Baila conmigo

Кому: [email protected] Уважаемый сеньор Мадригаль! Направляем ответ по вашему запросу. *Вложение* [ Вероятность отцовства равна 0% ] Спасибо за то, что воспользовались услугами нашей лаборатории!

***

Сегодня он собирался как следует напиться. Даже не так. Надраться в хлам. Те долгие недели, пока он ждал результатов анализа, держали его в таком напряжении, что срочно нужно было его сбросить. Едва получив ответ, Бруно потерял над собой всякий контроль, отменил последние уроки и приперся в бар прямо посреди дня. Он никогда себе этого не позволял раньше, но сейчас его просто трясло.  Да, может быть он поступил не слишком правильно — тайком попросил в лаборатории взять и тест ДНК вместе с теми генетическими тестами, что пришли ему в голову. Но мысль о том, что все-таки не он отец того ребенка, жгла его раскаленным железом с того момента, как Мария сообщила ему “благую весть”. По крайней мере тогда ему ужасно хотелось верить, что все это — страшный сон. И вот он, наконец, проснулся. Барменша Лаура смотрела на него с подозрением. Нет, он не впервые приходил сюда (например, совсем недавно с Мирабель…), но впервые — посреди рабочего дня. Да еще и назаказывал столько, что явно не планировал выходить отсюда на своих двоих. Начал он с трех стопок агуардиенте подряд.  Никакого повышения градуса. Только вниз, только в бездну, до тошноты и дикого похмелья. Бруно отчаянно запутался и надеялся, что алкоголь чудесным образом расставит все по своим местам. Вся эта история казалась абсурдной с самого начала. Они с Марией расстались уже пару-тройку месяцев назад, прежде, чем она снова ворвалась в его жизнь со своим разящим запахом духов. Хотя, если признаться честно, она и не уходила. Разрыв был для нее тяжелым, ведь инициатором был сам Бруно, банально уставший от бессмысленных отношений. И Мария не упускала возможности напоминать о себе случайными сообщениями, звонками, постами в соцсетях “о нем” и “для него”. У Бруно рука не поднималась заблокировать бывшую подружку — все-таки столько лет были вместе. Поэтому он терпеливо игнорировал ее месседжи, и лишь изредка отвечал на звонки. И угораздило же его тогда взять трубку… Когда Мария заявилась в школу, в обход его просьб и предостережений — Бруно потерял всякую надежду. Это было удушающе несправедливо — принуждать его к браку. Но как честный человек он, конечно, не мог поступить иначе. Будущий ребенок ведь не виноват. Не виноват был и второй ребенок, уже пересекающий границу взросления и увлекающий за собой в мир грез и свободы.  Конечно, Мирабель… Первое время он пытался сопротивляться своим чувствам, но после той проклятой дискотеки понял, что это бессмысленно. Да и если честно — ему совсем не хотелось бороться с собой. Ведь должен же он, в конце концов, почувствовать себя свободным?  Молодость прошла в бестолковом пьяном угаре, гитарных ритмах, прогулках до утра. И не сказать, что он в этом был до конца свободен. Если можно считать таковым временем перерывы между попойками, случайными отношениями, обязательствами перед властной матерью.  Идя против  системы, ты одновременно не скован ничем и каждый день борешься за право голоса, борешься с обстоятельствами и чужими мнениями.  Бруно пытался усидеть на двух стульях. Он играл в любительском театре, охватывая роли от пиратов и героев-любовников до неуверенных в себе дядюшек, которые увлечены крысами. И в то же время исправно посещал педагогический, чтобы мать перестала капать ему на мозги своим “надо найти нормальную профессию”.  Ему удавалось вести “двойную жизнь”. Но в душе ворочалась легкая тоска. Ему безумно нравилось выходить на сцену, но и пойти против матери, которая манипулировала памятью отца, было не так просто. Поэтому все свои шалости Бруно делал тайно, прячась по углам, как крыса.  Придя в школу по наущению все той же матери (и как, черт возьми, “удачно” Миранда Мендес ушла в третий декрет), Бруно не рассчитывал ни на какие радости. Просто выполнял свою работу (театр не прошел даром — выйди хоть при смерти, но сделай), но от нежелания обучать участилась его тяга к табаку. Впрочем потом он “распробовал” свое назначение, это было интересно — вкладывать что-то в юные головы и видеть, как загораются их глаза. И даже тут он умудрялся проявлять свой протест матери — отклонялся от программы, как маятник, при этом показывая вполне удовлетворительные результаты посещаемости и успеваемости.  Однажды ему на глаза попалось эссе “О магии в каждом из нас”. Ученица с поэтичной фамилией Примавера рассуждала о том, какое волшебство таится в тех, кого она знает: например, мама могла бы печь исцеляющие буньюэлос, а кузен — превращаться в разных людей. В конце она задавала философский вопрос: “А какая магия таится в вас?” Бруно сделал две вещи. Задумался над вопросом и обратил внимание на девушку. У нее оказались очаровательные пружинистые кудряшки и большие карие глаза с неповторимым выражением наивности и решимости одновременно. Это то, что он заметил первым, после красоты ее мыслей. С тех пор он едва ли не каждый урок украдкой поглядывал на нее, выкуривая сигарету за сигаретой, подмечал только ему заметные детали: как у правого уха неизменно закручивается локон волос — всегда в одну сторону, какой бы ни была прическа. Как девушка утыкается колпачком ручки в лоб, размышляя над очередной темой эссе (на гладкой коже всегда оставался еле заметный кругляшок). Как ученица склоняется над тетрадью, заполняя листы аккуратным почерком, и как потом поправляет очки, берясь указательным и большим пальцем за мостик на переносице. Наблюдение казалось естественным и нормальным. На его глазах Примавера потихоньку взрослела, менялась. С середины прошлого года, когда его занесло в школу, она чуточку подросла, стала время от времени носить линзы и юбки покороче. Не то, чтобы Бруно имел привычку заглядываться на школьниц — принципы у него все-таки были. Но, однако ж, не мог не смотреть именно на Мирабель с ее расцветающей красотой. И черт его дернул тогда пригласить девушку на танец. А потом снова, и снова, и снова… Каждый раз, когда Мирабель оказывалась в его объятиях, он обещал себе, что это в последний раз. Чувствуя пушистость волос и ощущая едва уловимый, как крыло бабочки, аромат, он надеялся, что все повторится.  Чувства выжигали его изнутри, запутывали все еще больше и в то же время давали кристальную ясность. Бруно почти всегда помнил, что Примавера — его ученица. Но, оказываясь с ней наедине, предпочитал об этом забывать. Ему действительно хотелось остаться с ней навсегда. О, если бы он был повелителем времени! Тогда бы он, не задумываясь, продлевал каждый их танец и каждую встречу. Чтобы ощущать счастье, щекочущее в груди. Бруно отстранялся от Мирабель и замечал ее тоскующий взгляд. Убеждал себя, что все — ошибка и знал, что лжет. Все было правдой и более того, о ужас, девушка была ему необходима. Как сигареты, разделенные на двоих. Балансируя на грани зависимости и обожания, Бруно умудрялся оставаться в рамках приличия. Ну, кроме тех моментов, когда оголенные плечи оказывались перед его взором, а карие глаза сияли счастливым светом напротив. Тогда он почти слышал, как в глубине души трещат недавно залатанные стены самообладания. И, казалось бы, ему бы обрадоваться беременности Марии, ведь все вмиг стало ясно — он будет отцом. Не нужно будет метаться, выкуривать по две пачки в день, воскрешать в памяти и снова разрушать образ юной ученицы, от которой волнами исходил интерес и флер влюбленности. Все должно было встать на свои места, устаканиться и прийти в общепринятую норму. Вместо этого в ужас пришел Бруно. Грудную клетку будто сковали тиски. Он почти боялся вдохнуть, пока Мария щебетала об их ребенке.  Мечтательная легкость, которой наполняла воздух Мирабель, была смыта мощным потоком реальности. Бруно допускал, что просто не хочет взрослеть, но с тоской думал о том, что ребенок скорее всего вырастет в не-любви. Он понимал, что Мария просто хочет его вернуть, а также и то, что скорее всего не сможет до конца принять сына или дочь (кто бы у них не родился). Это не то, чего он хотел.  Он словно угодил в свою персональную тюрьму. Не мог поступить иначе и сбежать. И никак не мог смириться с переменами. Его не воодушевили ни снимки УЗИ, ни сообщения Марии с выбором имен, ни ее мечты об их счастливой семейной жизни.  Бруно как мог оттягивал момент предложения руки и сердца, потому что рука была занята сигаретой, а сердце — Мирабель. Не спешил он и делиться “радостью” с матерью (благо Мария ей и прежде не очень нравилась, так что он был спокоен, что девушка не пойдет на контакт с Альмой сама).  Измученный тревогами мозг искал пути отхода, и наконец придумал. Что может быть точнее, чем тест ДНК? Если судьбе будет угодно — он смирится со своим положением, но если все-таки есть призрачный шанс, что отец ребенка не Бруно — он бросит Марию раз и навсегда. И вот перед ним лежит этот кристально-белый лист, и буквы скачут от количества выпитого. Но он прочел письмо, а потом распечатал, чтобы раз за разом убеждаться, что ему не показалось, что он действительно свободен, и что жизнь может продолжаться. Вероятно, он никогда не будет вместе с Мирабель, но хотя бы не станет мужем Марии. Он пил. Пытался заглушить несбыточные надежды, свои странные чувства, усталость. Хотел смыть с себя неопределенность, но только больше путался.  — Линда, ещ-ще… — Бруно едва смог поднять пальцы, когда расплывающаяся барменша возникла перед глазами.  — Слушай, может хватит? — Лаура оперлась на барную стойку по ту сторону, распространяя удушливый запах сладких духов. Напротив показалась ложбинка между грудей. Бруно скривился и отвернулся. Бесит.  На экране небольшого телевизора девушка, так похожая на кудрявую Мирабель, танцевала, стряхивая напряжение. Знакомые нотки вплыли в уши. Так и хочется взять и хорошенько встряхнуть тебя за плечи, Чтобы ты выкинула это из головы. Мне кажется, я слишком все запустил, Но ты выкинь это из головы. Интересно, Примавера хотя бы пытается выкинуть его из головы? Забыть? Она должна, иначе ей будет сложно стать счастливой. — Держи. Но последняя, — перед носом возникла рюмка, остро пахнущая лаймом. — Сомневаюсь, — ворчливо отозвался Бруно. Непослушные пальцы пытались ухватиться за гладкое стекло.  На плечо легла теплая рука.  Едва заметный цветочный аромат окутал его с головой.

***

— Не нервничай, ок? Он взрослый человек, что ты так переживаешь? — Не знаю, — честно призналась Мирабель, идя рядом с кузеном. — Но спасибо, что ты со мной. Камило кивнул и взял ее за руку.  Благодарность в груди перекрещивалась с тревогой. Когда Мирабель в окно второго этажа увидела, как сеньор Бруно садится в Импалу, поняла — что-то не так. Он выглядел как-то иначе. Может, слишком нервно дернул ручку двери, может, слишком сильно ее захлопнул, что было слышно даже в школе. А потом ей встретился Марко и слегка удивленно поделился, что у его класса отменили литературу, и у младших тоже. Так что, еще на седьмом уроке истории Мирабель попросила Камило пойти с ней… — … поискать сеньора Бруно? Ты серьезно? — primo вскинул брови.  Мирабель неловко улыбнулась и вскоре отвела взгляд. Пальцы сами начали ковырять друг друга. — Ладно, — на руки легла широкая ладонь. — Но ты хотя бы знаешь, куда он уехал?  Все также не глядя, Мирабель пожала плечом. Все, что она знает — Бруно был в своем зеленом костюме и сел в свою черную Импалу шестьдесят седьмого. Это было весьма глупо и безнадежно. Мирабель ясно осознавала бессмысленность поисков, но ей хотелось предпринимать хоть любые действия, чтобы не терять контроль. Впрочем, она уже его потеряла. А также свое сердце, надежду и уверенность. После дня рождения ей очень хотелось думать, что между ними с сеньором Бруно что-то изменилось. Он просил у нее время. Она была согласна его дать. Но разве это было гарантом чувств? На смену желания проживать безответную любовь пришла вполне понятная жажда взаимности. Мирабель устала от неопределенности. Да-да, нет-нет. Ей бы хватило одного короткого ответа, чтобы отстраниться. Или поверить в чудеса.  Однако, все было запутано. То сеньор Бруно не спускал с нее глаз на уроках, то — сидел, погруженный в свои мысли. Мирабель больше не видела в школе той красивой женщины, но безуспешно боролась с предчувствием, что все — из-за нее. Страх окончательно потерять сеньора Бруно плескался в душе, сжимая горло. Мирабель не хотела ему верить. Наверное, они с Камило так и болтались бы по улицам до темноты, если бы вскоре (вот удача!) брату не позвонила Лаура.  — Ты не поверишь, но сеньор Бруно в том баре, куда мы ходили, — мрачно ответила на немой вопрос Камило. — Один? — сердце пропустило удар в ожидании ответа. — Один. Только пьяный в стельку. Мирабель никогда не думала, что ей придется увидеть его таким. В ее голове непогрешимый сеньор Бруно Мадригаль имел только одну вредную привычку — дымить, как паровоз. В страхе и волнении она, тем не менее, ускоряла шаг, чтобы как можно быстрее добраться и развязать узел в груди, который мешал свободно дышать. Она почти влетела в бар — не такой полутемный, все-таки было не больше четырех часов — и сразу заметила его. Сгорбившись, сеньор Мадригаль сидел за стойкой, широко расставив ноги, как будто пытался удержаться на табуретке. По ту сторону стояла Лаура, неодобрительно глядя. Сама не заметив как, Мирабель отпустила руку Камило и решительно пошла к Бруно. Даже если он не в порядке, она сможет ему помочь. Ведь сможет? Глубоко вздохнув, она положила ладонь на его плечо.  — М-м-м? — удивленно промычал сеньор Бруно, не в состоянии повернуться. — Это я, сеньор Мадригаль, — как можно спокойнее произнесла Мирабель. — Как вы?  — П-лохо… — со стуком опустилась на стойку рюмка с чем-то зеленым. Перед Бруно лежал какой-то документ. — Можно я вам помогу? 

***

Эта настойчивая девчонка хотела ему помочь. Спасти. Заслуживает ли он спасения?  Бруно злился. На свою слабость. На свои неправильные чувства. На свой страх облажаться и прожить жизнь не так, как хочется. На то, что теперь свободен, но плохо представляет, что делать с этой свободой. На то, что его безумно тянет к этой девчонке, которая трогает его за плечо и что-то мягко говорит. На то, как ему действительно становится спокойнее от ее присутствия. Мирабель помогает ему сползти с качнувшейся табуретки. Он сгребает со стойки распечатку с ответом лаборатории, чуть не задев рюмку, сминает лист и с третьей попытки запихивает его во внутренний карман. Слушает голос Мирабель. Остатки разума велят ему не виснуть на ученице, и Бруно держится за стены, потому что мир вращается и кажется хочет окончательно его засосать в черную дыру. Они почти доходят до мужского туалета, когда в груди взрывается что-то. Навязчивые мысли открывают рот, и Бруно вдруг хватает Мирабель за плечи. И трясет, трясет, трясет… — Чт-то ты д-делаешь? З-зачем ты т-так… —- он слышит, что заикается, и еще пока понимает, что может ляпнуть лишнего, но не может остановиться. Или не хочет. — Ты же вид-дишь, как нужна-а… — он жмурится. Под веками что-то мешает. Мокро.  Мирабель смотрит, не перебивая. За стеклами очков, как два камешка, сияют глаза. Ноги подгибаются сами. Мирабель придерживает его, и когда Бруно сползает на колени, смотрит сверху вниз. Тихий голос проникает прямо в мозг. — Все будет хорошо, Бруно. Все будет хорошо. Лампа на потолке скрывает часть ее лица, а над волосами сияет яркий нимб света. Бруно плачет. И наконец-то чувствует себя свободным. Секреты, что я хранил в своем сердце, Спрятать тяжелее, чем я думал. Может, я просто хочу быть твоим, Я хочу быть твоим.