вытаскивая из ножен лезвие. Русалка перестала смеяться и расширила глаза в притворном ужасе. — Ой боюсь, боюсь. И что же ты сделаешь, княжич? Заколешь меня? — Надо будет, заколю! — огрызнулся парень, положил соцветия в мешок и направился к лошади — Иди куда шла, или плыви. Что вы там русалки делаете обычно? С этими словами он запрыгнул на коня и, больше не обращая внимания на нечисть, потянул поводья. Конь недовольно фыркнул и продолжил жевать ветреницу, помахивая хвостом. — Пшел, я сказал! — Ивелин с силой дернул повод, и русалка звонко и заливисто захохотала. Чувствуя, как краска приливает к щекам, парень спрыгнул с жеребца и снова потянул в сторону тропинки. — Давай же, ну! Конь упрямо продолжал поедать травку, даже и не думая двигаться с места. Ивелин зарычал и попытался подтолкнуть жеребца сзади, но тот обиженно махнул ногой, чуть не заехав хозяину в грудину копытом. Парень отпрянул и зло уставился на русалку, что с интересом наблюдала за происходяшим из полумрака чащи. — Твоя волшба нечистивая? — Я всего лишь русалка. Откуда у меня силы живое подчинять? Я лишь мертвое могу — неожиданно мягко улыбнулась она — Твой конь сам не хочет идти. Чувствует недоброе. — Какое еще недоброе? Если только тебя чует, тут больше никакого зла вокруг нет. — Ивелин поправил съехавшую шапку, отряхнул травинки с плаща и снова подошел к коню. Погладил по рыжей гриве, провел пальцами по белой полосе на широкой переносице. Конь ткнулся парню в шею и довольно фыркнул. — А ты далеко собрался? Смотрю, мешок прихватил такой здоровый, оружием обвесился, словно береза сережками. Точно, думаю, княжич замыслил что-то нехорошее раз в день свадьбы княжны покидает Синий Яр. — вкрадчиво произнесла девка, делая шаг из тени. Солнце тут же позолотило бледную кожу, окрасило волосы в пшеничный. — Я не княжич. — уже привычно поправил Ивелин, продолжая гладить коня и не смотреть на русалку. — Куда еду, не твое дело. После слов русалки о свадьбе притихший было огонек сожаления и горечи снова разгорелся. От мысли, что княжну Ивелин больше никогда не увидит, защипало глаза, но он тут же одернул себя, запрещая горевать о той, кто уходит в лучший мир. Рогнеду ждет бесконечное счастье в объятиях могущественного и всесильного духа, что повелевает громом и молнией. — Согласна, не мое. — кивнула тем временем русалка и сделала еще шаг. Ивелин напрягся, наблюдая краем глаза, как неспешно приближается к нему тонкая фигурка. — Только вот чую я, соколик, что в один конец твой путь проложен. — Да что ты мелешь, глупая! — парень зло сплюнул под ноги и снова положил руку на рукоять меча — Проваливай отсюда по-хорошему, пока не получила клинок в сердце. Он не успел сделать и полвдоха, как дева оказалась рядом. Прижалась вплотную к его рубахе, обдавая запахом ряски и кувшинок. И снова Ивелин подивился, какие у нее живые глаза: светло-серые, словно утренний туман, в который янтарыми крапинками закрался солнечный луч. — Отойди, иначе… — Хотел бы убить, уже убил бы. Сам знаешь, сил пока мало у меня. — она провела ледяными пальцами по скуле Ивелина, и тот вздрогнул, чувствуя как сбивается в груди дыхание. — Знаю, не веришь мне, нечистивой. Не виню тебя за это. Только вот, возьми этот камыш с собой. Сделай из него свирель и позови меня, когда нужда будет. Сам не сорвешь, поэтому я сама тебе принесла. У русалки в руках сам собой возник тонкий прутик камыша с коричневой мягкой шапкой. Она вложила его в обмякшую руку парня и снова заглянула в глаза. Огоньки, так похожие на алатырь, засияли, расползаясь от зрачка в стороны, заполняя всю радужку. И снова у Ивелина стянуло живот, и сердце заскакало галопом. Он подался вперед, чувствуя прохладное дыхание на своей щеке. Рука сама собой легла на тонкую талию и прохладная кожа девы внезапно обожгла пальцы даже сквозь влажную ткань ее рубахи. — Возьми камыш, княжич. И помни, доверяй только своему сердцу. Только оно знает правильный путь. Ивелин сглотнул, неотрывно следя, как двигаются красивые полные губы. Ему хотелось вот так стоять, обнимая хрупкую спину, никуда не спеша и не думая ни о чем. Зачем нужны какие-то заботы, дела, обязанности, когда можно чувствовать мягкое дыхание красивой девушки, тянуться к таким манящим губам, тонуть в янтарном взгляде и растворяться в нежном голосе, похожем на переливы весенней капели. И зачем он вообще куда-то ехал? Кажется, у князя было важное задание для него? Срочное донесение воеводе, от которого, возможно, зависят чьи-то судьбы и жизни… Он чувстовал девичью грудь под тонкой тканью, ощущал ее, твердую и налитую. И вот здесь должно бы биться у девы сердце, срываться с ритма и заходиться галопом. Кровь должна бежать по венам и румянить щеки. Но в груди русалки было пусто, ее сердце молчало, делая похожей на каменное изваяние. Красивое, притягательное, но мертвое. — Если я возьму камыш, ты отстанешь? — хрипло спросил он, сжимая челюсти и заставляя себя разжать объятия и отстраниться. Русалка недовольно поджала губы, но кивнула и тоже неожиданно отошла на шаг. — А ты сильнее, чем я думала. Мало кто может противиться моему очарованию. Даже духам не всегда это под силу… — хмыкнула она. Ее голос все еще звенел в ушах колокольчиками, приоткрытые губы манили, поэтому Ивелин поспешно отвернулся, сунул камыш в сумку и вскочил на коня. — У тебя нет никакого очарования. Только волшба нечистивая. А ты пустая и мертвая девка. Все, что ты можешь — это честных людей в топи заманивать! — слова вырвались сами собой, и Ивелин почти было пожалел о сказанном, все же девка, казалось, зла не желала, а так со скуки к нему приставала. Но тут русалка громко расхохоталась, запрокинув голову назад. — Говорю же, княжич. Далеко я от озера, нет у меня силы. Поэтому, соколик, все что ты сейчас делал — только твои желания. Не такая уж я и мертвая и нечистивая, выходит. — наблюдая, как лицо Ивелина бледнеет и идет красными пятнами, русалка снова расхохоталась — Не потеряй камыш, Ивелин. Я помогу, когда будет нужда. — с этими словами дева щелкнула пальцами и испарилась, будто ее и не было. Ивелин почувствовал, как кровь приливает к щекам и склонился к своему коню, пряча в рыжей гриве лицо. Как же не волшба…точно она, а как иначе. Не мог Ивелин сам нечистивую девку обнять, да еще и думать о ее губах. Туманит ему рассудок, проклятая! Нет веры этим полумертвым тварям. Давно пора князю их всех со свету сжить, а он все жалеет, говорит, что они тоже часть бытия. Хороша часть бытия: ни живы ни мертвы, только гадят людям и при любой возможности пытаются живое умертвить да в нечисть обратить. Чтобы так же маялись, застряв между двумя мирами и не знали покоя. Дядя Ивелина всегда говорил: « Нога тоже часть человека, но если ту пожирает гангрена, ее отрезают.» — Скачи, родимый, — шепнул парень коню — Скачи во весь дух! Жеребец неожиданно взбрыкнул, привстал на дыбы и припустил по тропинке, вздымая копытами прошлогонюю листву. Ивелин направил жеребца в сторону редеющих деревьев, чтобы выехать на проселочную дорогу и там уже направиться на север в сторону Сосновой пади. Синий Яр, Плакучее озеро и княжеский лес остались далеко позади, но русалочий взгляд Ивелин чувствовал, пока не доехал до ближайшей веси и не попал под защиту ее окропленных оберегов. *** К вечеру Ивелин явно почувствовал как конь, которого он за время пути прозвал Рысым, замедлил бег и тяжело задышал. Нужно было остановиться где-то на ночлег, дать жеребцу отдохнуть да и самому перекусить и поспать часок-другой. Оставаться в лесу парень не хотел: чем дальше от Синего Яра, тем злее и непредсказуемее была нечисть. Если русалки с Плакучего озера боялись гнева князя, то здесь, вдали от терема, можно было нарваться и на леших, и на лесавок и даже на полудниц. Эти утащат в чащу, закрутят дорогу, завертят, запутают так, что во век не выберешься. Так и сгинешь в лесу, а если никто тебя не похоронит, то восстанешь и обернешься нечистью, такой же как они. Несколько раз мерещилась ему приставучая русалка, казалось что она следит из-за кустов, но сколько ни вглядывался парень в лесную чащобу, не мог разглядеть ее силуэта. Поэтому Ивелин решил не испытывать судьбу и остановиться в первой веси, что встретится на пути. Когда солнце почти скрылось за горизонтом и лишь алело тонкой еле заметной полоской, Ивелин доехал до Вяток, небольшой деревушки у кромки леса. Первый же двор принял путника на постой. Хозяевами оказались радушный плотник Васко, его полненькая румяная жена и трое дочерей, что раскраснелись, увидев высокого широкоплечего Ивелина. Его приняли в скромной, но просторной избе, усадили за стол, угостили квашеной капустой и вареной полбой. Парню не часто доводилась бывать в простых домах, поэтому он с интересом оглядывал прибраную горницу с большой каменной печью, добротными лавками по углам и парой сундуков с добром. На бревенчатых стенах висели полочки с глиняными горшочками, крынками и кувшинами. На льняных занавесках были вышиты красные жарптицы, такой же узор был и на скатерти. Ивелин достал прихваченные из дома репу,мясо, каравай и разделил трапезу с хозяевами, как велел обычай. — Куда путь держишь, добрый молодец? — хозяин дома сидел напротив и довольно грыз кусок мяса. Его жена и дочери расположились у окна на лавке за рукоделием: кто вышивал узор на полотенце, кто вязал носки, а кто наматывал пряжу на веретено. Дочки то и дело стреляли глазами в сторону Ивелина, вгоняя того в краску. Он буравил взглядом тонкие полосы капусты, смущаясь смотреть по сторонам. Но услышав вопрос радушного хозяина, через силу поднял голову. — Еду в Сосенки — ответил Ивелин, отпивая из крынки морошкового сбитня. Он даже и не соврал почти, чему был очень рад: не хотелось обманывать седого и добродушного плотника. Сосенки находились у подножия сторожевой крепости Сосновой Пади, почти там же, куда направлялся парень. — Далеко-то как…— протянул Васко. — У меня в Ясном бору брат двоюродный живет, слыхал город такой? Недалеко от Сосновой пади, почти как твои Сосенки только побольше? — дождавшись, когда Ивелин кивнул, старик продолжил, чуть понизив голос и наклонившись вперед — Недавно письмо мне пришло от братца моего. Он у меня жрец, грамотей тот еще, все строчит мне и строчит. А я человек простой, грамоте не обучен, старосте вот письмецо-то и отнес, чтобы прочел. Так от и зачитал на всю нашу весь, что на севере неспокойно. Говорят Бессмертный князь хочет в мир наш вернуться, нечисть собирает. И что нечистивые стали вместе кучковаться и стаями нападать на деревни. Упыри, волколаки и всякие твари неведомые…страсть одна! Говорят десяток весей сожрали, никого в живых не оставили. — Да что ты говоришь, плотник! — Ивелин удивленно отложил ложку. — Может ваш староста тоже грамоте не обучен? Если бы нечисть нападала на наши земли, то князь бы знал! Синий Яр самое мирное и спокойное княжество. Волколаков и упырей еще дед нашего Великого князя изгнал в горы. А с остальной нечистью у Синего Яра личный сговор: она людей не трогает, а княжеские гриди их жилища не разрушают. В лесу конечно всякое случается, нечисть часто забывает о своих обещаниях, особенно по ночам. Но чтобы твари на веси нападали…да где ж такое видано! Да и чтобы князь о таком не ведал…вздор! — Так может и знает князь. — пожал плечами Васко — Нам-то простым людям неведомо, что Великий Славен знает, а что нет. Нам простым людям дозволено лишь за князя умирать, сынок. Ивелин спорить не стал: не стоило старому плотнику знать, что его ночной гость сын княжеского писаря и без пяти минут гридь. Последняя фраза Васко неприятно кольнула парня, и он удивленно спросил: — А разве вы не рады умереть за Великого князя Славена Мудрого? — Умирать, сынок, никто не рад. Ни за Великого Князя, ни за Бессмертного. — А княжеская дочь сегодня умерла за вас… — вдруг вырвалось у Ивелина, и он прикусил язык, заметив, как еле слышно фыркнула полненькая жена плотника. Горечь затопила его всего, но он сдержался, пытаясь не выдать в себе того, кто княжну знал и любил. — Хороша жертва, — хохотнула баба, с силой сжимая в пальцах шерстяную нить. — Будет на золоте едать, да с красавцем мужем миловаться. Всем бы так умереть, как княжна ваша. Простой люд каждый день с голоду издыхает, в лесах пропадает да теперь еще и от набегов нечистивых страдает, а она, бедненькая, за духа замуж вышла! Будет жить, как за каменной стеной, и горя не знать. А мы продолжим от нечисти отбиваться, боясь в потьмах за околицу ходить. То же мне…нашли спасительницу. Выдали б ее за упыря какого, может больше бы толка было. Ее дочки захихикали, а плотник нахмурился, кинув на жену осуждающий взгляд. Женщина тут же присмирела, опустила глаза, но продолжила тихонько посмеиваться, переглядываясь с дочерьми. — Если бы княжна не ушла к духам, обрушился бы на Синий Яр гнев Хранителя Дождя. Или вы забыли о засухе? — вскинул бровь Ивелин, чувствуя, как раздражение начинает жечь изнутри. Да что эти люди возомнили? Внутри засаднило с новой силой, и жгучая обида, казалось, вскипятила кровь. — А разве это не долг княжеского рода нас защищать от напастей? Мы дань каждую осень платим за это. Хотим-не хотим, есть для нас самих зерно на зиму или нет, мы отдаем по три мешка с каждого двора. — тихо, но твердо сказала женщина.Она больше не смеялась, а глаза ее смотрели куда-то в пустоту. — Взяли на себя бремя править, так будьте добры оберегать и защищать свой народ: будь то замужество с духом или чего пострашнее. — Да помолчи ты уже, женщина! — с мольбой в голосе воскликнул плотник и стукнул сухоньким кулаком по столу. — Помним засуху, помним. — обратился он уже к Ивелину — Не слушай мою жену, молодец. Она женщина глупая, брешит, что в голову придет. А то знойное лето мы никогда не забудем, сынок, уж поверь. — глаза плотника заблестели от воспоминаний, видимо тяжких и болезненных. — Еще как не забудем. — процедила его жена. Казалось, она хотела сказать что-то еще, но плотник метнул на жену очередной предостеригающий взгляд. Та лишь покачала головой и продолжила прясть. — Вот и славно. — буркнул Ивелин, снова уставившись в свою миску. Злость поутихла, но есть уже перехотелось. Положили его на широкой лавке возле хозяйской печи, укрыли шерстяным покрывалом и напоили теплым молоком. Печь приятно грела бок, ровное дыхание спящих хозяев успокаивало, но сон почему-то не шел. Все звучал в ушах скрипучий голос старого плотника, что говорил о том, как бесчинствует на севере нечисть. Быть такого не может, чтобы в Синем Яру такое случилось, а князь не ведает. Давно уже синеярцы научились бок о бок с нечистивыми жить. Те по лесам прячутся и к людям не суются. Если только сам нарвешься на лешего, то судьбу свою примешь, а так…Ерунда какая-то! А эта баба, жена плотника, что городила, бес ее разбери. Говорит, за околицу выходить страшно. А чего на ночь глядя в лес ходить? Ночью надо дома спать, а если уж дорога тебя в лесу застала, так разожги костер и сделай вокруг своего спальника круг из серебряной крошки и соли. Нечисть ни за что не сунется. Точно безграмотные они тут все, чего с простого люда взять. Напридумывают с три короба и пугают друг друга до трясучки. Совсем как конюх Кузьма: как выпьет браги, так такие небылицы сочиняет, что весь двор от его росказней на стену лезет. Впрочем…может письмо князя как раз о нападениях нечисти? Может князь знает обо всем и дает воеводе важные указания, как защитить север? Неужели…неужели Славен такое важное послание доверил мальчишке? Ивелин резко сел на лавке и руки сами потянулись к мешку. Что если прочитать письмо? Хоть краем глаза взглянуть, о чем там таком важном написал князь воеводе? Скажет, что упал с коня и печать княжеская сломалась, ему поверят… Одернув себя, Ивелин лег обратно и на всякий случай скрестил на груди руки, будто боясь, что они без его ведома потянутся за письмом. Сказал князь отдать лично в руки Войцеху Зоркому, значит Ивелин доставит свиток целым и невредимым. А обращать внимание на людскую молву — не достойно княжеского гридя. С этими мыслями Ивелин повернулся к печке, положил руки на теплые камни и, растворяясь в тихом посапывании одной из дочек Васко, начал погружаться в сон. И последнее о чем он успел подумать — это то, что нет наверное у простого народа столько серебра, чтобы его с солью мешать и обережные круги чертить. Утром Ивелину пришлось признать страшную правду: не привык он спать на жесткой лавке, пусть хозяева и выдали ему сенник. Спину ломило, шея затекла, хотелось позвать Кузьму и попросить затопить баню, попариться с березовым веником, а после выпить горячего киселя из сушеной клюквы. Но княжескому гридю нежничать не пристало, поэтому Ивелин встал с петухами, попросил у хозяйки чарку ледяной воды, и начал собираться в путь. Старый плотник велел жене собрать в узелок пирогов с капустой, а сам отвел парня в сторону. Жена была подозрительно молчалива, а дочери так вообще скрылись на заднем дворе и носа не показывали. —Ты это, барин, не серчай. Жена у меня, как нашего первенца в засуху потеряла, так умом тронулась. Злая стала, точно ведьма лесная. — и не дав Ивелину возразить, что никакой он не барин, продолжил — Не гневайся, вижу я, что из столицы едешь. Сума у тебя богатая, плащ с оторочкой, сам румяный, сытый. Сразу видно, ты не просто из Синего Яра, а из самого его сердца. Вон-а сапоги у тебя какие — носить не сносить. Не серчай на нас, коли обидели. — Не обидели. — сказал Ивелин. Злость давно его поотпустила, внутри было как-то пусто и серо, совсем как небо над головой, что с утра уже хмурилось и грозилось пролиться дождем. Видать понравилась невестка Хранителю, раз решил Синеярское княжество своей благодатью одарить. — Думаешь, правду брат твой написал? — Да поди правда, зачем ему выдумывать. Он у меня жрец, духам служит. Таким людям врать не положено — пожал плечами Васко, щуря подслеповатые глаза. Ивелин кивнул на прощание, пришпорил коня и тронулся в путь, полный тоскливых и тревожных мыслей. *** Дорога была простой. Лишь пару раз Рысый чуть было не увяз копытами в грязи, но Ивелин во время уводил коня в сторону. День выдался пасмурный, но безветренный. Изредка начинал накрапывать колючий мелкий дождь, от чего парень сильнее кутался в плащ. Рысый трусил по проселочной дороге: по одну сторону темным чертогом возвышался лес, а по другую — пустые еще припорошенные снегом поля, которые то и дело сменяли небольшие поселения. Пару раз, остановившись на отдых возле леса, к Ивелину выходили местные весняки, разглядывали его с неподдельным интересом, приглашали в гости и, конечно же, не забывали распросить, куда путь держит. — На север, в Сосенки еду. — ответил Ивелин доброй старушке, что жила на окраине небольшой веси и вынесла уставшему путнику чарку воды. — Ох, да пребудут с тобой духи! — всплеснула она руками. Ее морщинистое лицо встревожилось, а во впалых глазах заблестел неподдельный страх — Опасный путь ты затеял, соколик. Ух, опасный… — Тоже слышали про нападения нечисти? — спросил Ивелин, внимательно оглядывая и старушку, и ее покосившуюся от времени избу. — Да, если б только слышали, сынок. — проскрипела старая и сокрушенно покачала головой. — Видели своими глазами. Вышли окаянные из леса пару ночей назад. Луна полная была, налитая. И всех, кого из людей ловили, с собой утаскивали. Своими глазами видела! Коровку мою, кормилицу, загрызли проклятые шишиги. Одни кости остались — старушка промокнула глаза платочком. — Староста велел серебра собрать с каждого двора. Кузнецы его в порошок истерли, с солью смешали и рассыпали вокруг деревни. Только дождь соль смывает все время. Парни и девки дозором ходят, подновляют круг, да разве уследишь за всем…Хранителю Дождя уж подношения носим, чтобы обходил нашу весь стороной, а он… Старушка махнула рукой и забрала у Ивелина чарку. Парень удивленно разглядывал сухонькую сгорбленную женщину, в выцветшем платке и заплатанном плаще. Сердце защемило от жалости и ужаса, который будто бы передался от этой беззащитной к нему. — Держите — он снял с пояса кошель и отсыпал серебра. — Тут хватит на двух коров. — Да что же это, сынок…да как же…Постой! Но Ивелин уже пришпорил коня и потрусил обратно на дорогу, чтобы объехать весь стороной. По левую руку зиял непроходимой чащей лес, и парень притормозил, настороженно вглядываясь в темноту еловых веток. Из леса веяло сыростью, холодом и прелью, и сколько Ивелин не смотрел сквозь черные и влажные ветки, ничего подозрительного не увидел. Этот лес был совсем не похож на княжеский, теплый и залитый солнцем. Он был дикий, необузданный и непокоренный. Разросшийся корнями могучих дубов, оборонявшийся осторыми иголками елок, выставивший на дозор мелкие кустарники орешника. В такой лес лучше не ходить простым путникам, закрутят лешие тропинку — во век не выберешься. Поежившись, Ивелин направил коня по дороге, думая о том, что уже во второй веси он слышит о бесчинствах нежити. А в Синем Яру жизнь идет своим чередом, и никто ни сном ни духом о таком. Почему же Войцех Зоркий, который находится на самом севере, посреди сожранных нежитью поселений не сообщил об этом в столицу? Или все-таки сообщил, просто тайно? Так же скрытно, как и посылает ему князь ответ? Рука снова непроизвольно потянулась к мешку, но Ивелин одернул себя. Кто он такой, чтобы читать княжеские послания? Если он хочет стать гридем, но надобно наказ выполнить без нареканий. А правду он и так узнает. Завтра к вечеру, парень должен уже добраться до Сосновой Пади, там то все и станет ясно. Солнце уже клонилось к закату, и Ивелин достал карту, чтобы решить, где ему остановиться на ночлег. Лес был все так же тих и спокоен, но ночевать даже у его края парню не хотелось. При одном только взгляде на эти черные мшистые стволы и путаное переплетение ветвей, внутри зарождалась тревога. — По пути у нас Зеленый Угол — обрадовался Ивелин и погладил Рысого по холке. — Всегда хотел там побывать. Это большое село, почти что город. И славится оно искусными каменных дел мастерами. Вот бы хоть одним глазком посмотреть на их работы! Конь в ответ понимающе заржал и припустил в сторону синеющих в сумерках домов. Но не успели они проехать и пары локтей, как его окрикнули. Двое ратников расположились у дороги прямо на расстеленном плаще и пили что-то из фляг, закусывая лепешками. — Куда путь держишь, молодец? — один из них, с длинной густой бородой и пышными усами грузно поднялся и, на всякий случай прихватив копье, подошел к Ивелину. — В Сосенки еду, родичей повидать. — тут же отозвался Ивелин. — Велька ты что ли? — вдруг восклинул второй, высокий и худощавый . В нем Ивелин признал одного из старшин княжеских стрельцов. Он частенько наведывался к отцу в гости пропустить чарку-другую браги да поиграть в таврели. — Дядька Дамир! — обрадовался парень и соскочил с коня. — Ты чего это тут делаешь? Али случилось с отцом худое? — настороженно спросил Дамир, и Ивелин заметил, как его рука медленно потянулась к мечу на поясе. — Ничего не случилось…— пробормотал парень, отступая на шаг и не сводя глаз с руки отцова друга. — И зачем тебе в Сосенки? Нет у тебя там родичей! — рука Дамира уже обхватила резную рукоять клинка. Худое, изрытое оспинами лицо заострилось, а глаза прищурились, будто он раздумывал, куда именно нанести удар. — Д-дядька Дамир, т-ты чего? — запинаясь прошетал Ивелин, продолжая отступать — Соврал я про Сосенки, потому что еду по важному делу. Откуда ж я знал, что знакомого кого встречу! Хотел в Зеленом Углу на ночлег остановиться, а завтра дальше в путь. Второй ратник, что до этого лишь задумчиво разглядывал Ивелина и накручивал на палец пышный ус, вдруг шагнул вперед и успокаивающе положил руку на плечо Дамира. — Погоди горячиться, может не нежить он. — Да как не нежить? Сам посуди: что сыну Кресеня так далеко от дома делать да еще и в такое время неспокойное. К тому же про Сосенки врет. У него родни то, мать с отцом, да дядя. Кресень с женой в Синем Яру, а где его дядька, ты сам знаешь. — процедил дядька Дамир и обнажил клинок. — А ну иди сюда, выродок. Я тебе покажу, как голову мне морочить! Его соратник резко ухватил Дамира за руку и дернул назад ровно за мгновение до того, как лезвие настигло замершего в ужасе Ивелина. — Пусть в круг ступит. — бородатый кивнул куда-то в сторону. — Иди в круг. — не отрывая взгляда от парня процедил Дамир, соглашаясь. Ивелин проследил за его взглядом и увидел, как неподалеку что-то мерно поблескивает в наступающих сумерках. Он, стараясь не спускать глаз с гневно дрожащего Дамира, сделал несколько шагов по направлению к блесткам и удивленно воскликнул: — Вы что же…думаете, что я упырь какой? — Встань в круг из соли и серебра и посмотрим упырь или нет. — ответил за Дамира бородатый. Ивелин решил не спорить, уж слишком яростно сжимал друг отца свой клинок. Он пожал плечами и вступил в самый центр круга. — Меня зовут Ивелин сын Кресеня. Я сын княжеского писаря, а ты Дамир, княжеский вой. Любишь к нам заходить вечерами в таврели играть. Отец тебе доверяет, поэтому всегда проигрывает, потому что у тебя в рукаве частенько припрятана фигурка волхва. А батя у меня рассеянный, не замечает, что на поле в какой-то момент становится на одну фигуру больше. Бородатый расхохотался, а дядька Дамир облегченно выдохнул и убрал меч в ножны. Его лицо тут же смягчилось, став по обыкновению добродушным и чуть лукавым. — Ты прости меня, Велька! — он подошел к Ивелину и в сердцах обнял. — Неспокойно тут у нас. Ох как неспокойно. — Да слышал уж — парень вырвался из цепких объятий и одернул плащ — Это у вас зачем? — он кивнул на круг, в котром только что стоял. — Ох, Велька, дела страшные тут творятся — Дамир приобнял парня за плечи и повел в сторону оставленных фляг и лепешек. Усадил на растеленный плащ и вручил кусок. — Давече вышел из леса старик — бородатый ратник хлебнул пойла и поморщился — Ух, крепкую медовуху в Зеленом Углу делают…так вот. Вышел старик, дряхлый такой с палочкой, борода до колен, одет в лохмотья и босой. Ну, думаю, вещий наверное. Я ему говорю: куда путь держишь, старче? А он отвечает спокойно: иду, мол, в Зеленый Угол, есть хочу, всю зиму ничего во рту не было. Я даже ответить не успел, как он кинулся на меня и вцепился зубами в руку. Если б не Дамир, не говорил бы сейчас с тобой. Упырем проклятый оказался. Ну мы его связали и к старшине потащили. Он будет решать, что с ним делать. — С тех пор мы каждого путника в кругу проверяем. А я, как тебя увидел, так разозлился, что и забыл про него. — закончил Дамир и хмыкнул, наблюдая как вытягивается лицо Ивелина. — Поговаривают, оборотники тоже в наши леса повадились с гор спускаться. Умеют любое обличие принимать. — Да откуда ж тут упырям и оборотникам взяться? Их же еще дед нашего князя в горы прогнал. — он посмотрел вдаль, где еле заметно синели заснеженные хребты. — Вот и мы не знаем. Даже сначала не поняли, что этот старик вообще упырь. Думали дед из ума выжил, а потом смотрим — зубы упырячьи выпустил и челюстями клацает, как голодный волк. — бородатый снова хлебнул из фляги и тяжело вздохнул. — Думали, князь нам подкрепление пришлет, а он все медлит. Ивелин хотел сказать, что едет с важным донесением в Сосновую Падь. Возможно князь пишет Войцеху Зоркому об этом самом подкреплении, но промолчал. Помнил он наказ княжеский — только воевода должен знать о донесении и больше никто. — А ты, видать, дядьку своего кровного приехал проведать? Отослал тебя отец мир посмотреть? Он же и есть наш старшина сейчас. Из нашего отряда только трое остались, вот мы к нему и присоединились. Как смена караула будет, отведу тебя к нему. Вот он обрадуется — с этими словами дядька Дамир сунул Ивелину еще одну лепешку, не спуская при этом тревожного взгляда с чернеющего леса наподалеку. Ивелин задумчиво откусил кусок, чувствуя, как все тяжелее и тяжелее ему становится. Казалось, что запечатанный свиток на дне сумки с каждым шагом к Сосновой Пади становится все неподъемнее. *** Зеленый Угол оказался большим селом, раскинувшимся на холме. На его вершине, красуясь резными башенками, возвышался терем старосты. Высокий, двухъярусный, с расписанными зеленой и красной краской ставнями. Чуть поодаль виднелись деревянные прилавки небольшого торжка, и от него вниз по склону сбегали деревянные домишки. У подножия холма острым частоколом выросла высокая ограда с массивными дубовыми воротами. Дамир и Ивелин въехали в село с последним лучом солнца, и ратники, сторожившие вход, принялись рассыпать соль с серебром и молиться, чтобы сегодня ночью не было дождя. — Ты, Велька, не боись — подмигнул Дамир притихшему Ивелину. Тот неопределенно пожал плечами, мол, нечего тут переживать. Стрелец тем временем продолжал: — Зеленый Угол — место безопасное. Село это богатое, серебра и соли много да и вещий свой имеется. Живет тут один, поди еще страше нашего Лешко. Раз в луну все резы окропляет да наговоры на них шепчет: никакие упыри не сунутся. А вот за околицей… Тут Дамир раздраженно махнул рукой, почти так же, как это сделала лишившаяся коровы старушка. Ивелин лишь вздохнул, но спину расправил, слушая как лязгает за спиной засов и с шумом закрываются ворота, отрезая от наступающей ночи, что грозилась выпустить из леса чудовищ. Дышать стало легче, сумеречный воздух наполнился влагой и осел на землю плотным туманом. — Вот вроде бы понимаю, что взапрадву все, а поверить не могу. — честно признался Ивелин, и Дамир понимающе хмыкнул. — Я бы тоже не поверил,не встреть я того упыря наяву. Подкрепление нам нужно, и как можно скорее. А князь…— тут стрелец вздохнул и сплюнул под копыта своей лошади. — Да чего я тут болтаю. Дядька твой, старшина, все тебе сам и расскажет. Может грамотку какую с тобой обратно передаст. Дамир притормозил около добротно сколоченного сруба с деревянной крашеной крышей. В сумерках цвета было не разобрать, но Ивелину показалось, что она зеленая. На крыльце сидели два ратника и играли в таврели, попивая из чарок медовуху. Поле они начертили углем прямо на досках, а вместо фигур использовали речные плоские камушки. — Это кто это с тобой, Дамир? — завидя старшину стрельцов, спросил один из них. — Это Ивелин, сын княжеского писаря. Приехал дядю повидать. — Дело хорошее. Ратники поднялись, подождали, пока прибывшие спешатся и поднимутся по ступеням к двери. — Может вести у мальца от князя какие…может подмога придет? — донеслись до Ивелина перешептывания за спиной. Он снова ссутулился, а рука потянулась к заплечнику, на дне которого лежало тяжелым грузом князево послание. В освещенных лучиной просторных сенях дяди не оказалось. Лишь простоволосая девка сидела на скамье, недалеко от огня и штопала портянки. — Нет его — не глядя на вошедших, пробасила она — На заднем дворе все с пленным развлекается честному люду на потеху. Прирезал бы его уже что ли? Слышать эти вопли никаких сил нет. Дамир ничего не сказал, лишь нахмурился и легонько потянул Ивелина к выходу. — Что за пленный? — удивленно прошептал парень, когда они обогнули дом и оказались на просторном дворе с наспех сколоченной поленницей и большой чугунной бочкой. — Да тот самый упырь, чкоторый нашему ратнику чуть руку не отгрыз — кивнул Дамир, и парень, проследив за его взглядом, увидел дядьку своего, Илая. Перед ним на коленях стоял сухоньких маленький старичок, связанный по рукам и ногам. В отдалении толпились сельчане и что-то яро обсуждали. — Дядька Илай! — радостно воскликнул Ивелин. Все же не видел отцова брата вот уже шесть лун. Тот обернулся недоверчиво, смерил племянника взглядом и вдруг широко улыбнулся, разводя руки в стороны. — Велька! — он в два шага приблизился к Ивелину и сгреб в медвежьи объятия. — А ты чего здесь? С отцом чего приключилось? — Нет-нет, — парень поймал встревоженный взгляд и поспешил успокоить — Меня отец отправил княжество посмотреть. Говорит, пора мне жизнь увидеть… — Что верно, то верно — одобрительно кивнул Илай. В сумерках Ивелин плохо видел его лицо, но даже в этом полумраке было заметно, как осунулся дядя. Обычно статный, широкоплечий, с пшеничной бородой и яркими зелеными глазами, сейчас он казался исхудавшим и измотанным. — Идем, покажу тебе нашу новую жизнь, Велька. Такого ты точно никогда не видел. А ты, Дамир, иди отдыхай, там Купава, поди, дошила уже портянки. Дамир дунул в ус, потрепал Ивелина по макушке и, поклонившись старшине, припустил обратно к избе. А Ивелин, предчувствуя, что увиденное ему не понравится, нехотя отправился вслед за дядькой. Илай вернулся к сельчанам, что толпились вокруг связанного старика. Вблизи он казался совсем дряхлым, израненным и голодным. Щеки ввалились, глаза наоборот располагались навыкате, будто старик был все время слегка удивлен. В полумраке его кожа казалась белоснежной, точно мраморной, но при этом тонкой-тонкой, чудилось, тронь — и порвется. Он стоял на коленях, утопая штанами в грязи и тихонько поскуливал, пугливо оглядывая толпу. — Ну что, старшина, делать-то будем? — спросил Илая один из мужиков. — То же, что и вчера, Рябой. Попытаемся развязать ему язык. Дядька снял с пояса огниво, чиркнул кресалом над обмотанным соломой деревянным бруском. Огонь вспыхнул мгновенно, освещая дрожащим светом того, кого Дамир назвал упырем. Илай поднес факел к лицу старика, и оно вдруг заострилось, приобретая хищное выражение. Упырь вдруг рыкнул, оскалив острые, словно у волка, зубы. Он дернулся, будто хотел кинуться на старшину, но пламя слепило выцветшие глаза, не давая этого сделать. — Ах ты! — Илай ударил старика по голове, и тот повалился на спину в самую грязь, жалобно завыв, точно нашкодивший щенок. Дядька пнул его ногой в бок и навис сверху, все еще держа пылающую головежку. — А ну говори, как вы в Синий Яр попали? Откуда пришли? Говори, сказал! — с этими словами он снова ударил. — Дядька! — воскликнул Ивелин, не сводя глаз с избиения старика — Он всего лишь старик! Зачем же ты так! Ты же гридь княжеский! — Как же старик! — хохотнул один из мужиков, и остальные подхватили его смех. — Зубы его видал? Упырь он, кровосос проклятый. Бей его, Илай, да похлеще! — Бей! Бей! — вторили остальные, принявшись топать ногами и размахивать руками, указывая Илаю, куда именно лучше врезать. Дядька в очередной раз ударил старика ногой в грудь, и тот, надрывно захрипев, свернулся калачиком, насколько позволяли связанные конечности. — Молчит, тварь! — процедил старшина — Рябой, давай сюда нож! Сейчас заговорит! С этими словами, он вздернул упыря за шкирку и заставил снова встать на колени. Рябой протянул Илаю охотничий длинный клинок, поставил перед стариком одно из поленьев. Старшина разрезал путы на руках и с силой дернул правую кисть упыря, укладывая на полено. Поняв, что с ним собираются делать, упырь протяжно завизжал, а по впалым щекам покатились крупные темные слезы. — Что ты делаешь? — вскрикнул Ивелин, невольно подаваясь вперед. — Зачем же так? Почему нельзя попытаться просто договориться? Князь всегда договаривается с нечистью, а не пытает ее! Предложи ему свободу в обмен на сведения… — Договориться? — Илай, все еще крепко держа скулящего упыря за руку, серьезно посмотрел на племянника. — Когда мы эту тварь поймали, Велька, то заперли в кузнице у Рябого, думали не сбежит оттуда. А этот гад сбежал. Как — одним духам известно. И знаешь, что сделал? Нет, не удрал в лес, пока была возможность. Он побрался в избу и загрыз новорожденного мальчика. — Семь дней от роду сынишке было. — глухо отозвался Рябой, смотря себе под ноги. Мужики за его спиной притихли, и через миг снова взорвались гневными призывами убить кровожадную тварь. — Так как с ним можно договориться, а, Велька? — невесело усмехнулся дядька и занес над упырем нож. Притихший было старик снова заверещал, пытаясь вырваться, но Рябой вдруг подлетел сзади и приставил к тонкой жилистой шее еще одно лезвие. — Ты же видишь, что пытками ничего не добиться. Не первый день же мучаешь его. Может попытаться поговорить по-другому? — не унимался Ивелин. — Он же старик! Посмотри на него! Я уверен, что если хотя бы попробовать поговорить, а не уподобляться таким, как он… — Я помню, тебя отец жизнь посмотреть отправил? — резко перебил Илай. Он уже не смотрел на племянника, вглядываясь в трясущегося от страха упыря. — Так вот тебе урок. Взмах клинка, звук рассеченного воздуха, и что-то с противным хлюпанием упало в грязь. Брызнула черная в полумраке кровь, и старик завыл зверем, падая на землю и прижимая к себе руку. — Я начал с пальца. У тебя их десяток на руках и столько же на ногах. Думай, тварь, а я буду тебе каждый день отрезать по одному, пока не заговоришь. Тащите его в амбар. — Илай поднялся, отряхнул штаны, кивнул мужикам, веля поднять трясущееся тело и повернулся к племяннику. — С такими как он разговора быть не может. Душу этого нечистивого уже не спасти. Ему одна дорога — смерть. И он умрет, но перед этим расскажет, почему эти твари повылезали из своих нор и нападают на веси? С этими словами Илай развернулся и твердым шагом направился к избе, даже не обернувшись посмотреть, идет за ним племянник или нет. Ивелин проводил взглядом мужиков, что потащили обессиленного упыря прочь со двора и тихо вздохнул, чувствуя, как на сердце становится еще тяжелее и горше. — А как же твоя душа, Илай? — спросил он, но ответом ему лишь был плачущий за околицей ветер.