Глава 3
Марлин
Приехали со всех концов нашей необъятной страны, чтобы возвести крупнейшую на планете атомную станцию, чтобы мирный атом нес тепло, свет, мир и счастье на земле. Примите же вы, люди будущего, нашу эстафету и несите её по жизни. Будьте достойны своих отцов и дедов, матерей и сестер, всех тех, кто даёт свой труд, разум и умение для будущего человечества.
— Шерлок, пожалуйста, — еле слышно произнесла Марлин, чувствуя, что уже вечность умоляет его. — Я запишу все, что нужно, на бумаге, а ты по ходу разговора будешь ориентироваться. Ты же не глупый. Шерлок, прошу тебя… — Чем это, чёрт возьми, меня касается? — огрызнулся Холмс, откинувшись в кресле с такой силой, что оно качнулось. — Сходи сама, это твоя работа, а у меня свидание. Шерлок не собирался менять своего решения.Марлин стиснула зубы так крепко, что на скулах проступили белые полосы. Склонив голову, она на мгновение замерла, борясь с нахлынувшими эмоциями. Решительно выдохнув, она развернулась и вышла в коридор, готовая справиться со всем одна. Скомкав бумаги в комок и небрежно запихнув их в сумку, Марлин покинула номер. Последние дни она пребывала в полном унынии. Аппетит пропал напрочь, сон не шел, вместо него — пустой взгляд в потолок до самого утра. Чувство безволия сковывало все тело. А теперь еще и этот страх перед разговором с Фоминым, которого нельзя откладывать, ведь речь идет об испытании турбины. В противовес её унынию, Шерлок, казалось, парил на седьмом небе от счастья, упиваясь послевкусием свиданий с Ирэн. Вместо привычной тишины и мелодичного пения птиц, уши Марлин резала какофония городских звуков. Гул проезжающих мимо машин, грохот отбойных молотков на соседней стройке, лай собак и крики детей — все сливалось в один невыносимый шум, от которого хотелось зажать уши и спрятаться подальше. Слегка прикусив щеку, она с досадой отметила, что Фомин сегодня был в Припяти, а не на станции. Прогулка по благоухающему лесу в такой чудесный день, омываемый лучами ласкового солнца, была бы как нельзя кстати. Но, увы, обстоятельства не оставляли ей выбора. Шум городского оживления стих, как только Марлин переступила порог здания. Прохладный воздух, пахнущий сырой штукатуркой и полированным деревом, окутал ее, словно защищая от знойного апрельского солнца. Под ступнями мягко скользили ступени, уводя Марлин на второй этаж. Свернув направо, она решительно направилась к нужной двери, прибитой к дубовой панели массивными медными гвоздями. Марлин, приглушив стук каблуков о паркетный пол, осторожно ступила в кабинет Фомина. Взгляд скользнул по захламленному бумагами столу. Фомин, поглощенный работой, не сразу заметил ее присутствие. Лишь когда тень скользнула по его бумагам, он вздрогнул и поспешно сгреб разрозненные листы в неаккуратную стопку, пытаясь спрятать их в глубине ящика стола. Встав, он приветствовал Марлин небрежным кивком головы и указал ей на свободный стул. Сгорбленная спина, глубокие морщины на изможденном лице, потухший взгляд — все это отзеркаливало сдержанную боль, отголоски мучений, которые он перенес. Николай Максимович, недавно вернувшийся из больницы после страшной автомобильной катастрофы, с трудом передвигался. Вопреки настойчивым просьбам коллег, он решительно отвергал предложения об отдыхе и без промедления приступил к работе. Ведь на его плечах лежала колоссальная ответственность — обеспечить безопасную эксплуатацию атомной электростанции. Брюханов, разделяя его решение, видел в работе ключ к скорейшему выздоровлению Фомина. Однако, при внимательном рассмотрении, в его вежливой улыбке можно было уловить не только облегчение от возвращения коллеги, но и тайную радость от возможности разделить с ним бремя ответственности, которое в последнее время стало невыносимым. — Что привело вас ко мне? — спросил Николай Максимович, глядя на посетительницу поверх очков. — План испытания паровой турбины, — ответила Марлин, деловито расстегивая сумку. На исходе апреля, в преддверии майских праздников, четвертый энергоблок Чернобыльской АЭС готовился к плановому ремонту. Помимо стандартной процедуры глушения реактора, инженеры команды Брюханова задумали провести испытания систем на низкой мощности. Одним из ключевых моментов испытаний, запланированных перед остановкой, стала проверка турбогенератора. Цель испытания заключалась в поиске дополнительных мер безопасности при срабатывании кнопки АЗ-5 (аварийной защиты пятого уровня), приводящей к одновременному введению в реактор всех поглощающих стержней. Данный механизм призван был мгновенно остановить ядерную реакцию в случае аварии. Инициатива проведения этих испытаний была продиктована соображениями безопасности. При срабатывании аварийной защиты энергоблок обесточивался, однако потребность в электроэнергии не исчезала. Она требовалась для работы насосов, закачивающих воду в перегретое ядро реактора, тем самым предотвращая его расплавление. Существующий проект предусматривал запуск аварийных дизель-генераторов для обеспечения бесперебойной работы насосов. Однако эти генераторы включались только через 45 секунд после остановки реактора. Даже столь незначительный перерыв в подаче воды мог представлять потенциальную угрозу. Инженеры из научно-исследовательского института «Донтехэнерго» в Горловке предложили оригинальное решение проблемы. Они обратили внимание на то, что после обесточивания не только реактор не останавливался мгновенно, но и ротор турбогенератора продолжал вращаться по инерции под действием остатков пара. Эту кинетическую энергию можно было использовать для выработки электричества, покрывая тем самым 45-секундный промежуток. Параметры выбега ротора — его продолжительность и генерируемая энергия — оставались загадкой для горловских инженеров. Именно эти параметры и предстояло определить в ходе испытаний на остановленном четвертом блоке Чернобыльской АЭС. — Что ж, я вас слушаю, — вздохнул Фомин. — В программе испытаний говорится об отключении систем безопасности, — голос Марлин звучал спокойно, но в нем угадывалось напряжение. — Разве это решение не несет в себе потенциальные риски? Фомин хмыкнул, не сводя с нее пристального взгляда. — Мы уже проводили подобные испытания, — произнес он уверенно. — Но, как я помню, каждый раз эксперимент заканчивался неудачей из-за неполадок в системе генерации тока, — не унималась Марлин. — Не стоит драматизировать, — твердо ответил Фомин. — Никаких аварий или чрезвычайных происшествий не случалось даже при возникновении сбоев. — Все предыдущие испытания были по сути электротехническими, так как в них реактор предварительно заглушался защитой и в испытаниях не участвовал, — возразила Марлин. — В этом же случае, вы предлагаете работать на незаглушенном реакторе. Это принципиально иная ситуация, сопряженная с гораздо более высокими рисками. — Какой у вас опыт работы в ядерной энергетике? — неожиданно спросил Фомин. В груди Марлин что-то ёкнуло. Она уже догадывалась, какой цели служит посталенный вопрос. Очередная попытка со стороны старших коллег обесценить ее аргументы, ткнуть носом в недостаток опыта и поставить на место. — Что вас, собственно, сподвигло на этот вопрос? — совершенно спокойно поинтересовалась Марлин, успешно скрывая бурю негодования в ее душе. — Несколько недель назад я созвал совещание инженеров станции и представителей научно-исследовательских институтов и смежников, где мы согласовали программу всех испытаний, — отетил Фомин. — Вы ведь знаете Борца? О, конечно, Марлин была наслышана о Викторе Борце. Сейчас он самозабвенно работал над графиками испытаний для ЧАЭС. Ему не исполнилось и пятидесяти, но он уже показал себя в деле на электростанциях по всему Советскому Союзу. С Припятью он познакомился весной 1974 года, накопив двенадцатилетний опыт работы в атомной отрасли. Большую часть этого срока Борец провел в Томске-7, атомграде в Западной Сибири, где работал Шерлок. На ЧАЭС Борец проработал более десяти лет, затем его перевели в организацию, ответственную за наладку реакторов, их запуск и остановку на ремонт. Личное знакомство Марлин с Борцом произошло во время его стажировки на ЛАЭС. В тот день, 30 ноября, он решил провести на Ленинградской станции две смены подряд, чтобы понаблюдать за изменением режима эксплуатации реактора — «переходными процессами на малой мощности с малым запасом реактивности», а Марлин выполняла обязанности оператора. Опыта у Борца было хоть отбавляй, и он щедро делился им с Марлин. Она же с благодарностью внимала его мудрым советам. — Вы многого не понимаете, — заметил Фомин, не сводя с нее пристального взгляда. Его тон был снисходительным, словно он разговаривал с ребенком. — Как и вы, Николай Максимович. Не стоит забывать, что ваша область — электрика, а не ядерная физика, — парировала Марлин, сохраняя вежливую, но твердую интонацию. — Моя точка зрения основана на мнении целой команды специалистов, — возразил Фомин, слегка раздраженный ее дерзостью. — Но я говорю о конкретном типе реакторов, — уточнила Марлин. — Скажите, среди ваших экспертов есть те, кто имеет непосредственный опыт работы с РБМК? — Как вы думаете, насколько весомо мнение одного специалиста с ограниченным опытом работы по сравнению с сорока экспертами? Смирившись с поражением, Марлин признала меткость аргумента Фомина. За фасадом безликого чиновника скрывался человек с несгибаемым стержнем. Став главным инженером, Фомин с головой погрузился в работу. Он не щадил себя, постоянно самообразовывался и стремился вникнуть во все тонкости атомной энергетики, присутствуя на запусках и остановках реакторов. Фомин не раз советовался с различными специалистами, искал ответы у лучших умов. Может быть, он прав, и все опасения Марлин безосновательны? — В любом случае, благодарю, что выслушали мои опасения, — сдержанно произнесла Холмс. — Выбросьте из головы всякие глупости, — посоветовал Николай Максимович. Марлин, не проронив ни слова, поднялась со стула. — Всего доброго, — бросила она на прощание и вышла из кабинета. Последовать совету Фомина и выкинуть из головы тревожные мысли? Марлин уже не раз пыталась это сделать, но безрезультатно. Стоило ей снова оказаться у пульта управления, как под ложечкой начинало сосать от необъяснимого страха. С приближением испытания, это чувство, словно ком, подкатывало к горлу, делая каждый вдох и выдох обжигающе горячим. Марлин скользнула взглядом по своим ладоням и нежно провела пальцами по прохладному золоту кольца. Его поверхность, некогда безупречно гладкая, требовала полировки — едва различимые царапинки сеточкой покрывали сияющий металл. Может быть, стоит набрать Майкрофту? В его спокойном голосе всегда было что-то, что безошибочно убаюкивало тревоги Марлин. С этой мыслью девушка поспешила обратно в «Полесье». Промелькнув через оживлённый холл и поднявшись на нужный этаж, она с досадой осознала, что оставила ключи в номере. В этот момент вся надежда на спасение от тревожных мыслей рухнула — оставалось уповать лишь на то, что Шерлок уже вернулся со своего свидания. Марлин, с тяжелым вздохом прислонившись к прохладной деревянной поверхности, робко постучала в дверь. Но тишина, царившая по ту сторону, осталась равнодушной к ее мольбам. Памятуя о телефонном аппарате у «Радуги» на улице Курчатова, Марлин мысленно ухватилась за эту спасительную соломинку. Всего 2 копейки — жалкая монетка, а может стать ключом к общению с самым дорогим человеком, разделенным с ней километрами. Дойдя до заветного автомата, Марлин с трепетом опустила в щель копейку. Прижав трубку к уху, она затаила дыхание, чувствуя, как сердце бьется в такт гудками. — Алло? Гулкий шум линии связи, треск помех — всё это меркло на фоне его родного тембра, ласкающего слух. Марлин крепко зажмурилась, мысленно отбросив все посторонние звуки, оставляя при себе лишь его голос. — Здраствуй. — Звонишь с автомата? — в его голосе проскользнула едва уловимая ирония. — Нечасто ты меня таким образом осчастливливаешь, Марлин. — Шерлок, как всегда, отличился, — с притворным вздохом поведала Марлин. — Спрятал ключи, и теперь мне светит вечерняя прогулка по улицам. — А сам-то где пропадает? — с любопытством поинтересовался Майкрофт. — На свидании, как ни в чем не бывало, — ответила Марлин, не скрывая усмешки. — Что ж, Припять, похоже, на вас двоих оказывает…необычный эффект, — задумчиво протянул он. — Да уж, не поспоришь. — А как работа? Все в порядке? — Да всё как всегда, без изменений. — Ох, как же кратко, Марлин, — вновь усмехнулся Майкрофт, протягивая слова. — Не томи, расскажи поподробнее, мне, право, любопытно. — Двадцать четвёртого числа состоится испытание паровой турбины, — сдержанно отозвалась она. — В твоём голосе я особой радости не улавливаю. — Программа испытаний вызывает у меня…определенные опасения, — осторожно подбирая слова, проговорила Марлин. — В чем же именно проблема? — Дело в том, что программа испытаний рассчитана на работу с заглушенным реактором. При этом в ней ни слова не говорится о том, что реактор будет остановлен. — И ты считаешь, что это может быть небезопасно? — Именно так. Подобные испытания никогда не проводились, и существует риск непредвиденных последствий. — Ты уже обсуждала это с руководством? — спросил Майкрофт, стараясь сохранять видимость нейтрального тона. — Да, я говорила с Фоминым, — кивнула Марлин. — Но он лишь отмахнулся от моих обоснованных опасений, заявив, что я беспричинно волнуюсь. — Снова про опыт неласково отозвались? — с сочувствием в голосе спросил Майкрофт. — Выходит, что так… — Не обращай внимания, ты же знаешь что это чушь. Ты прекрасный специалист. У тебя есть несколько научных работ, признанных в зарубежных странах. — В электродинамике, — горько усмехнулась Марлин. — Да и толку от этих теоретических изысканий, когда в энергетике на первом месте — опыт и практические знания? — И тем не менее, это не повод игнорировать твое мнение, — возразил Майкрофт, сохраняя спокойствие, но говоря твердо. — Не стоит забывать, что ты здесь не просто так, а как специалист по реакторам РБМК, направленный сюда от имени самого университета Курчатова. Марлин вздохнула, рассеянно глядя на заигравшие в окне блики фар проезжающих мимо машин. Она знала, что он прав, но этого было недостаточно. Диплом престижного университета, шестилетний опыт работы — все это меркло перед непреодолимым чувством беспомощности. — Однако, к сожалению, мое мнение не обладает весом, сравнимым с мнением более опытных специалистов, — с горечью в голосе произнесла Марлин. — Помни, — задумчиво протянул Майкрофт, — иногда даже ложка дёгтя способна испортить бочку мёда. — Неужели ты намекаешь, что я и есть та самая ложка дёгтя? — не сдержав усмешки, проронила она. — Не так категорично, но вполне возможно, — произнес он, делая паузу. — В конце концов, именно инакомыслие, свежий взгляд порой способны разглядеть то, что упускают другие, зашоренные опытом. — Спасибо, — с теплотой в голосе произнесла Марлин. — Как ты себя чувствуешь? — Ох, ты слишком быстро меняешь тему, Марлин. Конечно, я благодарен тебе за беспокойство, но давай не будем сейчас об этом… — Спал ли ты вообще? — перебила его тираду Марлин. — А сама? — с легкой иронией в голосе переспросил Майкрофт, стараясь увести разговор в другую сторону. — Не отвечай вопросом на вопрос. — Ладно, ладно, не сердись, — примирительно произнес Майкрофт. — Спал я, конечно, не так много, как хотелось бы, но чувствую себя терпимо. — «Терпимо» — это как? — скептически поинтересовалась Марлин, хмуря брови. — Ну, голова не болит, спина не ломит, — усмехнулся Майкрофт, стараясь скрыть нотку усталости в голосе. — А что еще нужно для счастья? — Полноценный отдых, Майкрофт. — Вот приедешь, и разберемся с этим, — решительно произнес Майкрофт. — Ты же, как я понимаю, скоро вернешься? — После двадцать четвёртого, — отозвалась Марлин. — Значит, осталось совсем немного, — подбодрил ее Майкрофт. — А пока не переживай, я тут справлюсь. — Ладно, — якобы с облегчением выдохнув, произнесла Марлин. — Не перегружай себя. — И ты, — улыбнулся он в трубку. — Заранее спокойной ночи, Марлин. Сбросив звонок, Марлин ещё несколько мгновений задумчиво теребила телефон в руке. Майкрофт всегда был таким — дарил заботу и внимание другим, но сам упорно отказывался их принимать, словно считая себя недостойным. Она знала, что с его упрямством спорить бесполезно, но его здоровье было ей как никому дорого. Невозможно было просто сидеть, сложа руки, и наблюдать, как он, день за днём, подрывает его. Кажется, в барабане ее ангела-хранителя совсем истощились белые билеты, оставив лишь череду черных, которые он с безжалостной улыбкой вытаскивал с самого утра. Сначала утренний спор с Шерлоком, оставивший после себя осадок раздражения. Затем разговор с Фомином, от которого веяло холодом недоверия, лишь усугубил чувство тревоги. А теперь этот телефонный звонок с Майкрофтом, который, не смотря на некоторое облегчение, оставил после себя горькое послевкусие упрямой уверенностью Майкрофта в своей правоте. Смахнув с лица короткие черные пряди, Марлин направилась к парку. Оставшиеся два часа она планировала провести на лавочке, коротая время в ожидании возвращения Шерлока. В парке царила безмятежная тишина, которую лишь изредка нарушали размеренные голоса мамочек, неспешно прогуливающихся с колясками по тенистым аллеям. Выудив из сумки скомканную бумажку и ручку, Марлин устроилась на лавочке и на коленках принялась проверять правила коммутации. Закоулочки схемы, изобилующие странными символами и одинокими буквами, словно гипнотизировали ее, успокаивая взволнованные нервы.
***
Солнце, уже клонящееся к закату, лило лучи, которые превращались в длинные, танцующие тени, окрашивая листву деревьев в багряные и золотистые тона. Марлин, оторвавшись от схемы, залюбовалась этой игрой света. Вдруг из-за спины послышался хриплый голос: — Занимательная задачка, не правда ли? — Долго же тебя не было, — совершенно спокойно произнесла Марлин, оборачиваясь к Шерлоку. — Я специально задержался, — пробормотал Шерлок, усаживаясь рядом с ней на лавочку и небрежно закинув ногу на ногу. — Тебе бы не помешало проветриться, а то сидишь тут, как затворница, сутками зарывшись в книгах и бумагах. — Очень заботливо с твоей стороны выгнать меня на улицу практически на целый день, — холодно ответила Марлин. — Я тебя не выгонял, — с едва сдерживаемой усмешкой произнёс Шерлок, лениво потягиваясь на лавочке. — Сама ключи забыла, когда сбежала к Фомину утром будто от черта гналась. — От тебя как раз и гналась. Не притворяйся, будто бы не спрятал мои ключи на подоконнике перед моим уходом. — Ты всё знаешь, — устало выдохнул Шерлок, потирая виски. Они сидели молча, погруженные в свои мысли. Шерлок, откинувшись на спинку лавочки, задумчиво глядел вдаль, где за верхушками деревьев лениво плыли пухлые весенние облака. Марлин же, сцепив пальцы в замок, невидяще смотрела на них, вертя в голове события прошедшего дня, как калейдоскоп причудливых картинок. Внезапно она ощутила, как на ее колени опустились несколько маленьких зеленых яблок. Подняв взгляд, она встретилась с лукавым блеском в глазах Шерлока. — Эти яблоки кислые до невозможности, скулы сводит, — заметил он, кивая на плоды. — Не понимаю, как ты можешь такое есть. — В кислых яблоках есть своя прелесть. — Ну, тебе виднее. А вот и кое-что послаще! — провозгласил Шерлок, торжественно извлекая из внутреннего кармана пальто слегка подтаявшую шоколадку. — Трофей, добытый с боем! Но на этот раз делимся поровну, а не как в прошлый раз. — Спасибо, — приподнялись кончики губ Марлин. — Пойдем, пока ты не упала в обморок от переизбытка кислорода в крови, — усмехнулся Шерлок, подмигивая. Они неспешно двинулись по узенькой улочке, мощенной булыжником. Уже в номере, Марлин, изнуренная дневными заботами, опустилась на безупречно заправленную постель. Сон, желанный гость, уже стучался в дверь, но она чувствовала: его визит сегодня не состоится. «Покой нам только снится», — пронеслось в ее голове, и горькая усмешка коснулась губ. Как же хотелось провалиться в сон на несколько дней, забыть обо всем на свете, не думать о работе, о встречах, о домашних делах, просто плыть по волнам безмятежности, не чувствуя времени и пространства. Не заботясь о безупречности наряда, Марлин перевернулась на спину и подняла вверх правую руку, на которых красовались старенькие часы не советского эквивалента. В их облике нет вычурных деталей, кричащих украшений. Благородство металла, строгость линий, выверенные пропорции — всё говорит о безупречном вкусе и высочайшем мастерстве, напоминающих Марлин о её покойном отце. В мыслях невольно мелькнуло, что будь здесь отец, он бы потрепал её по волосам, взлохмачивая черные кудри ещё больше, рассмеялся и сказал: «Жизнь полна несправедливости. Но ты со всем справишься, я верю в тебя». Роджер бы с присущей ему уверенностью подтолкнул ее в спину, направив навстречу будущему, а затем заварил бы свой любимый вересковый чай, аромат которого всегда дарил ей ощущение родного покоя. Но Роджер Гервальд покоится под гнилой толщей земли, и Марлин никто не подтолкнет в спину, никто не заварит вересковый чай так же искусно, как он. Только её кровь, бушуя в остывающих венах, будет злобно шипеть, когда она в очередной раз попытается сблизиться с кем-то настолько, чтобы доверить ему каждую мысль, терзающую ее душу. Когда-то Марлин с трепетом в сердце верила, что Майкрофт станет для нее тем самым человеком — опорой, другом, любовью на всю жизнь. До свадьбы он и был им, даря ей тепло своего присутствия, внимание и заботу. Но пятилетняя разлука высекла между ними непреодолимую каменную стену. Вместо задушевных разговоров и теплых вечеров под абажуром их общение скатилось к редким, «деловым» телефонным звонкам, где каждый торопился поскорее закончить разговор, ведь дефицит свободного времени колотил по вискам, словно молотком. Вместо нежных прикосновений — лишь мимолетные встречи, омраченные ссорами и взаимными обидами, тлеющими из-за бесконечной работы, будь то решение напряженной военной ситуации в Афганистане или очередная ночная смена на атомной электростанции. С тоской Марлин вспоминала беззаботные студенческие годы, когда еще робкий Майкрофт, не познавший тягот карьерного роста в политике, дарил ей красные гвоздики. Вдыхая их опьяняющий аромат, она заслушивалась его рассказами. — Вы знали, что гвоздики — это символ Португальской революции? — с увлечением делился Майкрофт. — По легенде, она получила свое название от жеста жительницы Лиссабона Селесты Сейруш, продавщицы универмага, которая 25 апреля 1974 года опустила гвоздику в ствол винтовки встреченного ей солдата. В тот день был сезон гвоздик, и по ее примеру граждане массово начали дарить солдатам эти цветы. И хотя Марлин прекрасно знала этот исторический факт, она слушала Майкрофта с затаенным дыханием, её фиолетовые глаза светились нежностью. Рядом с ним было спокойно. Марлин крепко сжимала руку Майкрофта, ощущая, как тепло его ладони проникает в нее, согревая изнутри. Она так хотела, чтобы этот момент длился вечно. Ещё чуть-чуть, совсем немного — и Марлин вернется в Москву, устроиться в университет. А Майкрофт будет рядом. И она, чего бы ей это ни стоило, заставит его взять отпуск и увезет куда-нибудь подальше от работы, туда, где они смогут снова обрести друг друга.