Щенки

Издалека послышалась флейта. Холодная, зовущая в мир иной мелодия прорезалась сквозь шум проливного дождя. Глаза Сэссёмару расширились — он резко поднял Инуяшу перед собой и вгляделся. В тусклом свете мальчишка казался отлитым из воска. Голова упала на грудь, как у сломанной куклы. — Что такое? — охнула старуха. Сэссёмару вылетел из дома и взмыл в воздух за два прыжка, повис на фоне полной луны. Взмах меча — Дудочник распался надвое, но мелодия прервалась лишь на миг. Тело демона срослось, и он снова заиграл на флейте с закрытыми глазами. Вокруг него не было детей — он играл только для Инуяши. Опустившись на землю, Сэссёмару отбросил бесполезный меч и снова глянул на ханьо, которого всё ещё прижимал к себе. Лишь один раз в своей жизни Сэссёмару чувствовал себя настолько беспомощным — когда ему сообщили о смерти отца. — Я опоздал, — единственное, что смог сказать Сэссёмару. Это было как извинение. — Зато я, кажется, вовремя! Всю ночь бежал, ох и устал же я… Большая блоха запрыгнула на Инуяшу и впилась прямо в тонкую шею. Они не виделись много лет, но Сэссёмару узнал Мёгу — слугу собачьего генерала. Он и забыл, что старик умел высасывать яд. Сэссёмару вглядывался в Инуяшу, а Дудочник всё играл, и играл, и играл. Листья деревьев замерли, ночь смолкла, даже не слышен был стук дождя. Только старуха причитала где-то далеко, словно из другого какого мира: — Ками-сама… Дурачьё, бедное дурачьё… Как же так… Мёга без сознания улетел в траву, раздувшись от высосанной крови. Сэссёмару так сжал Инуяшу, что проколол когтями его хаори. Наконец, музыка резко оборвалась — слабо дёрнулось ухо. Первым словом Инуяши, конечно, было вялое: — Кхя… Но Сэссёмару смирился, даже если бы это была «жопа».

***

— Почему вы не позвали меня, Сэссёмару-сама? Я ведь служил вашему отцу — ох, какая у него была вкусная кровушка! Сэссёмару не промолчал, как обычно. — Я не знал, как позвать тебя, Мёга. Ты служил моему отцу — не мне. — Что вы! — Мёга возбуждённо запрыгал на макушке Инуяши, маяча у Сэссёмару прямо перед глазами. — Я — всегда ваш! Позвольте мне только подкрепиться немного, и я… Мёга присосался ко лбу Сэссёмару, не договорив, и тут же превратился в лепёшку. — Вкусная… как у отца вашего… великого Тоги, — пробормотал он блаженно, планируя на пол. — Откуда ты узнал? — Честно говоря… хе-хе… я следил за вами ещё с тех пор, как возникли слухи об Инуяше. Просто боялся показываться на глаза. И снова Мёга, хватаясь за шишку на голове, полетел вниз. Ему понадобилась минута, чтобы оправиться и устроиться на макушке Инуяши, сунув лапы в рукава хаори. — Я только спас его от смерти, но яд уже распространился по всему телу. Не волнуйтесь, Сэссёмару-сама, ваш Мёга готов высасывать столько крови, сколько потребуется. Не сказать, конечно, что кровь ханьо такая же вкусная, как у вас, но… За пару дней мальчишка очухается. Уж я постараюсь. Инуяша слабо пошевелился и выдавил, приоткрывая глаза. — Плохо, братец… Сэссёмару, который держал его, почти как младенца — откинув на одну руку — коснулся ладонью горячего лба. — Терпи. — Бя… — Разговорчивый какой стал. Значит, поправится, — обрадовалась старуха, разливавшая у очага чай. — О, Сэссёмару-сама… вы изменились с тех пор, как мы разговаривали в последний раз, — понимающе заметил Мёга и промокнул платочком глаза. Но Сэссёмару уже не слушал. Он прислонился к стене, уложив на себя Инуяшу, и уставился в потолок. За окном всё ещё шёл дождь, но были слышны все звуки: как чистила перья птица, как посвистывал ветер, как трещали дрова в очаге и кряхтела замотанная старуха. Дудочник улетел за другими детьми. Если бы не Мёга, он бы забрал с собой и Инуяшу. «Отец, вот зачем я должен стать сильнее. Теперь я понимаю тебя».