Призрак Кальмарского замка

Когда они подошли к замку, уже начали сгущаться сумерки. Тени ложились на каменные стены угрожающе-чернильно, а у Ириса ещё и противно урчало в животе: напоминал о себе пропущенный ужин. — Как-то здесь неуютно, — заметил Бадан. — Будто вот-вот что-то напрыгнет, а? — Угу. Ирис поёжился и попытался поплотнее закутаться в рясу, но это не помогло. — А тебе потом одному возвращаться, — сказал Бадан и с сожалением прицокнул языком. — Может, ты и не упокоишься, — буркнул Ирис. — Если что, пнёшь опять мою могилу, я тебя провожу до дома, а потом мы меня снова упокоим завтра днём, — великодушно разрешил Бадан. — Так а какого же лешего мы не могли сразу подождать до утра?! — вскричал Ирис. В ответ откуда-то из стены выпорхнула горлица, мазнула ему крылом по щеке и улетела, протяжно вскрикнув. — Не ори, — посоветовал Бадан. Ирис гневно зыркнул на него. Бадан смущённо отвёл глаза и признал: — Ну, могли и подождать, конечно… Но ты бы разве смог до самого утра не знать, сработает или нет? — Я — да, — отрезал Ирис и решительно зашагал дальше. — Где там твоя конюшня? — Вон там, мимо арки, ведущей во внутренний дворик, потом налево, а дальше прямо. На конюшне до сих пор пахло лошадьми и соломой. Бадан потянул носом и блаженно зажмурился: — Как же здорово, что я не утратил нюх! — А разум, наверное, утратил, — буркнул Ирис. — Как может нравиться такая вонь? — Родная вонь всегда лучше чужих благоуханий, — поучительно сказал Бадан и прошёл вглубь конюшни, туда, где уже царила кромешная тьма. — Вот тут я валялся в горячке, на этой самой куче соломы. — Думаешь, её с тех пор не заменили? — буркнул Ирис. — Ну, значит, на точно такой же куче соломы, — невозмутимо поправился Бадан. — Смутно помню лошадиные губы у себя на ухе — это Александра меня утешала. Отличная была кобыла, честное слово! Мне кажется, она даже плакала. А может, это я уже тогда слышал призрак Циннии? Если честно, последние дни моей жизни прошли несколько… туманно. Он смущённо кашлянул и замолчал. Ирис молча ковырял изгрызенную лошадьми стенку денника. — Ну, не томи, упокой меня уже! — не вытерпел Бадан. — Благодарю Тебя, Господи, ниспошли покой душам праведников и грешников, преставившихся на этой конюшне, во имя Линнея и Ботаники, аминь, — прошептал Ирис и всхлипнул. — Ничего не понимаю! — воскликнул Бадан. — Теперь-то что не так?