Привет среде

Ха! Вы действительно решили, что меня вот так, по щелчку и собственному желанию перевели в другую школу? Ну, значит вы такие же наивные, как и я. Не могу сказать точно, мне показалось, что Мария Евгеньевна хотела улучить ещё немного времени для того, чтобы унизить меня как следует. Ведь негоже давать ребенку то, чего он так сильно хочет! В общем, Мария Евгеньевна вызвала мать в школу для беседы с директором. Меня при том никто не взял с собой, до сих пор не знаю, что они наплели маме, но пришла она злее некуда. Это был первый раз, когда она серьезно меня ударила. — Ты что творишь, идиотка?! Хочешь, чтобы тебя со справкой выгнали? Нет, ты усердно добиваешься этого! — Мам, какого черта? Почему ты веришь им, а не мне? Я ничего плохого не сделала! Сказала, что думаю, это преступление? Это ты не позвонила классной и не предупредила, что я буду без больничного! — То есть это я виновата, что ты не умеешь язык держать за зубами, когда нужно?! — Мама, хватит орать, я тебе не кукла, на которой можно срываться — Какая кукла, тебе даже до куклы далеко. Посмотри, как забросила себя. — Что это значит? — я отступила на шаг и скосила на зеркало, но ничего необычного не увидела — джинсы и футболка, волосы в хвосте, лишние пряди не выбиваются, все было в норме. — Посмотри на себя, все девочки как девочки, краситься начинают, юбочки и платья, следят за тем, что едят. А тебя мало того, что разнесло, так и шмотки нацепила бомжатские. Ты где их нашла вообще? Я не покупала тебе такого. — Сама заработала. Я не хочу с тобой разговаривать больше. — О-о, что, правда глаза колет? — Такое детям не говорят, когда любят. И тут она замолчала. Меня знатно трясло от взвинченных нервов, перевозбуждения, и злости. Обида клокотала в ушах и глушила. Я всеми силами давила слёзы, что норовили выскользнуть из глазниц. Сдавленно пробурчала: — Ненавижу тебя. *ХДЩЩЩ* В ушах зазвенело от резкой и сильной пощечины, голова по инерции запрокинулась в сторону, и я упала, ударившись о табуреткой локтем и коленями. Слёзы, что я пыталась сдержать, брызнули наружу, но новых не появилось, только старые вышли. Я сидела на полу и не могла поверить в происходящее. Медленно оглянулась на мать. Та стояла с ещё поднятой рукой, грудь её тяжело вздымалась, ноздри раздувались от гнева, смотрела на меня и просто дышала. Наверное, впервые с мамой мне стало страшно. Осознание, что даже дома я испытываю это противное чувство, доходило долго, но верно. — Что бы то ни было, запомни, ты закончишь эту школу, сдашь экзамены, и по финскому тоже, затем университет. После — делай, что захочешь. А пока находишься в моем доме, ты следуешь моим правилам. — И тебя не интересует, чего я сама хочу? — Ой, да что ты можешь сама знать или хотеть? — Выйди из моей комнаты, пожалуйста. — И не подумаю. Это мой дом, у тебя ещё нет своей комнаты, чтобы выгонять кого-то. Давай за уроки. Когда мама вышла-таки из комнаты, я подлетела к столу, нашла спрятанный дневник: «двадцатое мая, привет субботе. Папа, как мне тебя не хватает. Лучше бы сдохла она, чем ты!» Помню, как прописав это на бумаге, испугалась собственных мыслей. В какой момент мы настолько отдалились друг от друга, что абсолютно перестали понимать? Мама никогда не демонстрировала мне свою любовь, и именно с того момента я начала задумываться, а любила ли она вообще? Я всегда была, как говорят, «папина дочка». Что в детстве, что подрастая — всегда его копией. Бабушка со стороны отца твердила: «Смотрю на тебя, и будто маленький Дима бегает». Только волосы подлиннее, и черты лица чуть нежнее. Бабушка мне и рассказала обо всём. Когда мама с папой встретились, мама отчаянно пыталась забыть свою любовь, что был порядком старше, занимал крутую должность в фирме, и, разумеется, давно женат. Ма понимала, что там не светит ничего дельного, ведь редко когда уходят к любовницам. Решила выбивать клин клином, и вплелась в отношения с отцом, даже не думая о том, что может выйти что-то путное. А когда забеременела мной, ничего не оставалось, кроме как выйти замуж. Появилась я, и папа, по словам бабули, боготворил дочь, делал абсолютно всё, что мог, что бы я получала лучшее — от колясок, до игрушек и хорошего сада, откладывал на школу. Мама отца уважала, это факт, полюбила ли, не знаю, но привязанность была, вроде, искренняя. А дальше трагедия: папу убили на футбольном стадионе, прямо во время матча любимой команды. Заголовки газет пестрели «Директора сети магазинов скинули с трибуны», «Кому могла быть выгодна кончина молодого управляющего?» и всё в таком духе. Мне было шесть лет. На протяжении недели на вопрос «Когда же вернется папа?» отвечали, что он заболел и лежит в больнице, и уже тогда я все поняла. Я поняла, что он не вернется, подошла к маме и спросила прямо: «Папа не вернется, потому что умер?». Бабушка рядом разревелась, а мама посмотрела на меня очень устало и ответила: «Да». Спустя пару недель она отвезла меня к бабушке пожить «на время». Только вот это «на время» растянулась на пять с лишним лет. Как-то лет в семь я подошла к кухне, где за закрытой дверью разговаривали мама с бабулей, и подслушала: — Мама, я не могу сейчас её забрать, просто не могу. Я не могу смотреть ей в лицо, Диму вижу и потухаю сразу. — Доча, ну как так? И пусть напоминает, не забудешь, как муж выглядит. — Мама, — её голос сталью прорезал секундную тишину, — я не хочу видеть Диму. У нас с Викторовичем только всё налаживаться начало. Он может уйти от жены, я чувствую. — Кто о чем, а у тебя все по-старому, ничему тебя, Лена, жизнь не учит. Дальше я слушать не смогла, ушла в комнату и забилась в угол дивана. Все встало на свои места в моей голове — из-за того, что я «папина», «маминой» мне уже не стать. Ей даже смотреть на меня больно, не то, что жить со мной под одной крышей… Мама приезжала часто, но разговаривала, в основном, только с бабушкой. А когда я стала более самостоятельной, сама приняла решение вернуться к маме. Школа была в шаговой доступности, друзья ближе. Тогда, двадцатого мая, я убедилась в том, что ко мне у неё нет даже привязанности. Тогда я почувствовала первый «щёлк» и смещение координат взглядов на жизнь.