Калеб

Едкий травяной запах бьет в нос, заставляя съежиться и резко открыть глаза. Хотелось бы закричать, но стоило только открыть рот, как горячая и вязкая жидкость обожгла горло. Калеб пытался сопротивляться, но выходило неважно, он чувствовал себя маленькой букашкой, оказавшейся стиснутой в цепких объятиях мухоловки. Всё казалось призрачным, смутные тени расплывались, стоило только зацепиться за них взглядом, окружающие звуки смешивались в один сплошной гул, а свет, бивший в глаза откуда-то сбоку, был настолько ярким, что выжигал на веках белёсое пятно. Реальность кружилась, переворачивалась с ног на голову, скручивалась в тугой жгут, а затем резко распадалась на мелкие осколки. Юноша попытался перевернуться или хотя бы закрыть рукой глаза, но при каждом движении ребра будто вытягивались, прошибая насквозь легкие. - Ты это, не двигайся пока, скоро остановимся, Карлос зайдет, посмотрит тебя. Как же ты умудрился с такой высоты свалиться-то, а? Там же до главной дороги минут 15 всего через лес. И зачем твоя дурья башка туда полезла в такой-то ливень? Повезло ещё, что мы мимо проезжали, подобрали тебя. Джебом, конечно, не в восторге был, да как ж тебя бросить то там? Ты хоть слышишь меня, а, малец? Глухой старческий голос долетал до Калеба слабым эхом, пробивался сквозь пелену, вновь медленно стягивающую сознание, но смысл слов до адресата явно не доходил. Юноша попытался хотя бы кивнуть, больше для себя, чем для неведомого собеседника. Уж очень ему было важно осознать, действительно ли он всё ещё жив, или всё то просто иллюзия погибающего мозга. - Говорить вообще не можешь? Не мудрено…По-умному, надо бы Карлоса кликнуть, да в другой повозке он, а останавливаться совсем нельзя сейчас. Мы же сначала хотели тебя в Эвед завести, только Джебом такой крик поднял, что решили до самого Граса с тобой ехать. Воля Амара, дышал ты хорошо, да и не горячий был совсем. Правда, на следующий день накрыла горячка, да Карлос врач добрый, его чудные руки и не таких на ноги ставили. Простая речь незнакомца успокаивала Калеба, и пусть в голове всё ещё нестерпимо гудело, события прошедших часов, а если быть точнее, дней, начали проясняться в его голове. Так значит, он всё-таки не умер. Юноша осторожно приоткрыл глаза и повертел головой. Силуэты постепенно приобретали четкие очертания, и Калеб не без удивления обнаружил, что действительно лежит на полу крытой повозки. С противоположной стороны от его импровизированной постели находился вход, вернее просто дыра в старом брезенте. Рядом валялись какого-то странного вида инструменты, предназначенные, по-видимому, для ухода за телегой, а в дальнем углу возвышался над стопками ярких тряпиц деревянный расписной сундук. Какое-то время мальчишка бездумно смотрел на проплывающий мимо пейзаж, но так и не смог узнать местность, по которой они ехали. Наконец Калеб осмелился повернуться на бок и, отведя взгляд чуть назад, увидел пожилого мужчину в простом рабочем одеянии. Старик был тонок, как ивовая веточка, но не выглядел слабым или больным. В тени повозки, его круглые, глубокие как море бирюзовые глаза светились, словно жемчужины на дне озера. Кроме этих глаз на его покрытом глубокими морщинами лице разглядеть было нечего, всё остальное скрывали густая седая борода и толстые длинные усы. Незнакомец сидел, выпрямив ноги, прямо позади Калеба и вырезал из дерева какую-то фигурку. Его проворные жилистые пальцы из раза в раз ловко перехватывали небольшой брусочек и срезали с него лишнюю древесину, придавая дереву причудливую форму. Стружка и крупные обрезки падали прямо на длинную белую мужицкую рубаху, которая старцу явно была велика, а затем осыпались на пол. Калеб оказался так заворожен увлеченной работой незнакомца, что снова мысленно выпал из реальности и провалился в пустоту, не заметив, как мужчина прекратил свое занятие и уставился прямо на юношу. - Ты хоть кто такой будешь, а, птенчик? – ласково проговорил старик, и даже за густыми усами было заметно, как он улыбается, - Ты не думай ничего дурного зря. Мы просто артисты, по городам вот ездим, как до Граса докатим, так и пойдешь куда вздумается, силой держать не собираемся. Окинув старика взглядом ещё раз, Калеб рухнул на жесткий матрац, и накрыл лицо ладонями. - Ты не понимаешь по-нашему, может? – незнакомец никак не унимался, а Калебу сейчас меньше всего хотелось отвечать на глупые вопросы. Хотя, сказанное стариком в какой-то мере было полезно. Во-первых, Калеб теперь знал, что служители его действительно не нашли. Получается, дождь сбил псов со следа, и вместо озлобленной семьи юношу подобрали какие-то бродячие артисты. Конечно, можно было предположить, что артисты эти подставные и едут они ни в Грас, а прямиком к ритуальному костру, но интуиция подсказывала мальчишке, что ради него не стали бы так изворачиваться. Во-вторых, получается, что после падения с откоса Калеб провел без сознания с приступами горячки как минимум несколько дней. Что ж, у этих странных людей хотя бы есть врач. Возможно, удастся узнать у него о лекарствах, которые мать вливала в Калеба щедрыми дозами. Ну и в-третьих, он ехал в Грас. Это не то чтобы было очень важно сейчас, но всё же придавало оптимизма. В большом городе проще затеряться. Лишь один факт вызывал у юноши острое беспокойство. - Мимо Эведа никогда не проезжают караваны, - произнес он тихим, но, к собственному удивлению, твердым голосом. - А? Ну конечно не ездят, там же от дороги одно название – камни с глиной перемешанные, да к тому же ещё и горы вокруг. С особой сноровкой там управлять надо, иначе либо обломки на голову грешную упадут, либо сам телегу в обрыв заведешь. Мы бы тоже не поехали, да только вот прибрежную дорогу размыло всю, прошлой неделей вон какие волны были, а нам в Грасе пятнадцатым числом надо быть, ровно к Ярмарке, люди там ждут, да и как без работы то жить. Работа только нас и кормит. А ты, значит, из скалистого округа будешь, получается? Эх, надо было тебя всё-таки в Эвед завезти, родичи ж волнуются, небось! Да только как с Джебомом спорить! У него если в голове что засело, то кулаком оттуда не выбить, будет на своем стоять, упрямец несчастный! Тебя звать то хоть как, а? - Калеб, - только произнеся это имя, мальчишка осознал, какую ошибку совершил. Нужно быть осторожнее, нужно прятаться, а не вот так открываться первому встречному! Чем меньше правды окружающие о нем знают, тем лучше. Благо ещё фамилию не назвал. - Калеб, значит. Хорошее имя, праведное. А я Бохлейл. Бабка нарекла при рождении. Сказала «имя доброе носить будет, свет да мудрость в мир понесет». А оно вон как вышло. - Бред это всё, сказки пустые. Ничего человеку имя праведное не дает, если судьба как нити неведомые натянута и порваться в любой момент готова. - Аристократ, значит. Всегда вы такие, только почему-то детей своих по мудрости давней нарекаете и ждете, когда же смелым воином он станет, когда честь семьи прославит. А оно почему так? Да потому, что ежели не верить ни во что, жить не за чем будет. Калеб хотел было ответить, что каждому своё, но в следующую минуту повозка с грохотом остановилась и под тент забежала белобрысая девчушка лет семи. Одета она была просто, подобно старику Бохлейлу, в мешковатую рубаху и шорты, на щиколотках красовалось множество плетеных браслетов, а открытые острые колени покрывали свежие ссадины. Девочка лукаво улыбнулась старику, а переведя взгляд на Калеба, громко затараторила: - Ты проснулся! Ничего себе, надо Карлосу сказать, а то он боялся, что умрет наш найденыш! – малышка выглянула наружу и звонко крикнула, - Карлос! Карлос, скорее, иди сюда! Он очнулся, представляешь? Очнулся, говорю! - Перестань голосить, Аника! Какую девку воспитали, а, ты погляди?! – Бохлейл хоть и пытался выглядеть строгим, но тон его оставался смешливым, и девочка, вернувшись с улицы, только улыбнулась ему ещё шире. В следующее мгновение в тент вошел крупный, мускулистый мужчина в легкой майке и светлых брюках. Весь его вид: от правильной, идеально ровной осанки до аккуратно выбритого лица, выдавал человека явно не рабочего класса. Мужчина быстро подошел к Калебу, прощупал пульс, без лишней почтительности осмотрел зрачки и помял живот. Его изумрудные глаза, обрамленные выгоревшими рыжеватыми ресницами, переливались в отблеске косых солнечных лучей, и внимательный, уверенный взор казалось, пробирался под самую кожу. Закончив все манипуляции, он выпрямился и ясным, искрящимся взглядом посмотрел на Калеба. Он улыбнулся, и мальчишка не без восхищения заметил, что эта улыбка пленяет, завлекает, будто неведомые чары. - Думаю, опасность позади, - голос незнакомца, по-видимому, бывшего Карлосом, оказался грубым и глухим, а речь отрывистой, но всё это не делало его менее привлекательным, скорее, наоборот, грамотно обрамляло внешнюю холодную мужественность,- Когда прибудем на площадь, я провожу тебя к грамотному врачу, пробудешь у него, пока окончательно не поправишься. Скорее всего, тебе придется остаться в Грасе недели на две. Семья то у тебя есть? Калеб понимал, что нужно ответить, сказать хоть что-то, но пока все вопросительно смотрели на него, он сам не мог оторвать глаз от Карлоса. Острые скулы, пухлые бескровные губы, изящный миниатюрный нос, волевой подбородок и волосы…Густые, огненно рыжие волосы, доходившие почти до лопаток. Этот мужчина казался чудом мироздания. Благо, окружающие неправильно поняли причину молчания Калеба и Бохлейл, беспокоясь, спросил: - Ты как, а? Не бойся так, мы зла тебе не желаем, слышишь? - Можешь не отвечать, в любом случае, врачу мы тебя покажем, а дальше уж как сам решишь, - Карлос произнес это таким ровным голосом, что, казалось, его и правда не интересует судьба незнакомого мальчонки-найденыша. Но только глаза, полные волнения, говорили об обратном, - Если тебе что-то сейчас нужно, ты не стесняйся, проси, я всё принесу, или вон Нику пошлю. Калеб едва заметно кивнул и постарался смотреть в потолок, лишь бы не цепляться взглядом за божество, стоящее напротив. - Ничего не нужно? Ладно. Хотя бы пей больше, у тебя сильное обезвоживание. В следующий раз встанем в полях на окраине Граса, там нужно будет поесть, отказы не принимаются. - Да не волнуйся ты так, не один же он тут лежит! Я пригляжу. Его, кстати, Калебом кличут, не безымянный теперь. Остальные-то как там? Спустя несколько минут, после короткого диалога с Бохлейлом, Карлос покинул повозку, бросив настороженный взгляд на своего случайного пациента. Телега дернулась, опасно накренилась, а затем вновь выровнялась и двинулась с места. Калеб лежал, смотрел на мелькавшие в прорехе деревья и вслушивался в монотонное движение повозки и струящийся голос Бохлейла. Тот напевал старую крестьянскую песнь, воспевающую подвиги простых тружеников. Песня была незамысловатая, но спокойная и убаюкивающая. Настолько убаюкивающая, что Калеб сам не заметил, как погрузился в сон. Проснулся юноша, когда повозка уже стояла. Интересно, давно ли он тут один? Прореха в брезенте была прикрыта куском ткани, но даже сквозь неё было заметно, как снаружи сгущались сумерки. Надоедливое стрекотание кузнечиков смешивалось с криками ночных птиц и далеким воем собак. Значит, они уже в Грасе, на самой его окраине. Калеб никогда не выезжал за пределы Эведа, но из рассказов отца знал, что Грас – крупный торговый и земледельческий город. Он построен по типу концентрических окружностей, и разные участки наслаиваются друг на друга, как древесные кольца жизни. Внешнее кольцо принадлежит фермерам. В его пределах располагаются плодородные пшеничные и ячменные поля а также несколько фруктовых садов. Здесь же набирают силу крупные реки, несущие свою влагу Кинайскому морю. Особенно ароматные и сочные в этой обласканной солнцем и морскими ветрами земле персики и инжир. Однажды, когда Калебу было не больше семи, лавочник привез в Эвед из Граса яркие, красные апельсины. Выросший в горах, Калеб воспринимал их как чудную диковинку и в первое время боялся даже попробовать необычный фрукт, но любопытству удалось вытеснить сомнения, и как только горьковатый сок попал на язык, мальчик понял, что променял бы всю горную сливу на один такой плод. Несмотря на прекрасную, плодородную землю, жители фермерского района Граса жили небогато. Жилища их представляли собой пусть и искусно сложенные, но всё же грубые и холодные глиняные лачуги. Внутреннее убранство красотой также не отличалось. Обычно в доме было всего две комнаты, одна из которых служила домочадцам спальней, а другая фактически была всем остальным: от прихожей, до ночного туалета. В спальне стояла печь и длинная низкая лавка, на которой все и спали. Летом внутри стояла приятная прохлада, а вот зимой наспех сделанные стены продувались и сырели от конденсата. Готовили жильцы либо на печи, что было, в прочем, редкостью, либо на углях где-то вне дома. В такой хатке могло за раз проживать до 10 человек, что для Калеба, сына состоятельных родителей, казалось чем-то ужасным. За фермерским округом начинались районы местной интеллигенции. Улицы там сплетались как узоры на кружевной скатерти, они не были ровными, как было принято у фермеров, а вились и кружились как придется. Торговцы, врачи, учителя, ремесленники и городские служащие обосновались здесь с особым комфортом. Дома второго круга были как мелкие, сшитые между собой кусочки лоскутного одеяла, среди них нельзя было найти даже двух отдаленно похожих. Особых правил застройки в этом районе не было, поэтому каждый старался выделиться - кто яркой крышей, кто резными наличниками, а кто просто бурной растительностью, оплетающей фасад. С особой роскошью обустраивали свое жилище торговцы и лекари, ведь для них дом чаще всего был ещё и местом работы. В итоге второй округ Граса с его вечным гомоном больше походил на суетливую южную ярмарку, чем на жилой район. Третий округ был отдан под конторы и городские службы. Здания здесь как на подбор стояли строгие, величественные. Казалось, они смотрят на тебя свысока, как человек смотрит на противную букашку, собираясь прихлопнуть бедняжку носом туфли. Ну и центром Граса была, конечно же, Площадь Восстания. Площадь с таким названием была в каждом, даже самом захолустном городишке Йошеры. По приказу государя на Площади Восстания всегда создавалась торжественная, приятная глазу обстановка. Там же проводились городские празднества и ярмарки, оглашались новости и осуществлялись казни. Ярмарки и казни…Порой, в один день. Очень мило, иначе и не скажешь. При всем внешнем благополучии Грас был тем городом, откуда люди стремились уехать. Даже рожденный в состоятельной и уважаемой семье здесь легко мог попасть на виселицу или оказаться запертым в темной подвальной камере жандармерии без минимальных условий для жизни. В таком случае, непонятно даже, что было хуже. Суд был невероятно коррумпирован, процветали монополии, с молчаливого разрешения властей велась скрытая работорговля, путь к образованию был открыт лишь избранным, а цены на врачебные услуги достигали порой месячного дохода мелкого торговца. Выход к морю у Граса был, но доступ к нему полагался лишь обладателям лицензии на крупную торговлю, мелкие же торговцы вынуждены были вступать в ущербные соглашения с морскими монополистами, чтобы получить или отправить товар за пределы Йошеры. Многие грасцы стремились уехать в Йен, далекую прибрежную столицу, но долговые обязательства связывали их по рукам и ногам, заставляя влачить жалкое существование до конца своих дней. Конечно, государь знал обо всем, но Грас был ценным оплотом его власти на западе и правитель легко закрывал глаза на творящийся в городе беспредел. Калеб мечтал увидеть Грас. Он мечтал увидеть мир. И теперь у него была столь желанная свобода, было право превратить грезы в реальность. Осталось только придумать, чем заработать себе на жизнь. Главная загвоздка заключалась в том, что Калеб толком ничего не умел. Он всегда рос ребенком, изолированным от общества, его не привлекали к работе в госпиталях или в столовых для бедняков, он не участвовал в организации мероприятий и городских собраний. Да что уж там, он даже в школьные походы не ходил. Все обязанности по дому выполняли слуги, а если дела требовали присутствия господ, на подмогу отцу приходил старший брат. Калеб не умел общаться с детьми, ибо в своей семье сам был младшим, а в гости к друзьям не ходил. Единственный ребенок, которого он видел, был младший брат Адама, жениха Хлои, но и с ним у юноши общение не задалось. Всё это означало, что самые очевидные варианты заработка, такие как работа няней, сиделкой, разнорабочим и рабочим по дому сразу отпадали. А устроиться на иные должности Калеб просто не мог – у него не было документов. Получается, как только он покинет госпиталь, куда его так любезно везут, сразу окажется на улице. Но, возможно, всё не так плохо. В конечном итоге, не страшно, что сейчас он ничего не умеет, ведь всегда можно научиться, особенно если другого варианта просто напросто нет. Сначала можно напроситься на самую грязную работенку, получить жалкий угол в доме хозяев и скудный пансион. Но позже всё обязательно наладится. Калеб готов браться за любое дело. Юноша прервал сдавливающие сердце размышления и попытался сесть. На удивление, мышцы уже не ломило, а голова не кружилась. Видимо, этот Карлос действительно был неплохим врачом. Опершись спиной на боковую стенку тента, Калеб посмотрел на загороженный проход и вдруг осознал, что туманные вечерние сумерки перешли в предночную мглу. Сквозь полупрозрачную тряпицу виднелись отблески костра, разожженного совсем рядом, казалось, всего в паре шагов. Возможно, стоит подняться и выйти из повозки? Но только Калеб подумал об этом, как под навес просунулась рыжая голова. - Прости, не хотел пугать тебя, - видимо, Карлос заметил как Калеб ошарашенно дернулся, отчего юноша залился краской и опустил голову, - Я зашел проверить твое самочувствие и покормить тебя. Ничего особенного предложить не могу, но картошка на углях получилась вкусная. А Нике ещё и приличное мясо удалось достать за гроши. Позволишь войти? - Это ваша повозка, - пробормотал себе под нос Калеб. Он не был мастером в общении с людьми, а в присутствии Карлоса словно совсем терялся. - Ну, если быть точным, это повозка Джебома, - Карлос ловко запрыгнул под тент и в ноздри Калеба ударил сладковатый, немного пряный запах жареного мяса, от которого желудок затянулся в тугой узел, напоминая о своем существовании. Карлос поставил деревянную миску напротив Калеба, а сам опустился на колени и придвинулся ближе. Угадав замешательство вперемешку со страхом на юном лице, он замер и произнес: - Я просто посмотрю ушибы, правда. Это важно, - голос его был менее резким, чем днем, но, тем не менее, не терпел возражений. Калеб послушно придвинулся ближе, настолько близко, что горячее дыхание Карлоса опаляло его лицо, и закрыл глаза. Он сам не понимал, почему сделал это, то ли от страха перед мужчиной напротив, то ли от неведомого трепета, этим же мужчиной и вызванного. Это не было симпатией или влечением. Просто Карлос был иным, он слишком сильно отличался от людей, которых Калебу доводилось встречать раньше, и дело было не только во внешности. Мужчина обладал очень яркой, сильной энергетикой, которая, при этом была необычно мягкой и согревающей. - Ну вот и всё. Всё в порядке, насколько это возможно, конечно. А теперь бери миску и ешь. Я бы проводил тебя к огню, там потеплее, да только твои ребра не дают покоя, лучше двигайся поменьше пока, - видимо, мужчина ждал хоть какого-то ответа от вечно молчаливого мальчика, да только Калеб уже вовсю уплетал картошку, и, видимо, даже не пытался услышать обращенных к нему слов. Уголки губ Карлоса приподнялись в улыбке, и следующие десять минут он молча наблюдал, как его подопечный побеждает увесистый кусок говядины. Снаружи слышались тихие голоса, смешки этой необычно солнечной девочки Ники, шелест трав и писк полевок, а внутри тента было тихо и, несмотря на опустившуюся на мир ночь, спокойно. Карлос прикрыл глаза и, будто находясь в трансе, стал насвистывать мотив смутно знакомой Калебу песенки. - Это колыбельная, - закончив, произнес рыжеволосый бог, - мать пела мне её, даже когда я был совсем взрослым.

С небес на землю смотрит

Полная загадок Луна.

Высоко в небе,

Где собираются звезды,

Сияет она.

Эта Луна, красивая, как мечта,

Смотрит на тебя прямо из окна.

Калеб определенно уже слышал эту песню, только вот где…Отец предпочитал сказки, а мать или прародители никогда не укладывали юношу спать. Впрочем, это не было чем-то важным. - Откуда ты? Из Эведа? – вопрос застал Калеба врасплох. Врать отчего-то не хотелось, но и правду говорить было опасно. Золотая середина. Нужна золотая середина. - Почти. Из скалистого округа, да. - Не похож на деревенского. Ты когда не в себе был, бредил, говорил много. Всё о сирени какой-то, о красках. Я и разобрать-то толком не мог, о чем ты толкуешь, только речь у тебя грамотная, а в тех краях деревни бедные, учителей нет, потому что платить им нечем. Вот я и подумал, что ты из Эведа. - Вы ошиблись. - Давай не так официально. Мне ещё и тридцати нет, не так уж и стар для тебя. Меня, кстати, Карлос зовут, всё время забывал представиться. - Я знаю, спасибо. Я Калеб. - Так значит, деревенский. Родители зажиточные были, учился где-то? Этот разговор нужно было прекратить. Калеб ничего не знал о крестьянской жизни, он вообще ничего не знал о жизни, а оттого и лгун из него выходил никудышный! Но вместо этого юноша опустил глаза и, принявшись теребить края легкого одеяла, ответил, надеясь, что его выдумки прозвучат хоть немного убедительно: - Бабка у меня была грамотная. Она всю семью учила, вот я и запомнил, что мог. - Это хорошо. Я, честно говоря, многое видел, но в скалистый округ не доводилось заезжать. Правда, говорят, красиво там, как в прежние времена, - немного помолчав и пристально посмотрев на Калеба сквозь ночную темень, мужчина продолжил, - Твоя семья овец разводит или сады содержит? Судорожно вспоминая всё, что говорили на уроках, Калеб пытался выбрать более очевидный ответ, но, к своему стыду, ничего не помнил ни про овец, ни про сады. - Овец. Мы разводим овец, - он пытался звучать уверенно, но холодный пот, предательски выступивший на ладонях, выдавал его с потрохами. Хорошо, что Карлос не мог этого заметить. Вдруг снаружи раздался истошный, протяжный визг, похожий на поросячий. Карлос выглянул из повозки и крикнул куда-то в пустоту: - С ума вы посходили что ли? Чего орете? - Это не я, честно, Карлос! Это всё Джебом! Он опять свои байки травит, а потом пугает среди ночи! Давай его здесь бросим, привяжем к дереву и уедем! – звонкий детский возглас Аники прорезал тишину. - Ага, давай, и что вы без меня делать будете, по пивнушкам побираться? - Между прочим, найти нового дрессировщика проще, чем ты думаешь. Незаменимых не существует, господин Лафа, - а этот голос был Калебу незнаком, принадлежал он женщине, судя по всему, достаточно молодой, и был приятным, немного хриплым, но при этом глубоким и спокойным. Вслед за её репликой последовал глухой звук удара, непонятный скрежет, а затем заливистый, светлый, как отражение солнца в капельках росы, смех. Калеб и не заметил, как сам начал улыбаться. Интересно, у них всегда так легко? - Как дети совсем, - тихо произнес Карлос, будто подводя черту под странной перепалкой. Он обернулся и, увидев расслабленного и сияющего Калеба, казалось, сам заискрился каким-то особым внутренним светом. Его ослепительные зеленые глаза отражали ночное небо и казались бездонными котлованами, скрывающими все земные сокровища. Мужчина вернулся в повозку, забрал грязную посуду и в полном молчании удалился. Несмотря на необходимость лгать, Калебу было спокойно с этими людьми. Как выяснилось, он даже по именам знал ещё не всех, но набожный старик Бохлейл, лучезарная малышка Ника и дружелюбный, уверенный Карлос казались ему той точкой опоры, за которую можно было зацепиться. Конечно, чувство безопасности, поселившееся в Калебе этим вечером, легко могло оказаться обманчивым, ведь, по сути, о нем сейчас заботились абсолютные незнакомцы, и они могли оказаться совсем не бродячими артистами, а преступниками, работорговцами, черными врачами, да кем угодно. Но, к собственному сожалению, выбора у Калеба не было. Он мог лишь довериться своим случайным спасителям, добраться до Граса и постараться как-то наладить свою жизнь. «Хуже, чем было, уже не будет», - так успокаивал себя юноша каждый раз, когда тревога вновь поднимала голову. - Нам всем нужно выспаться. Завтра будет долгий день, - с этими словами в повозку вошел Бохлейл и протянул Калебу уже знакомый по запаху травяной отвар, - Карлос сам хотел принести, да Джебом попросил со зверьем помочь. Медведь совсем распоясался, старый злодей. В кружке это, варево, чтобы тело быстрее восстанавливалось. Как там Карлос говорил: боярышник, родиола, хвощ, тысячелистник, кажись. Ну ты потом уточни, если хочешь, но мы тебя уже неделю им поим, так что точно не помрешь. Калеб, конечно, всё равно ничего в лекарствах не понимал, но от столь обыденного объяснения ему действительно стало легче. Он выпил отвар и, поставив кружку рядом с собой, устроился на жестком матраце. - Если в отхожее место нужно будет, ты далеко не ходи, здесь места обычно спокойные, но ближе к Ярмарке всякий шальной сброд шастает. - Хорошо, спасибо. За всё спасибо, - почему-то именно сейчас Калебу хотелось вскочить, обнять старика и сказать что-то большее, чем жалкое «спасибо», хотелось обнять каждого в этой бродячей труппе, ведь они спасли его жизнь, но он не мог. Нужно было держать лицо. А ещё нужна была легенда. Повезло, что Карлос не стал углубляться в расспросы, ведь Калеб просто не смог бы на них ответить. Что ж, он уже сказал, что рос в деревне, в семье скотоводов, а грамоте учился у бабки. Уже неплохо. Но дальше - сложнее. Как он в ливень оказался на горе? Куда шел? Где его семья? На все эти вопросы предстояло ответить в госпитале, и этот момент внушал Калебу непомерный ужас. Отправился в Эвед и заблудился? Невозможно: все деревни расположены на одном склоне горы, настолько близко к Эведу, что заплутать просто нереально, даже если не знаешь, куда точно идти. Семья… Есть ли у него семья? Он легко может сказать, что нет, может соврать, что все родны мертвы. Допустим, он из деревни под горой, потерял семью и шел искать работу в Эведе. Но почему тогда не взял с собой документы? Да и вообще он уже сказал, что родился в скалистом округе. «Ты никогда не умел врать , Калеб, никчемный идиот», - запутавшись с собственных мыслях, но так и не придумав ничего вразумительного, юноша медленно поднялся и, старясь не шуметь, вышел из повозки. Отвыкшие от ходьбы, ушибленные ноги отказывались слушаться Калеба, петляли и подкашивались. Босые ступни щекотала мягкая, покрытая ночной прохладой трава. Несмотря на позднее время, темнота не была густой и непроглядной, как то бывало в горах, она была скорее мягкой, медленно ложилась на плечи и окутывала светом мириады звезд, разбросанных по небу словно бисер, выпавший из корзинки небожителя. Вдалеке, по правую сторону от стоянки каравана виднелись огни фермерских лачуг, а слева были лишь бескрайние поля. Калеб присел в траву лицом к повозкам, которых, к слову, было четыре, две из которых были сколочены из дерева и шли в связке. «Наверное, именно там содержаться звери», - мимоходом решил юноша. В целом, караван не представлял собой ничего особенного, просто телеги, покрытые толстым слоем брезента. Как Калеб успел понять, в них артисты и спали, и ели, и хранили реквизит. В этих повозках была вся их жизнь. А что, если сбежать сейчас? Тогда он избежит нежелательных допросов. Но куда бежать? В любом случае, Карлоса волнуют его травмы, а значит, показаться другому врачу всю же стоит. Да и в темноте легко наткнуться на дикого зверя или просто спущенного с цепи пса. Ещё он может легко заблудиться и тогда останется один даже без куска хлеба. Воровать он не хотел, да и побираться такому молодому, здоровому парню никто не даст. Взвесив все за и против, Калеб остался сидеть на месте. Он развернулся и посмотрел в сторону поселений. Завтра труппа продолжит путь, проедет три внешних круга Граса и окажется на центральной площади, отведенной под массовые гуляния. И пока они будут развлекать публику своими неведомыми фокусами, Калеб вновь будет пытаться выжить. Так почему бы просто не насладиться последними спокойными часами благостной тишины в компании прекрасной Луны и её маленьких звездных подружек? Да, так будет лучше, так будет правильно. С этими мыслями Калеб улегся на землю и закрыл глаза, так и не заметив, что всё это время из-за угла деревянной повозки за ним внимательно наблюдали.