День, когда я пойму, что тебя больше нет

      С тех пор прошло несколько долгих лет.       Рана в сердце начала затягиваться, дни быстрее бежать, и боль стала забываться, но временами возвращалась к Канао с такой силой, что и вся жизнь её становилась невыносимой.       Даже если Танджиро просил не посещать его могилу, женщина нарушала его просьбу и каждый раз плакала, как в первый, когда прочитывала имя на надгробии и в горе падала на колени, упираясь кулаками в сырую землю, под которой и покоилось его тело…       Но порой, бывало, Канао словно забывала, что он умер. Шла на кладбище, как на свидание. Улыбалась и сияла, будто тот был жив. Надевала новые кимоно и вплетала в волосы красивые заколки — «точно на встречу», думали другие, но не знали, с кем. И потом, когда она приходила вся наряженная и красивая, то подолгу стояла возле могилы и молчала… Ни один прохожий и слова поперёк сказать не смел.       Никто не мог понять этой женщины, а она и не просила.       Иногда вместе с ней в гости к Танджиро приходила маленькая девочка. Пухлые щёчки и сияющие бордовые глаза, доброе лицо и такая же широкая душа — всё в ней напоминало одного давно ушедшего человека…       И она, завёрнутая от холода в платки, стояла рядом с Канао и всё никак не могла понять, отчего же её мама была так грустна, когда глядела на странный памятник.       — Почему ты плачешь, мама? — наивно спрашивала она, поднимая свои большие глаза, но Канао не отвечала. Будто не слышала.       Тогда девочка отворачивалась и смотрела туда же, куда и её мать, отчего-то испытывая донельзя странное чувство… Такое, словно нечто тёплое касалось её, гладило, но та прекрасно знала — за спиной никого не было…       Тогда девчушка резко обернулась. На мгновение сердце её словно замерло, но позади себя она никого не увидела и взволнованно склонила голову на бок, прикладывая маленькие пухлые ладошки к груди.       Канао так и не смогла сознаться ему в том, что ждала рёбенка… Но винила ли женщина себя в этом? Лишь отчасти. Танджиро не смог бы уйти на долгожданный покой, узнай он, что оставляет не только жену, но и дитя…       По крайней мере, теперь только дочка и скрашивала её серые дни, напоминая о том, что частичка любимого всё ещё с ней, и что в этой жизни для неё ещё есть какой-то смысл.       — Мама… — вдруг зашептала девочка, ухватившись за края её одежды, и женщина взволнованно обернулась.       — Что такое, Минами? — спросила Канао, и, словно опомнившись, тотчас начала утирать мокрые ресницы рукавом, — Мы скоро пойдём домой… — и уж было хотела взять девочку за ручку, как вдруг резко остановилась…       — Ты приходишь в гости к папе, да?       И сердце Канао сжалось. Она никогда не скрывала от дочери правды и считала своим долгом рассказать ей об её отце и истребителях всё, что только знала. И хоть малютка Минами никогда не знала своего папы, женщина чувствовала, что та по нему тоже скучала…       Тогда Канао печально ей улыбнулась, всё-таки взяла Минами за ручку и повела к выходу.       — Да… — согласилась Канао, а после медленно обернулась, будто всё ещё не теряла надежды на какое-то чудо и со скорбью взглянула на могилу своего мужа.       Она любила его ничуть ни меньше, чем в день заветного признания, когда любовь летала вокруг неё розовыми бабочками, и когда Канао ещё была счастлива и беззаботна…       — Как ты знаешь, папа тяжело болел. Его здоровье было очень слабым, и однажды не выдержало… — добавила женщина напоследок.       — Он был слабее, чем я? — наивно спрашивала Минами и поднимала большие любопытные глаза на Канао, о чём-то задумываясь, — Я была бы сильнее?       В её глазах Канао видела его. Отражение Танджиро, продолжение его большой и доброй души, ведь что Минами, что Камадо — оба были добры и оба искренне любили мир, умея радоваться даже самому маленькому лучику солнца…       Тогда она хихикнула и нежно улыбнулась дочери. Лицо малышки засияло.       — Думаю, что да… Ты прыгаешь и бегаешь часами напролёт, а папа всегда лежал, потому что не мог встать… — невольно в голове Канао всплывали воспоминания о последних месяцах его жизни, и в глубине души снова взвывала неуспокоенная тоска… — Твой папа очень-очень тебя любит. Даже находясь на небесах, он присматривает за тобой и оберегает.       Минами внимательно выслушала, а затем отчего-то надула губки и подняла голову к небу, что сегодня было пасмурно. Она глубоко задумалась: было ли то странное чувство, какое она совсем недавно ощутила, связано с тем, о чём ей только что рассказала мама?       Впрочем, детский разум был ещё слишком юн и легкомысленен. В голове у Минами если не светило солнце, то явно дул лёгкий ветерок, что быстро разгонял всякие раздумья. А совсем скоро девочка и вовсе позабыла, о чём размышляла, отвлекшись на дуновение уже уличного ветра, что весело растрепал её тёмные, как у Канао, волосы.       Минами звонко засмеялась и порозовела, словно маленький цветочек, и Канао ей улыбнулась.       Впереди у них был ещё долгий, полный разных красок день, и Танджиро очень хотел, чтобы они провели его в счастье…