Четыре письма в Гермополь

Несколько лет назадо *** Ночи в Гермополе тихие — куда тише, чем в Фивах или в Мемфисе, жизнь в которых не прекращала кипеть даже с заходом солнца. Рэймсс, успевший провести немало времени в обеих столицах, мог с уверенностью заявить, что это утверждение — правда. Холодный лунный свет, с лёгкостью прорезавший редкие клочья облаков, с одинаковым равнодушием освещал как пустынные закоулки трущоб и широкие ухоженные дороги центральных улиц и площадей, так и большую территорию, где располагалась главный храм города, обитель великого То́та. И если в окнах главного здания храма изредка мелькали тусклые отблески свечей — кто-то из жрецов засиделся за библиотечным свитком, или прислуга убирала залы, предназначенные для проведения обрядов и церемоний — то в жилых корпусах было темно, как в некрополе. Очертания окон и арок напоминали зияющие пустотой глазницы и пасти каких-нибудь чудищ и наверняка не раз служили причиной страхов и ночных кошмаров у особо впечатлительных учеников и воспитанников храма, рискнувших бродить по коридорам после заката. Рэймсс к таковым себя не причислял никогда — ночь и темноту юный шезму (а также будущий некромант) любил. И частенько позволял себе вольность побродить по пустовавшим закоулкам храма в одиночестве, сливаясь с клубившейся в уголках тьмой, как и полагалось истинному черномагу. Причин для такого поведения у Рэймсса было достаточно. Отношения со сверстниками у некроманта складывались из рук вон плохо: многие не скрывали пренебрежения и откровенного презрения к юнцу, происходившего из более низкого сословия, о чём не уставали ему напоминать. И если часть подколов и насмешек Рэймсс просто пропускал мимо ушей, то любые упоминания о родителях или брате пресекал на корню самым жестким образом, за что нередко получал взыскания. Жаловаться Реммао и просить его вмешаться в ситуацию младший не хотел, считая это исключительно своей личной проблемой, и не намеривался обременять брата ещё и этим. Хватало того, что старшему удалось каким-то чудесным образом уговорить жреца впустить их под своды храма, тем самым избавив братьев от серьёзных проблем. Рэймсс мог только предполагать, что верховный жрец потребовал с Реммао взамен за радушный приём, кров и молчание. Предполагал — и мысленно содрогался. Но старший на любые попытки расспросить себя отвечал всегда одинаковым (и одновременно каждый раз непохожим на предыдущее) молчанием. Рэймсс на брата не обижался — времена, когда он мог себе позволить подобное, канули в небытие. Но он по ним скучал. Как скучал по жизни в Мемфисе и Фивах. Собственно, это и являлось второй причиной, которая побуждала некроманта отправляться бродить по коридорам глубокой ночью — грусть и тоска о прошлом. И, чего зря таить, страх перед неизвестностью грядущего. Говорят, шезму неведомо чувство страха. Что они не страшатся смерти, потому что живут с ней бок о бок. Не имеют привязанностей. Что они — искажённое отражение и воплощение их покровителя, грозного Сета. Бред и ерунда. С первого и до последнего слова. Рэймссу было всё равно, что о ему подобных думают и говорят другие люди. Никакого резона спорить и переубеждать их он не видел — это время можно потратить с куда большей пользой и выгодой. Но порой, ему было…одиноко. И это было последней причиной, гнавшей его прочь из-под уютного тёплого одеяла. Некромант не имел чёткой цели своей ночной прогулки, позволяя ногам самостоятельно нести себя куда-то вперёд. И каково же было его удивление, когда в соседнем крыле, где проживали преподаватели и обитатели более старшего возраста, в окне комнаты брата он увидел слабый отблеск свечи: «Похоже не только у меня сегодня беспокойная ночь» Очутившись у плотно прикрытой двери, Рэймсс негромко постучал — характерным, строго оговорённым образом, как они с Реммао всегда делали — и замер в ожидании. Прошло несколько секунд, прежде чем звенящую от напряжения тишину прорезал тихий голос старшего брата: — Заходи. Некромант переступил порог и с интересом огляделся вокруг: за то непродолжительное время, которое они провели в Гермополе и в стенах храма, он ещё ни разу не навещал брата в его нынешнем пристанище. Обстановка комнаты богатством убранства не отличалась: строгость и аскетизм, присущие хозяину, нашли в ней своё полное отражение. Реммао сидел спиной к брату, склонившись над столом и что-то аккуратно выводил на куске папируса. Привычный золотистый обод отсутствовал, из-за чего пряди длинных волос покоились на плечах и спине небрежной копной. Взгляд золотисто-янтарных глаз был серьёзным и сосредоточенным, а на переносице залегла тонкая, едва наметившаяся морщинка. — Тоже не спится? — Рэймсс подошёл ближе и аккуратно заглянул через плечо старшего, надеясь краем глаза разглядеть, что тот пишет. Реммао с невозмутимым видом отодвинул папирус в сторону, а затем посмотрел на брата хмурым нечитаемым взглядом: — Сегодня и не вышло бы. На заказ предстоит идти. Рэймсс ощутил, как по спине пробежал лёгкий холодок. Он слишком хорошо знал это выражение лица: напускное безразличие пополам с сухой решительностью. Именно так выглядел Реммао всякий раз, когда собирался вновь подвергать свою жизнь риску. Или готовился при необходимости отнять чужую. — Ты запомнил, где находятся наш основной тайник? — Конечно. Реммао поднялся из-за стола. Тонкие пальцы забарабанили по гладкой ровной поверхности, выдавая скрытое волнение: — Сегодня, я отнесу и спрячу там этот свиток. Не вздумай его читать. Если… — его голос дрогнул буквально на секунду, но и этого было достаточно, чтобы младший заметил. — со мной что-то случится, я хочу, чтобы ты нашёл способ передать его… Реммао резко замолчал и отвернулся, пряча лицо. Но Рэймсс понял: — Нейт? Если бы некромант видел в этот момент брата не со спины, то испугался бы гримасы, исказившей лицо старшего. Не найдя в себе сил ответить, тот молча кивнул: — Надеюсь, ты отнесёшься к этому с должной серьёзностью. Иначе — из Дуата достану. Рэймсс издал сдавленный смешок и едва удержался, чтоб не закатить глаза. Чувством юмора старший брат обладал крайне своеобразным. Он бы даже сказал — убийственным. Молодой некромант в театральном жесте развёл руками и позволил себе нарочито-беззаботную ухмылку: — Обижаешь, дорогой братец. Разве я тебя когда-нибудь подводил? Реммао, услышав это лишь многозначительно фыркнул, а затем направился в противоположный угол комнаты с твёрдым намерением достать хорошо запрятанную накидку. У Рэймсса было всего несколько секунд, когда он оказался вне поля зрения брата. Но ему было и этого достаточно, чтобы успеть осуществить задуманное. Раз Реммао велел так не поступать — значит надо послушать, и поступить в точности до наоборот. В конце-концов, речь шла о его старшем брате. И будущий некромант был искренне убеждён в том, что имеет право знать, что происходит у него в душе. Хотя бы для того, чтобы иметь возможность помочь, когда потребуется. На куске папируса была выведена одна-единственная строчка: «Увидимся на другой грани, душа моя. Я тебя люблю».