Неделя невезения

Голова раскалывается, словно в ней плещется горящая лава, давя на виски и затылок. Он пытается поднять больную черепушку, но она не слушается, ведь по ощущениям её тяжесть перевалила за несколько тонн. Лава плещется с нестерпимым жаром и давит, давит, давит. Хочется разорвать себе виски. Через силу Никита открывает тяжелейшие, словно каменные веки и видит плывущие строчки отчётов. В кабинете как-то темно, поэтому и без того почти невидимые, утекающие от создания строчки, темнеют под лицом. Силой, сравнимой разве что с геркулесовой, юный оборотень наконец поднимает черноволосую головушку, за что и моментально платится: чернота теперь полностью закрывает взор, а мир вокруг скачет в бешеной пляске. Хрипло застонав и мельком подумав про темноту за окном, оборотень утыкается лбом в отчёты. В голове была бы блаженная пустота, если бы не ноющая боль, что упрямо давит, и словно бы сверлит черепную коробку изнутри. В нестерпимо нывшей голове, со скоростью улитки проносится образ Насти. Даже его Легостаев с трудом ловит, а когда осознает, не замечая ужасной боли, раскрывает веки и резко поднимает голову в сторону часов. От сия действия голова кружится с новой силой в водовороте мира и мир повторно темнеет. Никита упрямо промаргивается, преодолевая безмерно сильную дурноту и видит смутные очертания часов в темноте. Не видно вообще ничего. Стоп, он же оборотень, в темноте он должен хорошо видеть! И голова так болеть не должна... Поднимая ватную руку, Никита в который раз за этот бесконечный день трет переносицу, а потом и виски, давление на которые не уменьшилось ни на тонну. Наконец вспоминает про телефон, мирно лежащий в кармане и достает его. Включает. Телефон неприветливо светит в лицо ярким свечением, и то этого Легостаев на несколько секунд теряет зрение, и мир превращается в одно лишь яркое свечение. Когда оно отпускает юного оборотня, он первым делом смотрит на время. Без десяти семь. Твою ж мать... Сердце стучит в груди, так и норовя выпрыгнуть от волнения и разносит по крови адреналин. Оборотень подскакивает с места, перевернув стул и смотрит в не занавешенное окно. Там почти темнота, закат. Он вспоминает о том что сказал девушке, что скорее всего вернётся только к следующему дню и бешено скачущее сердце немного успокаивается. Взамен бешеному стуку под рёбрами с новой силой возвращается головная боль и стремительно темнеющий мир в пляске. В какой уже раз мир темнеет? Он опирается на стол с так и не дописанными отчётами, чтобы не упасть. Только сейчас Никита понимает насколько у него пересохло в горле и оглядывается, точно помня что в кабинете была кружка с вчерашним кофе. После недолгого оглядывания помещения юный оборотень замечает искомый объект и опираясь на стол, во избежание казусов, направляется к нему. Похлебав в целом сносный кофе, Никита, через преодоление немного убавившей свои обороты головной боли идёт дописывать отчёты. Через некоторое время они (наконец-то!) оказываются дописаны, а кофейный наркоман Никита идёт в сторону кофемашины под аккомпанемент снова усилившейся боли. На виски давит, давит, давит! Голова раскалывается на мелкие кусочки и держится в "целом" состоянии только на добром слове. За это время в горле начинает неприятно скребстись. Он раздражённо вздыхает – ещё и это! В конечном итоге (видимо чтобы его добить) внутренняя пантера, чувствуя скорое полнолуние, просится гулять по крышам. Пролетает мимолётная мысль – почему я не голоден? И правда, юноша не ел с обеда в воскресенье, но почему-то за прошедшее время не проголодался. От мыслей о еде начинает подташнивать. Это ещё странее – оборотень никогда не может отказаться от лишнего приема пищи, даже если недавно плотно поел. Не замечая, оборотень доходит до кабинета, по пути беря документы у Панкрата, выглядевшего как зомби и спящего на ходу. От размышлений его прервала новая порция бумажной работы, которой обычно занималась Таня. Он продолжил работать, подавляя желание лечь на бумаги и забыться крепким сном до скончания веков. Через несколько часов непрерывной бумажной работы к головной боли прибавляется гул в мозгу, который ужасно мешает сосредоточиться и является неприятным дополнением к давлению лавы. Пантера внутри скреблась, отчаянно желая выхода, поэтому он встал со стула и немного размягшись, попрыгал в форме между человеком и зверем. Как оборотень и ожидал, пантера быстро выдохлась – на это повлияла и его усталость, что переходила за границы тела, растекаясь по реальности вокруг, как протекшая ручка на листе бумаги. Зверь уснул внутри него. А с ним сломался и его внутренний стержень, держащий его в сознательном состоянии. Ватные ноги еле-еле держат разом ослабевшее тело, а глаза слипаются, не в силах выдерживать вид мира вокруг. Не известно каким чудом он доходит до стола и садиться на кресло, разом отключаясь. Когда Панкрат заходит, кузен уже спит, мирно и тихо посапывая. От того как он сладко спит, тоже хочется немного вздремнуть. Он улыбается спящему брату и убирает импровизированную подушку из документов из-под его головы. Находит в кабинете теплый плед и укрывает оборотня. Мимолётно потрогав лоб кузена, руководитель отдела Авангард, пугается его температуре и несколько обеспокоенно смотрит на спящего брата. Панкрат едет домой спать, хватит с него на сегодня.