Прикованные друг к другу

Ммм… эти подушки такие удобные… где он их берет? Я бы купила такую себе в кровать, — сонно размышляла Эмма и все глубже зарывалась носом в шелковистую ткань. Боже, она была такой невероятно теплой! И пахла она тоже хорошо — она не могла удержаться, чтобы не вдохнуть аромат полной грудью, пока не провела по ней рукой. И… что-то пульсировало у нее на щеке. Неужели это была вибрирующая подушка? Как же это было необычно! Забавно, но сквозь сонное оцепенение она могла поклясться, что ритм был не столько вибрацией, сколько сердцебиением… Сердцебиение. Подушки не имеют сердцебиения. Ее веки лениво приоткрылись, чтобы изучить дышащий черный шелк на своем лице. А затем глаза широко распахнулись, нервы напряглись и внезапно насторожились. Пуговица коснулась ее носа. Это была не ткань подушки, на которой лежала голова Эммы, а пижама. Это была пижама Голда. Она обнималась… с Голдом! От этой мысли на ее разум выплеснулось ведро холодной воды, и она безвозвратно проснулась. Хорошо, что он, похоже, еще спал. А то бы он, несомненно, пошутил по этому поводу. По правде говоря, во сне он выглядел гораздо спокойнее. Исчезли морщины беспокойства, часто очерчивающие его лоб, исчезла настороженная скованность мышц, а на смену ей пришла обманчивая невинность. Ей стало интересно, что ему снится, если вообще что-то снится. Его пыльные каштановые волосы спадали на щеку, и у нее возникло острое желание смахнуть их. Он не храпел. Его грудь тихо вздымалась и опускалась, губы были слегка приоткрыты, как будто он был Спящей красавицей, заколдованной сном и ожидающей поцелуя истинной любви. Но он его от нее не получит. Не сегодня. Она медленно отстранилась, отчаянно стараясь не разбудить его. Что-то дернуло ее за волосы, и она вздрогнула от мгновенного дискомфорта. Потянувшись за голову, она пошарила там, пока не нащупала что-то теплое и твердое. Она поняла, что его пальцы запутались в ее волосах, как будто он гладил их. Каждый раз, когда она шевелила закованным запястьем, его пальцы пробирались сквозь светлый океан волн. Дурные наручники. Другой рукой она попыталась отцепить его пальцы от своих волос. Проблема заключалась в том, что Эмма никогда не отличалась крепким сном. Даже в те ночи, когда она не ворочалась, в ее волосах появлялись дразнящие пучки и спутанные волосы. Казалось, безнадежные заросли так и норовят вцепиться в руку Голда, проглотив ее целиком. Что же ей оставалось делать? Она не собиралась лежать на его груди, как возлюбленная и ждать, пока он проснется и сможет вернуть себе свою захватническую руку. Здесь нужна была креативность. В ее голове возникла идея, и она резко прикусила язык, переваривая ее. Это может разбудить его, но ей было все равно. Все, чего она хотела — это убрать его руку с ее волос. Ей нужно было пощекотать его, чтобы побудить убрать руку. Не имея возможности поднять голову, она наклонила голову так, чтобы видеть его спокойное лицо. Один или два раза его пальцы потянули ее за волосы в противоположную сторону, заставив ее вздрогнуть. Вытянув шею в нескольких сантиметрах от лица, она беззвучно разомкнула губы и тихонько подула на его кожу. Если бы она только могла заставить его убрать руку с ее волос, заставить его почесать лицо..... Реакция была мгновенной: его брови сошлись, нос сморщился от резкого потока воздуха. Но его рука не убралась с ее локонов. Не убралась и другая, лежавшая рядом с ним. Она осторожно взяла его за запястье на случай, если ему вздумается воспользоваться этой рукой. Конечно, это означало, что ей придется поставить колено между его ног, чтобы дотянуться до руки… Она снова дунула, но на этот раз чуть сильнее. Я чувствую себя как Большой Злой Волк, пытающийся разрушить кирпичный дом. Не в обиду Руби. Медленно его рука начала перебирать ее волосы, непроизвольно поглаживая пряди. Она выпустила очередной порыв ветра, умоляя его отреагировать. Именно в этот момент он проснулся и обнаружил, что ее тело наполовину лежит на нем, а ее лицо находится в нескольких сантиметрах от его лица, губы все еще согнуты в трубочку. Он вскинул бровь, его карие глаза блестели от приятного удивления. — Вы разыгрываете сцену из сказки о Белоснежке, дорогуша? — Чтобы подчеркнуть свою мысль, он позволил глазам снова закрыться. — Хорошо, я готов к этому великолепному поцелую. Вместо этого Эмма дала ему кое-что другое — ударила кулаком в грудь. Это выбило воздух из его легких, и он убрал эту несчастную руку с ее волос, чтобы помассировать место удара. Его ноги грозили сомкнуться вокруг ее колена, но она спрыгнула с его тела прежде, чем он успел это сделать. — Вот что вы получите за то, что гладите мои волосы, — проворчала она в ответ. Может быть, именно по этой причине у Медузы имелись на голове змеи? Голд потер грудь и хмыкнул. — Мне ли напоминать вам, что это вы нарушили свое собственное правило. Это вы обнимались со мной. Очевидно, что таким образом нарушу и я, — заметил он. Эмма уже собиралась высказать умный протест на это замечание, но тут ее внимание перехватил звон мобильного телефона. Она подняла его с прикроватной тумбочки. Это звонила Белоснежка. Проклятье. Эмма инстинктивно понимала, что рано или поздно ей придется объяснить родителям сложившуюся ситуацию, особенно когда она не вернулась домой. Она просто надеялась оттянуть это время. Игнорирование телефонного звонка в конечном итоге только усугубит ситуацию, поэтому она неохотно ответила. Она не успела и слова вымолвить, как в трубку ворвался голос Снежки. — Эмма? Где ты? Ты ранена? Ты не вернулась домой прошлой ночью, а это на тебя не похоже. Если Реджина что-то сделала… — Эмма убрала телефон от уха, пока Белоснежка говорила. Если повезет, она была на кухне, вооруженная луком и стрелами. — Расслабься, я в порядке. Ну… нет… зависит от того, что ты подразумеваешь под словом «в порядке». Но я дышу, если ты это имеешь в виду, — устало ответила она. Голд откинулся на спинку кровати, скрестив ноги между собой. Его губы начали кривиться в уголках, и она снова стукнула его по груди. В ответ на его раздраженный взгляд она прижала палец к губам. — Эмма, где ты? — О, да, этот вопрос. Того самого, которого Эмма так хотела избежать. Она накручивала на палец прядь светлых волос, обдумывая правильные слова. Кого она обманывала? Не существует подходящих слов, чтобы сообщить своим сказочным родителям, что их дочь прикована наручниками к человеку, которому они меньше всего доверяли в этом мире. Единственным плюсом в этой истории было то, что она не вышла за него замуж. — Это… сложно. Генри тебе что-нибудь рассказал? — Наступила пауза. — Нет, он ни словом не обмолвился об этом. Когда он вернулся домой, то бросился вверх по лестнице в свою комнату. После этого он был в полном порядке, и на лице у него была такая глупая ухмылка, как всегда, когда он хранит секрет. Есть ли что-то, что я должна знать? Эмма повесила голову. Ну, раз уж ты об этом заговорила… — Наши отношения никогда не были настолько близкими. Правда, Эмма? — Голд подслушал каждое слово Снежки и вставил свои два цента по этому поводу. Эмма налетела на него и зажала ему рот рукой. Но она знала, что уже слишком поздно. На том конце было слишком тихо. — Эмма… это был голос Румпельштильцхена, который я услышала на заднем фоне? Но, конечно же, это был он. В этом городе не так много людей с характерным шотландским акцентом. — Попалась. Ее рот распахнулся, как у рыбы, и она пыталась придумать достойное объяснение. Понимаешь, мам, мы с Голдом как бы скованы наручниками, и единственный способ выпутаться — позволить ему заняться со мной любовью. Нет, это не пройдет. Язык Голда выскользнул из его губ и защекотал ее руку, заставив ее с отвращением отдернуть ее. — Эм… я… мы… — Ничто не имело смысла. И теперь на ее руке были золотые микробы Голда. То, что делал его язык… Как ужасно не цивилизованно. Вместо " венериных болезней» она могла бы назвать их «золотухами». Боже, ей нужно было выпить чашечку бодрящего кофе, чтобы расшевелить свой мозг; он был вялым и раздраженным. Она не стала бы думать об этих странных вещах, если бы у нее была возможность заняться утренними делами и подышать свежим воздухом. Если бы только это можно было сделать в уединении. — Знаешь что, у меня есть идея получше, как с этим справиться, — сказала Белоснежка, и в ухе Эммы раздался глухой щелчок, когда она повесила трубку. Эмма в ужасе уставилась на телефон. Неужели ее мать действительно бросила трубку? Что это была за поддержка? О Боже, неужели от нее хотят отречься? Затем телефон зазвонил снова, на этот раз с текстовым сообщением. Белоснежка постаралась, чтобы Голд не смог подслушать их разговор. Эмма, что происходит? Голд попыталсь заглянуть в экран, но Эмма прижала его к груди. Ее пальцы летали по клавишам, набирая текст о своих проблемах в надежной тишине. Дело вот в чем… не сходи с ума… ладно? Это сообщение она отправила первым. Белоснежка мгновенно ответила испуганным смайликом. Глаза у него были в три раза больше, чем голова. Отличный способ начать этот разговор, Эмма. Ты спишь с ним, да? О боги, ты беременна? Эмма чуть не уронила телефон на колени, что позволило бы Голду просмотреть это сообщение как угодно. Она почувствовала его взгляд на своем лице и побледнела. Это было первое предположение ее матери? О том, что она тайно спала с Голдом? Должно быть, это проявились дремавшие гены Мэри Маргарет. По крайней мере, у нее не было секса на одну ночь с жутким доктором после трех стаканчиков в закусочной «У бабушки». Голд вообще не был склонен к отношениям на одну ночь — он был из тех «все или ничего». НЕТ! Секс не имеет к этому никакого отношения. Ну, я имею в виду, что тебе, возможно, будет трудно это переварить. Поверь мне, даже я все еще не отошла от этого. Мы с Голдом как бы… прикованы друг к другу, — наконец набралась она смелости. Она нажала «отправить», не успев подумать дважды. Было ужасно тихо, телефон не шевелился. Неужели у ее матери сердечный приступ? Передала ли она эту информацию Прекрасному Принцу? Если бы она это сделала, то Голд, несомненно, застал бы Прекрасного с мечом у порога своего дома. И тут экран ее телефона засветился. Эмма заставила себя прочитать сообщение. ЧТО?! Да, у Белоснежки был приступ паники. — Вы рассказали дорогой мамочке о своем увлечении моей грудью? — спросил Голд, сидя рядом с ней, явно скучая и раздражаясь тем, что его не вовлекают в этот разговор. Эмма бросила на него мрачный взгляд и вернулась к печатанию. Ее сердце бешено колотилось, и она чувствовала себя ребенком, которого поймали на краже печенья из банки с печеньем. Во всяком случае, из банки с печеньем Голда. Это Генри виноват! И ты тоже, раз купила ему на Рождество этот волшебный набор! О чем ты только думала? Она снова вела себя как мать Белоснежки, а не наоборот. Арчи мог бы с удовольствием заняться анализом их общения друг с другом. Он вскоре стал бы богат, как Голд, если бы не все эти ненормальные проблемы, возникшие после снятия проклятия. У тебя есть ключ? Эмма закатила глаза. Что это был за вопрос? Неужели ее мать думает, что ей нравится быть прикованной к Голду? Она не думала, что задавать этот вопрос является хорошей идеей. Если бы у меня был ключ, я бы все еще спала здесь, в его постели? Она тут же пожалела, что отправила это письмо. Несомненно, ее мать постарается выкинуть из головы образ дочери, обнимающейся с Голдом. Телефон зажужжал еще раз. Приходи сегодня на ужин. Мы поговорим об этом. Идеально — она использовала «мы». Эмма инстинктивно понимала, что это будет не просто разговор между ней и ее матерью. В дело будет вовлечен Прекрасный, а это значит, что он будет ждать с мечом. Возможно, он надеется сам отрубить Голду руку. Ужин получится великолепным. Еще один гул. Эмма задумалась, что это было на этот раз. Расслабься, мама, я знаю, где ты живешь. Она посмотрела на экран. Так… он… ну, знаешь… хорошо выглядит в постели? По шкале от одного до десяти? Эмма не смогла бы скрыть изумление под маской, даже если бы она была надета. Голд с любопытством приподнял бровь и потянулся к телефону, но Эмма резко отпрянула от него. Она чуть не упала с кровати. Неужели мать всерьез спрашивала ее, привлекателен ли Голд в постели? До чего же докатился этот мир? Это все равно, что иметь мать, которая увлекается Брэдом Питтом, только в десять раз хуже. Когда изумление по поводу маминой прямоты улеглось, она краем глаза заметила, что наблюдает за Голдом, и набрала ответ. Восемь. Может быть, девять. Она покраснела и на мгновение усомнилась в своем здравом уме. Если бы кто-нибудь сказал ей, что она будет спать с Голдом в одной постели и оценивать его по шкале от одного до десяти — благоприятно, она бы, наверное, рассмеялась. Отложив телефон на прикроватную тумбочку, она заметила, что Голд внимательно наблюдает за ней, откинувшись на подушки рядом с ней. Почему он так хитро ухмыляется сегодня утром? — Итак, Эмма, вы хотите пойти в душ первой? … Повернув ручку, теплый поток полился из душа. Ванная комната тут же наполнилась паром, воздух стал более густым и увлажнил локоны Эммы. Однако он не был достаточно густым, чтобы скрыть Голда от посторонних глаз. Она знала, что последует дальше, и обернулась. Не могу поверить, что это происходит. — Я просто… постою за занавеской, — сказала она, не сводя глаз с двери ванной. На этот раз никаких зеркал, кроме того, что справа от нее, над мраморной раковиной. Судя по размерам этой комнаты, Голд мог бы разместить здесь марширующий оркестр, способный развлечь короля. — У вас еще есть возможность присоединиться ко мне, — напомнил он ей так непринужденно, словно предлагал угостить ее обедом. — Раз… два… два с половиной… Она перестала причитать. На этот раз было гораздо тише, когда он раздевался, шелк едва шелестел, падая на пол. Это не так сильно искушало Эмму повернуться, как прошлой ночью. И все же это было не так, как прошлой ночью, когда Голд просто переодевался. На этот раз, как безнадежно повторяла Эмма, Голд был не только полуголым за ее спиной. На этот раз он разделся догола, во всей своей красе, в нескольких сантиметрах от ее одетой спины. Это немного пугало, и к щекам приливал жар. Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем до ее ушей донесся легкий звон колец занавеса, и занавес откинулся в сторону, впуская Голда под теплый дождь. Она полагала, что должна быть благодарна за то, что у него не стеклянный душ. Когда он шагнул в душ, Эмму с силой потянуло назад, и она едва не упала на занавеску. Единственное, что она смогла сделать, — это встать у края раковины, с рукой, наполовину просунутой за занавеску. Ее рука была мокрой от брызг. Клянусь, если он заставит мою руку коснуться хоть одного участка его мокрой, голой кожи… Она даже не смогла закончить эту мысль, слишком уж она была поразительна. Она действительно не знала, что сделает, если ее рука коснется тела Голда прямо сейчас. Может быть, она вытащила бы его и вышла за дверь ванной, но тогда у нее не было бы другого выбора, кроме как смотреть на него голого. Если бы только она могла дотянуться до унитаза и сделать воду в душе ледяной. Аромат клубники смешался с паром, окутавшим ванную комнату. Рука Эммы поднялась на несколько сантиметров — она догадалась, что Голд моет волосы. Она облокотилась бедром на край раковины и недоверчиво уставилась на трепещущую занавеску. — Вы моете волосы… шампунем с запахом клубники? — О, что станет с его смертоносной репутацией, если горожане узнают об этом? Ее рука перестала двигаться, он приостановился. Она бы заплатила тысячу долларов за то, чтобы увидеть выражение растерянности на его обычно невозмутимом лице. Она откинула голову назад и понюхала воздух, чтобы убедиться в правильности своих предположений. Глубокий вдох… да, клубника. — Мне нравится этот запах. Никто раньше не замечал… кроме вас, — признался он через занавеску. Эмма предположила, что в городе не так много людей, которые когда-либо приближались к волосам Голда настолько близко, чтобы уловить запах клубники. Это была бы потрясающая история, которой можно было бы поделиться со Снежкой и Прекрасным. На Рождество она лично купила бы ему подарочную карту в «Bath & Body Works». И тут он сделал самую странную вещь из всех — начал напевать. Что-то, что странно напоминало «Мой несчастный дружок» из диснеевской «Русалочки». Пожалуй, это была его любимая диснеевская песня, злодейская или какая-либо другая. Она идеально подходила ему. Неужели у него там тоже плавают крабы и камбалы? — Вы поете в душе?» Песня затихала, пока ноты совсем не стихли. И как раз в тот момент, когда она уже собиралась потребовать «на бис». По крайней мере, она не была такой плаксивой, как когда Прекрасный пел в душе. Просыпаться под это по утрам было хуже будильника. — Напеваю, Эмма, а не пою. Между ними есть существенная разница, — ответил он. Она пробормотала слово " пели» только для того, чтобы безмолвно доказать свою правоту. Но факт оставался фактом: он не отрицал, что делает это. — И если вас так волнует, что я делаю в душе, может, вам стоит самой посмотреть? Эмма провела пальцем по запотевшему зеркалу. — Если вы хотите, чтобы я перестала думать о том, чтобы отрезать вам руку, может, вам стоит перестать требовать, чтобы я присоединялась к вам в неловких ситуациях, — горячо возразила она. Уже не в первый раз она задалась вопросом, как на самом деле относится к ней Голд — похоже, он слишком хотел заполучить ее в самые неудобные и личные ситуации. Конечно, под его контролем. А может, он просто наслаждался этой связью между ними, пока она длилась. Выжимал из нее все возможное. — Я спрашиваю только потому, что вы втайне хотите этого, но слишком боитесь или не доверяете мне, чтобы спросить об этом самой. — Ее палец резко дернулся по зеркалу. Из-за этого ее маленькая бабочка выглядела так, словно курила сигарету. Первая проблема с этой теорией заключалась в невероятном эго Голда. Оно было размером с гору Эверест, до краев наполненное высокомерием и самодовольством. Это была самая нелепая фраза, которую она когда-либо слышала. Он искренне думал… предполагал, что она хочет… что за чушь… Или он проецировал свои желания на ее собственные запутанные эмоции? Это казалось более вероятным. — Это неправда, — неубедительно отрицала она. Ее голос звучал немного высоко и нерешительно, как всегда, когда она лгала о чем-то. Должно быть, это плата за то, что она умеет определять, когда кто-то лжет, а сама не умеет врать. Вот только это не было ложью — не могло быть! Именно тогда, когда она рисовала на зеркале цветок, похожий на тот, что был на запястье, она впервые увидела его. Она перестала обращать внимание на слой тумана и сосредоточилась на новом отражении в зеркале. Она провела рукой по стеклу, убирая с него пелену пара. Занавеска отъехала от стены. С этого угла она могла видеть сквозь занавеску. Голая кожа, по которой стекали крошечные капельки воды. Голд вскинул руки и поднял лицо к брызгам, струи стекали по щекам, намочили волосы и рассыпав их по вискам. Руки поднялись к коже головы, ее ладонь подражала его действиям, а мышцы гибко двигались в такт движению, и плечи ритмично покачивались. Эмма погрузилась в горько-сладкий транс, наблюдая за тем, как плавно напрягаются мышцы Голда под его кожей, а вода покрывает его тело полупрозрачным блеском. Ее сердце колотилось вовсю, а ноги приклеились к полу перед раковиной. Не успела она и на сантиметр сдвинуться с места, как оказалась почти прижатой к стеклу, а зеленые глаза злобно уставились на него сквозь занавеску. Она провела ладонью по стеклу, когда снова образовался дымка на зеркале, а потом отругала себя за это. Словно она не могла контролировать свое тело, а руки так и норовили протереть зеркало, требуя, чтобы она смотрела. Голд попытался повернуться в душе и встать спиной к струе. Эмма была вынуждена повернуться вполоборота, чтобы подстроиться под его движения. Когда она поворачивалась в сторону, ее глаза не отрывались от зеркала. Для хромого мужчины у него была крепкая спина. Она была прямая, крепкая, лопатки легко проступали под кожей. В глубине ее сознания мелькнула мрачная мысль: каково это — ощутить, как под кончиками пальцев напрягаются эти мышцы? Она быстро отогнала ее. Если бы она не знала, что он страдает от хромой ноги, то легко приняла бы его за физически крепкого мужчину. Ее взгляд неизбежно опустился ниже, следуя за изгибом его позвоночника, ниже… Ниже… И вот отражение сомкнулось на его талии. Туман вернулся, полностью скрыв Голда за своей влажной пеленой. Ее рука ослабла, когда Голд обернулся. — Если это неправда, то почему вы подглядываете? — Эмма отпрянула от зеркала. Она открыла рот, чтобы возразить, но из него вылетали лишь бессмысленные запинки. Даже она не смогла сформулировать никакого отрицания этого обвинения. Разве это не было именно тем, что она делала? Подглядывала? Голд усмехнулся. — Полагаю, теперь мы квиты. Они были квиты. Честно и справедливо; подписано, скреплено печатью и поставлено. Голд, возможно, наблюдал, как она раздевается в зеркале прошлой ночью, а возможно, и нет, и сегодня Эмма сама развлекалась шоу. Виновато было зеркало. Эмма посмотрела на его сверкающую поверхность. Она подумала, не использовала ли Реджина свой трюк с зеркалом после снятия проклятия и не попался ли ей на глаза Голд. Может быть, именно поэтому в последние несколько недель в Сторибруке было так холодно — Реджина страдала от шока. Шум воды прекратился, ручка стала тихонько поскрипывать, когда ее поворачивали. О-о-о. Эмме хватило ума успеть свой отвести взгляд к стене за мгновение до того, как Голд сгреб занавеску в сторону. Она услышала, как он взмахнул мокрыми волосами и шагнул из ванны. Капли, падая с его тела, мягко стуча по кафелю. Отлично. Теперь он был голый и мокрый. В нескольких шагах от нее, на расстоянии вытянутой руки, и лужа на полу увеличивалась по мере того, как он переступал пятками. И он не одевался — по крайней мере, она об этом не знала. — Ну что? Разве у вас нет костюма, чтобы переодеться? — Пожалуйста, только не говорите мне, что мы должны вернуться в его комнату, чтобы он мог выбрать костюм. Он будет идти за мной по пятам всю дорогу и, возможно, спрашивать мое мнение о том, какой костюм мне больше нравится… Она прикусила губу, представив себе это. — Да, я согласен… но сначала мне нужно полотенце. Если вы еще не в курсе, я мокрый, — язвительно ответил он. Насмешку в его тоне было легко распознать. Он делал это специально, и она это знала. — Почему вы не можете просто использовать магию, чтобы одеться? Наверняка есть заклинание, которое создает эффект тепловой волны? — Или заклинание, чтобы высушить его волосы? Или заклинание, которое заставит полотенца ожить и вытереть тело Голда, не заставив его и пальцем пошевелить? — Неужели никто не прислушивается к моим фирменным предупреждениям? Скажите это вместе со мной, дорогуша. Любая магия имеет свою цену. К сожалению, если бы я использовал магию каждый раз, когда наша ситуация становилась неловкой, на мою голову свалился бы долг, превышающий сумму, разыскиваемую ФБР. К тому же это очень неприятно, когда полотенца хлещут по тебе и пытаются вытереть. Я попробовал один раз, и мне этого достаточно. А теперь… полотенце, пожалуйста. Судорожно оглядывая комнату в поисках полотенца, она заметила одно на вешалке рядом с раковиной. Оно было темно-красным, почти такого же оттенка, как ее шелковая пижама. Прекрасно. Они снова подходят друг другу. Возможно, он тоже приложил к этому руку. С таким мужчиной, как Голд, случайностей не бывает. Спотыкаясь и ведя его за собой, она протянула руку за полотенцем и сняла его с вешалки. Полотенце случайно выпало из ее пальцев и шлепнулось на кафельный пол. Она сузила глаза, глядя на него. Почему она должна быть неуклюжей сегодня в комнате с голым Голдом? Может быть, именно поэтому — она нервничала. Ей придется встать на колени и поднять его. Это было почти так же плохо, как если бы Голд уронил мыло. Медленно, очень медленно она согнула колени и опустилась на корточки. Рука застыла в воздухе, но она старалась не думать об этом. Она чувствовала на затылке взгляд Голда, который прожигал ее голову. Он прочертил испепеляющую линию по всему телу. Эмма подалась вперед настолько, что смогла смахнуть полотенце. Вскочив на ноги, она едва не столкнулась с телом Голда. — Спасибо, Эмма, — неторопливо проговорил он, придавая значение каждому слогу. Прошло несколько секунд, прежде чем он обернул полотенце вокруг своей талии. Повернувшись, она залюбовалась его обнаженной грудью и не удержалась от того, чтобы не взглянуть ниже. Лучше бы это полотенце не сползало. Он приглашающе протянул руку в сторону душа, как будто приглашал ее в великолепный бальный зал. — Ваша очередь, — напомнил он ей. Эмма смотрела на занавеску с таким нетерпением, словно ей предстоит получить смертельную инъекцию. Она взяла прядь волос и понюхала ее — не так уж плохо. В этой же одежде она проходила два дня или около того, прежде чем все ее вещи перевезли в квартиру Мэри Маргарет после первого приезда сюда. С этим можно было смириться. — Думаю, я пас, — пробормотала она. Голд бросил на нее скептический взгляд, и она поняла, что они размышляют об одном и том же. Конечно, Эмма могла бы пропустить один день душа ради того, чтобы найти способ выбраться из этих наручников. Но что, если на спасение уйдет не один день? Что, если они с Голдом будут скованы наручниками два дня, а может, и три? Когда-нибудь ей придется принять душ. Только не сегодня. — Тогда вам придется позволить мне одеть вас, — согласился он. С таким тоном Голд не выглядел бы неуместным, потирая ладони от удовольствия. Тем не менее она развела руки в стороны и молча дала ему разрешение. Это было менее неловко, чем срывать с себя всю одежду. — Вы готовы назначить цену за свою голову в обмен на то, чтобы одеть меня? — Эмма поддразнила его, пытливо приподняв брови. Он ухмыльнулся. — Вы скоро узнаете, Эмма. Я очень сложный человек. — О, она была далеко за пределами этого понимания. Каждый раз, когда она пыталась разгадать его и прижать к стенке, он ускользал от нее. Голд пошевелил своими волшебными пальцами и принялся за работу. Щёлк! Мгновенно шелк превратился в изысканное платье кроваво-алого цвета, предназначенное для торжественного приема. Украшенные крошечными драгоценными камнями бретельки свободно болтались на плечах, декольте, облегающее талию, — о таком платье женщины могли только мечтать всю свою жизнь. Эмма непонимающе уставилась на него. Щёлк! Платье плавно, как жидкая ткань, перешло в белый спортивный лифчик и шорты, а ее светлые волосы были собраны в тугой хвост. Почему-то это было хуже, чем первый вариант. — Голд… — предупредила она сквозь зубы. Она могла сказать, что он немного развлекается, испытывая пределы своих возможностей, чтобы одеть ее. Но веселье закончилось — она не была его куклой Барби. Он терпеливо махнул рукой, заставив ее вздрогнуть и положить одну руку на бедро. Его брови сошлись, пока он обдумывал подходящий для нее стиль. Затем он щелкнул пальцами. Спортивный лифчик и шорты исчезли, и ее тело преобразилось. Его рука опустилась, закончив свою работу. Она замешкалась и посмотрела вниз, гадая, что же на ней окажется на этот раз. Ее глаза расширились от удивления. Ноги обтягивали джинсы, а ноги были обуты в черные блестящие сапоги до колен. Торс обтягивала белая блузка, похожая на ту, что носила ее мать. В довершение всего на ней была красивая белая кожаная куртка, которая облегала ее тело — она дольше всего любовалась ею в зеркале. Неплохо. — Могло быть и хуже, — тихо признала она. В отражении она заметила, как губы Голда приподнялись в улыбке, а его взгляд погрузился в результат своей работы. — Похоже, я знаю вас лучше, чем вы думаете, мисс Свон, — прокомментировал он через ее плечо. Она повернулась к нему лицом, возможно, чтобы поблагодарить за удобную кожаную куртку. Это была одна из самых приятных вещей, которые ей когда-либо дарили, даже если он был вынужден это сделать из-за их неловких обстоятельств. Она поймала себя на том, что хочет обнять его. — Что я могу сказать? Я неравнодушна к коже, — с нежностью ответила она, снова и снова проводя пальцами по коже куртки. Он улыбнулся ее счастью и пожал плечами. — Еще одна общая особенность. И он стал уводить ее к двери ванной комнаты, в свою спальню, чтобы переодеться в костюм. Эмма безмолвно смотрела на его голую спину, пока не смогла осмыслить его слова. Он любил… кожу? Например, кожаные…штаны? Где мыло, когда оно мне нужно? … — Боги, женщина! Вам обязательно так сильно его тереть? Как его ни крути, он не пролезает! — Эмма с досадой смахнула с носа клок волос. По ее затылку стекала струйка пота. На кухне было слишком жарко. — Если вы перестанете им шевелить, у меня, возможно, что-то получится, — огрызнулась она и начала пробовать снова. Она вылила еще стакан растительного масла на его кожу, покрывая ее жирной массой. Затем она сильно потянула. Его рука даже близко не проскользнула сквозь наручник! Она была красной и горячей от того, что она с силой терла ее мылом и пыталась натянуть наручник поверх его большого пальца. Наручник доходил только до того места, где заканчивалось запястье и начиналась кисть. — Прижмите большой палец, — потребовала она, выкручивая наручник обеими руками. Она прижала его к раковине и поставила ногу на ее бортик, чтобы получить больше давления. Ее щеки порозовели от усилий. — Я и так его прижимаю! Единственное, чего вы здесь добиваетесь — это вытягиваете мою руку из сустава! Может, хватит уже жаловаться? Это не может быть так больно. Ее пальцы скользили по коже его руки, не задерживаясь более чем на секунду из-за капающего растительного масла. Наручник поворачивался то в одну, то в другую сторону, вверх-вниз, но все было бесполезно. Он не снимался! Эмма вздохнула и отпустила его руку. Она споткнулась, когда ее нога спустилась с раковины, и он инстинктивно обхватил ее за талию, чтобы она не упала назад. Если бы она упала, он, скорее всего, последовал бы за ней и приземлился бы на нее сверху — они же не могли этого допустить, правда? — И вот еще один провал, — пробормотал он, все еще прижимая ее к своей груди. На мгновение она ошеломленно замолчала от их ошеломляющей близости, его рука удобно обвилась вокруг ее талии. Затем она вернулась в реальность и высвободилась из его хватки. Он отмыл руку от масла, надавив на ручку крана сильнее, чем нужно. Еще одна безнадежная попытка, которую отбили магические наручники. — Теперь, когда я, скажем так, чист до блеска… как насчет того, не приступить ли нам к завтраку? Эмма вскинула бровь. Она не знала, что поразило ее больше: то, что из его уст прозвучал термин «чистый», или то, что он счел их вместе, как будто они были супружеской парой. Она выбрала последнее. — Нам? Она неохотно провела пальцем между их телами. Он наклонил голову, после чего достал сковороду и поставил ее на плиту. Он был совершенно серьезен. С таким же успехом он мог повязать на талию фартук с надписью «Поцелуй повара». — Да, нам. Поскольку это затруднительное положение требует, чтобы мы находились в непосредственной близости друг от друга, единственный вариант для вас — помочь мне готовить, — объявил он и подмигнул ей. Эмма внутренне застонала, но спорить с ним было невозможно. Более упрямым человеком, чем она, в этом городе был только Голд. Под его руководством они отправились к холодильнику и собрали яйца, мясо, масло и молоко. Из шкафов появились желтая бутылка смеси для блинов и большой пакет шоколадных чипсов. — Сразу предупреждаю: Я не очень умею готовить, — сказала Эмма, пока они аккуратно раскладывали ингредиенты на столе. — Я всегда предпочитала фастфуд, салаты, блюда из микроволновки… все в таком духе. Я не совсем Марта Стюарт или Бетти Крокер. Голд изучил ингредиенты так же скрупулезно, как и контракт. — К счастью для вас, дорогуша, я умею готовить. Это неизбежная плата за одинокую жизнь. Пора заключить еще одну сделку. Вы передаете мне ингредиенты по мере необходимости, а я занимаюсь готовкой. — Было ли что-то, чего этот человек не делал? Ростовщик, адвокат, шеф-повар… о, Боже. Она не была склонна уклоняться от такой сделки. Ее желудок заурчал, требуя еды. Она протянула руку, чтобы все было официально. — Договорились, — согласилась она. Он крепко взял ее за руку — в свою, до скрипа чистую, — и пожал ее, чтобы закрепить сделку. Прежде чем убрать руку, он осмелился поднести ее к губам и нежно поцеловать тыльную сторону ладони, прямо над костяшками пальцев. Затем он провел языком по изгибу ее костяшки, от чего по позвоночнику пробежал холодок. Ее голова была похожа на воздушный шар, которому кто-то позволил взлететь в воздух, а разум — словно чистый лист, когда теплые губы Голда задерживались над ее кожей дольше, чем это было уместно. Вернувшись к текущим делам, он опустил ее руку и зажег плиту. Он вел себя так, словно между ними ничего не произошло, но Эмма знала, что этот момент не даст ей уснуть этой ночью. Это только усугублялось тем, что он улыбался, а его глаза, казалось, заглядывали ей в самое сердце. — Скажите мне, Эмма, вам нравится яичница? … Они быстро выработали систему приготовления пищи, без труда выполняя синхронные движения. — Яйца, — скомандовал он. Эмма мгновенно отреагировала, словно он ударил ее электрическим разрядом, взяв пару яиц из бледной картонной упаковки и положила их в его ладонь. Лишь однажды она уронила яйцо ему на ботинок, и желток растекся по дорогому материалу, но это была исключительно его вина. Он отвлек ее какой-то странной историей о миске супа. У него явно были пальцы на руках, если он не мог справиться с ее яйцами. — Масло, — попросил он, и она предложила ему требуемую толку. Ее восхищало, как хорошо они могут работать вместе, если приложат к этому усилия. Кроме того, это дало ей возможность узнать о Голде то, чего она никогда раньше не знала. Например, она никогда не видела, чтобы он много ел в закусочной — редко когда удавалось застать его за заказом кофе от Руби. Если она предпочитала яичницу с солнечной стороной вверх, то ему нравился омлет. Ее тосты должны были быть слегка опаленными, а его — едва хрустящими и намазанными маслом. Она выбирала блинчики с черникой, а он — с шоколадной начинкой и дополнительными шоколадными чипсами. Прямо как Генри. И, о, Голд любил масло. Чем больше масла, тем лучше. — Завтрак подан, — с гордостью объявил он, ставя на стол две щедрые тарелки с едой. Только когда она села рядом с ним, то поняла, что он добавил в свою тарелку еще один кусок тоста и выложил почти всю блинную смесь. Эгоистичный бес. Она обмакнула черничные блинчики в сироп и под его терпеливым взглядом откусила пробный кусочек. Черничная смесь обволакивала ее вкусовые рецепторы, и она молча жевала в течение минуты. Затем она запихнула в рот еще один кусочек и откинула голову назад, ее глаза спокойно закрылись, а из горла вырвался приятный стон. Это… рай. — Я так понимаю, вам понравилось, — прокомментировал он, глядя, как она практически пускает слюни, поглощая остатки первого блина. Он еще даже не приступил к своей тарелке. Она судорожно кивнула, не в силах говорить, когда за ней последовала яичница с беконом. Она вытерла рот от липкого сиропа. — Неужели я слишком надеюсь, что вы ответите повару поцелуем в знак благодарности? Эмма швырнула ему в лицо чернику, и он ловко поймал ее ртом. Странное это было занятие — наблюдать за тем, как ест Голд. Она предполагала, что есть, будучи закованным в наручники, будет непросто, но в это утро она узнала о Голде кое-что еще. Он был амбидекстром. Он мог использовать правую руку так же эффективно, как и левую. Это поразило ее, учитывая тот факт, что она никогда не видела, чтобы он использовал левую руку только для письма или работы с предметами. — Так вы левша или правша? — Она предполагала, что он левша, но теперь, когда он аккуратно отправлял еду в рот правой рукой, была в замешательстве. Он загадочно улыбнулся, вертя вилкой. — Почему я должен ограничиваться одной рукой? Подумайте о том, какие неудобства могут возникнуть у большинства людей, если они потеряют свою самую сильную руку — не смогут писать или взаимодействовать с миром, как раньше. А что если они когда-нибудь окажутся беспомощно прикованными к кому-то наручниками? Именно такие ситуации поставили бы меня в невыгодное положение, будь я только левшой. Я же освоился обеими. Он откусил еще один кусочек блинчика с шоколадной крошкой. — Что у нас сегодня в списке дел? Опять уроки владения мечом? — Голд внимательно наблюдал за ней, ловко улавливая, что ее что-то тревожит. Он оказался прав. — Помните, я обещала, что вы сами решите, каким будет сегодняшний ужин? Придется подождать до завтра, — нерешительно сообщила она ему. Мгновенно вилка со звоном упала на тарелку, и его мышцы напряглись. Его глаза потемнели от невысказанного предупреждения. Прежде чем он успел напомнить ей об их уговоре, она подняла руку. — Мы ужинаем с моими родителями.