День за днем. Эпизод 5.

Что-то мне тревожно от поздних визитов. Помнится, после одного из них, две недели пришлось корсет на шее таскать и объясняться с милицией. Неуверенным шагом направляюсь в прихожую, оглядывая себя и поправляя сбившуюся блузку. В крайнем случае, у меня есть защитник. Тряхнув головой, решительно иду открывать, но вдруг вижу в окошке домофона лик Калугина и останавливаюсь, прикрыв рот рукой. Господи, зачем же он пришел! Я и так уснуть не смогу, вся на нервах, а тут еще он. Может попросить Шепелева с ним пообщаться, а самой уйти в спальню? Оглядываюсь за помощью к Вадиму, но тот занят чемоданом и на меня не смотрит. Делать нечего, собравшись, поворачиваю защелку и толкаю дверь наружу, другой рукой, убирая рассыпавшиеся волосы назад. Андрей, с большой коробкой, обвязанной зеленой лентой, в руках, делает шаг внутрь: - Привет, Марго. - Привет. Отступаю вглубь прихожей, сунув руки в карманы и косясь на Вадима, который уже смотрит на нас. Калугин и с ним здоровается: - Здрасьте. Шепелев, улыбаясь, кивает: - Привет Андрей поворачивается ко мне, протягивая двумя руками громоздкую ношу: - Послушай, ну я не мог тебя отпустить без подарка. В общем, вот это тебе. Прощальный презент? И это после всех наших последних столкновений? Так и стою с открытым ртом, растерявшись: - Думаешь, надо? - Я более чем уверен. Ну, это от всего сердца и на добрую память, так сказать. Дорогой подарок наверно... И хрупкий, раз в такой коробище. Капец, а я, дрянь такая, даже не подумала о прощальном подарке - вычеркнула и все. Неуверенно улыбнувшись, пожимаю плечами, косясь на Вадима — он теперь точно решит, что был прав и Калуга ко мне неравнодушен. Да и фиг с ним. Неуверенно дергаю плечом: - Н-н-ну… Спасибо. Мне приятно. Беру коробку в руки — интересно, что в ней такое, навскидку вроде легкая, хоть и громоздкая. По крайней мере, не хрустальная ваза и это радует. - Да, на здоровье. Калугин сквозь полки смотрит на Шепелева, словно просит разрешения, потом снова переводит взгляд на меня и дергает подбородком: - А… М-м-м, позволишь? Поцеловать? Кошусь снова на Вадима, на его реакцию - мы так уже свыклись друг к другу, что и сами, потихоньку, начинаем воспринимать себя потенциальной парой. В перспективе, конечно. Шепелев невозмутим и я, с виноватой усмешкой, подставляю щеку, которую Андрей чмокает, и я смущенно хмыкаю. Неожиданный стук двери, вопль за спиной Калугина и толчок его вперед, сливаются в одно мгновение: - Лапы задрали! Мне уже не до коробки, отлетевшей в сторону — с ужасом гляжу на двоих громил в черных балаклавах с пистолетами в руках: - Лапы задрали, я сказал! Все! Быстро! Бандитский вихрь сметает нас с Андреем в гостиную. Нет, даже секунды остановиться и очухаться. - Что, уроды? На физкультуру не ходили? Руки подняли, я сказал! Андрей, стоя с поднятыми руками, пытается увещевать невесть откуда свалившихся бандитов: - Хорошо, хорошо, парни, успокойтесь! Вы чего? Вы нас явно с кем-то перепутали, мужики. В нашем доме бандиты! Конечно, они перепутали! Я уже вся трясусь, не зная, что делать. Шепелев стоит молча, и налетчики наводят свое оружие на Калугина: - Ты пасть свою закрой, а то шмальну сейчас в ухо, будешь лежать не моргая. Ну-ка, сели! Сели я сказал! Кто хозяин квартиры? Дуло пистолета перемещается с одного на другого и у меня слабеют от ужаса ноги. Хорошо, что я уже сижу, хоть и с поднятыми руками. Признаваться или нет? Лишь испуганно шлепаю губами, раскрывая и закрывая рот. - Вы чего тут в уши долбите? Кто хозяин квартиры, я спрашиваю? Жалобно подаю голос: - Я. - Бабки быстро давай! Давай, шевели булками, коза. Всхлипнув вдруг отсыревшим носом, тянусь за сумкой, лежащей на столе. Калугин подает голос: - Слушай, я тебя очень прошу, ты можешь этой штучкой не очень размахивать, а? Парень в балаклаве прижимает дуло к его затылку: - Слушай, ты, урод, если еще хоть один звук из твоего чрева донесется, я тебя прямо здесь положу, понял? Господи, они же ненормальные, они же и правда выстрелят. И убьют! Я уже не могу спокойно, меня колотит и я, нервно елозя и всхлипывая, кричу, умоляюще протягивая руки и срываясь в слезливую истерику: - Понял он, понял, ребят, не нервничайте! - Бабки быстро давай, ты что, глухая? Да ради бога, забирайте все. Господи, если Андрея убьют из-за меня, я же этого не перенесу. Пытаюсь говорить, но дыхание сбивается на каждом слове: - Сейчас…, их… Вот…, их… Ребят, вот, все что есть! Вытряхиваю из кошелька бумажки и мелочь и пытаюсь сунуть в руку грабителю: - Вот. - Это все? Ты за кого нас держишь, сука такая. Он отдает деньги напарнику, вновь наставляя на меня свой пистолет. Господи, что он от меня хочет? У меня мозг сейчас, как кисель, ничего не понимаю и не соображаю. Что ему надо? Что мне сделать, чтобы он не тряс пистолетом?! Не могу говорить, почти рыдаю: - Ребят, я вам честно говорю, у нас все на карточках, мы уезжаем. Грабитель приставляет пистолет к голове Шепелева: - А если я его убью? Тот сидит, отдуваясь, с отрешенным лицом, а над его ухом идет отсчет: - Один, два… Может быть им нужны побрякушки? Только там почти одна бижутерия и Анькины сережки с цепочками. Отчаянно кричу: - Подождите! Подождите! Не могу уже сдерживаться — истерично плача, почти без слез, срываюсь со своего места и бегу к ящикам серванта. Вслед кто-то торопит: - Давай, быстро. Вытаскиваю шкатулку с нашими с Анькой богатствами: - Вот, вот тут еще, золото. Там кольца, серьги. Открыв, показываю нутро ближайшему бандюге, и тот лезет туда пятерней, чтобы передать сграбастанное напарнику. - Это все? Он буквально тычет мне в лицо жерлом своего жуткого пистолета, из которого пахнет нашей смертью, и мой вопль переходит в рыдающий истеричный вой: - Все! Честно! Я клянусь! С улицы слышится тонкий визг сирены и бандиты напрягаются: - Кажется, менты. - Ты чего, лярва, на какую-то кнопку нажала? Шепелев с Калугиным переглядываются, и на лице у Вадима проскакивает ухмылка. Блин, я бы тоже радовалась, только не получается: нет у меня никакой кнопки, никто нас не спасет. Бандит больно хватает меня за запястье и буквально швыряет на диван, к Калугину с Шепелевым. Даже охнуть не успеваю и сгруппироваться. - Ты что, кнопку нажала тварь? Слезы катятся по щекам горошинами, и я захлебываюсь ими: - Господи, ребят, я никуда ничего не нажимала! У меня нет никакой кнопки. Вадим подает голос, разворачиваясь к ближайшей балаклаве: - Ребята… - Утихни, придурок! Нас всех могут убить. Смерть вот она, только руку протяни. И меня, и Андрюшку, а у него дочка, несчастная девочка… Меня всю трясет, заставляя сердце биться в бешенном темпе. Что же делать? Как убедить этих животных оставить нас живыми? Слезы застят глаза и я пытаюсь утереть распухшее перекошенное лицо ладонями… Уже не могу дышать, так меня бьют рыдания. - Слушай, ты, дура, если это по наши души, мы вас всех здесь положим, поняла? Я не понимаю, что он от меня хочет и чего говорит. Нас убьют? Я это уже и так знаю и у меня больше нет сил сопротивляться приближению смерти. Плача, гляжу на своего будущего убийцу полностью раздавленная, теряя остатки надежды. - Вован, чего делать будем? Тот орет: - Не называй меня по имени, дебил! Неожиданно бандит принимает решение: - Так, я понял, пойдете с нами. Он заставляет Калугина встать. Наверно отвезут в лес и там закопают. Жалобно пищу: - Куда? - Куда скажем. Второй интересуется: - Ты что задумал? - Слушай, не тупи, мы ими прикроемся, и менты стрелять не станут. В ужасе прикрываю рот рукой. Калугин частит: - Стоп, стоп, стоп, парни, пожалуйста, успокойтесь… Ну, вы взяли уже бабки, золото, ну, чего вам еще надо-то? Андрей прав, нет там никакой милиции. Но я боюсь лишний раз открыть рот и сделать хуже. Бандит орет: - Заткнись! Слушай, он мне надоел, я его убью. Нет, пожалуйста! Мне хочется крикнуть, но страх сдавил так горло, что я лишь подпрыгиваю сидя на диване, плача, всхлипывая и молча прикрывая рот ладонью. Второй вдруг заявляет: - Убей, нам только двое нужны. Не надо! Побледневший Калугин прикрывает глаза и меня прорывает сквозь слезы: - Нет! Андрей тоже начинает упрашивать: - Слушай, мужик, я тебя очень прошу - не делай, пожалуйста, глупостей, я один воспитываю дочь. - Да вырастит без тебя, чего тут думать-то. Второй бандит переключает внимание напарника на Шепелева: - Подожди, а может быть этого грохнем, посмотри какая рожа сытая и довольная! По крайней мере, у Вадима нет маленького ребенка, который останется сиротой. - Да этот умник вообще ничего не вякает. Они обсуждают кого убить, а я могу лишь истерично всхлипывать, сморщившись и прикрыв рот рукой и молить бога, что это все сон и ночной кошмар. Убить, здесь, в квартире – Андрюшку, меня, Вадима… Это так страшно! Чувствую, как меня грубо хватают за руку и тянут: - Слушай, а давай-ка иди сюда. Тихо и безнадежно пищу, захлебываясь слезами и готовясь к худшему: - Куда? - Иди сюда, я сказал! Господи, зачем я им, слабая женщина, они уже все и так забрали! Меня, держат цепко за шею и вытаскивают из-за придиванного модуля к полкам, отделяющим прихожую: - Выбирай! Что? Жизнь или смерть? Смотрю безумными глазами в пространство… Я не хочу умирать! Трясусь, не попадая зуб на зуб: - Что, выбирать? - Ну как что, один идет с нами, а второй лежит здесь. Я… Я должна приговорить к смерти? Да как мне жить-то после этого?! С моих губ срывается умоляющий истеричный вой: - Ребят, пожалуйста, не надо! - О-о-о, ты долго будешь думать или как? Как я их близким в глаза смотреть буду? Алисе, Ирине Михайловне? У Шепелева, наверно, тоже есть родные. Я на колени готова встать: - Нет, ребят, ну не надо! Толчок в спину заставляет отлететь в руки другого бандита. - Ясно: с бабой волындаться, себя не уважать. Он приставляет пистолет в упор к затылку Калугина и я с ужасом представляю как сейчас раздастся выстрел, стирая жизнь Андрея, уродуя любимое лицо, уничтожая все счастливое, что было между этим мужчиной и мной, мутантихой, из-за которой он пришел сюда и из-за которой теперь оставит сиротой маленькую девочку. Не знаю, откуда у меня появляются силы, но я вырываюсь из цепких рук и кидаюсь на руку с пистолетом, отбивая ее в сторону и загораживая Калугина: - Не-е-е-ет! Андрей! Уж лучше меня, полубабу… Все равно никому не нужна - ни Калугину, ни родителям, да и Шепелеву наверняка пофиг. Сердце падает вниз перед черной дыркой из которой вот-вот грянет смерть. Сжимаю веки, чтобы не видеть и не трусить. И вдруг … - Ап! А это была шутка! Выстрела нет, а парни уже стоят без балаклав, с радостными усмешками на рожах. Сердце бешено стучит, готовое вырваться наружу. Шутка? Если они открыли лица, то точно нас убьют! Неожиданно сзади слышатся аплодисменты: - Браво! - Пять балов. Бандиты… Или не бандиты, но они со смехом бьют ладонь о ладонь друг друга, поздравляя с успехом. А я все лежу, навалившись спиной на Калугина и не понимаю, что происходит. Нас не убьют? Это был розыгрыш? Размазанные по лицу слезы, сопли шмыгающие в носу – все это мешает смотреть, дышать, говорить и я закрываю лицо руками. Я не верю, что это шутка. Зачем? И чья? Меня сзади подхватывают, поднимая, но я не могу оторвать ладоней от щек, мне горько, пусто и безразлично. *** Мужские восторги быстро заканчиваются, нанятые актеры убираются из квартиры, прихватив бутафорский калугинский подарок, так и валяющийся все это время в прихожей. Еще хорошо, что Анькины побрякушки оставили на полке. И только после этого быстро спевшаяся парочка мужчин вспоминает обо мне, начиная извиняться, оправдываться и посыпать голову пеплом. Из блеяния Калугина я не пойму, чья это идея и для чего, но судя по «подарку на память», скорее всего его. Устроил, блин, проводы. И козлов этих запустил в подъезд, и дверь в квартиру специально не закрыл. Целый план разработал, как тогда с покером и психиатром. Я тут чуть коньки не откинула от страха, а они оказывается «пошутили». Нервная трясучка быстро переходит в метания по прихожей. Но дрожь не отпускает, хотя и понимаю, что все уже позади. Также как и слезы с соплями – те тоже не отпускают, заставляя хлюпать носом и вытирать ладонью мокрые глаза. Зачем? Зачем?! Я кричу, на повесившего голову Калугина, сидящего на диване… Но от моих истеричных воплей этим двоим, судя по всему, ни горячо, ни холодно: - Капец, вообще! Вы что, с ума сошли? Вы что не понимаете, что у меня сердце могло остановиться? Шепелев, сидя на чемодане, оглядывается: - Марго, ну мы же уже извинились. Да наср…ть мне на ваши извинения, я же сдохнуть могла! Меня бьет икота: - Извинились… И-и-их… Калугин жалобно глядит с дивана, но это меня не трогает – креативщик, блин, подарок он принес «от всего сердца и на долгую память». - Да меня колотит до сих пор всю! Рукой вытираю нос, оставляя на ней мокрый след. Шепелев снова подает голос: - Марго. Трясясь, срываюсь на ор: - Что? - Ну, по-другому, было нельзя. Я даже не пытаюсь понять, о чем он. Или так испытывают всех новых сотрудников в его гребаной «Планете»? - Ну, что значит нельзя, ну, что за эксперименты на живых людях?! Намаявшись беготней, плюхаюсь на подлокотник дивана. Вадим, монотонно разъясняет, разжевывая: - Мне нужно было поместить тебя в критическую ситуацию. Он опускает голову. Ему? Меня? За каким…? Кроме мата, на язык ничего не приходит. Это не гуру, это моральный урод какой-то и садист. С удивленным негодованием гляжу на Шепелева: - Так это была твоя идея? Я бы еще поняла Калугина с его ревностью и злостью на меня, но сладкоголосый уравновешенный Вадим… Не понимаю. Шепелев встает, нравоучительно вещая: - Только в критической ситуации сердце побеждает разум. Почти с ненавистью смотрю на этого придурка. Мой разум был направлен сменить работу и изменить жизнь… А вовсе не на то, чтобы забраться к тебе в постель. Блин, а ведь как распинался и торопил – дескать главный редактор «Планеты», это мировой бла-бла-бла… Причем тут сердце и разум? Что доказывает его бесчеловечный эксперимент? Что я люблю Калугина? Это и так всем известно и это не я отказалась от него, а он от меня. Вот над ним бы и экспериментировал! - Тебе нужно было сделать выбор. Я не понимаю. Какой выбор? Ведь не к его голове приставили пистолет, отшвырнув меня в сторону. Я выбирала смерть, а не мужика. Или совет директоров «Планеты» отклонил мою кандидатуру и это способ меня бортануть? Смотрю на Шепелева с недоумением и непониманием. Одно ясно - слава богу, что он сваливает отсюда, и я уж точно с ним никуда не поеду. По собственной воле! Тот заканчивает свою мантру: - И ты его сделала. Дебил! - Тебе не нужно никуда ехать. Он берет мою голову ладонями и целует в лоб. Вот, козел. Устроил тут цирк с конями: с приглашением, с визами, с билетами. Сказал бы сразу, что моральный урод с прибабахом, я бы ни о какой «Планете» с новой жизнью, и мечтать бы не стала. Отпустив меня, он идет к своему чемодану, и я провожаю его спину больным взглядом: обманул, поманил конфеткой, а потом поиздевался, да еще и оставил у разбитого корыта, представив все так, словно отказаться от престижной работы за границей, мой собственный выбор. Калугин встает с дивана и трясет руку Шепелеву: - Спасибо. Два сапога пара. Но, по крайней мере, это не идея Калугина, поизмываться надо мной. Хотя и его роль в идиотской затее немалая и что он хотел ею доказать, мне непонятно. Смотреть на то, как Андрей благодарит бездушного гуру за издевательства невыносимо, и я убегаю в спальню. Никогда не думала, что Андрей может быть так жесток ко мне. Бросившись плашмя на постель, тихо плачу, уткнув лицо в изгиб руки. Слабая баба… Сколько раз, в эти дни, я пыталась добиться от Андрея слов любви, признания в неправоте, желания восстановить наши отношения - но нет, вместо этого глупый мужской сговор, который буквально сломал меня, раздавил, перечеркнул все иллюзии что-то изменить. Они, мужики, показали мне, как я слаба, что мой горделивый гонор - пустышка, за которым только сопли и слезы. Это они хозяева жизни, которые распоряжаются нами женщинами – захочет, будешь в шоколаде за границей, не захочет, терпи обиды и пинки здесь на родине. В дверях слышится голос Калугина: - Марго! Маргарит. Под его тяжестью скрипит и прогибается матрас, я чувствую, боком, тепло другого тела и вот Андрей уже просит, шепча в затылок: - Ну, пожалуйста. Я смотрю мокрыми бездумными глазами на стенку напротив и не могу поверить в бесчеловечную жестокость близких мне людей. Интересно, а Сомова в курсе спектакля? Как-то она вовремя исчезла из квартиры вместе с Фионой. Кто я для них? Кролик для экспериментов? Андрей нависает сверху: - Ну, прости нас. Ну… Чувствую, как Калугин касается моего плеча: - Честное слово, я сам не ожидал, что все так получится жестко и… Ну… Не ожидал, но и не остановил. Решил досмотреть, как мышка задрыгает лапками и сломается, как кукла… Чувствую на плечах его руки: - Если, честно говорить, я рад, что все так произошло и… Андрей замолкает, а я приподнимаю голову: рад чему? Тому, что я сдалась и первой показала, как люблю его, а он опять в стороне? Калугин вдруг четко и ясно произносит, как тогда в «Дедлайне», на помолвке с Наташей: - Марго, я тебя люблю. Я очень тебя люблю! Ох… Так долго ждала возвращения этих слов… И так хочется им верить… - Я хочу, чтобы ты была рядом. Они как лечебный бальзам на разодранную душу. Как живая вода, от которой заживают все раны. Даже улыбаюсь сквозь слезы. - Всегда, слышишь. Слышу. И не нужны никакие гарантии! - Маргарит, ну! Он разворачивает меня лицом к себе – заплаканную, страшную наверно и …, счастливую. - Ну, пожалуйста! Все. Он целует мой висок: - Я очень тебя люблю. Что еще нужно женщине, кроме этих слов… Только, чтобы они повторялись снова и снова. - Я не просто тебя люблю. Я хочу, чтобы ты была рядом со мной. Всегда! Всю жизнь. Он касается губами моего виска. Так хочется быть слабой и беззащитной, если рядом любящий мужчина, для которого ты самая красивая… Даже с сопливым распухшим от слез лицом. «Рядом. Всю жизнь»… Как в сказке…. - Днем, ночью, вечером, всегда. Слышишь? Он елозит носом, губами по виску, волосам и теплое дыхание заставляет сладко ежиться. - Ну, все. Он снова целует в висок, в голову, а от дверей слышится Анькин голос: - Оп-па. Что случилось? У ее ног на поводке Фиона, крутит головой. Андрей мне помогает сесть, и я упираюсь кулаками в кровать, устраиваясь ровней: - Ничего. Сомова наклоняется, заглядывая в лицо: - Как ничего… Ну, а чего ж ты ревешь-то?! Калугин, улыбаясь, пожимает плечами, а я сквозь слезы, жалуюсь: - Потому что я никуда не еду. Придержав растрепавшиеся волосы рукой, утыкаюсь головой в грудь Андрея, слыша над ухом его счастливый смех: - Все, все, все… Сомова издает междометия: - Хэ… Ничего себе… Хэ… Точно сегодня напьюсь... Да, Фиона? Мы смотрим на нее, и Калугин мотает головой, а потом снова целует мой висок. Грустно улыбаюсь - очень хочется верить…. Только в губы он меня так и не поцеловал… Ни разу. *** Пока отхожу от всех потрясений, тихо млея в Андрюшкиных объятиях, он тихонько нашептывает мне о своей любви, о Вадиме, с которым у него был разговор в редакции и дома, о глупой затее проверить мои чувства. Больше всего меня задевает то, что Шепелев, оказывается, испытывал ко мне только «любопытство» и, тем не менее, в ответ на душеизлияния Андрея, предложил идиотское соревнование, которое Калуга сразу и подхватил - конечно, это тебе не самому что-то решать! А как проголосовал Совет директоров «Планеты» по поводу нового главного редактора, так и кануло в Лету. Я так понимаю нерадостно, раз этот урод, с восточным уклоном, в последнюю минуту вывернулся и нашел причину оставить меня в Москве. Минут через двадцать к нам заглядывает Сомова и приглашает на банкет – она уже накрыла на стол в гостиной и ждет нас пьянствовать. Перебираемся туда - к горящим свечкам, к бутылке красного вина с бокалами, к мясной нарезке с оливками и листьями салата. Разноцветность столу придают дольки желтого лимона, красные кусочки помидоров и зеленые кругляши свежих огурцов. По случаю праздника в блюдце выложена черная контрабандная икра, притягивающая взгляд. Сомова, сидя на диване, приглашающим жестом показывает на стол, и мы с Калугиным устраиваемся напротив друг друга. Но Андрей не задерживается - торопится уйти сразу после первого тоста – дома ждет Алиса. Ну, а мы с Анютой можем снимать стресс хоть до утра – тем более, что мне нужно выплеснуться, рассказать со всеми подробностями о роли каждого в произошедшем спектакле – судя по репликам подруги, она была не в курсе театральных планов, но была уверена, что Вадим, обхаживая меня, мстит Игорю. Правда я так и не поняла за что. Прерываю наши охи и ахи, и, скинув тапки, уютно забираюсь с ногами на придиванный модуль, желая отзвониться Егорову – в связи с изменившимися обстоятельствами, срочно восстанавливаюсь в прежней должности и готова, хоть завтра же, опять в бой. По голосу чувствую, как рад старик, но держится по-деловому, молодец. Краем глаза наблюдаю, как Сомова ковыряет ножом в черной икре и мажет ее густо на черный хлеб – правильно, кушай, кушай. В трубке звучит настороженный голос: - А Вадим? Он то, улетел? С улыбкой чуть киваю: беспокоится старик - не уверен, что мое решение это не минутная слабость. Пускаться в детали, что рейсы в Стокгольм у нас исключительно утренние, не хочу. Так же как и фантазировать, где Шепелев проведет ближайшую ночь. Говорю уверенно: - Да, Борис Наумыч, он улетел один. - Марго-о-о! Я тебя люблю. Не удержавшись, причмокиваю и вздыхаю в трубку: - Я вас тоже очень люблю… - Анечке привет. Она, наверное, еще не спит? - Обязательно. Кошусь на подругу и тихонько растягиваю слова: - Тебе приве-е-ет. Анюта кивает, впиваясь зубами в бутерброд: - Ему тоже. Прерывать торжественный вечер для разговора со своим кавалером она явно не собирается, и я понимающе хмыкаю: - Вам ответный…. - Ты не забыла, что номер завтра должен уйти в печать? - Да нет, конечно, помню… - Тебя во сколько ждать? - Завтра в девять ноль-ноль, на баррикадах. - Вот, молодец! Молодец. Психоз, внутри, почти прошел, я наплакалась, теперь спокойна и умиротворена: - Все, до завтра-а-а. Захлопнув ловко крышку мобильника, с довольным видом победно встряхиваю поднятым в руке телефоном, а потом кладу его на стол: - Вот… Какой Наумыч, все же, шикарный мужик, а? Схватив вилку, цепляю кружок огурца и отправляю в рот. Сомик, положив локти на колени и наклонившись к столу, одобрительно кивает: - Да-а-а. - Ни одного лишнего вопроса! - Что есть, то есть. Теперь можно пройтись по второму кругу кишкоблудства, и я утыкаюсь глазами в тарелку, занятая делом. - Слушай, Марго. - Что? - Ну, а ты то, что с Калугиным решила, м-м-м? Мне, кажется, в ее глазах мелькает жалость, и я стараюсь не поднимать взгляд. Честно признаюсь: - Не знаю, разберемся. Несмотря на все его уверения в любви и красивые слова, на главные вопросы я так и не получила ответа. Кто я для него, женщина или мутант? За один вечер он изменить себя, конечно, не может и, значит, нужно время и постепенные шаги. Вскинув голову, смотрю на Аньку, играя пальцами с оливкой на шпажке: - Ну, во всяком случае, теперь давить на него не буду. В смысле в гости напрашиваться. Пусть сам дозревает. Размахиваю шпажкой с ягодой: - Как говорят китайцы, если все время давить на человека, то он обязательно примет ту форму, которая тебе удобна. Наконец, отправляю оливку в рот. Сомова, закинув ногу на ногу, протестует: - Слушай, а может, уже покончим с этим дзен-буддизмом, а? Не знаю, я хоть и ругаю Вадима, но до конца не уверена, что решение остаться в Москве лучший выход - самолет в десять утра и можно еще успеть повернуть свою жизнь. К тому же отсутствие вакансии в «Планете» никто не озвучивал. Но… Может быть я и дура, но очень хочется верить Андрюшкиным словам. Очень! Задумчиво киваю с невеселой улыбкой: - Можно и покончить. Сомова все с тем же бутербродом в руке, предлагает: - Ну, ладно. Давай выпьем! Втыкаю освободившуюся шпажку в следующую оливку: - Давай, выпьем. За что? Подняв бокал, встряхиваю гривой, отбрасывая волосы за спину, и смотрю выжидающе на подругу. Анька осматривается вокруг, потом придумывает: - Ну, как за что. Давай, за этот дом. Мы чокаемся: - С удовольствием. Сомова вздыхает, снова оглядывая углы, а я пью сразу. Час еще держимся, болтая о том, о сем, а потом, то ли алкоголь сказывается, то ли нервная усталость, но глаза слипаются так, словно намазаны клеем. И я иду спать.