Сам невзрачный

Шура немного смутилась, очевидно, ее помощь совсем не требовалась. Кто-кто, а уж такой ребенок наверняка может постоять за себя. Например, превратит обидчиков в желуди или угольки. Она неловко прокашлялась: — Ты их знаешь? — Ага, столкнули меня в колодец по осени, — равнодушно бросила Вася. Рука Шуры остановилась на полпути к прилипшему к спине девочки снежку. — Что?! — Что? Их стараниями я теперь много чего могу, чего не могла раньше, — Вася сама отряхнула снег с плеча. — Надо рассказать старшим, обратиться к участковому! — Зачем? То, что их ждет впереди куда хуже, чем отметка в личном деле и общественные работы. Шура на мгновение потеряла дар речи, а потом с ужасом выдавила из себя: — Ты?.. — А что я? Мне и делать ничего не надо. С такими характерами люди хорошо не живут. Вася снова повернулась к лесу, она всматривалась в нечеткие тени на снегу. В пасмурные дни, как этот, утренние сумерки медленно перетекают в вечерние, весь день как вечер. Тучи так и не разошлись, мелкий снег сыпал и сыпал, самая долгая ночь уже начиналась, и духи мелких зверушек, погибших от холода и голода, но не успевших еще переродиться, боязливо показывались из укрытия леса. Вася присела на корточки и приложила ладони к снегу. — Скоро люди разведут большой огонь. Вы можете прыгнуть в него и начать все заново, а можете еще немного задержаться в этом лесу и подышать родным воздухом. Над вами нет чужой воли, — она одними губами проговорила эти слова. Шура заметила лишь то, что девочка подбирает оброненную рукавичку. — Тетя Шура, не переживайте так — раньше времени поседеете. Лучше проводите меня до шатра Митрича, — Вася решительно взяла девушку за руку. Огонь жаровен и свет ручных электрических фонарей понемногу разгонял сгущающуюся тьму. Голоса и песни гуляк становились все громче и развязнее. Они быстро добрались до нужного шатра. Девочка приподняла его полог, но новая подруга не решалась следовать за ней. — Я… мне… пора. — Нет уж, еще немного позащищайте меня. А то Митрич как-то недобро на меня смотрит. — Воротилась уже? Нагулялась? — в голосе Митрича слышался хмель и напускная удаль. — Дедушка Митрич, ты, гляжу, братца моего напоил? — громко прошептала Вася и втянула Шуру внутрь. — А вот и нет, он трезв как стеклышко! — Подбородок Витька упирался в грудь, с малинового носа свисала капля. Митрич несильно толкнул мальчишку, тот промычал в ответ что-то невнятное. Духи, сидевшие поодаль от людей, походили на сбившихся в комок животных. Мужчины занимали лежанку: справа Митрича подпирал муженек, а слева Витька. Оба раскрасневшиеся и явно уже плохо понимающие, кто они и где находятся. Старик железной хваткой держал обоих за плечи и сам больше притворялся, чем был пьяным. Шура рванула было из шатра, но маленькие пальчики Васи вдруг превратились в тиски. Девочка медленно шла на Митрича, таща за собой скукожившуюся подругу. Она вытолкала девушку вперед себя и сказала уже в полный голос: — Это Шура, она будет нам помогать, — старик на новую гостью так и не взглянул. Он не мог оторвать взгляд от Васи, в фигуре которой ему мерещилось непоколебимое превосходство, бесстыдное злорадство и тупая уверенность. Митрич весь этот день ждал, когда эта малявка проявит себя, чтобы поставить ее на место. Но сейчас он сам не мог подняться со своего. Шум ночных гуляний приглушенно проникал в шатер, но внутри все как будто языки проглотили. Вася прокашлялась и прошептала еще громче: — Шура, это дедушка Митрич, но его все и так знают! — Вася, отпусти, — процедила сквозь зубы Шура. Матушка-жаба подскочили на месте, но Матушка-вепрь, задержал их: мол, давайте поглядим, чем все обернется. Они сразу разглядели, что гостья — не совсем человек, а вот Митрич будто ничего не заметил. — В чем эта будет нам помогать? — Вася усмехнулась, слава Митрича явно была преувеличена, либо он никогда и не был сильным шептальщиком, либо поизносился от старости и злоупотреблений. Вася разжала пальцы, и Шура бросилась прочь из шатра. Девочка прокашлялась еще раз и ответила совсем тихо, будто смущаясь: — В том, на что я еще не получила разрешения у мамы. Митрич расхохотался, хотя и не понял ничего из сказанного: — Вот и правильно, нос-то не дорос поди. До полуночи оставалось еще много времени, поэтому Вася, окинув беспорядок в шатре взглядом — принялась прибираться. Она чувствовала, что взгляды духов были прикованы к ней. Когда все предметы в шатре встали на свои места, Вася сходила за снегом, накипятила талой воды, насыпала в чайник заварки, туда же щедро положила сахара. Наконец разлила чай в кружки, где прежде была медовуха. Митрич отхлебнул и поморщился, это было отвратительное приторно-горькое варево. Однако он заставил своих собутыльников выпить по две чашки. Когда муженек пришел в себя, Митрич вручил ему ржавый нож, резной короб и ласково выпроводил. Витька же после такого «лекарства» начало тошнить и он поспешил на свежий воздух. Вася, протерев чашки снегом и составив их пирамидкой, присела к печурке. Она вертела в руках подвеску-зайчика. С того момента, как ее достали из колодца, она старалась ценить каждый момент телесной жизни. Она наслаждалась покоем в этой удушающей, пропитанной множеством запахов, жаре, тепло волнами расходилось от печки, все звуки мира звучали единым шумом. Глина на ее лице стала влажной от пота. Она чувствовала, как духи леса робко двигались к месту костра. Домашние духи, чувствуя это, устремились в том же направлении. Матушка-вепрь пританцовывал вокруг печки, норовя и Матушку-жабу втянуть в баловство. Но те сидели себе в уголке, поблескивая глазами, будто притомились. Наконец он сдался и вместе с прочими духами побежал к костру. Митрич в их сторону даже не смотрел, но было ясно, что без его слова Матушка-жаба шагу не сделают. В самом центре праздника мрак был почти осязаемым. Ширма облаков скрывала небесный свет, а рукотворный пока не мог пронзить эту тьму. Весь шум будто переместился к самой границе Полянки, звон металлических бубенцов, звучащих на все лады, то усиливался, то слабел. Протяжные звуки голосов и музыкальных инструментов тонули в этом металлическом шуме. Ряженые начали свой танец, вовлекая в него всех участников праздника. Процессия останавливалась у каждой палатки, у каждого навеса. …Ду-ду, ду-ду-ду, Солнце за руку веду, Дверь хозяин открывай — Гостя привечай. Наливай молока, Отломи пирога, Если угощения нет — Отсыпь монет. Если ни копеечки — Отдай девочку, Козочку иль кошку Солнышку в дорожку. Проводи до ворот, В ножки поклонись. Урожайный год Поскорей начнись… И каждый участник добавлял что-то в корзинки и мешки, тех же, кто не давал ничего, ряженые в шутку побивали увешанными бубенцами палками и макали лицом в снег. Иногда слышалась брань и некоторые особенно разгоряченные мужики даже пытались сами поколотить ряженых или снять с них личины. Шаг за шагом процессия добралась до шатра Митрича. Митрич неторопливо вылез из-под полога, немного послушал ряженых, попыхивая трубкой, достал из кармана и кинул в одну из выжидающе подставленных корзин горсть раковых шеек. Вася оглядела толпу и сразу же отыскала свою новую подружку. Большинство напялили на себя нарочито сработанные на тяп-ляп личины и шкуры, Шура же укуталась в объемное лоскутное пальто с множеством тряпичных лап, похожих на настоящие волчьи, и спрятала лицо под огромной мордой c семью вытаращенными глазами и висевшим до груди языком. Видно было, что она потратила на свой костюм не один вечер. Вася вежливо вручила ей ситцевый мешочек. Витьку, который, прочистив желудок, снова заснул в шатре, никто поднимать не стал. Вобрав в себя всех людей, толпа кругами двинулась к центру Полянки, где темным пятном высился подготовленный костер. Шествие сделало несколько кругов вокруг него, распевая — кто в лес, кто по дрова — самые разные слова, голоса, звон колокольчиков, писк дудок, перелив гармоник, лязганье струнных слились в какофонию, из которой то и дело под неистовый хохот вырывались скабрезные строчки. Толкотня была неимоверной, Вася, хотя и старалась держаться Митрича, начала побаиваться, что ее раздавят. И тут пара крепких рук подхватила ее, перевернула и усадила семиглазому волку на загривок. С высоты девочка увидела, как старый колдун поклонился костру, достал из-за пазухи исписанный клочок бумаги и, используя его как розжиг, начал пламя, как оживились уже пристроившиеся на сложенных уголком ветках духи, ожидающие перерождения. Костер разгорался, и чем сильнее становился огонь, тем дальше отступали люди. Небольшая пауза — и вот ряженые снова загудели. Все собранное ранее отправилось в костер, кто-то плескал в пламя алкоголь, кто-то бросал горсти зерна. Семиглазый волк крутился и пританцовывал, пока Вася неотрывно смотрела сверху на голодные горячие языки. Митрич, попыхивая трубкой стоял чуть ли не в самом костре, Матушка-жаба — за его спиной, Матушка-вепрь давно спелся с другими домашними духами: они выуживали угольки и кидались ими в гуляк. Безымянные лесные духи таяли и трещали искорками. Вася знала, что им сейчас не больно. Боль осталась в прежней жизни и ждала в грядущей. Не ведая усталости, люди продолжали гомонить и приплясывать до тех пор, пока последняя ветка не обратилась в мерцающие алым головешки или неотличимую от снега золу. Хоровод снова двинулся вокруг костра, тогда как Митрич присел на корточки и приклонил ухо к углям. Старик ворошил и растирал их палкой, разбивая особо крупные. Вася соскользнула с Шуриной спины и опустилась рядом с Митричем. Она схватила лежавший у самого края и уже остывший уголек и спрятала его в карман. Митрич с недовольством зыркнул на девочку, которая не поднимая головы в притворном смирении, вполголоса произнесла: — Да-да, все верно, в этом году духи послали тебе помощь, они наказали мне ехать в весеннее паломничество вместе с тобой, учиться у тебя и прислуживать тебе. Также они сказали, чтобы ты больше не отправлялся в далекий путь без яростницы, — глаза Митрича покраснели, то ли от дыма, то ли от злости, — грядущий год будет средним, вершки уродятся хорошо, а корешки похуже, птицы и мелкого зверья будет много, а за крупным нужно присматривать внимательнее. Вода поднимется высоко, но никого не заберет. С детьми лучше повременить, очень может быть, что скоро мир перевернется с ног на голову. Вроде, все, — Вася выдумала это «пророчество» на ходу, увидев, что «слушание золы» — не более, чем спектакль. Зола молчала, домашние духи ничего нового не говорили, а дикие духи уже отправились на новый круг. Вот только Митрич, получивший этот обряд от своего наставника и вынужденный соблюдать его из года в год, не мог знать наверняка, посмеялся ли над ним его учитель, или он сам настолько никчемен, что даже не слышит золу. Также он не был уверен: водит ли его девчонка за нос. Было в ней что-то какое-то не такое, хотя Матушка-жаба ее появление и действия никак не прокомментировали. Со стороны казалось, что два колдуна, старый и молодой, обмениваются откровениями, в темноте никто не видел налитых кровью глаз Митрича, его смятения и ходивших желваков. Он собирался провещать людям, чтобы сажали редис и свеклу и свое обычное «ублажайтесь и размножайтесь», но сказанное девчонкой могло быть настоящим предсказанием. Он поскрежетал зубами, с недовольством поднялся и в краткий момент тишины повторил ее слова, проглотив свою обычную присказку. Пепелище потихоньку остывало. Часть колядующих продолжила бесноваться, часть потянулась по домам. Матушка-вепрь нехотя покидал место празднества со своими хозяевами, он совсем не хотел прекращать веселья. Те, кто приехал издалека и чьи шатры выдерживали стужу, как шатер Митрича — остались на полянке. Лавочники побросали лавки, чтобы вернуться и убрать их поутру. Шура, воодушевленная обрядом, теперь ни на шаг не отходила от Васи: — Неужели ты останешься с Митричем? — Да, собиралась. Витька напился, он меня проводить не сможет. Да и живем мы не так и близко, а в такую ночь, даже через поселок идти страшновато. — У меня мотоцикл с люлькой, я вас довезу. — А ваша лавка? А зайчики? — Вася бы с радостью еще немножечко подосаждала Митричу, но и вернуться домой в тепло — тоже было бы неплохо. — После твоего колдовства — всех раскупили, а лавка — одно название, все в сумку войдет. Вася еще поотказывалась для виду — ей нравилась эта безусловная внезапная забота, эта удачная встреча — и наконец согласилась. Лавочка у Шуры действительно была складная, она уместила все привезенное в большой рюкзак. Вася раскланялась в благодарности перед Митричем и Матушкой-жабой. Витек не удосужился проснуться, даже когда его упаковали в верхнюю одежду и водрузили на спину незнакомой женщине. Сумка на груди, пухлый подросток на спине, в руку вцепилась девчонка в волчьей маске. Шура посмеивалась про себя: прямо молодая мать. Так они добрались до окраины города, где, накрытый брезентом, стоял Шурин мотоцикл. Витька замотали в тот же брезент, уложили в коляску и для верности набросили сверху рюкзак, авось не закоченеет. Шура посадила Васю перед собой и закутала ее в свой волчий костюм. Ночь была беззвездной, но не слишком холодной, и они быстро добрались. Удача как будто и правда работала на них: мотоцикл завелся без капризов, и дорога была легкой. Детей ожидали на следующий день, но дядя Игорь не спал. В такие значимые ночи, его бессонница играла ему на руку. Сейчас он дымил сигаретой на крылечке в полной темноте. Звук мотора, скрип ворот и незнакомая тяжелая поступь не успели его напугать, когда из-под бесформенной надвигающейся махины выскочило ему в руки знакомое чучелко. Когда Игорь узнал Васю, девочка уже зажгла электрофонарь, высветивший в темноте высокую молодую женщину, на чей воротник пускал слюни Витек. — Проходите, только тихонько, и голову берегите, — Шура хотела было обтряхнуть снег с обуви, но Вася уже втолкала ее в дом, указала, где бросить Витька и громким шепотом произнесла — на чай уж — в следующий раз. — Да какой чай посреди ночи? — А ну-ка спать, расшумелись, — послышался из угла сонный голос, и новые подруги выкатились из дома. Дядя Игорь, был не таким слепым, как Митрич, к тому же он во всех действиях Васи видел какой-то умысел. Он внимательно рассмотрел Шуру, взгляд цеплялся за огромные косы. Он слыхал о существах, примечательных своей любовью к длинным волосам. — Спасибо… эм… — Шура, — подсказала Вася. — Спасибо, Шура, что привезла детей, — Дядя Игорь протянул ладонь для рукопожатия, горячая и сильная рука девушки не оставляла сомнений. — Ничего-ничего. Ваша Вася такая лапочка, а мне пора. — Не забудьте про чай! — Пока-пока! Когда Шура скрылась за воротами, Вася погасила фонарь. Мелкий снег туманной взвесью застыл в воздухе. — Яростница? — Вася лишь хмыкнула в ответ. Девочка зашла в сени, чтобы накинуть на себя еще одно пальто и вернулась во двор. Слабый огонек сигареты не разгонял тьму. До конца ночи было еще далеко.