Ева, свернувшись калачиком, лежала в моей кровати. Я тем временем тихо убирал с ковра детальки еще не до конца собранного нами конструктора и с умиленной улыбкой посмотрел на этого мирно сопящего ребенка.
Усталость Евы была вполне оправдана: целый день она почти безостановочно бегала по двору моего дома, успела счесать коленку и из-за этого испуганно спрятаться от меня, боясь обработки её ранки перекисью —
«…а вдруг будет щипать???» —, а когда мы уселись в моей комнате, чтобы собрать лего, она долго не продержалась без активного передвижения и по истечению пяти минут вновь поднялась на ноги и стала исследовать мою комнату, умудрившись достать мой личный дневник, листы которого были исписаны моими строчками о любви к Еве. Но читать она, к моей удаче, не умела — тем более, на немецком.
Я аккуратно опустился на край постели и неуверенно запустил свои длинные из-за ежедневной практики игры на пианино пальцы в её кудрявую копну волос. Ева слегка сдвинула брови от моего действия, но когда я начал медленно и плавно перебирать её пряди, её лицо расслабилось и, кажется, она провалилась в ещё более глубокий сон.
Я был как в трансе, неспособный оторваться от неё. Я бы отдал всё, чтобы находиться в таком положении вечно. Этот момент для меня казался интимнее всех поцелуев, признаний в любви и подарков, которые обычно показываются в романтических фильмах. И я позволил себе невесомо коснуться своими губами её макушки, но сделал это мимолетно, невероятно стесняясь. Сердце в груди бешено колотило и я ощутил, как кровь прилила к моим бледным щекам.
Я неохотно встал, понимая, что сейчас идеальный шанс, чтобы выполнить поручение отца — родители пару часов назад вместе с Авдеевым уехали на какой-то вампирский бал. Поэтому Еву спихнули на меня, причем я нес за нее полную ответственность. Только следующая загвоздка была в том, что вместе с собой она притащила Черныша, якобы ему будет «одиноко и страшно» одному в номере их отеля. Но это лишь зверюшка — запру его в туалете, если будет путаться под ногами.
Взрослые вернутся только к утру, а значит Ева будет ночевать у нас. И раз она уже улеглась в моей комнате, то остаток ночи я не должен беспокоить её и входить к ней.
Я был почти уверен, что идею куда-нибудь съездить компанией подал мой отец, да и к тому же взял с собой жену — при других обстоятельствах он бы не позвал её даже под дулом пистолета. Он всё тщательно спланировал и в моих интересах сейчас было ему помочь.
Что ж, хорошо, папа, я иду искать твое «лекарство».
Я начал с кухни. В холодильнике и морозилке ничего хотя бы отдаленно похожего на нужный отцу оранжевый бутылёк не было, и я переключился на шкафчики. До самых верхних я уже не дотягивался и пришлось использовать стул. Я победно хмыкнул, завидев на полке черный средних размеров контейнер. Я взял его в руки и слегка потряс — внутри тут же послышался звук шатающихся склянок. То, что нужно.
Я спустил находку вниз и поставил на стол, пытаясь открыть, но безуспешно. На крышке красовался кодовый замок. Я перепробовал несколько комбинаций: дату свадьбы родителей, дату рождения отца, даже набрал свою дату, но всё тщетно.
С другой стороны, было наивно полагать, что пароль будет слишком очевидным — отец бы сбежал от мамы ещё до моего появления на свет при таком удобном раскладе.
Я попробовал вскрыть контейнер ножом, но ожидаемого результата это не дало. Я только поранился, но благо, регенерация быстро сработала, и порез почти мгновенно затянулся.
Я зашел в комнату родителей. Мама в отличие от меня никогда не переносила свои мысли на бумагу, не ведя что-то вроде личного дневника или ежедневника с разными напоминаниями — максимум могла записать какие-нибудь рецепты, но они наверняка тоже надежно хранились под замком.
Я открыл семейный альбом. На всех фотографиях улыбалась одна мама. Отец либо стоял хмурый и уставший, либо намеренно отворачивался, показывая всем своим видом, что он против всего, что происходит и то, что он не играет за «команду» ненавистных всеми Майеров.
Я вздохнул, чувствуя неудовлетворенность из-за своей неудачи. Всё-таки, каким бы умным я не был в школьных предметах и какие бы грамоты я не получал, этого всего недостаточно для решения элементарной — хотя, быть может, она таковой и не является… — загадки.
Перерыв всю комнату и потратив ещё часть времени, чтобы прибраться за собой, я рухнул на родительскую кровать — точнее, на отцовскую. Чаще всего здесь спал именно он, пока мама периодически заглядывала к нему, чтобы принести завтрак в постель или нежно и тихо о чем-то поговорить с ним, каждый раз снисходительно улыбаясь на его обзывательства и проклятия в её сторону.
От моих мыслей меня отвлек короткий вскрик с верхнего этажа, где как раз спала Ева. Я тут же подорвался с места, ругая себя за беспечность, — ну конечно же, ее нельзя было оставлять одну! — но, к моему облегчению, Еве просто приснился кошмар.
Зайдя в комнату, я в спешке прикрыл за собой дверь и сел на край кровати, обеспокоенно вглядываясь в большие зеленые глаза Евы, наполненные испугом. Я хотел погладить её по спине, чтобы успокоить, но она резко отодвинулась от меня, словно я был монстром её детских фантазий, а не другом — или я был чересчур самонадеян, и мне лишь казалось, что мы сдружились?..
Я включил ночник. Конечно, благодаря вампирскому зрению я отлично видел и в темноте, но сейчас я заботился о комфорте Евы.
— Ева… Ты в порядке? — я спросил негромко и размеренно, чтобы не нервировать её ещё больше, — у тебя что-то болит? — я сам же стал выдвигать все возможные версии нетипичного для неё поведения. Обычно, причиной дурных снов может стать как раз-таки плохое самочувствие или тревожные мысли накануне. Но Ева выглядела веселой и радостной весь сегодняшний день. Так что же случилось?
На мой последний вопрос она лишь отрицательно покачала головой, натягивая на себя одеяло, чтобы спрятаться от меня. Я удивленно вскинул брови. Она боится…
меня?
Я тут же стал прокручивать у себя в мыслях все наши с ней встречи и разговоры, вспоминая, не поступал ли я как-то отталкивающе — но ничего подобного. Я вёл себя максимально естественно, не позволяя чего-то лишнего.
Я дотронулся до неё сквозь одеяло. Ева шевельнулась, невольно реагируя на моё прикосновение. Я положил ладони по ее бокам, приподняв ее, и поместил в свои объятия, прижимая к своей груди.
Ева по-прежнему упрямо прятала свое лицо от меня, и я отодвинул край одеяла от её носа, мягко улыбнувшись.
— Тебе же так тяжелее дышится, — я ласково произнес, ненароком коснувшись её лба, проверяя нет ли температуры. Щеки и нос Евы чуть покраснели от недавних слез, а глаза были ещё немного влажными. Но, благо, она уже расслабилась, чувствуя себя сонно в моих руках.
— Что тебе приснилось? — я аккуратно спросил, массируя кожу ее головы.
Веки Евы были почти полностью опущены, но перебарывая желание вернуться в сладкую дрёму, она несвязно ответила мне:
— Как ты утопил Черныша, — она насупилась, и меня пронзило осознание. Я и вправду не проникся симпатией к этому котенку, но разумеется, никаких форм насилия на него не оказывал. Глупое животное не виновато, что оно очаровало мою Еву своей милой мордашкой.
Правда, похоже, моё недовольное лицо при виде Черныша всё-таки было весьма красноречивым для Евы. Потому её детское воображение и нарисовало столь ужасающую картину — как я его топлю.
— Ты же знаешь, что я бы никогда так не поступил, — я с поддельной обидой поджимаю губы, но разозленную Еву на мой поступок (хоть он был и во сне) это не разжалобило, — к тому же, ты всегда носишь с собой свой чудотворный баллончик. Сможешь защитить Черныша в случае чего…
Но её мои слова не обнадежили.
— Я потеряла его, — она призналась, и я снисходительно склонил голову набок. Ну какая же она невнимательная. И сама потеряется, и вещи свои растеряет без должного присмотра. Я так и горел желанием не выпускать эту кроху из виду и защищать любой ценой.
Хотелось усмехнуться от нелепости всей этой ситуации, но вместо этого я выдавил из себя сочувственное: «Ох, какая жалость».
— Значит, тебе придется вести себя хорошо и слушаться меня, раз свое главное оружие ты умудрилась потерять, а я такой злодей в твоих глазах, — я шутливо протягиваю, но Еве было противно представлять себя тихой и покорной даже в теории.
Она поморщилась.
— Тогда я вырву тебе волосы.
Я рассмеялся.
— Неплохой план, но недальновидно выдавать его мне, — я зарылся носом в ее кудрявую копну волос, — или это пустая угроза? — я произношу над самой ее макушкой.
Ева фыркает, явно не довольная моей реакцией.
— А это ты проверишь уже потом, — она пробурчала и демонстративно дернула мою свисающую прядь. Я вздрогнул. Все движения Евы рваные, резкие, быстрые — и это не было исключением. Но, когда боль причиняли её руки, мое тело отзывалось странным наслаждением даже сквозь табун неприятных мурашек. Что это? Мои мазохистские наклонности?
Мне становилось мерзко от того, как моё тело порой жило своей жизнью в присутствии Евы. Я чувствовал себя грязным и отвратительным человеком, ведь она совсем маленький ребенок, пару лет назад только-только вставший на ноги, а я, пусть и не намного старше её, но несу ответственность за всё происходящее между нами. Я всегда пытался выдерживать должную дистанцию и запереть свою тактильность глубоко в себе, но иногда всё же срывался и обнимал её в порыве эмоций, а после, уже наедине с собой, звонко бил себя по щекам и впивался ногтями в бледную кожу, наказывая себя за свою нецеломудренность.
Я мыслил ясно, не позволял никаким пошлостям влезть в голову и четко осознавал границу между простыми детскими играми и уже двусмысленными касаниями, ненормальность которых Ева бы поняла уже спустя много лет.
Главный мой страх — остаться в ее памяти, как странноватый друг детства, пройденный этап жизни, к которому нет смысла возвращаться.
Я стал читать много книг о детской психологии, чтобы вести себя «правильно», а не по воспитанию мамы. Все семь лет своей жизни я был затворником и не видел живых примеров семьи, помимо моей собственной. Я всеми силами искоренял такое мышление, но на подсознательном уровне тема созависимых отношений, домашнего насилия и манипуляций отдавалась чем-то родным и близким душе.
И если моему ментальному здоровью суждено когда-то сломаться, то Ева не заслуживает такой судьбы. Я постараюсь быть предельно адекватным, не буду ни в чем её ограничивать и исполню любую её прихоть. Моё терпение бесконечно. Только, пожалуйста, пусть после своего совершеннолетия она выберет меня, захочет связаться со мной, не оттолкнет меня.
А пока я буду помогать ей строить замки в песочницах, играть с ней в куклы и рисовать мелками на асфальте, поддерживая атмосферу её беззаботного детства.
Я так задумался, что на миг позабыл, где и с кем сейчас нахожусь. Я опомнился только, когда голова успевшей задремать Евы соскользнула с моей груди. Я вовремя придержал её затылок, не дав ни обо что удариться.
Всё-таки время по-прежнему позднее и детям нужен отдых. Я уложил её обратно, подоткнув одеяло. Несмотря на предельную осторожность, Еву это разбудило. Она сонно разлепила глаза, но я тут же провел ладонью по её лбу, призывая погрузиться в сон снова.
— Засыпай, Ева, — я погасил свет.
— Но ты же не спишь. Почему я обязана? — она мгновенно возразила, на что я вздохнул, ожидая подобный ответ.
— Я чистокровный вампир. Мне не нужен сон, — я объясняю, закутывая вертящуюся Еву поплотнее, чтобы усмирить.
— Артур тоже, но бабушка укладывает его спать также, как и меня, — она продолжает спор.
Артур — её брат-близнец. Вживую я его не видел, наслышан о нём только по рассказам Евы. Судя по всему, пока Ева под руководством Авдеева приехала сюда на обследование, её брат остался в России с бабушкой, ведь ему не было толку тут находиться — только лишний геморрой для Николая. Насколько я знаю, Артур был обычным вампиром с рождения, а Ева родилась полукровкой из-за генетического сбоя в организме вынашивающей их матери. Почему такое приключилось именно с ней — непонятно.
Но так как воспитываются они с Артуром вместе — было бы весьма несправедливо гнать в кровать только Еву, а ее брату позволять играть дальше. Поэтому бедного мальчика принудительно отправляли на тихий час вместе с сестрой, хотя усталым он себя не чувствовал.
— Я засну сразу после тебя на диване в гостиной, если это тебя успокоит, — я решил пойти на компромисс, зная, что Ева готова сражаться до конца. Я не хотел лгать ей, но я не могу провести эту ночь, не раздобыв для отца столь желаемые бутыльки.
— Зачем? Твоей кровати хватит на двоих, — Ева неожиданно ответила, искренне не понимая, для чего мне спать именно внизу.
— Скажем так, по общественным нормам девочкам нельзя спать рядом с мальчиками.
— Тогда ты можешь поспать на полу, — она невинно пожала плечами, но ее глаза ехидно сверкнули.
Я улыбнулся.
— Откажусь от столь щедрого предложения, — я снова прижал успевшую сесть Еву к подушке, — а вот Черныш уже спит, как и все малыши в это время. Ему наверняка одиноко от мысли, что он единственный спящий в этом доме…
Еву растрогали мои слова.
— Ой, точно! Я не подумала об этом… Надо срочно принести его сюда и заснуть с ним в обнимку, чтобы ему не было страшно, — она засуетилась и чуть ли не спрыгнула с кровати, но я притормозил её.
Вот кто тянул меня за язык?! Детям нельзя спать с животными в одной кровати — иначе глисты им обеспечены. Я скорее умру, чем допущу это. От этого кота одни проблемы!
— Не стоит тревожить его, он смотрит свои сладкие сны под пледом на диване, — я ласково принялся отговаривать её, недовольно представляя, как придется потом чистить этот плед от шерсти, — я как раз буду спать там же и составлю Чернышу компанию, — конечно нет. Пусть валяется там, сколько хочет — главное, чтобы не мешал мне взламывать замок на контейнере.
— А вдруг ты его придавишь? — она выпуталась из моих рук, но с места не сдвинулась.
— Ого, да тебе не угодишь, — я взбил подушку и расправил простынь, чтобы Еве было уютнее засыпать, — я лягу на другом конце дивана, чтобы не навредить ему. Договорились?
Ева задумчиво почесала бровь. Она уже и сама устала от этой перепалки, но для вида она решила выдержать паузу, чтобы не награждать меня своим согласием сразу.
— Хорошо, — она неохотно буркнула, — но мне скучно засыпать вот так… У тебя даже нет никаких мягких игрушек и наволочки белые, как в больницах, — она пожаловалась.
— И правда, — я немного помрачнел, но Ева не увидела этого в темноте, — тогда как мне тебя уложить? Спеть колыбельную? — пением я никогда не занимался, но музыкальный слух из-за учебы игры на инструментах у меня однозначно есть. Чересчур коряво я не спою, если прибегнуть к некоторым хитростям.
— Я уже взрослая для этого, — из ее уст это звучало очень забавно, но я не стал заострять на этом внимания, — расскажи мне сказку, — она потребовала и тут же добавила, — только не «Золушку»! Я уже знаю её наизусть.
Я был категорически против бранных слов и считал, что они лишь очерняют нашу речь и не несут в себе никакой пользы, кроме неприличного способа выражения своих негативных эмоций, но конкретно сейчас я признался себе, что на языке вертится «die Scheiße», так часто используемое моим отцом.
«Золушка» была единственной сказкой, которую я более-менее знал — и то, только оригинальную версию, а не оптимистичную для детской аудитории.
— Боюсь, я не знаток в сказках. Может, всё-таки колыбельную? — я с надеждой переспросил, но разочарованный взгляд Евы разбил моё сердце, и внутренний голос в моем сознании ядовито подстегивал: «У-у, но ведь, кажется, кто-то обещал делать всё для своей Евы, разве нет? Как жаль, что она проводит время с таким занудой, способным скорее решить все сложные примеры по алгебре из программы средней школы, чем сочинить сказку, чтобы порадовать ребенка!»
— Но, если ты так хочешь, я могу поведать тебе одну историю… — я с сомнением брякнул, наскоро придумав сюжет.
Я откашлялся, волнуясь, что из-за сочинения на ходу повествование получится скомканным и неумелым. Но Ева, толкнувшая меня локтем от нетерпения, замотивировала перестать медлить.
Вздохнув, я неспешно приступил к рассказу:
«Давным-давно жила была принцесса. У неё было всё: и ум, и красота, и богатство. Но она отличалась от прочих девиц — она вела себя, словно никогда не имела чувств.
Ведь при рождении прокляла её ведьма, заморозив сердце принцессы. Растопить его мог лишь один-единственный человек на всё их королевство — тот, в кого она влюбится сама.
По исполнению восемнадцати лет принцессы король издал указ: всем юношам явиться во дворец. Тот, кто сможет очаровать принцессу и растопить её сердце, станет следующим королем.
Тогда сотни юнцов отправились с подарками в покои принцессы, но та оставалась непреклонной. Шли месяца, а никто так и не добился её хотя бы малейшей симпатии: не брали её ни украшения золотые, ни шелка дорогие, ни цветы редчайшие, каких ещё поискать, ни посвященные ей поэмы.
Сдались молодцы — махнули рукой и попытки добиться принцессы оставили.
Король пришел в ярость. Единственной его дочерью была та принцесса, а ему уже и жить осталось недолго, кто ж тогда на трон после него сядет, коль ни мужа, ни детей у его дочери не будет?
Решил наказать он принцессу, дабы перестала наглеть наконец и присмотрелась к кому-то из её поклонников. Запер её в самой высокой башне их дворца со словами, что выпустит, как только принцесса согласится пойти под венец с одним из кандидатов.
Как только день сменила ночь, принялась принцесса бежать: выпрыгнула через окно, да приземлилась в кусты королевского сада. Чудом уцелев, поспешила она убраться оттуда, без оглядки пустившись в лес.
Часами бродила она там и замерзла сильно, потеряла сознание.
Наткнулся на её тело охотник, отнес в дом, отогрел, напоил, привел в чувства.
Открыла принцесса свои глаза и обомлела: ощутила она, как порозовели её щеки, и как расплылась она во влюбленной улыбке. Вот он — ее спаситель и суженый. Тот час же она призналась ему, собираясь отвести во дворец, да вот только отказал ей охотник. Была у него уже другая девица в сердце, и у принцессы не было никаких шансов.
Принцесса, печально охнув и поблагодарив за помощь, попросила его проводить её до дворца. Вернулись они туда уже поутру. Всё королевство было поставлено на уши из-за пропажи принцессы, но стоило ей вернуться под руку с мужчиной, как король сразу все понял, уже распланировав их свадьбу.
Возражений охотника никто слушать не стал — приказала принцесса взять его под стражу и из покоев никуда не пускать. Коротал он там недели, пока шла подготовка к свадьбе. Осунулся он весь, исхудал, ведь отказывался от всякой еды из упрямства.
Отчаялась принцесса, отыскала колдунью, да потребовала у неё зелья, способного влюбить охотника в неё.
Опоила им она охотника и сразу мила ему стала. Руки бросился ей целовать и оды о любви исполнять. Зажили они душа в душу, и близился уж день свадьбы.
Да вот только пришла охотника спасать его истинная возлюбленная. Притворилась она служанкой и пробралась к нему в комнату. Не узнал её охотник, глаза его словно под пеленой были. Застала их вдвоем принцесса, приказала выгнать самозванку и на следующий же день устроила венчание…»
— И это всё? — Ева в шоке перебила меня, видимо ожидая какой-то дальнейшей развилки, на которую моей фантазии уже не хватало.
— Иногда сказки заканчиваются хорошо, но увы, не для всех героев, — я неоднозначно ответил, пытаясь выкрутиться. Если честно, я рассчитывал, что Ева уснет ещё в середине сказки и мне не придется додумывать концовку, но удача сегодня была явно не на моей стороне.
Весь сюжет был всего лишь более дружелюбным и приукрашенным описанием отношений моих родителей. Зато получилось небанально. Наверное, таких «сказок» она ещё не слышала от своей бабушки.
— Принцесса какая-то сука, — нахмурившись, она заявила, и я тут же театрально ахнул.
— Ева, ты сейчас сказала очень плохое слово. Нельзя так выражаться, особенно при других, — я не ожидал, что в таком возрасте дети уже во всю матерятся, — и вообще-то она поступила так из любви к охотнику, — я специально вступился за «принцессу», желая подискутировать с Евой на эту тему.
Она тут же надулась.
— Да она эгоистка! Когда к ней лезли все мужики, ей было без разницы! Зато какой-то бомж из леса, которому на неё все равно, ей приглянулся, — она возмущенно протараторила, — и этот охотник какой-то тюфяк: сидел взаперти, как дама в беде, пока к нему на помощь не пришла его девушка или кто там она ему… Идиотская сказка с идиотскими персонажами, — она подытожила.
— Да уж, тебе суждено стать кинокритиком, когда вырастишь, — я натянуто улыбнулся, скрывая нарастающее внутри напряжение. Ева точно не из тех, кто романтизирует все взаимодействия пленника и похитителя, — но разве это так плохо? Принцесса любит охотника, а охотник — принцессу, пусть и искусственно. У них будет счастливый брак и дети… — я продолжил прощупывать почву.
— У принцессы явно поехала крыша, она бы не оставила этого охотника в покое. Таких, как она, только прикончить и всё, — Ева выдала, заставив мои глаза расшириться.
— У тебя крайне… категоричное мышление… — я всё ещё в смятении от её жесткого, но честного мнения, — но, возможно, ты в чем-то права.
— Я всегда права, — она деловито сказала, свесив ноги с кровати, но я тут же спрятал их под одеяло, в очередной раз укладывая её на подушку. Я обратил взор на часы.
— Уже полночь, Ева, тебе пора спать. И теперь ты точно не отвертишься, — я с умилением посмотрел на её сонное лицо, — а мне нужно доделать кое-какие дела, — я тихо обронил это, уже разговаривая скорее сам с собой.
— Какие? — Ева полюбопытствовала.
— Мы и так уже достаточно с тобой поболтали. Я завтра тебе всё обязательно расскажу, — точнее, выдумаю какую-нибудь отговорку, но сути не меняет.
— Если ты сейчас же не ответишь, я вообще не усну, — она выдвинула мне свои условия. Я не был раздражен, напротив — я всегда рад подольше посидеть и поговорить с ней, но сейчас уже позднее время для уставшего детского организма и, к тому же, поручение отца оставалось ещё не выполненным. Нужно было торопиться.
— Моя мама хранит в одной коробочке всякие сладости и газировку, но я наказан, поэтому она перестала давать мне их. И сейчас я пытаюсь угадать код от замка, чтобы открыть её и съесть оттуда хоть что-то, — я завуалировано поделился и встал с кровати, обрывая дальнейшее развитие диалога, а то уж больно Ева общительная.
— А у вас много таких коробочек с замками?
Я не понял, к чему её вопрос, но все же ответил:
— Одна.
Ева замялась, словно думая, стоит ли мне что-то рассказывать.
— Либе.
— Что?
— Пароль. «Либе», — она пояснила, покосившись на меня, как на дурака.
— Ты что-то путаешь, код должен состоять из цифр, — я осторожно поправляю ее.
Ева прикусила щеку.
— Тогда твоя мама странная, потому что она бормотала «ли-бе», когда вводила код.
Я тут же встрепенулся.
— «Либе»? Вводила на черном таком контейнере, да? — я принялся расспрашивать её, гадая, как она могла вообще увидеть и услышать всё это.
— Да, и достала оттуда склянки всякие-разные.
Я вновь сел на край кровати, склоняясь к Еве, и понизил голос:
— И с каких пор ты занимаешься шпионажем в моем доме, м-м?
Она ничуть не смутилась, наоборот — выставила виноватым меня, нахохлившись:
— Не надо было так хорошо прятаться, когда мы играли! Будь оно иначе, я бы сразу нашла тебя и не пришлось бы заходить на кухню, где была твоя мама! И вообще-то я пыталась тебе помочь сейчас, а от тебя никакой благодарности, — она обиженно отодвинулась от меня.
— Ох, не грусти, солнце, — я чмокнул её в щеку, — ты очень мне помогла сейчас. Только можешь ещё раз повторить то слово?
Ева цокнула, но послушалась:
— «Либе».
— Быть может, она сказала «Liebe»? — я уточнил, уже успев несколько раз пересчитать количество букв в этом коротком слове. Пять. Пять букв. А замок шестизначный. Про то, что пароль должен содержать цифры, я вообще молчу. Что-то не вяжется.
— Да-да, наверное, — она закатила глаза, — тебе лишь бы поумничать из-за произношения.
— Нет, что ты… Я просто пытаюсь понять… — я замер, когда в моей голове что-то внезапно щелкнуло — алфавит. У каждой буквы в нем есть свой порядковый номер.
Я ринулся к шкафу, судорожно перебирая в нём книги в поисках детской азбуки, которую мама читала мне в мои совсем ранние годы.
Я резко распахнул её, водя пальцем по странице.
L — двенадцатая; I — девятая, E — пятая; B — вторая.
129525.
Шесть цифр.
Бинго.
— Какая же ты умница, спасибо тебе, — на эмоциях я подбежал к ошалевшей Еве и принялся тискать ее, — сладких снов, ангел мой, — от радости я назвал её всеми возможными ласковыми именами. Покачав её в своих руках десяток минут, я оставил мою уснувшую в коконе из-под одеяла спасительницу в комнате.
Я влетел на кухню, запрыгнул на стул и пододвинул к себе контейнер.
— Liebe… Ну же, давай, — я нервно пробую комбинацию, и замок, расцепившись, с грохотом падает на стол, дав возможность поднять крышку.
Я подрагивающей от неверия рукой открыл контейнер, осматривая содержимое — всё ровно также, как и говорил отец: различные бутыльки, а некоторые из них оранжевые.
Я достал оттуда несколько мне нужных и хмыкнул — да, мама точно заметит пропажу. Но на меня она подумает в последнюю очередь, так что это уже проблемы отца и ему стоит бежать отсюда поскорее, иначе его запрут в подвале, чтобы «не начудил».
Вернув замок в прежнее положение, я поставил коробку на место и несколько раз огляделся, убеждаясь, что внешне всё выглядит, как до ухода родителей.
Сзади меня требовательно мяукнул соскочивший с дивана Черныш, демонстрируя свой проснувшийся аппетит.
Уголки моих губ дернулись от неприязни к этому коту, но против него не попрешь — начнет голосить на весь дом, ещё поди разбудит этим Еву, а потом она будет ругаться, что я оставил её «ребенка» без еды. Я покачал головой, смотря на маленький черный комочек передо мной, и смиренно подошел к ящику, взяв из него заранее принесенный Авдеевым корм.
***
Я постукивал пальцами по столу, в сотый раз размышляя, достаточно ли надежно я запрятал мамины отвары. Напротив меня сидела Ева, довольствуясь приготовленной мною яичницей и не тревожась ни о чем в отличии от меня.
Я переживал за две вещи: первая — Еве не понравится её завтрак; вторая — я рискую провалить задание отца, если мама хватится за поиски украденных бутыльков раньше времени, за что он оставит меня без денег.
— Вкусно? — я спросил, как только тарелка Евы опустела.
Она кивнула, облизнув свои запачканные губы.
— Нормально.
Я облегченно выдохнул, поставив посуду в раковину. Ева была скупа на похвалу, но я и не претендовал на неё, мне было достаточно убедиться в том, что она сыта и довольна.
— А сладости?
Я вздрогнул.
— Что?
— Сладости. Ты же наверняка смог открыть ту коробочку, про которую говорил вчера… Я помогла тебе. Ты мой должник и обязан поделиться.
И не поспоришь ведь.
— Конечно… Но, к сожалению, сладости в ней закончились. Зато мы можем купить новые в следующий раз, когда встретимся.
Ева сдвинула брови.
— Сожрал всё, а подруге не оставил?
Моё сердце пропустило удар.
«Подруге». Она всё же считает меня своим другом?!
— Нет-нет, просто коробка была пустой! Но мы же с тобой
друзья, значит купим и покушаем сладости вдвоем. Просто в другой день, — на моем лице застыла дурацкая счастливая улыбка.
Ева безразлично пожала плечами, отряхивая помявшуюся футболку, в которой она и заснула. Чтобы она совсем не вспотела, в ту ночь я снял с неё обожаемые ею штаны. А вот юбки и платья она не переносила — по её мнению, в них было неудобно лазить по деревьям. Я не понимал, откуда такая страсть к этому занятию. За все две недели нашего общения я уже не раз снимал её с веток.
— Взрослые скоро вернутся. Держи, — я вручил ей заботливо постиранные мною зеленые, чуть великоватые ей штаны, которые она тут же натянула на себя. Внутренний перфекционизм кусал меня изнутри, зацепившись за желтую с нарисованным солнышком футболку Евы, прошедшую войну, судя по её виду.
Я не сдержался:
— Походишь в моих вещах пару минут, пока я поглажу твою футболку, — мы поднимаемся наверх, где я откопал свою чистую черную кофту.
Далее я полминуты глазел через окно на наш сад, так тщательно взращиваемый моей мамой. Отец однажды в порыве гнева намеренно перерыл все клумбы и растоптал все цветы. Но мама всё стерпела, через время посадив новые, как ни в чем не бывало. Тогда я считал мамино наплевательское отношение к самой себе слабостью, но после знакомства с Евой я осознал, что в браке с ней буду прогибаться не меньше.
— Всё! — переодевшись, Ева бросила в меня свою футболку, которую я словил в полете.
— Черный тебе к лицу, — я любовался то, как очаровательно она тонет в моей одежде. Ее зеленые глаза, казалось, стали ещё выразительнее на фоне темного цвета.
— Не-е-е, слишком серьезно, — она скривилась, — есть что-то более веселое?
— Белый джампер подойдет? — это был единственный элемент моего гардероба, который не был черного или серого цвета.
Ева махнула рукой.
— Ты каждый день на похороны ходишь что ли?
Я хихикнул, прикрыв рот рукой. Если бы мать устраивала полноценные похороны каждой любовнице отца, которую она убивала, то я бы и вправду ходил бы на них каждый день. Но вместо этого юные красавицы, на которых отец когда-то положил глаз, сейчас закопаны у нас во дворе.
— Моя жизнь не слишком-то и радужная для яркой одежды.
— Если ты будешь убеждать себя в этом и продолжать ходить, как смерть, то ничего и не поменяется!
Я удивился. Ева вела себя вполне естественно для своих четырех лет, и я часто страдал от её детской дурости, но сейчас ее слова казались такими… правильными?
— Допустим. И какой же цвет, по-твоему, мне к лицу? — я поинтересовался, разложив гладильную доску, взятую из ванной.
— Хм-м-м… — Ева обхватила свой подбородок, — точно синий, фиолетовый и-и-и… бежевый, — она стала советовать, пока я просунул вилку в розетку.
Я хмыкнул.
— Прислушаюсь к тебе, — я несколько раз прошелся включенным утюгом по её футболке и поднял её, довольствуясь результатом.
— Дай сюда! — она радостно потянула за желтую ткань, надеясь поскорее избавиться от моей «серьезной» кофты и надеть свою излюбленную с солнышком.
***
В первой половине дня вернулись родители. Лица отца и Авдеева выглядели, честно говоря, паршиво — видимо, без выпивки их посиделки не обошлись. Вампиры не пьянеют, но алкоголь — есть алкоголь, и на любое существо он влияет плохим образом, пусть и каждый переносит это по-разному.
— Ничего себе! Ева, ты такая… опрятная, — Николай с привычной улыбкой протянул, по-доброму потрепав внучку по волосам, — ты сидела связанная всё моё отсутствие? По-другому не могу объяснить, что ты ничего не порвала и не испачкалась в очередной раз, — он шутит, переводя уже менее мягкий взгляд на меня.
— Совместное собирание конструктора и сказка на ночь творят чудеса, — я решил умолчать тот факт, что она чуть не разгромила весь дом.
— Ну, за хорошее поведение положена награда, — Николай вновь обращается к Еве, достав из-за спины Барби в блестящей магазинной упаковки, и она в восторге захлопала в ладоши, поблагодарив дедушку.
Конечно, даже если бы Ева вела себя ужасно, он бы подарил ей игрушку. Авдеев славился своей щедростью и балованием своих детей.
— Мы, пожалуй, пойдем, — Николай пожимает руку моему отцу и холодно кивает матери в знак прощания.
— Пока, Ева, — я помахал ей. Она мне тоже, но скорее для приличия — на деле, она уже была увлечена куклой.
Как только дверь за ними захлопнулась, а мать отошла в ванную помыть руки, пальцы отца впились в моё плечо. Открыто говорить мы не могли — услышат.
Он вскинул брови в немом вопросе: «Получилось?»
Я утвердительно кивнул и перевел взгляд на лестницу, говоря этим: «Наверху, в моей комнате».
Ладонь отца разжалась. Он покровительственно похлопал меня по щеке, таким образом благодаря.
Без промедлений он взмыл ввысь по лестнице.
— И куда это побежал твой папочка? — мама обнажила клыки в приторной улыбке, которая больше походила на оскал.
Я остался невозмутим.
— Он ищет скидочную карту.
Мама резко повернула голову в мою сторону в смятении.
Я продолжил:
— Мы пойдем в магазин мне за новыми вещами. Захотелось чего-то яркого.
Мама ухмыльнулась.
— О-о, пора впечатлить Еву, да? — пусть я и не поощрял мамины порой безумные поступки, но она была единственной, кто по-настоящему понимал мои эмоции и состояние. С ней стоит поддерживать нейтральные отношения. Надеюсь, она не заподозрит моё непосредственное участие в побеге отца.
— Поторопись, милый, Ева в Германии максимум на лето. А возить тебя к ней на родину каждый раз, уж прости, я не смогу. Она ещё ничтожно мала, через десяток лет уже и не вспомнит тебя. Сделай что-то значимое для неё, порази её, засядь в ее голове, — мать шепчет мне на ухо, и я решительно сжимаю руки в кулаки.
Она будет моей. Наш союз будет нерушимым. Я приложу все усилия ради нашего «долго и счастливо».
Главное, не забудь, Ева.
