Четыре письма в Гермополь

*** Вопреки скептическим мыслям Нейт, слова Тизиана оказались пророческими — ей в самом деле стало легче. Разумеется, не на следующий день, не через неделю, и даже не через месяц, но стало. Действительно ли женщине просто требовалось выплеснуть всё неозвученное, что тяготило изнутри и отравляло тело и саму Ка, подобно медленнодействующему яду? Или помогло осознание, что даже несмотря на безнадёжность, есть по крайней мере один человек, к кому она могла прийти поговорить, ну или помолчать, разделив на двоих кувшин с вином или хеком? А может, всё куда проще, и суровая реальность не помогла — заставила — свыкнуться и принять неотвратимое? Одно было очевидно: что бы ни происходило в душе ткачихи, необходимость работать никуда не денется. Выполнять своё дело хорошо — тем более. А поездки в составе отряда становившиеся всё более длительными и регулярными, заставляли откладывать переживания на потом и быть максимально собранной и сосредоточенной. Её боль и внутренние терзания — исключительно её проблемы, и только. Добавляли хлопот и новые обязанности. Престарелая Бенефут окончательно отошла от дел, целиком и полностью посвятив себя заботе о внуках, и настоятельно просила поставить на своё место именно Нейт. Обе женщины демонстрировали редкое упорство, дисциплинированность, трудолюбие и отличались неизменной строгостью и ревностной любовью к своему ремеслу, поэтому не было ничего удивительного в том, что они прекрасно ладили, и никого другого в роли своей преемницы, уроженка Саиса более не видела. Разумеется, последнее слово оставалось за верховным эпистатом — в своём отряде он предпочитал решать кадровые вопросы лично. Но к мнению Бенефут и — как подозревала Нейт, ставшее решающим — мнению Тизиана в данном конкретном случае Амен прислушался. Теперь ткачиха в полной мере несла ответственность за всё, что происходило в мастерской, будь то выполнение работы в срок, распределение среди подчинённых девушек обязанностей, выходных дней и денежного довольствия, ведение записей или контроль качества привозимой ткани и состояния всех инструментов. Отчитываться приходилось либо перед казначеями, либо перед охотниками старшего эшелона, занятых вопросами снабжения. Однако, нередко держать ответ Нейт приходилось перед Тизианом, а пару раз — даже перед самим эпистатом. Нельзя сказать, что ткачиха сперва была сильно обрадована этому назначению: она не без оснований опасалась, что её и без того натянутые отношения с некоторыми девушками обострятся до предела. Но всё ограничилось парочкой серьёзных разговоров, даже без перехода на повышенные тона. Кто-то из прежних злопыхательниц Нейт перешёл в другие отряды, прочие же приняли произошедшие перемены и остались на своих местах. Женщина, в свою очередь, старалась относиться к подручным с должной строгостью, когда дело касалось работы, но с неизменным пониманием и поддержкой во всём остальном — она с неуёмным пылом и настойчивостью отстаивала и защищала каждую из девушек, будь то решение спора, грубое обращение, дурное слово, случайно оброненное кем-то из охотников или прочих заказчиков, или несправедливое обвинение. А если кто-то и оказывался виноват, то Нейт предпочитала решать проблему лично, не доводя произошедшее до сведения старших охотников и уж тем более эпистата. Таким образом, работавшие в отряде младшие девушки-ткачихи получили в её лице не просто жёсткую строгую распорядительницу, но и яростную заступницу, что не могло не подкупать, и в конечном итоге позволило Нейт добиться их признания и расположения. Казалось, жизнь постепенно налаживалась. Одни задачи и проблемы сменялись другими. Рутинно-монотонная работа чередовалась с бурным потоком событий — и снова затишье, будто сезоны разлива и убыли Нила сменяют друг друга. Бытовые хлопоты и регулярные заказы от клиентов (некоторые из которых становились постоянными, и обращались уже конкретно к Нейт) скрашивали будни, вдохновляли, и даже помогали обзавестись полезными знакомствами, чем ткачиха без всякого зазрения совести пользовалась, когда было необходимо что-то выяснить, или хотя бы узнать последние новости из высших кругов, и свежие городские сплетни. Нейт начинала чувствовать себя на своём месте. И медленно — шаг за шагом, по капле — приходила к осознанию того, что готова предпринять очередную попытку выполнить данное когда-то Реммао обещание — жить дальше. Спокойно, благополучно, свободно и…счастливо. (Насколько это «счастливо» было возможно без него и Рэймсса) Поддавшись на длительные упорные увещевания Тизиана, ткачиха милостиво согласилась начать принимать знаки внимания аж от нескольких охотников из отряда. Каждый претендент имел свои достоинства в сравнении с остальными, но почти все, по какой-то неясной для Нейт причине, были глубоко убеждены в своей исключительности, и что выбрать необходимо именно их. Пришлось остудить пыл излишне самоуверенных и дать понять, что на роль тихой, послушной жены им стоит поискать кого-то другого, и помыкать собой женщина не позволит никому. Тизиан, с неизменным любопытством и интересом наблюдавший за всем, что происходило в жизни Нейт, и периодически принимавший в этих самых событиях активное участие на правах лучшего друга, нередко шутил, что нраву, хитрости и остроте языка ткачихи позавидовали бы сами Сехмет и Бастет, а простые смертные мужи скорее будут этого пугаться. Женщина в ответ добродушно смеялась и подливала в их опустевшие кружки ещё хека, с гордостью заявляя, что слишком хороша для простых смертных, и столь трусливые ей и даром не нужны. Келадон выделялся на фоне остальных изначально. Спокойный, в меру сдержанный и серьёзный, немногим младше самой Нейт, он происходил из хорошей семьи и занимал пусть не самую высокую, но неплохую должность и был на хорошем счету, отвечая за обеспечение отряда во время поездок и рейдов. Всегда был предельно честен и откровенен, касалось ли это его намерений в настоящем, или истории прошлых отношений, завершившихся разводом. Симпатий к Нейт он не скрывал, как и откровенного пренебрежения к другим претендентам на её благосклонность, однако ни разу не позволил себе проронить в адрес ткачихи ни одного обидного слова. И Нейт решила дать этим отношениям шанс стать чем-то большим, чем пара приятных встреч. Она никогда не приглашала Келадона к себе, и сама редко оставалась у него на ночь. Оправдывалась тем, что будут лишние пересуды — даже в Мемфисе, где нравы сильно отличались от прочих городов и земель Та-Кемет, разница в положении и происхождении по-прежнему играла немаловажную роль в глазах общества. На деле же, Нейт боялась. Что уснёт в чужих руках — и увидит во сне знакомый взгляд золотисто-янтарных глаз, полный немого упрёка и осуждения. Что прошепчет в забытье не то имя. Что стоит кому-то чужому переступить порог её дома — и незримое ощущение присутствия рядом Реммао исчезнет предрассветной дымкой над водяной гладью. Из дома. Из мыслей. Из сердца. Оставив после себя забвение и пугающую пустоту. Келадон не спрашивал, здраво рассудив, что прошлое Нейт его не касается, и был столь же немногословен в отношении своего собственного. Это устраивало обоих, и ни разу не становилось проблемой. Порой, ткачиха пыталась отыскать в нём что-нибудь, способное напомнить о том, кто до сих пор являлся ей во снах. Во внешности, привычках, чертах характера. Не находила. И, видит Незримый, наверное, это было даже к лучшему. *** Шли дни. Недели. Месяцы. Сезоны «большой воды» сменялись сезонами урожая и засухи, и вот очередной период Шему* уступал место Ахет** — началу половодья. Неизменными были лишь ежемесячные отчёты и письма в Гермополь, отправляемые и доставляемые Ману со свойственной ему точностью и аккуратностью, которой позавидовали бы даже фараоновские гонцы. Нейт пребывала в типичном для себя состоянии под конец месяца: десяток поручений ещё не доделано, сроки поджимали, а подопечные работали медленно и будто нарочно игнорировали все просьбы и возмущения распорядительницы. Пару раз, она даже не сдержалась и позволила себе в сердцах прикрикнуть на Эсму — молоденькую, суетливую, но способную и исполнительную девушку, которую ткачиха взяла в помощницы. Позднее, голос совести дал о себе знать, и женщина решила отправить младшую подручную с двумя другими мастерицами собрать и рассортировать уже готовые вещи и закончить пересчёт, с последующим составлением записей. «И делом необходимым займутся, и под горячую руку не попадут». Сосредоточенно закусив губу, Нейт пыталась одновременно внести поправки в уже написанный отчёт, составить список необходимого для закупок на следующий месяц и передать ответственным за снабжение, а также понять, что делать с тремя комплектами одежды, которые принёсший их охотник, очевидно, недавно переведённый в отряд, не просил — буквально требовал — заменить: «Чтоб всех, кто придумал эту бюрократию, крокодилы сожрали. А мерзких невоспитанных грубиянов — в особенности…» Добавляли хлопот и клиенты — их за минувшие несколько часов пришло уже человек восемь. И все наперебой, не умолкая, говорили об одном и том же, что уже пару недель будоражило всю столицу. Новости о таинственной болезни, поразившей Фивы. Вот только почему всем этим судьям, чиновникам, купцам, жрецам и их родственникам пришла невероятно светлая и прекрасная мысль избрать своим слушателем именно её? Нет, Нейт не жаловалась, и даже понимала этих людей. У многих в Верхнем Египте были родственники и друзья. Кого-то связывала с Фивами работа. И в любой другой день, ткачиха отнеслась бы к их речам с искренним сочувствием и охотно вступала бы в разговоры, дабы разузнать подробности — заходившие сюда люди были ой, как непросты, и сведениям, получаемым от них, стоило доверять. Но сегодня… Сегодня, женщине приходилось ежеминутно взывать к помощи всех богов и терпеть, стискивая зубы и мысленно посылая всех излишне болтливых к Исфету. От натянутой неестественной улыбки мышцы щёк и скулы уже начинало сводить судорогой. И внезапный визит Тизиана ситуацию не улучшил. Мужчина только-только открыл было рот, когда сидевшая за столом ткачиха вытянула ладонь в характерном жесте, призывая к молчанию: — Ни слова, слышишь? — выражение лица Нейт, суровое и сосредоточенное, полностью отражало её внутреннее состояние. Рука ткачихи летала туда-сюда над папирусом, выводя символы и цифры в одному Тоту (и казначеям) понятной последовательности причудливых таблиц. — Если я сейчас допущу хоть одну ошибку, то переписывать свиток заново заставлю тебя. Тизиан кивнул, а затем подошёл ближе и аккуратно посмотрел на лист папируса через чужое плечо: — Выглядит жутковато. Пожалуй, я от такой чести откажусь. — Как будто я спрашивать стану, — проворчала Нейт, раздраженно убирая с лица мокрую и липкую от пота длинную прядь волос, грозившую смазать чернила. — Зачем пришёл? Мужчина усмехнулся: — Вариант, что мне захотелось увидеться просто так, без причины — как поступают друзья — ты не рассматриваешь? — Не в этот день. — поставив последнюю завитушку, ткачиха наконец позволила себе выдохнуть с облегчением и отложила внушительного размера свиток в сторону, чтобы тот просох. — Но обрадуюсь, если так. Потому что сегодня всем — буквально всем, Тизиан! — что-то от меня нужно. Не знаю, за что браться и как всё успеть. Охотник понимающе покачал головой: — Конец месяца? — Ага, — Нейт устало потёрла виски. — Ладно, выкладывай. По глазам вижу, что мои надежды обречены на провал. Тизиан ненадолго задумался, прежде чем начать: — Видишь ли, тут такое дело… Нейт его перебила: — Ты меня своими вкрадчивыми речами не задабривай. Не молоденькая девчушка, на подобное не куплюсь. Как есть говори. — В общем, там проверка, а у нас…недоукомплект вышел. Глаза Нейт расширились от удивления, став по размеру с хорошую монету: — В каком смысле? Я вам выдала всё ещё в начале месяца! Тизиан, словно предчувствуя надвигающуюся бурю, отвёл взгляд в сторону: — Выдала. Но возникли…проблемы. Тёмно-зелёные глаза ткачихи потемнели, а брови сошлись в нехорошем прищуре: — И в каком числовом значении измеряется эта «проблема»? — Двадцать пять пар. По двое на каждого. Если бы взглядом можно было убивать, то на месте Тизиана уже покоилась бы горсть пепла: — Так… — женщина встала из-за стола и медленно набрала в грудь воздуха. Тон её голоса был обманчиво-ласковым. — То есть, ты хочешь сказать, что твои неотесанные балбесы умудрились… испортить такое количество штанов? Показав тем самым, как они ценят мои — и не только — труды и усилия? Да чтоб вас всех Исфет поимел знаете куда…! Далее последовала длинная тирада, содержавшая исключительно бранные выражения, смысл которых заставил бы покраснеть любого мужчину. Ткачиха ругалась искренне, от души и сердца, с огоньком в глазах, периодически переходя на греческий, в красках изъясняясь, кем она считает охотников (вместе с тем, кто эти вести принёс, разумеется) и куда им всем вместе следует пойти. Робкие попытки Тизиана её остановить оборачивались провалом: — Н-е-е-е-йт, ну бывает, ну зачем ты так, а… Женщина в сердцах топнула ногой: — Нет, не бывает! И я даже знать не хочу, что вы, безмозглые кретины, с этими штанами такого делали, что их теперь надо менять! Изверги проклятые! — она принялась торопливо ходить туда-сюда по комнате. — И где, по-твоему, я их должна взять? А главное, из чего прикажешь делать? Ткани раньше следующей недели не привезут. Тизиан пожал плечами. Голос его звучал почти жалостливо: — Неужели, у тебя ничего не осталось? В глазах Нейт блеснули злые огоньки: — О-о-о, как мы заговорили! «Что-то» у меня может и осталось. Но назови мне хоту одну причину, — она упёрла руки в бока, отчего стала выглядеть ещё внушительнее и опаснее — по которой я должна жертвовать личными запасами ради ротозеев, которые так неуважительно относятся к моей работе! Тизиан спрятал лицо в ладонях и издал нечленораздельное мычание: — Да чтоб тебя… Нейт, ну успокойся уже, а? Я бы не пришёл, будь это действительно простым разгильдяйством, клянусь! Оставил бы ходить в рваных штанах, в качестве внушения. Но тут другое… Он снова замолчал, будто ожидая реакции. Ткачиха же, чуть успокоившись, всё-таки решила сменить гнев на милость: — Ладно, допустим… Поясни. Тизиан махнул рукой: — Да ничего нового я тебе не расскажу. Всё эта история с хворью виновата, — он помрачнел, а на гладкой коже лба и переносицы появилась тонкая складка. — И дело не только в разговорах и слухах среди людей. Знать требует решить проблему. Задает вопросы.зачастую не самые приятные и удобные. Жрецам, фараону… Старшие охотники на ушах стоят. Вон, проверять и трясти стали, будто готовятся к чему. — он печально вздохнул. — Тревожно это всё. Нехорошо. Лишь сейчас, ткачиха заметила, каким усталым и измождённым было его лицо. Нейт непонимающе развела руками: — А мы-то тут при чём? С лекарей пусть спрашивают, раз они дело своё хорошо не выполняют. Их обязанность - от подобного горожан защищать. — Если бы всё так просто было, — Тизиан не сдержался и издал тихий смешок. — Но увы, лекари не справляются, потому что хворь эта не так проста может быть. Во всяком случае, Амен так думает. Ты…понимаешь? Он посмотрел на женщину каким-то нетипично затравленным взглядом. Словно он сам устал, запутался и нуждался в поддержке, страдая от неопределённости. Нейт же растерянно кивнула, не зная, что ей ответить: «То есть… фараон и эпистат подозревают, что в распространении болезни замешаны щезму? Но как? И зачем? Фивы — одно из немногих мест, где их не порицают так сильно. И делать подобное, тем самым настраивая против себя людей…?» Странно. И глупо. Преступно глупо. Она не понимала. Отказывалась понимать. Но знала, кому следует об этом узнать. И чем скорее, тем лучше. А для этого было необходимо следующее… — Знаешь, пожалуй, я могу кое-что для тебя сделать, — она усмехнулась и аккуратно похлопала Тизиана по плечу. — Отправь сюда вечером кого-нибудь из своих ребят. Отдам, сколько найду. Может быть, даже всё. Но с условием… — она скрестила руки на груди. — чтоб до конца следующего месяца я никого из ваших даже близко у мастерской не видела! Прибью на месте. Услышав её слова, мужчина расплылся в счастливой улыбке: — Нейт, ты просто чудо! Келадон будет последним глупцом, если продолжит тянуть и не возьмёт тебя в жёны. Ткачиха со смехом стукнула друга по затылку: — Иди уже отсюда, сводник. Мне, вообще-то, работать надо. И думать, где я вам, балбесам, двадцать пять пар штанов до вечера отыщу… Охотник покинул мастерскую в отличном расположении духа. Нейт же, убедившись, что поблизости нет лишних глаз и ушей, вновь уселась за стол, радуясь, что ещё не успела убрать папирусы и чернила. Дрожащей от волнения рукой, женщина принялась торопливо выводить: «Происходят странные вещи. Столица полнится слухами и пересудами — и среди простых людей, и среди знати. Какая-то хворь распространяется в Верхнем Египте. Поговаривают о причастности к этому детей Сета. В рядах охотников — смятение и тревога. Фараон недоволен и требует решить проблему. Что-то готовится. Берегите себя». Вечером того же дня, ничем не примечательная женщина в сером платье, с собранными волосами и покрытой головой, отправилась на городскую площадь, где переговорила с возничим, а затем спрятала в телеге дорожную корзину. «Эй, Нейт, рад тебя видеть! Всё как обычно?» Очередное письмо отправилось навстречу своему адресату.