Эсэмэски

«Сердце простить готово, Просто услышав слово — Слово лишь одно твоё: «Люблю!» © «Просто скажи», Ани Лорак

Андрей встаёт с дивана и подходит к ней. Останавливается буквально в нескольких шагах, не решаясь сократить последнее расстояние между ними, и внимательно всматривается в её шоколадные глаза. Катя права: нужно продолжать разговор. А для этого достаточно быть максимально откровенным. — Я рос, что называется, настоящим баловнем судьбы. Слепая любовь матери и строгая, но благородная сущность отца окружали меня с ранних лет. Я ни в чём не знал нужды: захотел новую игрушку — пожалуйста, появилось желание куда-то сходить или съездить — не вопрос, и так во всём. Но вместе с этим отец старался привить мне счёт по отношению к деньгам и то, что они не падают с неба, а зарабатываются тяжёлым и честным трудом. Возможно, именно поэтому я вырос не таким расточительным, а покупки осуществляю только по мере необходимости, не обращая внимания на свои мелкие прихоти. — Это ценное качество, — с улыбкой замечает девушка. — У отца был лучший друг: Юрий Воропаев. Они вместе прошли огонь, воду и медные трубы, поэтому для меня совершенно не удивительно, что они решили создать общий бизнес. Его дети (Сашка, Кристина и Кира) были частыми гостями в нашем доме, впрочем, как и я в их. Кристина была самой старшей, поэтому не особо интересовалась нашим обществом. Ей куда было интереснее изучать восточную философию, чем носиться с нами по двору. Мы с Сашкой постоянно соперничали между собой: сначала за игрушки, потом за главенство в играх, а теперь вот и за президентское кресло. Так было всегда, и тут уже ничего не попишешь. А Кира… — на секунду он замолкает, предаваясь воспоминаниям. — У Киры не было друзей по возрасту, поэтому от нечего делать она носилась вместе с нами. Куда мы — туда и она. Сашка её часто обижал, а я, наоборот, защищал. Мне было жаль её, но для Сашки она по-прежнему оставалась несмышлённой сестричкой, которая только путается под ногами. И со временем я стал играть исключительно с ней. — Ты правильно поступил. Я думаю, что в тот период она была тебе очень благодарна. — Наверное, — усмехается Андрей и продолжает: — Уже в старших классах я заметил, что не остаюсь без внимания прекрасного пола. Все девчонки в параллели каждый день писали мне пылкие открытки и приглашали на свидания. А в институте это только усугубилось. Они буквально вешались мне на шею, и я воспринимал это как должное. Плюс, там же в институте я познакомился с Ромкой. Весёлым, задорным и известным среди студентов обольстителем женских сердец. Мы как-то быстро нашли общий язык и стали закадычными друзьями. — А когда начался твой путь в «Зималетто»? — В компанию отца я первый раз пришёл ещё будучи совсем мальчишкой. Ходил по всем цехам и с восторженными глазами следил за производством. Для меня это было сродни магии. Я с удовольствием вдыхал запах швейных машинок и мечтал, что когда-нибудь тоже буду здесь работать. Собственно, после окончания института это произошло. Я работал на производстве, не покладая рук, и изучал «внутреннюю кухню» нашего модного дома. Но мне всегда хотелось большего: вывести компанию на новый уровень, улучшить модернизацию оборудования, да и много чего ещё. Я пробовал писать бизнес-планы, выдвигать какие-то идеи, но отец был настроен крайне скептически. А наше с Сашкой соперничество не прекращалось ни на миг. Он стремился доказать, что он во всём лучше меня, а я старался его обогнать, заскочить на вершину. Ударом было ещё то, что отец был всегда на его стороне, а меня считал легкомысленным и не готовым ко взрослой жизни. А потом Кира вернулась из Санкт-Петербурга после учёбы. Андрей замолкает, пытаясь подобрать слова. — Она была яркой, солнечной девушкой. Всем и каждому улыбалась, и никогда не грустила. Балетное училище закалило её характер, и теперь на все шутки Сашки в свой адрес она смотрела сквозь пальцы. Она манила меня своим теплом и светом. Впервые я разглядел в ней не маленькую девочку, с которой играл по детству, а красивую, обаятельную девушку. Но вот беда: она не обращала на меня ни малейшего внимания, а моё желание быть с ней возрастало. И тогда я написал под её окнами на асфальте признание в любви. Надеялся, что утром она выглянет в окно и всё поймёт. Но приехала поливальная машина и надпись стёрла, оставив только одно слово «Кира». И я был на седьмом небе от счастья, когда она сказала, что тоже меня любит. — Но что же изменилось? — тихо спрашивает Катя. — Если у вас было всё так хорошо, то зачем ты стал «гулять» от неё направо и налево? — Изменился я. Работа обязывала сотрудничать с моделями, и Кире это не нравилось. Она ревновала меня чуть ли не к каждому столбу. Постоянные истерики, звонки с целью узнать где я и с кем, шпионства за мной её подружек… Я не считаю себя ангелом во плоти и признаю, что, возможно, я и сам не раз давал ей повод усомниться в моей верности. Но за годы, проведённые в «Зималетто», у меня выработался определённый стиль общения с сотрудниками, в том числе и с моделями, и я не хотел что-либо менять. Мне нужна была свобода, а доверие Киры в тот момент уже пошатнулось. Я смертельно устал чувствовать себя виноватым в том, чего даже не делал, и в один прекрасный миг не выдержал. Переспал чисто по-пьяне с какой-то моделью, а потом, как говорится, пошло-поехало, — он тяжело вздыхает. — Моя влюблённость ушла, а Кира из доброй, улыбчивой девушки превратилась в ревнивую стерву. Я хотел разорвать эти отношения, так как они губили и её, и меня, но внезапно умерли Воропаевы-старшие. Автокатастрофа. Это был удар под дых. Отец разом лишился и лучшего друга, и компаньона по бизнесу, а Кристина, Сашка и Кира фактически остались без родителей. Больше всех, конечно, переживала Кира. Кристина была уже взрослой, и после этой трагедии мы её практически не видели. То она в Непале, то в Индии, то во Вьетнаме… Характер Сашки ужесточился, и он стал ещё более циничнее. А Кира… Кира долгое время приходила в себя. Ничего не ела, не пила, никуда не выходила, и мама взяла полную заботу о ней. А я понимал, что не могу оставить её в таком состоянии. Не могу бросить, когда она так нуждается во мне. Хоть у меня и не было уже чувств к ней, но мы продолжали быть вместе и даже строили планы на будущее. Но ведь на одной жалости к другому человеку невозможно построить нормальные, здоровые отношения, ведь так? Я стал чаще ходить по клубам вместе с Ромкой. Не обделённый женским вниманием, я всегда возвращался домой с очередной красоткой, а под утро возвращался к Кире. Конечно, она догадывалась обо всём, хотя прямых доказательств моей измены у неё не было. Она всегда принимала меня и прощала, словно боялась потерять. Наверное, так бы и текла наша жизнь, если бы отец не объявил об отставке с поста президента компании. Нужен был новый руководитель, а претендентов было всего два: я и Сашка. Я знал, что он хочет распродать компанию, а этого допустить было нельзя. Я горел «Зималетто», я жил этим и хотел, чтобы оно процветало. Но голоса акционеров были поровну распределены: мама и Ромка проголосуют за меня, а отец и Кристина — за Сашу. Оставался только один, решающий голос — Кирин. И тогда… тогда я решился. Я сделал ей предложение руки и сердца, и она с радостью согласилась. Это гарантировало, что компания будет в моих руках. Андрей тяжело вздыхает. Ему нелегко, однако Катя заслуживает знать правду. — Когда ты пришла к нам в фирму, я сразу же оценил твои ум и деловую хватку. Хоть Кира и пыталась мне подсунуть в качестве секретаря свою подругу Вику (опять-таки, чтобы шпионить за мной), я всё равно важные дела доверял именно тебе. Почему-то был уверен, что ты не подведёшь, не предашь и выполнишь мои поручения так, как надо. Мне было неимоверно легко и комфортно работать с тобой. Ты понимала меня с полуслова, всегда была рядом и приходила на помощь, когда это требовалось. Помнишь, как ты мне делала чай ромашковый, чтобы я успокоился? А как лавандовые подушечки предлагала? Я вот помню. Он счастливо улыбается. — Меня мама этому научила, — смущённо произносит девушка. — Но постепенно Малиновский стал вселять в меня неуверенность по поводу тебя. Он без умолку твердил, что этот «Николя́ Зорьки́н» может обвести тебя вокруг пальца и отобрать «Никамоду» вместе с «Зималетто». — Коля? — удивляется она. — Да у него даже мыслей таких не было! — Я знаю, мы с ним уже успели пообщаться, — нехотя отвечает Андрей, вспоминая их последнюю встречу возле дома Пушкарёвых. — Малиновский придумал целый план по твоему соблазнению, чтобы тем самым прочно привязать тебя ко мне. И я, как последний дурак, поддался на его уговоры. Ты никогда не была мне противна, нет. Наоборот, лучше человека, чем ты, я никогда не встречал. Но мне было так мерзко от осознания того, что я вынужден обманывать тебя — такую честную и преданную девушку. Мне было паршиво от самого себя. — Но, тем не менее, ты согласился играть в этом спектакле, — с грустью констатирует Катя. — Да, причём главную роль, как говорил Малиновский, — Андрей чувствует, как его сердце обливается кровью. Но нужно продолжать. Иначе кто он будет? — Страх потерять компанию оказался сильнее. Ничего, кроме омерзения к самому себе, я не испытывал. Мне было неловко совращать такую верную во всех делах девушку. Поэтому в первую нашу совместную ночь я напился, лишь бы заглушить звуки совести. Но то, что произошло потом… Вдох-выдох. Он нервно сжимает и разжимает пальцы, что не ускользает от внимания Кати. — Не волнуйся, — она ласково касается его щеки. — Я всё выслушаю и всё пойму. Говори так, как есть. Возможно, именно это и даёт ему смелости продолжить этот трудный разговор дальше. — Ты закрыла ладошками мне глаза и говорила, говорила… О том, что я не должен любить тебя только потому, что ты меня любишь, и о многом другом. Я всегда относился к тебе достаточно тепло, но в эту ночь… В эту ночь ты разделила мою жизнь на «до» и «после». Я никогда не думал, что меня можно любить просто за то, что я — это я. Не мешок с деньгами, не мальчик с обложки журнала, а просто как человека. То, что случилось той ночью — это невероятно. Я никогда прежде ничего такого не испытывал. И на следующее утро, когда Малиновский выпытывал из меня всю информацию, я обмолвился, что люблю тебя. Правда, не придал ещё тогда этому значения. А помнишь, когда мы в офисе появились вместе с Кирой? Я видел твои грустные глаза. Ведь накануне я сказал тебе, что поеду к себе домой, а не к Кире. И это так и было. Я действительно поехал сюда, в свою квартиру, но тут меня ждала Кира. Но ты меня ничем не упрекнула. Ни словом, ни взглядом. Я в первый раз в жизни ощутил потребность оправдаться, а ты подарила мне игрушечную ёлочку и пожелала хорошего Нового года. Это было так странно. — Я понимала, что не могу требовать от тебя большего. Кира — твоя невеста, а я кто? — в её словах слышится горечь. — После тебя я не смог прикоснуться ни к одной женщине. Чувствовал вину перед Кирой, но ничего у меня с ней не получалось. Это выглядело бы моим предательством по отношению к тебе. Со мной творилось необъятное, и я никак не мог понять, что именно. В Лондоне перед родителями приходилось разыгрывать счастливую семью, а на душе кошки скребли. Не хотелось ни этого Нового года, ни объятий Киры. Я желал оказаться поскорее в Москве и увидеть тебя. Даже сидя за праздничным столом, неустанно думал о тебе. Мол, а пришёл ли к вам Зорькин в гости? Что вкусного наготовила твоя мама? А какие байки рассказывает Валерий Сергеевич? — Приходи на следующий Новый год к нам, и узнаешь, — пожимает плечами Катя, еле сдерживая улыбку. — Ты меня приглашаешь? Тогда обязательно приду, — смеётся Андрей. Однако необходимость продолжить монолог берёт вверх. — Потом случилась наша вторая ночь. Я ощущал, что больше не могу без тебя. Ты мне нужна, как кислород. Я не мог остановиться в бесконечных поцелуях и ласках. А твоя история про Дениса… Мне ни разу не приходило в голову спрашивать у других девушек об их первом мужчине. Даже у Киры. А здесь я не смог удержаться. Почему-то мне стало не всё равно, кто у тебя был до меня и хранишь ли ты воспоминания об этом человеке. Но твой рассказ вывернул мою душу наизнанку. Я ощущал себя последним подонком, ведь, по сути, поступал точно так же. Был план по соблазнению, только ставка более крупная. Я боялся, что если ты узнаешь всё, то это тебя убьёт. Я чувствовал, как несу ответственность за тебя и за наши отношения. Ты вростала в меня всё сильнее с каждым днём, и с этим ничего поделать было нельзя. Мой прежний мир рушился кирпичик за кирпичиком. А затем, — снова вдох-выдох. Тяжело, но надо, — случился этот дурацкий пакет с инструкцией. Я видел твои изменения в поведении, но никак не мог сложить дважды два. Я не хотел верить в то, что ты узнала правду. Я соблюдал эту злосчастную инструкцию только потому, что у меня не было опыта ухаживания за девушками. Я не знал, что они любят, и как мужчинам следует проявлять свои чувства. Они сами всегда на меня вешались, но с тобой было всё иначе. Каждый наш разговор заканчивался крайне неожиданно, и я ничего не мог с этим поделать. Я следил за вами с Колей, страшно ревновал тебя к нему и, как ты помнишь, даже подрался с ним. Я пытался достучаться до тебя, понять, что происходит, то ты всячески давала мне отпор. Снова и снова я натыкался на стену твоего безразличия и от этого всё больше сгорал изнутри. Мне отчаянно хотелось твоего тепла, ласки, нежности и всего того, что ты мне дарила в наши совместные ночи. Я был готов на самые безумные поступки. Караулил тебя у подъезда, прижимал к стенке у «Лиссабона» и страстно целовал, желая ещё раз насладиться вкусом твоих губ. И мне было совершенно плевать, что нас может кто-то увидеть. Он смотрит ей прямо в глаза. — В тот вечер перед советом директоров я не хотел тебя никуда отпускать. Ты целовалась со мной и в то же время будто прощалась. Все твои движения и ласки были насквозь пропитаны какой-то болью, но я упорно не желал ничего замечать. Считал, что ты просто устала, замоталась, ведь столько дел на твои хрупкие плечи рухнуло. Я знаю, что из меня никакой, абсолютно, руководитель, иначе бы я так с тобой, как с подчинённой, не поступал. Но без тебя мне невозможно было справиться. Ты — профессионал своего дела, и твоя помощь для меня была незаменима. В тот вечер, когда ты ушла, я сам себе, наконец, признался, что действительно тебя люблю. После совета я хотел разорвать помолвку с Кирой и рассказать отцу о реальных делах «Зималетто». Я не представлял уже своей жизни без тебя. А на следующий день, сидя в кабинете Малиновского, я и ему об этом сказал. Мы говорили с ним о том, что неплохо бы нам с тобой уехать куда-нибудь. Я бы с радостью так и поступил, ведь мне хотелось уберечь тебя от всех нападок акционеров. Но Ромка меня не понял. — Я не знала этого, — обескураженно шепчет Катя. — Я подумала, что вы хотите меня отправить куда подальше, чтобы я не мозолила глаза. — Нет, Катюш, всё не так, — усмехается Андрей и продолжает: — Когда ты ушла, то все мои дни превратились в ад. Я множество раз ездил к твоему дому и ждал. Ждал твоего возвращения. Твои родители ничего мне не говорили, а Колька смотрел с нескрываемой ненавистью. И это было невыносимо. Я безбожно пил, а потом дрался с кем не попадя, лишь бы заглушить внутреннюю боль. Я словно бы наказывал себя за то, что сотворил с тобой. И после очередной драки Кира приехала меня забирать. Ей кто-то позвонил из посетителей бара, в котором я пил. На мне не было живого места, но она заботливо обработала все мои раны. И тогда мы с ней окончательно расстались. Я понял, что не могу находиться с женщиной из жалости. И даже пост президента компании меня рядом с ней не удержит. — Почему? Такой по-детски наивный вопрос, но почему-то Андрею он кажется самым главным. — Потому что полюбил тебя, Катя. Всем сердцем и душой. И сегодня, — становится нечем дышать, однако он продолжает говорить, чувствуя, что по-другому просто не может, — когда ты летела в том самолёте, я очень боялся тебя потерять, как никогда. Боялся увидеть тебя мёртвой или раненой. Боялся, что больше никогда к тебе не прикоснусь и не скажу, насколько сильна моя любовь к тебе. А в глубине души ощущал, что если тебя не станет, то и мне незачем жить. Ведь без тебя ничто не имеет смысла.