Среди джунглей

Станислав, увлечённый нестандартным чтением, не заметил неслышно выскользнувшую в коридор девушку, однако он был далеко не самым внимательным на корабле. Точнее, не самым внимательным членом экипажа. «Запрос. Ты или я?» «Запрос принят. Думаю, я». «Почему? У меня есть Котька. Она поможет». «А ты? Сможешь помочь, если она захочет выговориться? Выслушаешь?» «Да. Она — наш человек. Но ты прав. Я в отношениях людей не разбираюсь». «Я о том же. Потом научишься». «Хорошо. Удачи». «У нас нервы крепче, чем у людей. Справлюсь», — по киберсвязи передалась кучка импульсов, заменяющих DEX’ам смех, — «Конец связи». — Полли, можно к тебе? — Дэн заглянул в каюту подруги и обнаружил её горько плачущей, свернувшейся на узкой койке маленьким несчастным комочком. — Да. Да, конечно… Заходи, — сипло позвала она и, стоило киборгу переступить порог комнаты, поспешно села ровнее и через силу улыбнулась. Дэн как всегда плавно и совершенно бесшумно просочился в комнату и осторожно опустился на кровать рядом с девушкой. Та мужественно держалась и упрямо улыбалась, хотя губы и дрожали. Кого она думала обмануть? Не киборга же. На самом деле Дэн, неплохо разбиравшийся в дружеском общении, мало что смыслил в более глубоких человеческих чувствах, что бы он ни говорил Лансу. Конечно, притворяться ему приходилось, чтобы выжить — он и притворялся. Причем играл чувства так же тщательно, как и прокладывал трассы, и как он делал всё, что считал необходимым для своего выживания или благополучия. До определенного момента он не любил ошибаться. Учиться можно было только на своих ошибках, а ошибки киборга всегда были болезненными лично для него и отнюдь не в переносном смысле. Сначала он просто приспосабливался выживать и с каменным лицом бездушной машины терпеть боль, потом — находить лазейки в приказах, чтобы не умереть непонятно за что и за кого. Затем пришлось искусно притворяться человеком. А потом это стало не нужно, когда команда приняла его таким, какой он есть: осторожным, боящимся доверять, готовым умереть за других. Умереть по собственному выбору, а не по велению программы. Что же делать с более глубокими чувствами, как любовь, он не знал — в тяжёлой военной жизни боевому киборгу просто не приходилось с ней сталкиваться. А потом некому было ему объяснить: у Станислава Федотовича не было никакого опыта, у Вениамина Игнатьевича — скорее, отрицательный, у Теда — исключительно в горизонтальной плоскости. Полли начинала говорить о романтике, труднодоступной для многих мужских сердец, тем более под завязку напичканным имплантами. Не у Михалыча же спрашивать… Поэтому теперь Дэн тихо сидел, неуклюже обнимая плачущую у него на плече девушку, и лихорадочно пытался придумать, что теперь делать. Он специально не стал звать никого на помощь, боясь, что те лишь больше ранят Полину. Единственным более-менее понимающим был Вениамин, но он был невменяем. А Тед, который, по словам Маши, еще не ложился, каждый раз при виде женских слез скучнел, скисал и только поддакивал. Сейчас Полине поддакивать было совершенно бесполезно: девушка ничего не просила, ничего не хотела и только тихо плакала. Дэн знал еще три тактики успокоения: капитанскую — рявкнуть, Ланса — пригреться под боком и не отсвечивать, и докторскую психотерапию — налить коньячку и дать пострадавшему выговориться. Рявкать было чревато, просто сидеть рядом —неубедительно, это и Ланс мог, коньяка Полине тоже не надо было — и без того плохо. Поэтому Дэн решил выработать свою стратегию и, напоследок ободряюще сжав девушку в объятиях и прошептав «Я сейчас», скрылся за дверью. Вернулся он быстро даже для киборга, притащив с собой всё, чем в своё постстепняночное время пытались расшевелить и обрадовать его самого. Через несколько минут активного копошения навигатор нерешительно потрогал Полли за плечо. Поначалу она никак не отреагировала. Потом, не желая обижать друга, неохотно приподнялась с кровати, на которой уже успела снова свернуться калачиком, хотя уже немного успокоилась и плакать перестала.

***

Полине было очень плохо. Нет, физически с ней было все хорошо, даже последствия недельной маминой кормежки за часы перелета ни разу не дали о себе знать, потому вечером ей не пришлось мяться под дверью душевой, где снова завис, нежась в тепле, Дэн. Полли до сих пор с содроганием вспоминала те полтора часа, когда она стояла у санузла в прошлый раз, слыша соблазнительное журчание воды и не решаясь войти. Остальная команда уже давно свыклась с причудами навигатора и, не стесняясь, заходила к нему — неизвестно сколько он еще будет отогреваться, а против природы не попрешь. И только Полину продолжал смущать совмещенный санузел. Между прочим, потом рыжик, вылезший наконец из душа и заставший её на пороге ну с очень большими и несчастными глазами, поинтересовался, почему она не зашла, ведь было открыто как раз на такой случай. Полина лишь недовольно сопела — не скажешь же киборгу, который спокойно воспринимает все физиологические процессы как само собой разумеющееся, что она, как и любая девушка на ее месте, стесняется. Причем его даже больше, чем остальных (хотя сравнительный анализ Полли не проводила, но, судя по её вполне спокойной реакции на Теда в полотенце и немножко неадекватной на Дэна не в форменном комбинезоне или безразмерном свитере, экспериментировать и не стоило). В общем, всё шло очень даже хорошо: она, узнав, что капитан планирует связываться с Роджером, заранее подготовилась, надела свое лучшее кремовое платье в цветочек — ну и что, если Роджер её в нём уже тысячу раз видел, другого-то нет! Затем Полина добрых полчаса выжидала у входа в пультогостиную, от волнения не вслушиваясь в разговор капитанов, чтобы потом, когда Сакаи спросит о ней, «случайно» войти в комнату. Но Роджер был чем-то очень недоволен и о ней не вспомнил, а когда Станислав Федотович прямо спросил, только раздраженно отмахнулся, сказал, что не хочет слушать «о её зверье» — это о редчайшем клюворыле! — и велел Станиславу «обхаживать» Полину, будто она была не серьёзным человеком, прошедшим с ним бок о бок не одну передрягу, а очередной пассией Теодора на одну ночь «поразвлечься». Полина не стала ни устраивать сцен, ни ещё каким-либо образом показывать, что слышала разговор по межпланетке. Просто побыстрее ушла, пока её не заметили. Полли всегда была глубоко романтичной натурой, обожествляя тех, кого любила, — живность, Котьку и, до недавнего времени, Роджера… Поэтому услышав такое о себе растерялась и расплакалась. Что ещё оставалось делать скромной по сути девушке, которая за последние сутки успела недоспать, перенервничать, жутко испугаться и очень устать? Ничего. Полли расстроилась даже не столько из-за самого Сакаи, сколько из-за обиды на несправедливости судьбы. Глупо, да, но слезы, особенно у девушек, нормальная реакция организма на стресс, — как любил говорить Вениамин Игнатьевич, поэтому Полина думала по-тихому выплакаться в подушку и к утру обо всем забыть (тем более, раньше она себе такого не позволяла, это всё мирная жизнь без пиратов!). Не получилось. Казалось, Дэнька всегда интуитивно чувствовал, когда и кому плохо, хотя и не был «котиком» по натуре. Нет, он был белочкой, неуверенным солнечным зверьком, который как появлялся, так и исчезал совершенно неожиданно, но был всегда там, где нужен. Вот и сейчас он боком протиснулся в дверь каюты, словно боялся, что она его прогонит—наивный! Скорее, обнимет, как мягкую плюшевую игрушку. Хотя под определение «мягкий и плюшевый» навигатор плохо подходил — высокий и худой, только длинные, благодаря девушке, красивые рыжие волосы медного оттенка и роднили его с «мягким». Ну и поведение. Удивительно, но боевой киборг в кругу друзей был очень чутким и домашним. Потому Полли доверчиво прикорнула у него на плече, а потом послушно дождалась его возвращения, зная, что, если Дэн обещал, он обязательно сделает. Но вот методы лечения больных сердец у него были необычные: — Давай сначала посидим, а потом поговорим, — предложил он, когда девушка вылезла из своего кокона. Полли кивнула и невольно улыбнулась: на столе лежали несколько пакетиков чипсов, куча любимых ею шоколадок с орешками, стояла полная банка сгущёнки с уже наполовину затонувшей в ней ложкой, разумеется, одной на двоих, и самое ценное, —лоток свежей вишни, который Станислав Федотович с порыве сентиментальности купил навигатору на новобобруйском рынке, поддавшись на безмолвный, но полный затаённой страсти взгляд Дэна, обращённый на лоток уличной торговки. Вишню Полина особенно оценила — её не собирался есть никто, кроме Дэна, однако девушка еще утром удачно выпила таблетку от аллергии, чтобы попробовать эту красоту, пока свежая, поэтому и сейчас могла ей полакомиться. — Ой, Дэнечка… Спасибо… — начала была девушка, но была остановлена суровым «Ешь» — и покорилась. Рыжий тут же включил какой-то весёлый, но совершенно бессмысленный сериал, сел рядом — вдвоём на койке пришлось потесниться, обнял, сунул в руки тёплую кружку с чаем. Полина поудобнее устроилась у него на плече, поджав под себя ноги, отхлебнула из чашки (чудом не подавившись сиропчиком, который оказался там вместо чая), заела эту красоту сгущёнкой и лениво подумала, что, хоть плакать она и перестала, но из Дэньки всё же выходит никудышный психолог. Ну не сможет она до конца расслабиться после слёз даже в его объятьях, пусть тут и было тепло, надежно и уютно… Кто из них отключился первым — неизвестно, но Тед, утром вихрем ворвавшийся в каюту, обнаружил их мирно спящими на узкой койке в ворохе из одеяла.