Как приручить змею

Утро Гермиона потратила на поход в магазины. Лекарство для голосовых связок она нашла с лëгкостью, но с зельем от кашля возникла проблема. Продавец объяснил, что зелье того или иного типа нужно давать больному в зависимости от причины кашля. Гермиона ничего не знала о причинах, но могла предположить что это как-то было связано с травмами лëгких. Ей пришлось купить сразу же несколько разных бутыльков, в надежде, что какой-то из них подойдёт. Не меньше времени у Гермионы ушло и на поход за едой. Если Волдеморт ел человеческую пищу, то проблем не было — Грейнджер взяла с собой термос, в который залила нежирный куриный суп. Но если же её предположения оказались верны и монстр питался, как змея… Разыскать мышей оказалось труднее. В двух зоомагазинах ей объяснили, что мëртвых мышей для кормления домашней змеи можно купить только заранее под заказ, так как их хранение весьма затруднено, ей предложили купить живых мышей, но представив, как Волдеморт с причмокиванием будет убивать бедных зверушек, Гермиона с содроганием отказалась. В самой дальней части Лондона девушка всё же отыскала партию замороженных мышат. Теперь, вне зависимости от гастрономических предпочтений её подопечного, она была готова к любому сценарию. Теперь, стоя рядом с дверью в ожидании, когда запирающие чары снимут, она испытывала волнение. Монстр, похоже её ждал. Он сидел на кушетке, вытянув свои длинные ноги и спиной облокотившись о стену. — Мистер Волдеморт, здравствуйте, — Гермиона натянуто улыбнулась. Под пристальным взглядом его жутких красных глаз вся её уверенность и любопытство куда-то делись, оставив место внутри лишь страху. Он был похож на дементора, он одним лишь своим видом умудрялся высасывать из неё всё то хорошее, что было внутри. Она никак не могла взять в толк, каким образом он сумел собрать вокруг себя такое большое количество прислужников когда-то раньше. Единственным желанием, которое она испытывала было желание бежать прочь. Как Пожиратели смерти могли находиться с ним рядом, тем более, когда он не был скован специальными поглощающими волшебство кандалами и ошейником? Как Малфои столько времени умудрились прожить с ним по соседству в своём поместье и не тронуться умом?! Как они вообще могли все пойти у него на поводу?! Бешеный пёс. Убийца. От него несло опасностью за километр! — Снова ты, грязнокровка. — Вам, кажется, лучше, — Гермиона вздохнула, отметив про себя, что его слова чем-то отдаленно могли напоминать приветствие. Если абстрагироваться от обидного обзывательства, и от того, что он не был вежлив и говорил ей «ты». Его слова звучали почти что, как: «Привет, Гермиона, рад тебя видеть». — Прежде, чем я вас осмотрю и сменю повязку, я снова вас обездвижу. Волдеморт кивнул головой, и Грейнджер про себя отметила, что он это сделал с таким видом, как будто позволяет ей, как-будто она не может сделать это в любом случае, вне зависимости от его согласия. Он снова дëрнулся, когда она достала волшебную палочку, и ей показалось, что злые искры, вспыхнувшие в его взгляде, связаны конкретно с тем, что ему не нравилась реакция собственного тела на волшебную палочку в её руках. Интересно останется ли теперь этот рефлекс с ним навсегда? Интересно каким будет его «навсегда»? Существование в этой тесной тëмной камере до конца его дней? Или же его всё-таки казнят, как только местонахождение последних крестражей станет известно? Её ещё в прошлый раз раздражали его патлы, неаккуратно спадающие на лоб, поэтому, наведя на монстра волшебную палочку, Гермиона заклинанием укоротила его шевелюру и привела в порядок. Реддл вздрогнул и недовольно прищурился, очевидно ему не понравилось, что Грейнджер посмела без его ведома и согласия сменить его причёску. Но ей было всё равно. С аккуратной стрижкой он куда больше напоминал человека, а значит пугал её чуточку меньше. Она с удивлением обнаружила, что у него достаточно высокий лоб, аккуратный изгиб бровей и весьма выдающийся профиль. Ей захотелось, вдруг, щёлкнуть его по носу, но девушка взяла себя в руки и отказалась от этой крамольной затеи. — Так гораздо лучше, — сказала Гермиона в ответ на укор в красных глазах, — теперь они не будут лезть вам в глаза и мешаться. Синяков на его коже практически не осталось, только несколько крупных ожогов всё ещё не зажили до конца. Когда Гермиона снимала старый бинт, она обратила внимание на нехорошие хрипы, вырывающиеся у заключённого из груди во время дыхания, эти хрипы она слышала ещё в первый день и до сих пор они не прошли. Что это было? Бронхит? Пневмония? Интересно, как он вообще здесь десять лет протянул, если над ним постоянно издевались? Может быть это происходило не так часто? Он же должен был успевать восстановиться каким-то образом. Или его действительно каждый раз лечили, чтобы потом продолжить увечить? Пожалел ли он обо всех своих злодеяниях и том, что развязал войну, когда попал в свой персональный ад? Или же он озлобился сильнее и окончательно уверился в своей правоте? Гермиона нанесла на оставшиеся ожоги заживляющую мазь, перевязала его туловище и вынула из чемоданчика лекарства. — Это зелье для голосовых связок, а второе от кашля, — девушка показала Волдеморту флаконы, — они не азкабанские, а мои личные, поэтому я могу оставить их у вас. Монстр прищурился. Гермиона почувствовала, что он снова пытается поймать её взгляд. — То, что от кашля лучше пить два раза в день. Я дам вам костерост и рябиновый отвар, как вчера. И не нужно пытаться поймать мой взгляд, я не совершу вчерашнюю ошибку. Боковым зрением Гермиона заметила, как его гадкий раздвоенный язык высовывается наружу и прячется обратно. Он точно ест мышей. Он просто не может есть человеческую пищу, иначе зачем ему такое строение языка?! Какое-то время Гермиона чувствовала неуверенность по поводу того, как ей кормить это жуткое чудовище, но сейчас она решила просто оставить контейнер с замороженными мышами рядом с Волдемортом, там же, куда она положила зелья. Мысль, что ей придётся давать ему мышей с рук вызывала отвращение, к тому-же Гермиона была уверена, что излишне гордый, Волдеморт ей не простит подобного унижения. Есть с рук у грязнокровки, что может быть хуже? Пускай он разделается со зверушками сам, а контейнер она потом заберёт. Заметив что Гермиона поставила какую-то ëмкость на кушетку, монстр с некоторым любопытством скосил на контейнер глаза. Осторожно подвигав забинтованную руку и, по скривившемуся лицу Волдеморта, отметив, что перелом так и не сросся, Гермиона наконец отошла от кушетки и сняла с него чары. Первым делом Волдеморт выпил зелье для голосовых связок. Затем он с некоторым недоумением стал рассматривать контейнер и его содержимое. Он кажется был удивлён, когда наконец-то поднял голову и посмотрел на Грейнджер. — Что это? — вкрадчиво поинтересовался Волдеморт. — Еда, — пискнула Гермиона. Она, вдруг, подумала, что Реддл, возможно всё же ел человеческую пищу. Подумала, что вероятно следовало у него вчера спросить, а не действовать наобум. С другой стороны его физиология явно отличалась от человеческой, и ей было легче представить, что он ест мышей, чем, например, тыквенное печенье. — Что? — Волдеморт прищурился и с некоторым раздражением почесал затылок. Голос у него под воздействием зелья прорезался и на слух оказался неожиданно приятным, низким, с бархатистыми нотками. — Еда, — уже как-то совсем неуверенно ответила Гермиона, поняв, что, кажется слегка ошиблась. Может быть он ел только живых мышей? — Они, конечно, замороженные, но всё равно в них много белка и кальция, мистер Волдеморт. Вам нужен кальций, чтобы ваши переломы срослись, иначе костерост не подействует. — Ты нормальная? — поинтересовался Реддл, с опасным спокойствием. От вспыхнувшей в его взгляде ненависти, Гермиону передëрнуло и она окончательно растеряла остатки самообладания, сделав несколько шагов назад, словно вот-вот Волдеморт должен был порвать цепи и наброситься на неё. В камере запахло озоном. Что-то едкое и чëрное просачивалось наружу, и взгляд у Волдеморта потемнел, когда он схватил контейнер, вынул оттуда мышь и швырнул её Гермиону. — Жри, — холодно сказал маг, — жри! Это же еда! Жри! Вторая мышь полетела следом. Гермиона увернулась. — Мистер Волдеморт… — Ты самое тупое существо из всех, кого я когда-либо встречал! Грязнокровное отродье! — Не орите на меня! Я этих идиотских мышей всë утро искала! — Вот и жри теперь, пища достойная грязнокровки! Ещё одна мышь была брошена в Гермиону. Похоже, что её невинное предположение задело Волдеморта настолько, что он никак не мог совладать с гневом. И это в ответ на простую попытку накормить этого неблагодарного ублюдка! Можно было просто отказаться и уточнить, что он не ест мышей, зачем сразу же оскорблять? Гермиона, разозлившись на такое несправедливое к ней отношение, подняла с пола мышь и кинула обратно в монстра. Из-за ограниченного движения, маневренности у того не хватило, чтобы тоже увернуться, так что мышь прилетела ему прямо в лицо. Он удивлённо заморгал, его раздвоенный язык в каком-то нервном возбуждении высунулся изо рта и, чуть трепыхаясь, так и остался снаружи. Желание немедленно убить Гермиону отчётливо читалось во взгляде волшебника. — Вы отвратительный монстр! Уродец! Вы видели себя в зеркало?! Откуда мне было знать, что вы не едите мышей, если вы ведёте себя, и выглядите, как змея?! Ваш гадкий язык и… — Пошла вон отсюда, — Редлл взял в здоровую руку мышь и сдавил. — Иначе я сделаю с тобой то же, что и с этой мышью. Гермиона услышала слабый хруст и её затошнило. — Вы ничего мне не сделаете, — она чувствовала, как голос дрожит. — Это я могу сделать с вами всё, что угодно! Так что прекратите мне хамить! — Ну так давай, чего ты ждешь? — Реддл гадко улыбнулся. — Можешь швырнуть в меня «круциатусом» или скормить эту дрянь насильно, чтобы потом посмеяться, для твоего жалкого магловского умишки эта шутка кажется невероятно весёлой, не так ли? — Я не собираюсь вас пытать или заставлять есть мышей! Я действительно думала, что это ваш рацион питания! Мерлин, он что, и правда подумал, что она так пошутить решила? Гермиона устало вздохнула. Запах озона усилился, кончики её пальцев начало покалывать и в этот момент, вдруг, лопнул стеклянный флакон с болеутоляющим зельем, который Гермиона держала в руках. Девушка вскрикнула и разжала ладонь. Тëмная жидкость пролилась на пол. Она обратила внимание на то, что в этот момент монстр взялся руками за ошейник и его лицо исказила гримаса боли. Он сделал несколько глубоких вдохов, закашлялся и зажмурил глаза. Тьма, начавшая сгущаться в камере, стала рассеиваться, а страх внутри Грейнджер усилился и затопил всё нутро. Реддл только что взорвал флакон с зельем у неё в руке, чтобы навредить ей осколками. Он смог взорвать флакон! А значит, он мог колдовать! Мог! И всё это время она находилась с ним в камере, рискуя быть убитой! Ей, вдруг, нестерпимо захотелось убежать. Она почувствовала, как её начинает трясти, мощный всплеск адреналина заставил её сердце буквально выпрыгивать из груди. Повинуясь инстинктивному порыву, девушка подбежала к запертой двери, однако в этот момент монстр начал задыхаться от приступа кашля. Держась одной рукой за ошейник, вторую он поднëс ко рту, и красная клякса осталась на ладони. Гермиона растерялась, то-ли ей стоило убежать отсюда и срочно доложить невыразимцам о том, что Реддл мог колдовать, то-ли настоять на вызове колдомедика. Выглядел Волдеморт паршиво и девушка подумала, что он может умереть. Кингсли Реддл был нужен живым, и всё ещё существовала вероятность того, что смерть приведёт к развоплощению и последующему воскрешению. Она неуверенно застыла на месте. Новый приступ кашля заставил её поменять решение о немедленной капитуляции, подойти к монстру ближе и наложить на него «иммобилус». Откупорив флакон с лекарством, Гермиона поднесла его ко рту заключённого и он машинально сделал глоток. Приступ прекратился. Волдеморт прикрыл глаза и Гермиона смогла подробней рассмотреть его ошейник. Кость аравийского чёрного дракона нагрелась из-за мощного выброса, и ожгла шею, оставив на коже красный след. Похоже, это было последствием его колдовства. Если ошейник поглощал магию, вероятно его поглощательная способность имела свои пределы. Гермиона невольно задумалась о том, насколько выброс был подконтролен Реддлу? Не являлся ли разбитый флакон в её руке не целенаправленной выходкой, а всего лишь случайностью? Гнев, который испытал Волдеморт был настолько сильным, что запросто мог привести к стихийному выбросу. Может быть она зря так испугалась? Реддл, судя по его вдохам и выдохам, явно пытался успокоиться. Он беззвучно шевелил губами, считая до десяти, и Гермиона решила, что ей следует ему как-то помочь справиться с яростью. — Извините, мистер Волдеморт, я вовсе не хотела вас задеть, — волшебница отошла назад и сняла с монстра обездвиживающее заклинание. — Я правда не знала, что вы едите. Вам нужно восстановиться, чтобы ваши кости срослись, а для этого вам нужно есть. Девушка выудила из чемоданчика термос и заклинанием левитации отправила его к Волдеморту. — Я подстраховалась, видите? Руки у него тряслись, когда он взял термос. Но, кажется это помогло. Тьма в камере окончательно рассеялась, на мгновение злоба во взгляде его красных глаз сменилась жадностью, желудок свело голодной судорогой, однако Волдеморт не позволил себе начать есть. Он с недоверием уставился на Грейнджер и слегка наклонив голову на бок, сказал: — Я не могу понять твои намерения, грязнокровка. Зачем ты это делаешь? Хочешь меня отравить? — Если бы я решила вас убить, я бы это сделала по-другому. — У тебя кишка тонка, — усмехнулся монстр, — ты слишком трусливая и жалкая лягушка и ты никогда не посмеешь напасть на меня в открытую. Я вижу, ты трясëшься от одного лишь факта моего существования здесь, в опасной близости от тебя. — Да вы сами трясëтесь, думаете, я не вижу, как вы вздрагиваете всякий раз, когда я использую волшебную палочку? Вы сами меня боитесь. — Я ничего не боюсь, тебе ясно, жалкая лягушка? — Вы поразительно неблагодарная свинья, мистер Волдеморт, — девушка вздохнула и уселась прямо на пол, так как у неё всё ещё тряслись коленки и ноги держали её с трудом. — Я всего лишь пытаюсь вам помочь, а вы оскорбляете меня. — Я тебя не просил мне помогать, — монстр пожал плечами. — Значит, мне уйти? Он, конечно, не хотел, чтобы Грейнджер ушла. Он мог бы сколько угодно уверять самого себя, что ему всё равно и он ничего не боится, но всё внутри него предательски сжималось, когда в камеру заходили невыразимцы. Эта грязнокровка была вполне реальным шансом на то, что его адское существование здесь либо станет чуть менее мучительным, либо, при удачном стечении обстоятельств, он окрепнет настолько, что сумеет предпринять попытку к бегству. Возможно ещё лет пять назад он бы не позволил себе признать, что ему трудно, но спустя десять лет он так устал, что стальной стержень внутри него в какой-то момент сломался. Стержень, который помог ему добиться могущества, стержень, который помог ему выжить в трудных условиях. От него прежнего осталась лишь тень. Нет, Волдеморт не хотел, чтобы она уходила. Чтобы уходил единственный человек, который отнëсся к нему по-доброму. Проблемой было лишь то, что он не мог ей поверить. Он прекрасно осознавал, что доброго отношения он не заслужил. Ему было проще и легче, когда его ненавидели — он ненавидел в ответ и даже капли раскаяния не могло упасть на выжженную потрескавшуюся почву его души. Он был бесплодной пустыней. Выгоревшей степью. И это было правильно. Так и должно быть. Ему досталась роль абсолютного зла — и ненависть, напополам с равнодушием, была его стихией, в которой он обитал с детских лет. Он гордо нёс своё звание ренегата. Но эта глупая грязнокровка здесь и сейчас его не ненавидела, и почему-то это ранило, и так изувеченную душу, во сто крат сильнее, чем любой «круциатус». Каждый раз, когда она лечила его или пыталась быть с ним вежливой несмотря ни на что, Волдеморт ощущал почти что физическую боль. — Ты ведь чего-то хочешь, — сказал Тёмный Лорд, после минутного молчания. — Тебе от меня что-то нужно. «Всего-лишь узнать, есть ли у тебя ещё крестражи, и если есть, то где.» Невыразимцы наверняка выпытывали из него эту информацию всё то время, что он здесь сидит. Он просто не мог не знать, зачем Гермиона здесь. Он не был идиотом. Тогда почему он спрашивал? — Я пришла сюда с инспекцией и обнаружила правонарушение. Вы были… Это жестоко! И я была обязана исправить всё, что здесь произошло, закон не делает исключений, даже если этим исключением являетесь вы, — ответила Гермиона. — А всё, что было потом… Научите меня парселтангу! Эти слова сами сорвались с губ, совершенно для Гермионы неожиданно. Это было последнее о чём она думала и она вовсе не планировала напроситься к чернокнижнику в ученицы. Это было каким-то минутным помутнением сознания, каким-то странным душевным порывом. Может быть она думала о парселтанге вчера вечером слишком много, может быть ей было жутко любопытно и она когда-то завидовала Гарри из-за его навыков змееуста. Или то была находчивая попытка сблизиться с Волдемортом, чтобы выполнить просьбу Министра. Гермиона точно не могла бы себе ответить на этот вопрос. Она испуганно прикрыла рот ладошкой, когда озвучила свою просьбу и пожалела, что не может отмотать время назад и наложить на себя «Силенцио». Услышав её просьбу, Реддл удивлённо поднял брови и приложил указательный палец к губам. — Ну конечно, мисс Грейнджер, знания, — тихо сказал колдун с ухмылкой, — вот чего вы желаете больше всего на свете. Он только что назвал её «мисс Грейнджер»? — Вы последний носитель, оставшийся в живых. Нет ни учебников, ни свитков, и этот язык умрëт вместе с вами. Я хочу его сохранить! — Сохранить и стать единственной носительницей, тщеславие тебе не чуждо, грязнокровка… Волдеморт засмеялся низким грудным смехом. Немой вопрос в его взгляде сменился любопытством. У него был на удивление живой взгляд, вообще-то. Эмоциональный. Гермиона отметила, что она с лёгкостью может понять, зол он, удивлён, напуган или уязвлëн. — Напишу учебник и разбогатею, если с карьерой в министерстве не получится. — Хватит ли твоего жалкого ума на то, чтобы освоить что-то настолько трудное? — Хотя-бы базовый уровень, я буду стараться! Хотя бы основы! Азы! Мистер Волдеморт, вам ведь здесь скучно, и вы, хоть вы и зло, носитель уникальных знаний. Вы спрашивали, что мне нужно, я вам ответила. Взаимовыгодный обмен. Это было больше похоже на правду. На удобную для него правду — ей нужны знания. Что ж, если грязнокровка продолжит его навещать и подкармливать, то вероятно он сможет восстановить своë здоровье и, быть может ему хватит сил на то, чтобы сломать чëртов ошейник. Впервые за долгое время внутри Реддла забрезжила слабая надежда на то, что его жизнь ещё не окончена. У него появился шанс в лице этой глупенькой дурочки, по своей наивной доброте решившей выходить чудовище. Если бы она начала спрашивать про крестражи, он бы не смог ей ответить, и тогда, она бы ушла и не вернулась. Но теперь она попалась на крючок, их связывала не просьба Кингсли, а её личное желание, её жадность до знаний. Эта связь была гораздо надёжней, и Волдеморт теперь мог быть уверен в том, что в ближайшее время девчонка никуда не денется. — Лорд Волдеморт не привык быть кому-то должником, грязнокровка, — Реддл плавно потянулся. — За то, что ты служишь мне здесь, я удовлетворю твою просьбу и попытаюсь приоткрыть для тебя дверь в мир настоящего могущества. Но если твой ум окажется для этого слишком скудным, или ты будешь недостаточно прилежной, пеняй на себя. — Значит, начнём завтра? — глаза у Гермионы загорелись и она, сияя, словно начищенный кнат, смотрела на Волдеморта теперь с восторгом, словно она совершенно позабыла о том, насколько он мог быть опасным. От радости девчонка настолько потеряла бдительность, что позволила себе посмотреть Волдеморту прямо в глаза, и он даже успел немного порыться в еë поверхностных ощущениях. Его практически смыло волной радостного предвкушения. Абсолютно безбрежный океан чего-то тëплого, восторженного и сияющего. И снова ни тени жестокости. Ни капли равнодушия. Ни проблеска желания использовать потенциальные знания для своей личной выгоды. Её сознание сильно отличалось от того, что обычно Волдеморт встречал в других людях. Она действительно хотела сохранить парселтанг для человечества и она действительно боялась, что этот язык может умереть. — Да, — ответил Волдеморт, — мы начнём завтра. — Вы ответите на один мой вопрос, прежде, чем я уйду? — Возможно. — Когда вы разговариваете на английском языке, вы думаете… — На парселтанге. — Значит вы каждый раз переводите слова со змеиного на английский прежде, чем что-либо сказать? — Значит, перевожу. Теперь это объясняло, почему при их первой встрече здесь монстр лишь невнятно шипел. Вероятно, в минуты помутнения рассудка, он не имел возможности заниматься мысленным переводом. Обозначало ли это то, что английский язык был для него лишь вторым, и не совсем родным? Гермиона вспомнила, что Гарри рассказывал про Гонтов. Кажется, между собой они разговаривали исключительно на парселтанге. Было ли это связано с тем, что они таким образом кичились своей родословной или же здесь существенным был элемент удобства? Им могло быть просто комфортнее говорить на родном языке, вот и всё. Что же он такое… — Получается, что в детстве вы… в какой-то момент вы вообще не понимали людей вокруг вас? Реддл скривил губы и Гермиона поняла, что он не настроен настолько глубоко удовлетворять её любопытство. Между тем вопросов у неё появилось много, один вопрос тянул за собой другой, словно снежный ком. — В процессе обучения я отвечу на твои вопросы, грязнокровка. Не сегодня. — Меня зовут Гермиона. — Я знаю. — Раз уж вы согласились меня учить… может быть будете называть меня по имени, и перестанете оскорблять? — Я тебя не оскорбляю, я констатирую факт. Да, кажется, она от радости успела позабыть, насколько Волдеморт был сволочью на самом деле. — То есть, если я буду называть вас полукровкой, вам будет всё равно? На его скулах заходили желваки. — А при чём здесь я, грязнокровка? — При том, что вам, кажется, неприятно. Так же, как и мне. Волдеморт облизнулся и промолчал. Гермионе показалось, что она сбила его с толку, то ли своей нахальной просьбой перестать называть её «грязнокровкой», то ли тем, что посмела указать ему на его статус крови. — Ты меня утомила, уходи. — До завтра, мистер Волдеморт, — Гермиона встала с пола и принялась отряхиваться от пыли, — не забудьте, что зелье от кашля нужно пить два раза в день. Надеюсь, оно вам поможет. Гермиона вышла из камеры, против воли широко улыбаясь. Куда-то подевался весь её страх и всё отвращение к монстру. Всё о чём она могла думать теперь — знания. Уникальные знания. Уникальный учитель. Она, вдруг, почувствовала, что держит в своих руках живую мощь. Стихию. Что-то неизведанное и таинственное. Эта стихия стирала напрочь всё то плохое, что произошло между ней и Волдемортом сегодня. Она запомнила только восторг, предвкушение и его низкий бархатистый голос, обволакивающий, проникающий внутрь. У него был красивый голос.