Разгадай меня

      В кабинете витала удушающая атмосфера, густая и липкая. Воздух вокруг Сукуны был пропитан едким, но дорогим ароматом табака, запахом новенькой мебели из красного дерева и горечью чужого пота, который незаметно, но неотвратимо заполнил каждую щель этого пространства. Рёмен сморщился: мужчины, стоявшие перед ним, выглядели потрёпанными, были покрыты дорожной пылью, и от них разило всем тем, что он глубоко ненавидел.        Нет, не разило. Воняло так, словно Сукуна находился в самой глубине канализации и был по уши в дерьме.        Ему хотелось раскрошить им головы голыми руками, пока внутри кипел гнев, вышвырнуть их из своего кабинета и открыть окна, чтобы прогнать вонь — противную и кислую, которая раздражала его нос и нутро. Он мысленно сравнил их с вонючими крысами: их обязанности и бестолковые рожи слишком идеально подходили под данное прозвище. Настолько, что это вызвало у него глухой смешок.       Остальные напряглись, опасливо наблюдая за его поведением. Все знали, что Сукуна смеялся не от превосходного чувства юмора или способности видеть хорошее даже в самом плохом — этого навыка у него никогда и не было.        Рёмен был живым воплощением власти в её самом ужасном проявлении: до дрожащих коленей, до ощутимого ритма сердца, который отдавался неприятным эхом в ушах.        Глухая злость разгорелась в груди, когда хмурый взгляд Сукуны невольно упал на кусочек глянцевой бумаги, запрятанный среди документов. Эта старая фотография, что хранилась у него уже почти десять лет, являлась единственной зацепкой. Мальчишка, изображённый на снимке, был точной копией того самого мужчины, чья тень по-прежнему преследовала Сукуну, словно издевательски насмехаясь над ним.        — Зенин, — прошипел он, стиснув зубы.        Даже его фамилия на языке ощущалась как-то неправильно, словно он попробовал на вкус нечто дерьмово-отвратительное.        Недовольно прорычав, Рёмен откинулся на спинку кресла, постукивая грубыми пальцами по поверхности ровного стола. Он коротко кивнул Ураумэ, молча приказывая показать фотографию присутствующим.       — Мне нужен этот паршивец.        Его хриплый голос проник под кожу ядовитыми змеями и заставил горячую кровь внезапно застыть. Мужчины в кабинете сжались сильнее, их органы затрепетали, когда пронзительный взгляд их главы обратился к ним. Каждый отчаянно молился у себя в голове и слёзно просил высшие силы помочь избежать его неудержимого гнева. Небеса оказались благосклонны: Рёмен просто проверял, насколько его слова добрались до черепушек «безмозглых придурков», как сам нарекал их.        — Живым, — уточнил он тише, но его приказ услышал каждый. — Методы не важны, мне нужен результат.

────୨ৎ────

      Послеобеденное время было самым тяжёлым. После плотной трапезы хотелось спать, закутаться в одеяло и просто отдохнуть: работа безжалостно высасывала не только физические, но и моральные силы, которых у Юмико осталось не так уж и много. Она держалась только благодаря пятой чашке кофе, но и он уже отказывался помогать: глаза слипались, когда Хаякава без особого интереса наблюдала за полупрозрачными занавесками, плавно трепетавшими от тёплого ветра. Она невольно сравнила их с лёгкими крыльями птиц, которые в полёте двигались так же плавно. Затем, почему-то, представила самолёт, море, пляж и себя с каким-нибудь алкогольным коктейлем. Куба либре, апероль шприц, лонг айленд… Кажется, мысли об отпуске стали преследовать её чересчур часто.              Вдруг несильный, но ощутимый удар в голову резко вернул её в реальность.              Нет, никакого отпуска в ближайшее время ей точно не видать.              Приложив пальцы к месту ушиба, она растерянно посмотрела вниз. Тетрадь, которая попала ей точно в лоб острым концом, уже лежала на полу.              — Извиняй, сенсей!       Извиняй?              Юмико недовольно нахмурилась от фамильярности и встала со стула, оглядывая класс. Дети орали, бесились, их голоса сливались в хаотичный шум — найти дерзкого нарушителя не представлялось возможным. Раздражение росло.              Она снова корила себя за то, что согласилась взять под руководство самый проблемный класс, который был полон детей из неблагополучных семей. Теперь Хаякава понимала, почему ей, такой молодой и неопытной, поручили весь этот хаос: никто не хотел брать ответственность, прекрасно осознавая степень катастрофы. И тут появилась она — Юмико, полная сил, энергии и желанием передать знания.        Однако Хаякава даже представить не могла, что сгорит как спичка.              Весь энтузиазм, подобно утреннему туману, рассеялся спустя два месяца после начала работы. Другие учителя даже делали втайне ставки, гадая, как долго Юмико продержится, прежде чем уволится и сбежит. Но Хаякава, стиснув челюсти, всё ещё терпела. Её гордость не позволяла сдаться и махнуть рукой на всё. Она хотела доказать всем, в первую очередь самой себе, что ей действительно было по силам сделать из кучки сброда нормальных людей. Проблема была лишь в том, что подход к ним Юмико до сих пор не нашла.              Сегодня пришлось громко рявкнуть, чтобы перекричать гул, хлопнуть этой несчастной тетрадью по столу и выставить себя в дурном свете. Несмотря на не лучший способ, дисциплина неожиданно была восстановлена: класс мгновенно затих и расселся по местам. Она с облегчением выдохнула, но задумалась. Неужели нужно было каждый раз вот так надрывать голос?              Тишина продлилась недолго. Как только Юмико заговорила на важную тему, касающуюся внеучебного времени, лица учеников стали скучающими и отстранёнными. Кто-то смотрел в окно, кто-то намеренно громко зевал, а некоторые уже снова шептались — удержать их внимание оказалось непосильной задачей.       Хаякава видела, что им было откровенно плевать, но совесть не позволила отпустить детей домой без напутствий. Её голос звучал почти умоляюще, как будто каждый раз, повторяя одно и то же, она надеялась, что именно в этот раз её услышат. Она попросила их быть осторожнее, не гулять по улицам допоздна и не доверять сомнительным личностям — банально до тошноты, но крайне необходимо в их случае. Последние месяцы район был окутан тревожными слухами: неизвестные личности вылавливали учеников после школы, чтобы предложить им поработать и получить баснословные суммы. В результате дети бесследно пропадали, родители истерично плакали в полицейских участках, но сотрудники лишь разводили руками — бездействовали, будто бы намеренно не замечая растущей проблемы.              — Прошу вас, помните, что зачастую лёгкие пути ведут к тяжёлым последствиям, — с надеждой повторила она, пытаясь установить с кем-нибудь зрительный контакт, привлечь хоть чьё-то внимание.              Её предупреждения терялись в воздухе, не оставляя следа. Ученики отмахнулись от неё, продолжили разговаривать и тихо хихикали, не воспринимая молодую учительницу всерьёз. Для них её авторитет был не больше, чем мел, который она сжимала в своей руке. Юмико смотрела на них с нарастающим беспокойством, её тонкие брови сошлись у переносицы от досады, но она прекрасно понимала: кричать всё-таки было бесполезно, как и сердиться. Они просто не слышали её.              Все эти дети выросли в мире криков, гнева и обид, и Хаякава не желала добавлять ещё больше унижения в их нелёгкие жизни. Ей хотелось, чтобы они чувствовали себя комфортно и безопасно рядом с ней, но ощущение собственного бессилия нарастало сильнее.              «Злиться нельзя, — напомнила она самой себе в очередной раз. — Нужно донести свою мысль по-другому».              Только по-другому тоже не получилось. Такая нелепица вышла: самые неуправляемые дети и хреновый учитель.              Её дело — просто предупредить, разве не так? Что будет происходить за пределами школы было вне её ответственности, но почему она чувствовала себя такой виноватой? У неё что, был какой-то синдром спасателя? С чего вдруг вообще решила, что им всем нужна её помощь?              Потому что помощь, кажется, была нужна только ей.              Юмико молча поджала губы, отпуская всех по домам. Тишина окутала пустой класс, когда оставшийся дежурный тоже скрылся за дверью. Она осталась одна среди пустых парт, с чувством бессилия и тяжестью невидимого груза на плечах. Это был очередной провал.              Труд Хаякавы никто не замечал, но она отчего-то всё равно каждый день оставалась в своей небольшой учительской допоздна. Готовила материал на следующий день, перечитывала учебники, вырезала какие-то интересные, как ей казалось, иллюстрации и рисунки, готовила презентации, а потом… Потом она просто опустила руки, задаваясь вопросом: зачем всё это, если никто и никогда не ценил её старания?              Ей снова хотелось кофе, чтобы немного взбодриться. А лучше виски с колой, но в автомате на первом этаже был только спрайт — она скривилась, делая слишком большой глоток. Горло саднило от ледяного напитка, холод молниеносно проник внутрь, не принося желанного облегчения, а голову разрывало от недосыпа и усталости. Откровенно — заебалась, но виду не подавала. Разве кому-то было дело до неё?              Даже Кайто перестал звонить.              Она раздражённо простонала, прикладывая лоб к холодной стене. Зачем вообще вспомнила об этом придурке? Лучше бы думала о том, как детей направить на путь истинный, а не размышлять о болезненном прошлом.              — Какие-то проблемы?!              Хаякава вздрогнула, выпрямляясь, и навострила уши. Искренне сейчас надеялась, что ей просто показалось: возможно, появились какие-нибудь слуховые галлюцинации от недосыпа…              — Не лезь не в своё дело, придурок!              Нет, это были всё-таки не галлюцинации.              Звуки с улицы заставили её сердце замереть, а затем бешено нарастить темп. Голоса подростков, громкие и резкие, никогда не предвещали ничего хорошего — это она знала лучше всех.              — Ну, давай, чё, нападай!              Подбежав к окну, она нараспашку открыла его, замечая накалившуюся обстановку между парнями. Её взбесило, что это происходило именно во дворе школы, а не где-то за её пределами: похоже, ей опять придётся выслушивать от директора нравоучения и созерцать его противную поросячью морду, пока он будет самодовольно отчитывать её. Ну, просто прекрасно.              — Фушигуро! — пришлось снова надорвать осипший голос, когда она заметила знакомую фигуру среди остальных. Мегуми в очередной раз ввязался в драку, а у Юмико сердце ушло в пятки, когда она поняла: четверо на одного. — Прекратите немедленно! Вы все!              У неё вскипела кровь от гнева, когда её намеренно проигнорировали. Даже не боялись, наплевав на все предупреждения.              — Паршивцы! — злостно прошипела она, срываясь с места. — Мелкие мерзавцы!               Бежать на тонких каблуках было практически невозможно. Юмико не раз прокляла себя за выбор такой неудобной обуви, второпях спускаясь по крутой лестнице. Знала ведь, что Мегуми был той ещё занозой в её заднице. Чёртов любитель самосуда и справедливости. Сколько бы она ни вела с ним беседы, всё было бесполезно: никого не слушал, жил в каком-то своём мире.              А этот его взгляд? Юмико каждый раз покрывалась мурашками, когда он смотрел на неё своими пронзительными глубокими глазами. Создавалось ощущение, будто перед ней находился человек, который слишком много видел и слишком много знал для своего возраста. Ему было лишь пятнадцать, но рядом с ним именно Хаякава чувствовала себя глупым подростком. На все её нравоучения, он всегда отвечал одно и то же:              — Простите, сенсей. Больше этого не повторится.              Но это повторялось, снова и снова.              Юмико рассвирепела: он должен был быть ей благодарен за то, что она каждый раз прикрывала его перед директором и родителями других учеников. А получала взамен что? Очередную драку, словно больную и неожиданную пощёчину.              Она не могла объяснить даже самой себе, почему так яростно защищала этого мальчишку. В её мыслях Фушигуро не вписывался в привычный всем образ хулигана, и даже его внешность создавала впечатление спокойного и уравновешенного парня. Так какого чёрта произошёл сбой в системе? Где она ошиблась?              Мегуми не просто вступал в драки ради удовольствия и не ради какой-то дешёвой демонстрации своей силы. Он устанавливал в школе порядок, оберегая слабых и беззащитных от тех, кто по-настоящему наслаждался унижением других. Но его методы вызывали у Юмико неподдельный ужас, и она искренне не понимала, откуда у него взялась эта холодная жестокость, эта ледяная решимость, с которой он раздавал удары. Потому что бил Фушигуро так, словно хотел вытравить из мира всю несправедливость.              Каждый идиот в школе знал, что у Мегуми кулак тяжёлый и удар он держит отлично. Даже те, кто никогда не сталкивался с ним напрямую. Однако больнее всего было, когда он бил ладонью в челюсть, обеспечивая противнику одним точным и сильным ударом гарантированный ушиб и визит к травматологу.              Он делал всё правильно. Делал так, как учил его Годжо.              — Придурки.              Фушигуро скучающе размял шею, равнодушно осматривая избитых парней. Вокруг доносились приглушённые стоны и болезненные вздохи. Он нахмурился: кажется, в этот раз немного перестарался.               Уже намереваясь покинуть задний двор, Мегуми замер, услышав разъярённый возглас позади себя. Обернувшись, парень тут же уклонился от удара и отступил в сторону, хватая хулигана за воротник помятой рубашки.              За попытку нападения со спины нужно было наказывать.              Замахнувшись для очередного удара, Мегуми внезапно почувствовал, как локоть с глухим стуком столкнулся с чем-то твёрдым.              Точнее, с кем-то.              Позади него раздался приглушённый женский вскрик, а потом — звук падения на землю. Сердце начало стучать быстрее, и Мегуми резко обернулся, расширяя глаза. Перед ним, в траве, раскинувшись на газоне, лежала Хаякава-сенсей. Этот образ так резко выбивался из привычной картины, что всё вокруг словно замерло. Даже ребята, которые ещё минуту назад пытались отползти от его ударов, затихли, едва осознавая, что только что произошло.              Нос учительницы, кажется, был разбит — кровь тонкой струйкой стекала по её растерянному лицу, капая на идеально выглаженную белую рубашку. В глазах Мегуми мелькнула тень сожаления, но лишь на миг. Слишком большой размах, слишком острый локоть — и вот она, стоявшая тут, оказалась под ударом. Сама была виновата, разве нет? Кто вообще её просил лезть?       Прав был Годжо: женщина — верный предвестник беды.              — Фушигуро! — зарычала Хаякава, поднимаясь с земли. В глазах скопились слёзы от неприятного ощущения в носу. Её лодыжка ныла от неудачного падения, но она заставила себя встать через силу, виня во всём каблуки и свою медленную реакцию.              Локтём в нос от собственного ученика ей, конечно, ещё не прилетало.              Кровь продолжала сочиться, но она стойко терпела, не подавая виду, что было больно. По телу разлилось унижение — перед ней стояли старшеклассники, все до одного побитые, но почему-то именно она чувствовала себя самой уязвимой. Разбитый нос, грязная рубашка и тишина, которая воцарилась вокруг, отягощали её состояние. Ученики явно замолкли не от уважения, а сдавленные смешки из-за спины Мегуми наполнили её душу горечью и отчаянием.              Она точно сегодня вечером откроет бутылку виски.              Фушигуро, не раздумывая, откинул в сторону парня, которого держал за рубашку, словно ненужную куклу, и тут же сделал поклон перед ней, извиняясь.              — Простите, сенсей, я вас не заметил, — произнёс он. В его голосе не было ни капли иронии. Это были слова истинного раскаяния, но Юмико было откровенно плевать.              Она чувствовала, как всё внутри кипело от унижения. Разбитое лицо, боль в лодыжке и этот поклон — всё казалось издёвкой. Хотелось закричать, чтобы кто-то наконец обратил внимание на её чувства и проявил каплю настоящего уважения, но она не могла позволить себе такую слабость перед детьми. Даже если её не уважали, даже если её авторитет был ничтожен, она не хотела показывать им, как ей было больно: и в сердце, и в теле.              — Все по домам, — отчеканила она, не поднимая глаз. Голос её был жёстким, хоть и немного дрожал. — Быстро.              Удивительно, но они послушались. Впервые, кажется, за всё время. Проблемный класс, полный подростков, неспособных ни на мгновение воспринять её всерьёз. Будь это другая ситуация, Юмико, несомненно порадовалась бы, но сейчас она могла лишь молиться на то, чтобы завтра никто не узнал об этой ситуации и её позоре.              Ученики медленно поднялись, оглядываясь друг на друга и опасливо посматривая на Мегуми. Разбитые и помятые, они шли в сторону выхода, стараясь держаться подальше от его холодного взгляда. Никто больше не смеялся. Только тишина и её горечь остались в воздухе, растворяясь в тёплом вечернем ветре.              Когда последние из них скрылись за углом, Юмико сделала глубокий вдох, пытаясь подавить боль в груди, и отвернулась от Фушигуро, чтобы тот не увидел её расстроенное лицо. В этот момент ей хотелось лишь одного — чтобы этот вечер как можно скорее закончился.              Мегуми по-прежнему стоял, низко склонённый в поклоне. В его жесте не было той пренебрежительности, которую она привыкла видеть в его поведении. Но в этот момент ей было всё равно, испытывал ли он стыд или нет. Сейчас стыдно было ей. Гложущее чувство того, что она — никчёмный учитель, неспособный справиться с возложенной на неё ответственностью, терзало её больше, чем разбитый нос.              Фушигуро выпрямился, когда они остались одни на пустынном дворе школы. Он взглянул на неё с лёгкой тенью вины в глазах. Он действительно не хотел, чтобы всё вышло так. Хаякава знала это. Знала, что он вовсе не плохой парень, но его методы...              — Кажется, я тебя предупреждала, Фушигуро, — её голос дрожал, когда она попыталась быть строже, доставая из кармана платок и прижимая его к носу. Нос болел невыносимо, но, к счастью, всё-таки обошлось без перелома. — Твоя очередная драка...              — Сенсей, вы знаете, что они сами виноваты, — хмуро перебил он, засовывая руки в карманы. Его взгляд задержался на белом платке, который стремительно окрашивался в красный. — Вам бы к врачу.              — А тебе бы — к директору, — резко огрызнулась она, уже не скрывая раздражения.              Она глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться, но её всё ещё трясло от гнева и обиды. Сколько раз они проходили через это? Почему после стольких разговоров он продолжал вести себя так? Неужели придётся действительно применять строгие меры?              Но она не хотела для него проблем. Не хотела ещё больше обострять ситуацию.              — Послушай, — её голос смягчился, и тон стал почти умоляющим. — Так проблемы не решаются. Если ты видишь, что кого-то обижают, ты должен обратиться ко мне. Мы можем всё решить мирным путём.              — Я не стукач, — холодно бросил он, отводя взгляд.              — Что за тюремный жаргон? — удивлённо переспросила она. — Фушигуро, если директор узнает ещё и об этой драке, тебя могут исключить. Ты ведь не хочешь этого, не так ли?              — Вы предлагаете закрыть глаза на то, как они издеваются над остальными? — его тон стал жестче, а глаза прищурились от недоверия.              — Я предлагаю обращаться ко мне. Я хочу знать, что происходит в классе.              — Тогда посмотрите внимательнее, сенсей, — Мегуми нахмурился, возвышаясь над ней. — Останьтесь хоть раз на перемене в классе, а не убегайте в учительскую, как только становится некомфортно.              — Фушигуро! — возмущённо воскликнула она, но голос её прозвучал слабее, чем ей хотелось бы.              — Простите, перегнул палку, — бросил он, извиняясь, и его взгляд немного смягчился. — Но вы же видите, что те дети действительно нуждаются в помощи, а вы толком ничего не делаете. Вам же не плевать?              Он отправил Юмико в нокаут во второй раз, теперь ударив её по самолюбию. В каждом его слове было обвинение, от которого не отмахнуться. Нет, ей было не плевать, поэтому она и почувствовала, как её щеки начинают гореть от гнева и стыда. Мегуми, этот паршивый мальчишка, так уверенно бросал ей в лицо правду, которую она не хотела признавать перед кем-то.              Юмико замерла, чувствуя, как комок застрял в горле. Её гордость была задета до глубины души — её только что приструнил собственный ученик, и, что хуже всего, он был прав. Первые месяцы она безуспешно пыталась наладить контакт со своим классом, но, когда ничего не вышло, сдалась, позволяя большинству проблем проходить мимо, словно сквозь пальцы. Единственное, в чём она по-настоящему старалась, — это делать уроки интересными, чтобы хоть как-то удержать их внимание. Но на переменах её фигура бесследно исчезала в дверях учительской, где она, уставившись в окно, беспомощно обдумывала свои неудачи.              Мегуми отступил, заметив, насколько сильно его слова задели её. Светлые глаза учительницы потускнели, устремляясь вниз, как будто там можно было найти ответы на все вопросы. Он и раньше замечал, что она недостаточно профессиональна, списывая это на возраст и отсутствие опыта, но в этот момент ему стало её искренне жаль.              Юмико откашлялась, разрывая давящую тишину. Обижаться на правду было можно бесконечно долго, но бесполезно. Хаякава понимала: Мегуми говорил то, что она и сама прекрасно осознавала, но боялась признать. Она провалилась — и как учитель, и как человек. Стала равнодушной к проблемам своих учеников. И, кажется, даже последние драки останавливала только потому, что просто не хотела получить выговор от директора.              Нужно было срочно исправляться.              — Я хочу поговорить с твоим опекуном, — твёрдо сказала Хаякава, собравшись с силами. — Это уже зашло слишком далеко.              Мегуми нахмурился. Он не сразу понял её намерения, но мысль о том, чтобы его учительница встретилась с Годжо, вызвала внутреннюю тревогу. Тот разговор мог закончиться полным крахом её самооценки.              — Зачем? — недоверчиво уточнил он.              — Обсудить твоё поведение, конечно, — ответила она со всей серьёзностью, стараясь не показывать нерешительности. — И принять соответствующие меры.              Мегуми скептически повёл плечами и столкнулся с её пристальным взглядом.              — Будете жаловаться, что я случайно ударил вас в нос? — он говорил с холодным спокойствием, но внутренне чувствовал укол вины. — Я просто… Не думаю, что вам стоит с ним встречаться.              Юмико вздохнула, понимая, что мягкость не сработает. Пришлось прибегнуть к манипуляциям — то, что она ненавидела больше всего.              — Либо так, — её голос стал жёстче, — либо с директором в присутствии родителей других учеников и всех остальных. Выбирай.              Мегуми недовольно скривился, явно ощущая давление. Но в её словах был железный аргумент, от которого не уйти.              — Ладно, — нехотя согласился он, тяжело вздохнув. — Я скажу ему, чтобы завтра зашёл к вам. Но… не воспринимайте близко к сердцу его слова, сенсей.              Юмико подняла взгляд, её пальцы нервно сжали окровавленный платок, который она вертела в руках. Кровь остановилась, но теперь казалось, что весь нос опух и увеличился в размерах.              — В каком смысле? — спросила она тихо, отвлекаясь от своих мыслей.              — Вы поймёте, когда встретите его, — Мегуми произнёс эти слова с таким спокойствием, что у неё внутри что-то неприятно сжалось.