Встретимся в следующей жизни

Когда Шинобу ждёт Гию, собирающего свои вещи, она оглядывает стены ресторана. Она замечает доску объявлений в углу. Она не уверена, почему её взгляд притягивается к нему — невзрачный, черно-белый постер с фотографией старого поместья. Она щурится на текст «поместье Убуяшики: Новое открытие публике». Она хмурит брови. Где она слышала это имя раньше? Оно вызывает чувство знакомости. — Прости, что заставил ждать, — Гию говорит, перекидывая сумку на плечо. Удивленная, она не сразу отвечает ему, но потом улыбается. Когда они выходят из ресторана, Шинобу болтает, чтобы скрыть странных бабочек, которых она чувствует в животе. — … я думаю, что должно быть так, но Канаэ говорит другое. Что ты думаешь? Гию секунду молчит, потом отвечает: — Я думаю, ты права. — Спасибо. Я знала, что ты умен глубоко внутри, — она говорит подразнивающе, но когда она смотрит на его лицо, с её губ срывается смешок. Конечно же, на нем такое же стоическое выражение, как обычно, но она может сказать по легкому изгибу его губ, тону его голоса, что что-то не так. Она останавливается на улице. — Томиока-сан. Он останавливается и поворачивается к ней лицом. — В чем дело, Кочо? Она пытается вспомнить, когда он он начал вести себя так хмуро. Во время ужина. Она гадает, сказала ли она что-нибудь конкретное. Она тыкает его в руку. — Взбодрись. Ты волнуешься из-за чего-то? — Нет. — Или я обидела тебя? — она рискованно пытается. Его глаза увеличиваются и наполняются тревогой. — Нет, это не совсем так. Она вспоминает, как его глаза так странно мерцали, когда она подняла тему её диссертации. Возможно, это преувеличение, но… может он всё ещё волнуется о ней? При мысли она ощущает себя окрыленно. Она пытается отогнать мысль, но всё же осмеливается сказать. — Если вы волнуетесь обо мне, я надеюсь, что могу успокоить вас: я буду в порядке. Точнее, я не переусердствую с исследованием. Он открывает рот, словно собираясь сказать что-то, затем закрывает его, как будто встревоженный. — Это… — Серьёзно. — Она подходит ближе к нему, вскидывая подбородок к нему с улыбкой на лице. — Я знаю, я переусердствовала, но у меня есть Канаэ, чтобы привязать меня. Так что ты не должен волноваться, Томиока-сан. — Она хлопает его по плечу, затем начинает шагать вперед. — Волнуйся только об улучшении руки, чтобы ты мог показать мне додзе. И выиграть турнир. — Турнир? Я не участвую ни в каких турнирах. — Ещё нет, — Шинобу говорит. — Звучит так, будто ты что-то замышляешь. — Я? Замышляю что-то? — Она смеётся. — Никогда. Она удивляется, когда он тянется и прижимает её в объятии. В следующий момент она утыкается ему прямо в грудь. Она слышит звук велосипедного звонка и кого-то, проносящегося мимо тротуара. — Осторожнее, — он говорит. — Не навреди себе. Она клянется, что может слышать звук его сердцебиения, но она не уверена, не ли её оно. В её голове полный хаос. Она неосознанно прижимается ближе к его груди, к его теплу. — Я-я в порядке, — она говорит, запинаясь, и раздраженная знанием, что её лицо очень красное. Прямо когда она собирается попытаться и высвободиться на поверхность всплывает воспоминание — или скорее осознание. Она осознала это сквозь слезы, и он стоял там рядом с ней, когда она оплакивала свою потерю. Когда её слезы высохли, она увидела его, стоящим под луной. — Не навреди себе, — он сказал ей. Этот глупый пустоголовый придурок, этот Томиока Гию. Как он посмел успокоить её. Как он посмел чувствовать себя так, будто она не была одна, когда это всем, что она когда-либо знала, кроме Канаэ. Она резко вдохнула. Она была наполнена вопросами и спотыкалась обо все из них, пока смотрела на него. Почему он был таким чертовски добрым? Почему он не пытался и не показывал это людям? Как он мог быть настолько ужасным в словах и всё же говорить самые идеальные фразы? Но самое главное: почему она должна была полюбить именно его? Она выдыхает и отстраняется от него. Она напугана собой. Она снова начинает идти. Гию, кажется, не замечает, как она взбудоражена. Он такой же, как всегда — спокойный, собранный, невозмутимый. Но внезапно, кажется, что она видела его в таких разных ситуациях, так много раз, и они все сходятся в этом моменте — синева его глаз, мелодия его голоса, ритм его дыхания. Его неуклюжие слова, его первозданная форма. «Что происходит? Любовь?», она думает. Ее пугает знакомое чувство, мысль о том, что это может быть именно так. Это приводит ее в ужас.

***

Он может сказать, что Шинобу встревожена, и вероятно это его воображение, но она почти кажется взбудораженной оставшуюся их прогулку назад к станции. — Спасибо, что отвел меня домой. Спокойной ночи, — она говорит рассеянно, когда они наконец доходят. Он кивает, слова застревают в горле. После легкого сомнения она поворачивается с лёгкой дрожью в походке, как будто в тревоге. — Я… я напишу тебе, — Гию кричит ей. После этого она замирает, поворачивается, и улыбается. Она машет рукой, а потом исчезает на станции, проходя мимо турникетов. Мгновение он стоит там, стоя и чувствуя себя потерянным в потоке мыслей. — Ты понимаешь сейчас? — кто-то говорит позади него. Он не знает, откуда он знает это, но ему даже не нужно поворачиваться. — Голубая паучья лилия, — Гию говорит, поворачиваясь к Юширо. — Почему она работает над голубой паучьей лилией? Юширо не кажется хотя бы встревоженным. Его руки скрещены, жёсткий взгляд такой же сильный, как и всегда. — Скажи мне, что, черт возьми, происходит, — Гию требует. — Неправильный вопрос, чтобы спрашивать, — Юширо тянет. — Я не знаю, почему она работает над голубой паучьей лилией. Подобная вещь случается с реинкарнациями. У неё были какие-то незаконченные исследования в прошлой жизни. — Что? — Ты знаешь. — Юширо пожимает плечами. — Ей было предначертано быть великим химиком. И она была. Она знала много важных секретов о голубой паучьей лилии. — Когда она готовила анти-кибуцуджи препарат с тобой. Глаза Юширо мерцают при воспоминании. Его губы кривятся в гримасе. Гию смутно вспоминает, как Шинобу говорила, что ей не нравилось работать с демонами — замечание, которое он считал странным тогда, но сейчас понимает, что она, скорее всего, говорила о нём. — Дело в том, — Юширо говорит, — она не вспомнит ни один из секретов после окончания сезона глицинии. Что ты должен спрашивать: как мы можем убедиться, что он не попадет не в те руки. Слова тревожат его. — Что ты хочешь сказать, она не вспомнит? — Он хочет добавить, что она, кажется, не помнит ничего, но сдерживает слова. «Какая от них польза», он думает. — Ты не понял? Я думал, что сказал всё предельно ясно. — Юширо вздыхает. Он наклоняется вперёд и тыкает Гию в лоб. — Эта способность вспоминать прошлую жизнь? Она исчезнет после окончания сезона глицинии. О, и ты получаешь такой шанс раз в жизни. — …Что? — Ты забудешь. — Заявление падает, как молот. Гию моргает. Юширо продолжает говорить, казалось бы, очевидное. — Я изучал, по какой-то причине те, кто вспомнили прошлую жизнь не могут вспомнить её снова. Глициния может позволить тебе вспомнить кусочки и фрагменты, но воспоминания не вернутся полностью, как во время твоего одного шанса. Хм, но может это хорошо. В конце концов, ты сможешь жить своей жизнью, верно? И в её случае, так безопаснее. На неё кто-то нацелился. Это заставляет Гию выпрямиться. — Кто-то нацелился? — К несчастью, интерес в демонах не исчез после Кибуцуджи, — Юширо снова морщится при этих словах, как будто замечает что-то ироничное. — А современная технология… ну, давай просто скажем, что они не принесли никакой пользы, с возможностью выследить человека. Они знают её потенциал. — Откуда они знают? — У них есть собственные пути. Но в тоже время это шанс восполнить недостающую часть твоей души. Знаешь, то, что заставило тебя вернуться в полный круг перерождений, несмотря на потомка. Гию делает шаг назад. — Я не знаю, о чём ты говоришь. — Всё работает так: были ли у тебя дети или нет в прошлой жизни, если ты ощущаешь очень сильное сожаление, ты будешь возвращаться и перерождаться до тех пор, пока не это сожаление не исполнится. А ты, Томиока-сан, всё ещё неудовлетворен. — Неудовлетворен? — Он качает головой, пытаясь возразить. — Как же так? Я счастливее, чем мог представить в сравнении с моей прошлой жизнью. У меня есть любимая работа. Я занимаюсь боевыми искусствами. Цутако жива, и у неё есть семья, о которой она мечтала. Сабито жив и лучший друг Гиичи. Как я могу быть неудовлетворённым? Всё как тогда. Он так сильно пытался это отрицать, не показывать своего горя кому-либо. Потому что какое он имел право, учитывая, что он выжил, а она нет? И как он мог делать что-либо, кроме жизни с фальшивой улыбкой на лице — прямо как она делала раньше? У них, с какуши, на которой он женился, были относительно гармоничные отношения. Он просто не мог перестать чувствовать вину. И она иногда пассивно замечала, что он улыбался намного больше, чем раньше. Так сильно, что это почти нервировало. — Ты сам знаешь ответ. — Юширо подходит к нему ближе. — Потому что ты любил её. Ты хотел защитить её. И ты не смог. Слова бьют больнее, чем он ожидал. Он в одиночестве сидел на крыльце энгавы. Луна низко висела в ночном небе. Сад был тихим, нереальным в сиянии ночного света. — Где ты? — он спрашивал ни у кого, снова и снова. Она никогда не говорила ему. Никогда не говорила, почему так сильно изменилась. Никогда не говорила, что задумала. Они должны были быть партнёрами. Почему? Каждый раз, когда он сжимал глаза, всё, что он видел были кровь и жестокость давно прошедших лет, вес на его плечах, тянущий его в глубины ада. Ему не хотелось ничего больше, чем перейти на другую сторону, чтобы присоединиться к ним — присоединиться к ней. Даже если здесь всё ещё были Танджиро и Незуко, его сердце не переставало болеть. — Мы вообще не смогли найти твоё тело, — он прошептал ветру. И его воображение перенесло его в те места, в которых он никогда отправляться — как её пожирали, как она страдала и сражалась в одиночку. В долгой битве. И он должен был быть там. Гию чувствует, как его грудь сжимается, как будто из его лёгких украли весь воздух. — Я… — Она даже не сказала тебе. Ты так много всего хотел у неё спросить. Сказать ей. Я любил тебя. Было ли возможным тебе любить меня тоже? Да, луна красива. — Ты всё ещё несёшь это сожаление, — Юширо приходит к выводу, сейчас более мягким тоном. — Она бы никогда не выбрала меня, — Гию говорит. — Видишь? Твои сожаления запечатлены в твоей душе. Пока ты не встретишься с ними, ты не обретёшь мира. -… Откуда ты знаешь? — Гию задыхается. — Я говорил тебе. Я видел всё. За сотню лет с тех пор, как ты умер в предыдущей жизни, я продолжал укреплять мою мудрость и способности. — Лицо демона, как камень, когда он говорит это, как будто он что-то пытается замаскироваться. — В любом случае, если ты не собираешься действовать, мне придётся вмешаться. Это твой шанс стать защитником, каким ты хотел быть. Потому что я ни за что не позволю этим демонам терроризировать жизнь Тамайо-сама снова. И, как я уже сказал, я дал обещание. В голове Гию крутится миллион вопросов. Его сердце болит. Ему хочется увидеть её. Он боится. Он смотрит Юширо прямо в глаза. — Что я должен делать? Усмешка пересекает лицо Юширо. — Так намного лучше. Слушай внимательно.

***

Шинобу пытается погрузиться в её записи. Аромат свежесваренного кофе витает в воздухе. Она замечает парочки тут и там, общающиеся и держащиеся за руки. Её разум возвращается к тому времени, когда она могла бы схватить Гию за руку, насколько близко его тепло было на днях. — Я? Влюблена? В него? — она шепчет, крутя карандаш в пальцах. Она думает почему, но потом думает о его синих глазах, сильных плечах… «И его личность не настолько плоха. Он просто стеснительный», она думает. — Кочо-сан. Она вздрагивает и поднимает голову. Прямо перед ней стоит бледный мужчина. Она не может точно определить его возраст, но предполагает, что ему за поздние тридцать. Он одет в современный костюм на заказ, но в его осанке есть намёк на традиционную грацию. — А. Вы должно быть из корпорации Kimetsu — Шинобу говорит, вставая и кланяясь. — Не нужно быть такой формальной, — мужчина говорит, ярко ей улыбаясь. — Я Комаго Цукихико. Очень приятно с вами познакомиться, Кочо-сан. — Это для меня честь, Комаго-сан. — Она бросает взгляд на его улыбку. В ней есть что-то знакомое. Но это отличается от того, что она чувствует, когда видит Гию — ни одна из интуитивных реакций, странное чувство дежавю. И всё же… Он занимает место и подзывает официантку. — Кажется, вы очень сильно думали о чём-то. Извиняюсь, что помешал. — Нет, совсем нет, — Шинобу смущённо говорит. Она гадает, слышал ли он её. — Итак, приступим к делу, Комаго-сан? Они просматривают некоторые документы и листают записи. Он снова объясняет ей миссию корпорации «Kimetsu»: разработка спасительных лекарств для крайне больных пациентов с использованием редких препаратов. Кафе наполняется гулом разговоров, но их разговор теряется среди множества других. — Итак, всё понятно? — Цукихико спрашивает. Шинобу кивает. — Да. Но мне надо прояснить здесь, что мои исследования сосредоточены не только она голубой паучьей лилии. Я надеюсь, вы понимаете это. Я также сосредоточена на красной лилии. — Да, да, я в курсе. Мы также знаем о проблемах с закупками голубой паучьей лилии, — Цукихико говорит, его глаза мерцают. — Мы понимаем, что в вашей лаборатории был инцидент, где один из очень редких образцов голубой лилии был уничтожен. Шинобу сохраняет лицо спокойным. Она получила два образца луковицы благодаря престижу лаборатории. Разумеется, она смогла серьёзно облажаться и разрушить один из них. Её начальник отчитал её, но после этого, что странно, никто не казался взволнованным. Она предположила, это из-за собственных провалов Аобы Хашибиры. Никто больше не проявлял интереса к этой теме. — Да. К несчастью, одна из луковиц случайно разрушилась, — Шинобу говорит. — Но одна осталась. — Очень хорошо, — Цукихико говорит. — Что касается условий этого контракта, то мы будем финансировать ваши исследования на основании этого. Не спешите. Он передаёт бумагу ей и она принимает её. После нескольких минут она хмурит брови. Всё кажется почти невозможно хорошим, а плата не особенная. Сейчас она идеальна. И всё же, она не может остановить это мучительное чувство. — Я боюсь, что это довольно простой вопрос, но могу я спросить: почему именно голубая паучья лилия приоритет? — Она постукивает по стопке бумаг. — Как вы сама очень хорошо знаете, присутствие галантамина, что я изучаю в этих растениях, также есть и в солодке лучистой. Глаза Цукихико мерцают тонким весельем, улыбка не колеблется. — Вы не ощущали ничего примечательного, верно? Шинобу вскидывает бровь, растерянная от вопроса. — Как что? — Ох. Извиняюсь. Ничего. — Цукихико качает головой, как будто в замешательстве, и распрямляет руки. — Я отключился. Я глубоко извиняюсь. Просто вы кажетесь очень знакомой. Она хмурится и смотрит на лацкан глицинии на пиджаке Цукихико. — Да? — Её разум коротко мчится и она снова думает о Гию. — Да. Я не знаю, что это. Может быть, ваши красивые глаза, или ваша заколка… — Цукихико наклоняется, протягивая руку, чтобы прикоснуться к её волосам. Она немедленно отбивает его руку. — Простите, сэр, но мне бы хотелось оставить всё профессионально. — Она пытается сохранить голос ровным и спокойным, когда говорит это, но что-то мучает её, действует ей на нервы. — Ах. Примите мои извинения. — Он усмехается и невозмутимо садится на его место. — В любом случае, на ваш вопрос о нашем интересе в голубой паучьей лилии. — Он отпивает кофе, взгляд цепляется за неё, когда он опускает чашку. — Кочо-сан, ваша работа с паучьей лилией превосходна. И вы сами отметили это. Более мощное действие определенных химических соединений, которые, как предполагается, содержатся в голубой паучьей лилии. Шинобу вскидывает бровь. — Да… — Я уверен, что вы прочитали несколько бумаг, которые мы подготовили о теме. Но за гранью их… — Он слегка наклоняется вперёд. — У нас есть причины верить, что эти цветы содержат более великий потенциал, чем традиционная медицина. — Я не уверен, что понимаю, о чём вы, — она говорит. — Превзойти традиционную медицину? Я надеюсь, вы понимаете, что я твердо верю в развитие медицинской науки. Он усмехается. — Ох, разумеется. Чтобы заставить вас понять… Вы из всех людей должны знать, как самый невзрачный цветок может помочь нам выйти за грани наших жизней. — Он складывает руки вместе на столе. — Например, представьте мир, где ранения лечатся мгновенно. Или где мы можем не только отменить пагубные эффекты болезни Альцгеймера, но улучшить когнитивные способности человека даже больше того, на что они способны. Или даже их физические способности. Его улыбка увеличивается. Из-за этого по спине Шинобу ползут мурашки. Но, возможно, что хуже, — странное воспоминание, снова выскакивающее. Воспоминание, где она сидит в темном, скрытом углу старого японского дома, с Юширо и Тамайо по необъяснимым причинам рядом с ней. На столе лежали луковицы цветов. Руки Тамайо были покрыты грязью. — Думаю, мы должны сделать несколько стадий, — Шинобу сказала, поднимая пипетку и капая несколько капель. — Я всё ещё не понимаю, к чему вы клоните, Комаго-сан, — Шинобу говорит, пытаясь востановить самообладание, — но тем не менее, я считаю, что мне нужно больше времени, чтобы ознакомиться с этими документами, прежде чем я формально подпишу соглашение. — Разумеется. В условиях есть что-то ещё, что вам не понятно? Она складывает бумаги и убирает их в папку. — Ничего особенного. Но мне надо собраться с мыслями. — Она слащаво улыбается ему. — Давайте просто скажем, что я хочу убедиться, что это сотрудничество на самом деле выгодно для нас обоих. Он открывает рот, как будто озадаченный этим, но закрывает его снова в пользу другой улыбки. — Конечно, Кочо-сан. У вас есть собственные амбиции, кроме завершения этой диссертации. Однако мы знаем, что наши общие интересы находятся за гранью обычного обмена средств. Помимо возможных позиций с нами… Он позволяет предложению незаконченно повиснуть в воздухе. Шинобу сглатывает. — Да? Цукихико усмехается. — Подумайте о хорошем, что вы сделаете для всего человечества. — Поняла, — Шинобу отвечает, слыша резкость в собственном голосе. — Что ж, в любом случае, давайте оставаться на связи. — Да. На связи. — Он встает и надевает шляпу. — Я даю вам три дня. На этих словах она бросает на него взгляд. — Три дня? — Примите это или забудьте, — он говорит, улыбаясь. — А после… вы можете просто забыть. Она снова поворачивает голову. — Что? Но он не отвечает, только продолжает уходить. Она не может объяснить, почему, но её сердце бешено стучит от страха.